Агрессия – дочь психопатии

Альберт Савин

Если прогресс относить к техническому совершенству, то, очевидно, цивилизация есть совершенство человеческих отношений. В том числе по исключению агрессий, тормозящих прогресс. А в том и дело, что агрессию тоже считают прогрессивной нормой международного права, лишь педалируя на гуманизм к пострадавшим от неё. Что же это может означать ещё, если не прямое потворство психопаталогическому синдрому – вместо его удачного излечения с временной изоляцией от общества?

1. Лебединая песня бархатных революций

Останется ли Россия 20 века в мировой Истории с несмываемым клеймом тоталитаризма, потянувшего за собой шлейф варварства и жертвенности — или всё же нет?

Она могла остаться таковой — если бы в этой Истории не участвовала и Европа, как инициатор марксистских революционных переворотов. И если эту идею осудила именно Европа в лице ПАСЕ — то либо осудила прежде всего собственный просчёт, либо эту идею нельзя рассматривать иначе, как международную провокацию с призраком коммунизма, пущенную по миру с целью революционных переворотов и тоталитарных режимов — пока не поняла какого мощного конкурента она взрастила этой идеей.

К Европе же, с её вальяжной свободой политических убеждений, прежде всего следовало бы обращаться тем, кто и по сей день пытается построить своё благополучие на отрицании марксистской идеи. И что характерно — Запад и сегодня не чурается насильственного экспорта демократии, для начала предлагая внутри самих обществ заменять бывшие скачковые революционные перевороты на бархатно-оппозиционные.

Но как показывает действительность — бархатные и цветастые покрывала не только не отменяют варварство с переделом собственности, культуры и социальных ориентиров, а загоняют его в латентный затяжной процесс. Тогда в чём же ещё проблема?

А она в том, что дело вовсе не в форме смены власти — открыто революционной или старательно укрываемой бархатными покрывалами, а в самом факторе смены власти — которая в любом случае оказывается скачковой по отношению к устоявшемуся национальному менталитету — принципиально не поддающемуся никаким скачкам. Кроме, разумеется, насильственного!

Подлинно брутальная революция вовсе не ограничивается одной столицей, а начинает разворачиваться по всей стране — с каждым последующим скачковым законом, законными силами скачкового правопорядка и в таких масштабах, по сравнению с которыми сугубо столичные разборки с позициями и оппозициями, танками и жертвами, путчами и лебедиными песнями — покажутся примитивной мышиной вознёй!

Демпферным прогрессивным моментом в подобной ситуации способна служить лишь узаконеная и основательная преемственность новой и прежней власти. Но именно этот демпфер в России напрочь отвергли истерической кампанией со стремлением во что бы то ни стало предать анафеме осуждённый Европой — Российский двадцатый век.

Однако, уже просто преступно не замечать, что всякие попытки иным путём совершенствовать власть образуют феномен анархии с безвластием (двоевластием) — прямо вынуждающим к наведению порядка жёскими централизованными мерами, с борьбой не против свободы, а против злоупотреблений свободой, допускаемых рукотворной анархией, что подхватывается и интерпретируется прозападным либерализмом не иначе, как возвратом к тоталитаризму.