Голод

Алма Катсу, 2018

1846 год. Девяносто мужчин, женщин и детей под предводительством Джеймса Доннера отправляются в Калифорнию на поиски лучшей жизни. Они ещё не знают, что это путешествие войдёт в историю – как одно из самых гибельных. С каждым днём дорога всё тяжелее. Всплывают секреты, которые участники экспедиции надеялись похоронить навсегда. Лютая стужа замораживает волов на ходу. Еды с каждым днём всё меньше. Ссоры вспыхивают всё чаще. Разногласия перерастают в убийства и хаос. И, кажется, кто-то преследует их. Кто-то… или что-то. Вокруг обоза и в сердцах переселенцев взрастает, крепнет, набирает силы зло. И когда люди начинают исчезать один за другим, становится ясно: что-то страшное живёт в окрестных горах. Страшное – и очень, очень голодное… Искусное переплетение реальных событий и мистики для поклонников «Террора» Дэна Симмонса. Книга основана на реальных событиях! История про перевал Дятлова на американский манер, а также универсальный триллер про людей, отрезанных от мира в тяжелых жизненных условиях. Хвалебные отзывы Стивена Кинга, Роберта Стайна, Джоанн Харрис, Дженнифер Макмахон, Тима Леббона и других именитых авторов. Книга получила заслуженное признание у читателей на Западе, множество оценок на Goodreads и Amazon. Лауреат премии «505 по Кельвину» (США), номинации на «TheGoodreadsChoiceAwards», премию Брэма Стокера, премию «Это – хоррор», премию Локус.

Оглавление

Из серии: Universum. Дом монстров

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Голод предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Июль 1846 г.

Глава шестая

«Прощайте, прощайте»…

Эти слова до сих пор звенели в ушах, хотя остальной обоз, те, кто следовал в Орегон, уже который час, как укатили вдаль, оставив группу поменьше на берегу речушки Литл-Сэнди. Отъезжая, фургоны, общим числом больше сотни, подняли в воздух целую тучу густой, удушливой пыли. Мог ли Стэнтон представить себе, как им не терпится продолжить путь? Мог ли вообразить, как они рады оставить позади, в прошлом, все неудачи — особенно память о зверски зарезанном сынишке Нюстремов? Знал ли, насколько рады они расставанию со вздорной партией Доннера, как окрестили со временем группу переселяющихся в Калифорнию? С Эдвином Брайантом и небольшим отрядом из тех, кто предпочел ехать вперед, он распрощался несколькими днями раньше, еще в форте Ларами, и уже стосковался по единственному другу.

По небу, низко — подними только руку, и, ей-богу, дотянешься — неспешно плыли белые облака, пушистые, словно коробочки хлопка на стебле. Зеленое с золотом лоскутное одеяло тянущейся к горизонту равнины змейкой пересекала Литл-Сэнди — тиха, спокойна, и, верная названию[8], совсем не широка. Трудно было представить, будто здесь может случиться хоть что-то дурное…

Весь остальной обоз готовился к пиршеству, к чему-то вроде пикника церковной общины. Идея отпраздновать последний отрезок пути, конечно же, принадлежала Доннеру. Льстил Доннер всем им безбожно, только и говорил, что мужество выбравших Маршрут Гастингса не останется без награды: им-де, неустрашимым первопроходцам, предстоит проложить в дикой глуши новый путь, их имена навеки войдут в историю… Стэнтон подозревал, что и пикник затеян ради того, чтобы отвлечь людей от сомнений в разумности принятого решения. Вдоль каравана гуляли слухи о волчьих стаях, не дающих покоя индейскому населению на территории, что лежит впереди. Правда, породил эти слухи рассказ какого-то старателя сомнительной добросовестности, однако гибель сынишки Нюстремов до сих пор оставалась загадкой, и потому известия о волках нагнали на поселенцев страху.

— Не отправиться ли нам в путь поскорей, по примеру основной части обоза? — спросил Стэнтон Доннера, услышав о пикнике.

— День субботний — день отдохновения, — покровительственно ответил Доннер. — Господь нас не оставит.

— Если поднажмем, сможем добраться до форта Бриджера не больше, чем за неделю, — возразил Стэнтон. — Не стоит полагаться на то, что дальше в пути нас ничто не задержит.

— Возницы говорят, волам передышка нужна, — вставил Уильям Эдди, бросив на Стэнтона косой взгляд.

Но Стэнтон прекрасно знал: это ложь. Накануне обоз проделал от силы шесть миль.

— Знаешь, Стэнтон, в чем твоя беда? Слишком ты боязлив, — с недоброй усмешкой добавил Льюис Кезеберг, теребя поясной ремень в паре дюймов от кобуры с револьвером.

— Ага, — со смехом поддакнул Эдди. — Как старая грымза из деревенской школы.

Прежде, сам по себе, он насмехаться над Стэнтоном и не подумал бы, но после того как Брайант покинул обоз, а Доннер назначил себя капитаном, расстановка сил здорово изменилась. Эдди и Кезеберг, оба — из шайки тех, с кем Доннер постарался завести дружбу, теперь ходили при Доннере вроде как в заместителях, а Стэнтон был не из тех, кто клюнет на вызов ищущих драки, — тем более когда шансы явно не в его пользу.

Невдалеке запела скрипка Люка Хэллорана. Мелодия казалась жалобной, будто плач ребенка в беде. Все, все шло не так: отделение от основной части обоза, новый неведомый путь, остановка для пикника, точно нынче церковный праздник, хотя вперед двигаться нужно как можно скорее…

Вдобавок, Стэнтону до сих пор не удавалось избавиться от тошнотворных воспоминаний об истерзанном, ободранном до костей теле убитого мальчика, пусть даже останки его давным-давно захоронены. От этого затея с пикником казалась еще чудовищнее, однако Стэнтон, взяв себя в руки, двинулся через лагерь. Встречи с Тамсен он ждал с ужасом, но в то же время очень хотел ее видеть: издалека она казалась прекраснее прежнего, но и внушала страх, словно остро отточенный нож… и только во тьме, приходя к нему по ночам, точно дым, пропитывающий волосы, одежду, легкие, становилась податливой, мягкой на ощупь. Две ночи тому назад он спросил: быть может, она вправду ведьма, если сумела настолько заворожить его? Но Тамсен только расхохоталась.

Уложенные на бревна, накрытые клетчатым льняным полотном, задние борта фургонов превратились в импровизированные столы. Семейные, покопавшись в сундуках со съестными припасами, напекли пирогов и нарезали побольше ветчины. Позже одни начнут танцевать, другие усядутся рассказывать небылицы… Поразмыслив, Стэнтон принял у Левины Мерфи миску куриного жаркого (ветчина обрыдла ему до тошноты) и принялся макать в подливу лепешку.

— Едите, как будто неделю голодным ходили, — с усмешкой заметила Левина Мерфи. Вдова, из мормонов, она вела весь свой выводок — от замужних дочерей с зятьями до самых младших, детишек семи-восьми лет, — на запад, в поисках нового дома, новой жизни среди единоверцев. — А может, так оно и есть? Мужчина вы неженатый, вот стряпать для вас и некому. Не надоело ли вам, мистер Стэнтон, в холостяках ходить?

— Да вот, подходящей невесты все никак не сыскать, — ответил Стэнтон, с трудом смирив раздражение: иначе друзьями не обзавестись, а в одиночку, без поддержки, с Доннером не совладаешь.

Услышав его ответ, женщины только вновь рассмеялись.

— Что-то не верится, мистер Стэнтон! — подала голос Пегги Брин, прикрыв ладонью глаза от солнца.

За ее плечом, будто милый, пушистый утенок, во всем подражающий матери, стояла Дорис Вольфингер. Дородная, крепкая, как ломовая лошадь, Пегги родила на свет шестерых сыновей. Дорис, наоборот, едва вышла из девичьего возраста, почти не знала английского и непонимающе улыбалась всякий раз, когда кто-либо заговаривал с ней, так что Стэнтону, хочешь не хочешь, приходилось гадать, что у нее в действительности на уме.

— Сами знаете, мистер Стэнтон, что говорят о тех, кто слишком долго ходит в холостяках, — озорно блеснув глазами, продолжила Пегги Брин. — Говорят, они странно, не по-людски вести себя начинают.

— По-вашему, я — бирюк неуживчивый, миссис Брин? — откликнулся Стэнтон, притворившись обиженным до глубины души. — А я-то думал, будто со всеми приветлив.

— Я говорю, как бы вам со временем не превратиться в одного из этих старых брюзгливых холостяков. Предупреждаю на будущее, — пояснила Брин под смех остальных. — Не лучше ли с соседями ладить? Теснее дружить, а?

Тут Стэнтону показалось, что в голосе Пегги Брин зазвучали новые нотки, что это уже не просто замечание — предостережение, однако в разговор, словно бы не заметив намеков Брин, снова вмешалась Левина Мерфи.

— Вот я, — объявила она, — замужем трижды была. И всегда говорила: ну что за веселье — жить в одиночку? По жизни куда веселее идти вдвоем. Нет, мистер Стэнтон, Пегги кругом права. Жаль ведь смотреть: такой видный мужчина зря пропадает!

Вновь смех… и даже Дорис Вольфингер украдкой, застенчиво приглядывается к нему.

— Думаю, из женщин с таким, как я, мало кто уживется, — сказал Стэнтон, вроде бы в шутку… но сам-то он знал: это чистая правда. Хорошей жены он, после того, что сделал — а вернее, не смог сделать, — не заслуживал.

— А я, мистер Стэнтон, поручусь чем угодно: на свете, и даже в нашем невеликом обозе, найдутся девицы, считающие по-другому. Дайте им хоть полшанса — сами в том убедитесь, — возразила Левина Мерфи. — Вы только поменьше сидите один, а к нам приходите почаще.

Намеки, таящиеся в словах и в прищуре Левины, пристально изучавшей его из-под длинных ресниц, Стэнтону крайне не нравились. Он знал: у женщин имеется особая сила, особая власть. Довольно единственного обвинения — и все они скопом набросятся на него. Такое с ним уже случалось. Там, дома, в том, что наговорил о нем отец Лидии, не усомнился никто, пусть даже он — внук одного из известнейших проповедников Восточного побережья. С тех пор миновало более дюжины лет, однако сердце, как прежде, сжалось от страха.

— От женщин, которых мне заведомо не завоевать, я стараюсь держаться подальше.

Прекрасно понимая, как ханжески это звучит, и радуясь, что Тамсен его не слышит, он поднялся из-за стола.

— Так, может, в пути судьбу свою встретите, — сказала Левина Мерфи. — Господу милосердному угодно, чтоб люди парами жили.

— Скоро всех лучших девушек поразберут, — вторила ей одна из женщин возрастом помоложе, Сара Фосдик, только недавно вышедшая замуж сама и, очевидно, слегка под хмельком. — А вам достанется какая-нибудь старая вешалка! — со смехом пригрозила она.

— Простите мою сестру, мистер Стэнтон, — вдруг донеслось из-за спины. — По-моему, она самую малость перебрала.

Обернувшись, Стэнтон обнаружил позади девушку… как же ее? Да, Мэри Грейвс. Резкие черты лица, рост для девицы необычайно высок. Вблизи он ее раньше не видел. Глаза исключительные — серые, точно ранний рассвет…

— То есть вы — дочь Франклина Грейвса? — уточнил он, хотя прекрасно об этом знал. Конечно, он замечал ее прежде, однако она неизменно держалась с семьей, в окружении родителей или орды галдящих, требующих ее внимания ребятишек.

— Да, — отвечала она. — По крайней мере, одна из дочерей.

Трескотня женщин стихла. Оба, словно бы сами того не сознавая, неспешно двинулись прочь, к сосновой рощице на краю лагеря.

— Надеюсь, вы, мистер Стэнтон, не сочтете мой совет слишком бесцеремонным, но… не обращайте на них внимания.

Юбки ее трепетали на каждом шагу, пригибая к земле высокие степные травы. Шагала она широко, чуть вприпрыжку, отчего очень напоминала юную статную кобылку благородных кровей.

— Они вас просто поддразнивают. Замужним женщинам не нравится, когда мужчина сам по себе. По-моему, холостяки их раздражают.

— Чем же холостяки могут их раздражать?

— Наверное, это одна из неразрешимых тайн мироздания, — со смехом ответила Мэри.

— У Эдвина Брайанта — с Эдвином вы ведь знакомы? — имелась теория на этот счет. Он полагает, будто решение не жениться выглядит сродни упреку.

Мало-помалу оставшийся позади пикник превратился во что-то вроде миниатюрного цирка, в смутную рябь движения и красок, а затем от него остался лишь заунывный стон скрипки Хэллорана, доносившийся сзади с дуновением ветра, да звонкий, заливистый детский смех. Если уйти вдвоем слишком далеко, среди поселенцев наверняка пойдут слухи, но Стэнтона это не волновало ничуть — лишь бы убраться подальше от этих баб, пока не ляпнул того, о чем после будешь жалеть.

По-видимому, Мэри Грейвс возможные сплетни тоже не беспокоили.

— Упреку в адрес женщин или института брака? — спросила она, сдвинув брови.

Стэнтон задумался. Ее бойкая, непринужденная манера разговора пришлась ему по душе. Многие женщины мусолят слова во рту, точно кусок сахара, до тех пор, пока первоначальная мысль окончательно не утратит форму.

— Наверное, и того и другого.

— Некоторые женщины могли бы счесть это оскорбительным… но я так не думаю. Не всем же суждено жить в браке, — задумчиво проговорила Мэри. — Кстати, вы знаете, что Левина Мерфи выдала дочь четырнадцати лет замуж за человека, с которым была знакома всего четыре дня? В одном моя сводная сестрица права: достойных невест в обозе осталось не много.

Стэнтон покачал головой.

— То есть они говорили о вас, мисс Грейвс?

Сказано это было больше в шутку, однако девушка вмиг помрачнела, и шутка Стэнтона неожиданно для него самого исполнилась глубочайшей серьезности.

— Мой жених не так давно умер. Поэтому наша семья и едет на запад, — пояснила она.

Казалось, на лицо Мэри опустилась густая вуаль.

— Прошу прощения, — протянул Стэнтон. — Значит, оставляете дурные воспоминания позади?

— Что-то вроде. Наверное, то же самое можно сказать почти о каждом в обозе.

Говорила она по-прежнему как ни в чем не бывало, однако за безупречной маской нарочитой беззаботности скрывалось искреннее огорчение.

— Да, в этом вы правы… и все же прошу простить меня, — повторил Стэнтон, охваченный диким, против всяких приличий, желанием взять ее за руку.

— Ничего страшного. Я не слишком хорошо его знала.

Выходит, огорчена она чем-то другим?

Но, стоило Стэнтону подумать об этом, Мэри Грейвс поспешно прикрыла губы ладонью.

— Ужасную вещь я сказала, не так ли? Вечно говорю, чего не следует…

— В этом мы с вами схожи, — с улыбкой заверил ее Стэнтон. — Вот только придется вам теперь всю историю рассказать.

Девушка склонила голову, поднырнув под нижнюю ветку невысокой сосны.

— Боюсь, история не слишком-то хороша. И, правду сказать, ужасно обыкновенна. Уверена, вы ее слышали много раз: верная чувству долга, дочь согласилась на брак по расчету, пойти за богатого, чтобы отец смог расплатиться с долгами.

— Тогда вам, возможно, еще повезло, если все так обернулось, — сказал Стэнтон, но, вмиг осознав, что несет, поспешил продолжить: — Надеюсь, в мужья вам, по крайней мере, подыскали человека приятного.

— Со мной он держался довольно любезно. Все вокруг пророчили нам счастливую жизнь. Однако… кто знает?

Негромкий, мелодичный, ее голос внушал желание, чтоб она говорила, говорила, не умолкая.

— Что же случилось?

Мэри задумалась.

— Если вам не хочется рассказывать, то…

— Нет-нет, все в порядке, — заверила она, сорвав с ближайшей сосны веточку и рассеянно растирая меж пальцами хвою. В воздухе явственно повеяло сосновой смолой. — За две недели до венчания он с друзьями отправился охотиться на оленей и случайно попал под пулю. Друзья принесли его домой, однако помочь ему никто не сумел. На следующий день он скончался.

— Ужасно, — выдохнул Стэнтон.

Мэри повернулась к нему. Выражение ее лица оказалось знакомым: девушке не давало покоя чувство вины.

— А знаете, что в этой истории хуже всего? Друг, подстреливший его, был вне себя от горя. Просто с ума сходил. А я… да, смерть жениха потрясла меня, но я едва прослезилась. Хотите знать истинную правду, как на духу? Мне, мистер Стэнтон, сделалось легче. Будто камень свалился с плеч, — с горькой, кривой улыбкой призналась она. — Выходит, я — законченное чудовище, разве нет? Мне бы расстроиться, пожалеть… если не бедного Рэндольфа и его родных, то хоть отца. Без денег, ради которых устраивался этот брак, отец разорился дотла. Пришлось нам продать все, что имели. Начинать все сызнова на том же месте, вновь добиваться уважения тех же самых людей отец в себе сил не нашел, и я исподволь натолкнула его на мысль о переезде в Калифорнию. Теперь, что бы с нами ни произошло, что бы ни ожидало моих родных в Калифорнии — богатство ли, нищета, — за все это в ответе я, и только я.

— Вы — и чудовище? Вздор. По-моему, вы — особа исключительной откровенности, — сказал Стэнтон.

Девушка снова заулыбалась.

— Возможно. А может, мне просто потребовалось хоть кому-нибудь исповедаться в совершенных грехах.

Отвернувшись от Стэнтона, Мэри Грейвс направилась дальше.

— Вы всегда так откровенны с людьми малознакомыми? — спросил Стэнтон, двинувшись следом за ней.

Лагерь остался так далеко позади, что голоса и музыка сделались почти не слышны.

— Я все еще в трауре. А когда ты в трауре, люди позволяют говорить с ними о чем заблагорассудится, вы не замечали?

На миг оглянувшись, Мэри подняла бровь. Ее профиль оказался продолговатым, четким, словно вырезанный скальпелем.

— Ну а теперь ваша очередь, — объявила она. — Ведь вы, мистер Стэнтон, не просто так до сих пор не женаты. Расскажете отчего?

Стэнтон, поравнявшись с ней, пошел рядом.

— Моя история тоже, как вы выразились, ужасно обыкновенна. И вряд ли достойна повторения.

— Я же свою рассказала. Справедливость обязывает.

Однако Стэнтон весьма сомневался, что справится не хуже ее.

— Когда-то я был влюблен…

— И вы обручились?

Стоило вспомнить о Лидии, в груди, даже спустя столько лет, начинало болеть, словно от первого глубокого вдоха на зимнем морозе.

— Ее отцу я пришелся не по душе. А еще он, как выяснилось, не мог вынести мысли о расставании с ней.

Мэри Грейвс подняла брови, округлила глаза, серые, словно затянутое тучами небо или свинцовые волны Бостонской бухты.

— Неужто ему хотелось, чтоб она старой девой осталась?

— Не знаю, какую он ей прочил судьбу, — коротко ответил Стэнтон, слишком поздно сообразив, что ступил на зыбкую почву, слишком близко придвинулся к истине. — Однако выяснить этого шансов ни у кого не осталось: она умерла в девятнадцать, совсем молодой.

Мэри приглушенно ахнула.

— Простите…

Продолжить Стэнтону не позволяла совесть. Еще в молодости он дал слово хранить тайну Лидии до самой смерти. Каким бы бессмысленным ни казалось его обещание спустя целых пятнадцать лет, да к тому же данное умершей, нарушить его он не мог: язык не поворачивался. Вдобавок он натворил много такого, о чем горько жалел, все эти годы следом за ним тянулась длинная, путаная вереница обмана, и объяснить тут что-либо человеку стороннему, не показавшись при том законченным негодяем, не стоило даже надеяться.

Казалось, сердце в груди бьется впятеро быстрее обычного.

— Одним словом, это было ужасно, — подытожил он. — Боюсь, я до сих пор не в силах об этом рассказывать.

На лице Мэри отразилась тревога.

— Я вовсе не хотела причинить вам боль, — сказала она.

Ее рука коснулась его плеча — легонько, точно пролетевшая мимо птица.

— Ничего страшного, — ответил Стэнтон, но тут он кривил душой. Воспоминания словно бы комом застряли в горле, да так, что не сделать ни вдоха.

Мэри, подступив ближе, окинула его пристальным взглядом.

— Что это? — спросила она, и в то же время ее пальцы, оставив в покое плечо, коснулись шеи, тех самых царапин, новых отметин, оставленных Тамсен. — Вы ранены? Похоже, на вас напали, и…

На этот раз ее прикосновение не принесло никакой радости: шею словно огнем обожгло. Подстегнутый болью, Стэнтон невольно оттолкнул руку девушки.

— Пустяки, — сказал он. — Не троньте, прошу вас.

Мэри поспешно шагнула назад, словно между ними внезапно возникла стена. Прежде чем Стэнтон успел хотя бы раскрыть рот, произнести хоть слово, издали звонко, отчетливо донесся зов:

— Мэри!

Развернувшись туда, откуда слышался голос, Мэри в последний раз оглянулась на Стэнтона и стрелой помчалась назад, к лагерю. Бежала она с удивительной быстротой, мелькая среди деревьев, точно луч солнца, и вскоре исчезла из виду.

Глава седьмая

Четыре бочонка муки…

Поддев крышку с отпечатками пыльных ладоней, Джеймс Рид заглянул в бочонок. Наполовину пуст. Постучав по клепкам других трех бочонков, Рид убедился, что эти еще полны. Муки, стало быть, примерно пять сотен фунтов… Под ложечкой тревожно заныло: два месяца назад они тронулись в путь, имея без малого восемьсот.

Сделав пометку на клочке бумаги, Рид заглянул в следующий бочонок. Сахар… и тоже почти наполовину опустошен. Похоже, Элиза Уильямс, девчонка, нанятая в стряпухи, многовато печет пирогов да булочек для детишек.

Покончив с проверкой припасов, Рид перекинул ногу через задний борт, спрыгнул наземь, извлек из кармана платок, отер ладони от пыли, секунду помедлил, еще раз с силой вытер руки платком. Платок он, прежде чем спрятать в карман, понюхал и лишь после этого, с трудом преодолев дрожь в пальцах, сощурился, окинул взглядом листок, сплошь испещренный цифрами. Семейные запасы съестного Джеймс Рид с тех самых пор, как обоз вышел из Спрингфилда, проверял каждые несколько дней. Провизия убывала с устрашающей быстротой, однако тревогами делу не поможешь. Тут нужно действовать.

Итак, первым делом — поговорить с Элизой. Отныне и впредь никаких добавок, никому, даже детям, а уж возницам — тем более: эти, сколько ни дай, все сожрут, не задумываясь. Далее… Рид снова окинул взглядом бумагу. Что, если он ошибся, рассчитывая, сколько провизии требуется на семью из семи человек? Нет, нет, его расчеты спутали шестеро слуг: эти мужланы не знают меры в еде, набивают брюхо удовольствия ради, и плевать им, во что это обходится нанимателю.

И все-таки Рид сознавал: его семья в лучшем, в гораздо лучшем положении, чем многие прочие поселенцы. На людях все держались, как ни в чем не бывало, но он подозревал, что в глубине души кое-кто уже начинает паниковать. Даже пополнившие запасы в форте Ларами рассчитывали на дичь, добытую по пути, однако за фортом Ларами прерия словно вымерла: вся живность, от кроликов до луговых собачек, исчезла без следа. Сезон шел к концу, и, очевидно, опередившие их обоз поселенцы извели все живое в округе под корень.

Хотя, скорее спутники рассудили, что в случае истощения припасов могут положиться на человеколюбие товарищей по партии. Что ж, явившись за подаянием к Джеймсу Фрезеру Риду, они будут крайне разочарованы. Христианское милосердие, знаете ли, небезгранично.

Накануне вечером он пробовал уломать Доннера назначить его хранителем съестных припасов всей партии… но, разумеется, его и слушать никто не пожелал. Никто не понимает, какая опасность грозит им, если провизия кончится наверху, в пути через горные перевалы, а ведь к этому все и идет. Все признаки налицо, только потрудись приглядеться.

— Чтоб ты моими припасами распоряжался? — Уильям Эдди со смехом сплюнул табачную жвачку едва ли не на Ридов башмак. — Вот уж дудки! Позволь тебе решать, что нам можно есть, да когда, да по скольку, все отощаем вроде скелетов. Вроде тебя.

На Эдди Рид даже не взглянул, но как же ему захотелось развернуть тот самый листок бумаги и сунуть Доннеру под нос!

— Сейчас у нас на двадцать пять коров мясной породы меньше, чем в день отбытия из форта Ларами, а ведь с тех пор трех недель не прошло. Если не все они съедены, значит, их кто-то крадет. Продолжим в том же духе — до Калифорнии двух дюжин голов не доведем.

Забавы да сумасбродства — вот и все, чего хочется этому дурачью. Взять хоть громадную (не фургон — баржа!) повозку Доннера, битком набитую пуховыми перинами и прочей ненужной в дороге роскошью… А батраки, каждый вечер усаживающиеся к костру, резаться в карты, проигрывающие жалованье еще до того, как оно заработано? А пляски под скрипку Люка Хэллорана вокруг жарящихся на вертелах туш? А этот «пикник» — он-то понадобился для чего? Чтоб Джорджу Доннеру представился удобный случай взобраться на пень и, сказав речь, убедить поселенцев выбрать его в капитаны? Одно это обошлось в две коровы, забитых на мясо, дабы все убедились: тревожиться не о чем, вон сколько в обозе пищи, каждому хватит с избытком!

Вдобавок Рид полагал, что праздник должен был занять умы поселенцев чем-нибудь новеньким: в обозе шептались, будто Тамсен Доннер замечена расхаживающей по ночам там, где ей ошиваться вовсе не след. Кроме того, кое-кто из женщин считал ее ведьмой, умеющей исчезать и появляться где-нибудь в другом месте, летать по ветру, точно пух одуванчика, очаровать любого мужчину, всего лишь дохнув на него… В этакий вздор Рид, конечно, не верил, но понимал: Тамсен изменяет мужу, выставляет Джорджа на посмешище как раз в то время, когда ему необходима поддержка и уважение спутников.

Рид выпрямился, расправил плечи, разминая изрядно ноющую спину: как ни крути, ревизия припасов под невысоким навесом, в тесноте фургона, среди множества бочек и джутовых мешков, наполненных фасолью и отрубями, да хогсхедов[9] с уксусом и патокой, дело нелегкое. И тут мимо, размахивая в воздухе шляпой, привстав в седле, проскакал Доннер.

— Запрягай! — побагровев от натуги, орал он. — Запрягай! В дорогу пора!

Как же Рид ненавидел его зычный голос…

Однако, едва раскрыв рот для ответа, он увидел двоих сыновей Брина, выползающих на четвереньках из-под соседнего фургона. Оба были бледны, на ногах не держались, стонали, будто нещадно избитые.

Сердце в груди так и сжалось. Риду немедля вспомнился мальчишка, убитый месяц назад: бледное, без кровинки, неподвижное, словно во сне, лицо, жутко истерзанное тело… Что это с сыновьями Брина? Уж не захворали ли?

Внезапно сначала один, а затем и другой, перегнувшись едва ли не пополам, склонили головы книзу и принялись неудержимо блевать. Ударившую в ноздри вонь — медицинскую, нестерпимую вонь — Рид узнал безошибочно.

— Эй, вы! — подойдя к ним, пока не успели удрать, заговорил он. — Напились, стало быть? Отпираться не вздумайте: я все чую.

Мальчишки, оба не старше десяти, упрямо насупились.

— Не ваше дело, — огрызнулся один.

Блевотина пополам с перегаром… Воняло так омерзительно, что Риду отчаянно захотелось зажать ноздри платком. Вряд ли мальчишки получили выпивку от отца: Патрик Брин за такое с них бы всю шкуру спустил.

— Напились, стало быть, а виски украли, так? У кого? Выкладывайте да не врите.

В глазах мальчишек сверкнула злость.

— Еще чего, — откликнулся тот, что тщедушнее и грязнее.

Как ни велик был соблазн влепить обоим по оплеухе, пришлось сдержаться: вокруг начала собираться толпа зевак.

— Чего вы к детишкам пристали? — покачав головой, спросил Милт Эллиот, возница Доннеров.

— Не твоя забота, — отрезал Рид.

— Вы им вроде как не папаша, — поддержал Эллиота еще один из батраков Доннера, Сэмюэл Шумейкер.

Папаша их, весьма вероятно, сам носом в канаве лежит, — не сдержавшись, прорычал Рид и тут же проклял свой острый язык.

При мысли о том, как примут его резкость зеваки, в большинстве сами мучающиеся с похмелья, проплясавши полночи, тревожно заныли, зазудели ладони. Казалось, грязь оседает в ушах, в ноздрях, под ногтями. Вымыться бы поскорей…

— Послушайте, я просто пытаюсь узнать, где мальчишки раздобыли виски.

Эллиот приподнял бровь.

— Хотите сказать, это мы виноваты, что мальцы набрались?

— Нет. Я просто говорю, что за всеми припасами лучше нужно следить, — покачав головой, объяснил Рид. Хочешь не хочешь, а нужно попробовать снова. — К примеру, спиртное под замок запереть…

Тут к нему сквозь толпу протолкался Льюис Кезеберг, рослый, угловатый, вечно нависающий над собеседником, словно зловещее пугало. Что ж, следовало ожидать: Кезеберг ссоры искал постоянно.

— Значит, тебе хотелось бы выпивку от нас спрятать? Дай тебе волю, ты бы небось, всю ее, до капельки, вылил в Литл-Сэнди, пока никто не видит? — зарычал он, чувствительно ткнув Рида в грудь. — Да если ты хоть пальцем хоть до одной из моих бутылок дотронешься, богом клянусь, я тебя…

Верхняя губа Рида покрылась бисером пота. Оглядевшись вокруг, ни жены, ни детей Кезеберга он рядом не обнаружил. Похоже, все человеческое в себе Кезеберг держит под надежным замком, напоминаниями о семье и благопристойности его не проймешь. Однако спустить Кезебергу прилюдное хамство Рид не мог, иначе прослывет трусом. С другой стороны, Кезеберг славился исключительной злопамятностью. За покер с ним давно уж никто не садился, так как он никогда не забывал, кто мухлюет, кто любит блефовать, а кто не меняет карт при любом раскладе. И при том, помня, какие карты в колоде уже разыграны, подсчитывал, на что может рассчитывать после сброса. Памятью он обладал острой, как бритва. А еще был на полфута выше ростом и фунтов на тридцать тяжелей.

И придвинулся так близко, что Рид не сомневался: Кезеберг вот-вот заметит в нем неладное.

Риду нередко казалось, будто его тайна — таящийся в нем порок — столь основательна, что ее можно увидеть или учуять, подобравшись поближе. Подобно мелкой, всепроникающей дорожной пыли, от которой никак не избавиться, следы его грехов покрывали лицо и ладони, проступали наружу из-под одежды, как их ни оттирай.

Рука невольно скользнула в карман, за платком.

— Уберите руки, — всем сердцем надеясь, что голос не дрогнет, не подведет, потребовал Рид. — Иначе…

Но Кезеберг только придвинулся к нему еще ближе.

— Иначе что?

«Остра, как бритва…»

Прежде, чем Рид нашелся с ответом, Кезеберга заслонила широченная спина втиснувшегося между спорщиками Джона Снайдера, наемного возницы Франклина Грейвса. Пожалуй, с этим любой разумный человек предпочтет не связываться.

Снайдер грозно сощурился, однако в его усмешке чувствовалось озорство.

— Что тут стряслось? Опять наш малыш всеми командует?

С некоторых пор Снайдер повадился звать Рида «малышом», напоминая, что он-то может хамить Риду, сколько захочет.

— Я думал, тебе еще вчера втолковали, что ты здесь никому не указ.

С этим Снайдер повернулся к нему, и Риду почудилось, что во взгляде здоровяка мелькнула искорка осведомленности. Джеймс Рид похолодел. Не заметил ли взгляда Снайдера еще кто-нибудь?

Но нет, никто ничего не заметил. Никто ничего не понял. Всех их по-прежнему волновало только одно.

— Это точно. Капитан здесь Джордж Доннер, не ты, — сказал Кезеберг.

— Да я же только о здравом смысле говорю, — не уступал Рид. В таком важном деле уступать было нельзя. Страх страхом, однако он все же попробует достучаться до них еще раз. — Форт Ларами — последнее поселение по пути в Калифорнию. Дальше нет ничего — ни факторий, ни лавок, ни хлебных складов, ни поселенцев, готовых продать хоть мешок кукурузной муки. У кого бы эти мальчишки, — Рид указал пальцем на злоумышленников, до сих пор валявшихся навзничь в пыли, — ни стащили виски, он уже через пару недель пути пожалеет о собственной беспечности, обнаружив, что от запасов не осталось ни капли.

Зеваки притихли, и Рид мысленно поздравил себя хоть с небольшой, но победой.

— Друзья, — продолжал он, — по всем свидетельствам, дальше нас ждет самая трудная часть пути. В форте Ларами я разговаривал с ходившими этим маршрутом. Все в один голос утверждали: путь впереди страшнее всего, что мы себе представляем. Потому я и призываю вас, пока не поздно, принять кое-какие нелегкие решения.

Никто не проронил ни слова. Все в нетерпении ждали, что скажет он. Даже Снайдер не сводил с него глаз, отливающих золотом в лучах солнца.

— Многие из нас обременены пожитками, тащат из дома то, с чем будто бы не в силах расстаться. Я призываю вас: выбросьте все это без промедления. Оставьте здесь, на лугу, иначе в горах там, впереди, своих же волов погубите.

Собравшиеся молчали, и Рид слишком поздно понял, что хватил через край, пусть даже все вокруг сознают (не могут не сознавать) его правоту. Сколько миль уже пройдено мимо вещей, брошенных прочими поселенцами возле тропы! Мебель, сундуки с платьем, детские игрушки, даже пианино, стоявшее в чистом поле, словно бы дожидаясь, когда же кто-нибудь подойдет к нему и сыграет хоть какой-нибудь пустячок. На глазах Рида юная немка, Дорис Вольфингер, с тоской пробежалась пальцами по твердым белым клавишам, и при виде этой картины у него отчего-то защемило в груди.

Но к этой истине, как и ко многим другим, прислушаться никто не пожелал.

— Кто бы говорил, — усмехнулся Кезеберг. — Ты на свой особый фургон погляди. Паре волов не под силу — две пары нужны, и это на ровном месте!

— Сам-то наверняка собственным поучениям не последуешь, а? — небрежно, вычищая грязь из-под ногтей и даже не глядя на Рида, поддержал его Снайдер. — Нечего тут лицемерам всяким нас жизни учить.

Тут Риду само собой бросилось в глаза, как огромны, сильны руки Снайдера. Что, если вот эти ручищи сомкнутся на его горле?

Прежде чем Рид успел хоть что-то ответить, сквозь толпу к нему, ведя под уздцы лошадь, протолкался Джордж Доннер.

— Соседи, время идет, дневной свет зря сгорает! За дело, за дело! Запрягаем — и в путь! Четверть часа — и чтобы фургоны тронулись!

Толпа вмиг поредела. Доннер вскочил в седло.

«Самодовольства-то сколько», — подумал Рид. Пожалуй, вмешательству Доннера следовало бы только радоваться, однако в эту минуту — пусть даже мрачные мысли о Джоне Снайдере, о его мощной челюсти, о жутких могучих ручищах, начали отступать — он не чувствовал ничего, кроме жгучей обиды. Когда собравшиеся разошлись, Рид заметил невдалеке жену, Маргарет, закутанную в вязаную шаль. Ветер играл длинной бахромой из разноцветных шнурков. Не ожидавший ее появления, Рид поразился: да ведь на вид она совсем старуха!

Маргарет отвернулась, но не так быстро, чтоб Рид не успел разглядеть выражение ее лица. Жалость… а может быть, отвращение?

Поспешив следом, Джеймс Рид придержал жену за локоть.

— В чем дело, Маргарет? Ты что-то хочешь сказать?

Жена лишь отрицательно покачала головой и потащилась дальше, к их костру, медленно, будто терзаемая нестерпимой болью. Похоже, страдала она (если такое возможно) еще сильнее, чем дома, в Спрингфилде. Возможно, со здоровьем у Маргарет действительно стало хуже, однако Рид был твердо уверен: «страдает» она напоказ, притворяется, чтоб он почувствовал за собою вину.

— Выкладывай, Маргарет. Облегчи душу, расскажи, что покоя тебе не дает. Чем я тебя настолько расстроил?

Маргарет задрожала, и тут ему сделалось ясно, каких усилий ей стоит сдерживать чувства… а именно — злость. Эх… какой же она была, когда они поженились! Вдова, искушенная в брачной жизни, понимающая, в чем состоит роль мужа, а в чем — роль жены, знающая, где пролегает граница их сфер ответственности… Поразившая Рида достоинством, исполнительностью и аккуратностью, Маргарет неизменно оставляла все решения в семейной жизни на его усмотрение, неизменно поддерживала его на глазах у детей, и у слуг, и у соседей.

— Не понимаю я тебя, Джеймс. Отчего ты во все эти споры с соседями ввязываешься?

— Я не стремлюсь ни к каким спорам. Эти мальчишки выползли из-под фургона и едва не заблевали мне башмаки, а…

— Зачем ты все это делаешь? — раздраженно оборвала его Маргарет. — Зачем ведешь себя, будто ты лучше всех, зачем превосходством перед людьми козыряешь? И меня превращаешь в посмешище для… — Осекшись, она зажмурилась что было сил. — Хоть убей, не пойму. Чего ради ты настоял на отъезде из Спрингфилда, продал прибыльный бизнес и прекрасный дом?

Тут Маргарет снова умолкла и шумно перевела дух. Казалось, она тонет — вот-вот захлебнется на сухом месте.

— Знай я обо всем заранее, Джеймс, трижды подумала бы, стоит ли за тебя выходить…

— Не говори так, Маргарет, — машинально сказал Рид.

Однако жена даже взгляда не подняла от земли. Насчет их союза ни он, ни она не питали никаких иллюзий: брак их был заключен не по любви. Обычный брак по уговору, куда больше похожий на отношения брата с сестрой… но многие ли могут похвастать чем-то иным?

— А о детях что скажешь? Ты хоть разок подумал, каково им придется, увозя их от друзей, от соседей, от всех знакомых? Делая предложение, ты обещал нам заботу.

— Обещал, и слово держу. Ради этого все и затеяно.

Обнаружив, что вновь, сам того не замечая, оттирает руки платком, Рид сунул платок в карман.

Сказать откровенно, правда была вовсе не так проста.

Сказать откровенно, он вправду не сделал всего возможного, чтобы обезопасить жену и детей. Он совершил ряд ошибок.

В частности эту.

Однажды жена, неожиданно заглянув на склад, повидать Рида, столкнулась с Эдвардом Макги. Вначале Риду подумалось, будто она, услышав кое-какие сплетни, явилась в центр города, чтоб убедиться во всем самой. Однако с Ридом Маргарет ни разу об этом не заговаривала, ни разу не намекнула на какие-либо подозрения, а Эдварду даже пожала руку. Странную, слегка насмешливую улыбку на губах Эдварда во время того рукопожатия Рид во всех подробностях помнил по сей день.

Но с этим было покончено. Прошлое следовало оставить позади. Вместе со страхами и чувством вины. Вместе с мыслями о лапищах этого возчика, Снайдера, сомкнутых на его горле либо запястьях. Главное — постараться. Главное — не раскисать. Вот только… как это ни неразумно, как это ни невероятно, в глубине души Рид верил: сынишка Нюстремов погиб из-за его греха. Из-за его греха, привлекшего к обозу внимание дьявола.

Но нет. Терять головы нельзя. Как только они окажутся в Калифорнии, вся жизнь их пойдет иначе.

Сощурившись, Рид взглянул в небо. Солнце поднялось еще чуточку выше. Скоро обоз снова двинется в путь.

Вытащив из кармана листок с результатами ревизии, он принялся пересчитывать все заново, но, сколько бы ни считал, результат оставался прежним. Провизии на дорогу не хватит.

И этого так оставлять нельзя.

Глава восьмая

ИНДЕЙСКАЯ ТЕРРИТОРИЯ

Дорогой Чарльз!

Пишу это письмо, заплутав в дикой глуши за фортом Бриджера. Возможно, в горах Уосатч? Не могу сказать, не уверен… и даже не знаю, получишь ли ты когда-либо мою весточку. После мытарств, пережитых в течение первой пары недель, мне ясно одно: я должен, обязан записать все, что узнал и увидел. Но если это письмо найдет тебя, Чарльз, даже не думай отправиться следом за мной. Все, что я затеял, делается в интересах науки и истины.

Перед самым отъездом из форта Ларами я нанял проводника, семнадцатилетнего парнишку-пайюта по имени Томас. Обращенный в истинную веру миссионерами (от которых и получил христианское имя) шесть лет назад, он с тех самых пор жил среди белых. Он рассказал, что знаком с уашо, живущими возле озера Траки, которых я и ищу, и даже может общаться с ними, поскольку воспитавшие его миссионеры приютили сироту из этого племени. Об анаваи он тоже слыхал, хотя о них рассказывал неохотно.

Можешь вообразить себе, как я был рад заручиться услугами проводника, знающего и нужную местность, и нужное племя, и даже говорящего на их языке! Не прошло и пяти дней после отбытия из форта Ларами, как Томас с честью прошел первое испытание: в дороге наш небольшой отряд столкнулся с охотничьей партией пайютов. Держались индейские охотники вполне дружелюбно и в тот же вечер разделили с нами ужин у походного костра. И, мало этого, рассказали кое-что в ответ на расспросы об анаваи. Сказать откровенно, мой интерес привел их в немалое возбуждение. Пайюты в один голос принялись отговаривать меня от поисков встреч с анаваи: дескать, затея эта крайне опасна.

Насколько я мог судить по пересказам Томаса, анаваи отреклись от традиционных богов и ныне поклоняются духу волка, обитающему в долине, где живут они сами. Еще пайюты утверждали, будто анаваи порой внезапно впадают в ярость и тогда их кровожадность не знает границ, приписывали сему племени всевозможные злодеяния, но с этого момента я утратил нить объяснений, далеко превзошедших предел лингвистических способностей Томаса.

Так или иначе, все эти странные сведения на удивление точно совпадали с историей Фарнсуорта о человеческих жертвоприношениях, и сей факт лишь укрепил мою решимость продолжить поиски. Разумеется, спутники меня в этом не поддержали, хотя парней этих ты знаешь: Ньюэлл, Андерсон, братья Мэннинг — ребята здоровые, сильные, и в трусости их вовсе не упрекнуть. Мне удалось уломать их ехать со мною дальше до форта Бриджера, напомнив, что наш обоз будет там проходить и ничто не помешает им присоединиться к вам снова.

После того как я успокоил спутников, Томас отвел меня в сторону. С первого взгляда было ясно: он тоже изрядно напуган. И вправду, парнишка сказал, что хочет вернуться назад. Пришлось напомнить, что я плачу ему за услуги, а уговор наш гласит: «все или ничего», и если он хочет получить от меня хоть пенни, то должен остаться со мной до конца. Томас, как ты наверняка догадался сам, ничуть этому не обрадовался и попросил, раз уж дело так повернулось, дать ему ружье. Однако держался он столь боязливо, что я отказал — из опасений, как бы он с перепугу не подстрелил кого не след (к примеру, меня самого). Вдобавок, я, признаться честно, слышал такую уйму рассказов о краснокожих проводниках, ополчившихся на нанимателей, что… одним словом, Томас, конечно, казался парнишкой вполне порядочным, но ружья ему я почел за лучшее не доверять. Просто напомнил, что вокруг полно вооруженных людей, и о его безопасности мы позаботимся, однако успокоиться он не мог до самого форта Бриджера.

Форт Бриджера… Сроду я еще не был так рад прибытию в заштатную, на глазах приходящую в упадок дыру вроде этого городишки! Вскоре ты сам убедишься: на форт Ларами он ничуть не похож. Джим Бриджер, один из владельцев форта, откровенно признался, что их благосостояние изрядно подорвано популярностью Маршрута Гринвуда, открытого в позапрошлом году. Из-за него обозы, направляющиеся в Орегон, сюда больше не заезжают.

Форпост цивилизации превратился в город-призрак.

Насколько отчаянно их положение, я узнал следующим же вечером, в кабинете Бриджера, за бутылкой дрянного виски. В минуту пьяной откровенности он рассказал нам о шестилетней давности инциденте, о партии золотоискателей, заблудившихся по пути через те самые места, ныне известные как Маршрут Гастингса. Одни говорили, что они перемерли с голоду, другие — будто их перерезали непредсказуемые анаваи, и Бриджер, познакомившийся со старателями, когда те проходили через форт, организовал их поиски. Впрочем, дело с самого начала выглядело безнадежным: территория огромна, а ресурсы спасателей были весьма скудны. Однако едва они собрались сдаться, один из пропавших золотоискателей вышел прямо к лагерю спасательной партии. К несчастью, живший все это время в глуши, словно зверь, бедняга повредился умом и не сумел рассказать кому-либо, что стряслось с остальными.

Рассказ этот, странным образом перекликавшийся с историей Льюиса Кезеберга о его собственном дядюшке, бесследно сгинувшем в тех же местах многие годы назад, изрядно меня насторожил.

Как бы там ни было, мнение о Бриджере у меня складывалось хуже некуда. Цены у него возмутительно высоки, а качество припасов скверно (мука в катышках, солонина с душком, выпивка безбожно разбавлена). Гарнизон уж сколько месяцев, как перевели в куда более оживленный Форт Холл, и Бриджер с партнером, Луисом Васкесом, остались одни. По-моему, оба в отчаянии.

Под впечатлением от встречи с охотничьей партией пайютов и от рассказов Бриджера, на следующее утро, взяв с собой только Томаса, я двинулся дальше. Признаться, на сердце кошки скребли. Вскоре нам стало ясно: маршрут из рук вон плох. По словам Бриджера, Лэнсфорд Гастингс в форте действительно был, но уехал сопровождать идущий его маршрутом обоз. Опережали они нас примерно на неделю, и потому мы пробовали держаться их следа, однако путь вел сквозь леса с весьма густым подлеском. Время от времени мы натыкались на старые индейские тропы, но всякий раз обнаруживали, что тропа завершается тупиком, упираясь в каньон либо крутой обрыв. Проехать здесь и верхом трудновато, а уж с фургонами — практически невозможно. Ты должен, ты просто обязан отговорить попутчиков следовать этим маршрутом. Здесь вас ждут только неодолимые трудности и гибель.

Потратив целую неделю, мы с Томасом сумели преодолеть горы. Следы обоза, сопровождаемого Гастингсом, мы потеряли и ни минуты не знали покоя, надеясь отыскать хоть какой-нибудь знак, услышать человеческий голос — что угодно, только бы убедиться: рядом есть еще кто-то. Однако чем дальше мы углублялись в лес, тем острее чувствовали одиночество. Вдобавок, как это ни парадоксально, меня не оставляло странное, невероятной силы ощущение, будто за нами следят.

Томас к этому времени сделался пугливее зайца, и я начал всерьез беспокоиться о здравии его рассудка. Прошлым вечером, у костра, поддавшись на мои уговоры, парнишка признался, что, переводя рассказы пайютов, кое о чем умолчал. Да, это правда, пайюты советовали держаться подальше от племени анаваи с озера Траки, однако их кровожадность имеет причины. Чужаков анаваи похищают, чтоб приносить их в жертву тому самому духу волка.

Так вот, Томас очень жалел, что не рассказал об этом раньше: дескать, боялся, как бы мне не втемяшилось в голову убедиться во всем самому — ведь тогда нас обоих ждет смерть в руках анаваи. Меня он явно счел умалишенным и на разумные доводы не полагался. Напуган Томас был так, что мне сделалось совестно: ведь это я поставил его в подобное положение, а между тем он — всего лишь семнадцатилетний парнишка, опасающийся за свою жизнь.

Едва я собрался достать кошелек, расплатиться с Томасом и отпустить его восвояси, из зарослей донесся треск. Оба мы вскинулись, развернулись, точно ужаленные, я потянулся к ружью, а Томас выхватил из костра горящую ветку.

Кусты затрещали со всех сторон. Томас поднял ветку над головой, будто факел. Прямо перед нами треснуло так, будто кто-то изрядно грузный, наступив на упавший сук, переломил его надвое. Вскинув ружье, я направил дуло на звук.

— Покажись! — крикнул я в непроглядную тьму.

Топот. Кто-то, сорвавшись с места, бросился к нам. Я собрался было выстрелить, но в тот же миг Томас со всех ног бросился в лес. Мальчишка был безоружен (в панике он выронил наземь даже горящую ветку), и мне пришлось бежать следом, чтоб уберечь его от возможной беды. В погоне за Томасом, ломившимся сквозь кусты без оглядки, я слышал, как кто-то неотвязно следует за мною сзади. Еще пара минут, и Томас исчез в черной как смоль темноте, но топот и треск позади сделались громче, приблизились, и наконец подстегнутый инстинктом самосохранения, я обернулся и выстрелил в невидимого преследователя наугад. Вспышка выстрела осветила нечто живое среди деревьев. Я выстрелил снова. На сей раз из зарослей донесся жалобный вой — определенно, звериный, и я (глаза мои к темноте уже попривыкли) сумел разглядеть невдалеке отблески желтых глаз и клыков, однако, кто б это ни был, из виду он тут же исчез. Тогда я весь обратился в слух — не обходят ли меня кругом, чтоб напасть сбоку, но и все звуки вокруг разом стихли.

И звери, и Томас пропали бесследно. К костру мой проводник в ту ночь не вернулся. Что с ним случилось, так и осталось для меня загадкой.

Упрямство мое тебе, Чарльз, прекрасно известно, и посему ты наверняка нисколько не удивишься, узнав, что я продолжаю путь к озеру Траки. Слишком далеко я зашел, чтоб повернуть назад. Возможно, ты сочтешь мою затею безрассудной, смертельно опасной, и, разумеется, будешь прав. Однако в похожих положениях мне бывать уже доводилось, но я, как видишь, до сих пор жив и здоров. Отправляюсь на поиски Томаса, а также на поиски истины.

Благослови тебя Бог, и удачи в пути.

Твой друг,

Эдвин

Глава девятая

Одним из самых засушливых, самых жарких дней лета обоз наконец одолел Южный перевал и пересек границу северных окрестностей форта Бриджера. Здешние земли оказались куда суровее, чем ожидалось. Зеленые пастбища резко сменились бурыми гарями, трава стала ломкой, земля превратилась в пыль, а Биг-Сэнди высохла до ширины ручейка. Волы и коровы обнюхивали редкие травы без всякого интереса. Оставалось одно: пройти эти места поскорее и надеяться, что впереди вскоре отыщутся лучшие пастбища, так как в подобных условиях обозу долго не протянуть. Однако плоская, точно стол, равнина, простершаяся впереди, казалась бескрайней — казалось, истерзанная солнцем земля тянется вдаль на многие сотни миль.

Стэнтон невольно напрягся. Пот заливал глаза, струйкой стекал по спине. От усталости в голове гудело, будто у него жар. Последние пару ночей он вызывался караулить скотину, чтобы наверняка не оказаться в палатке, если к нему явится Тамсен. Выход, конечно, временный — ведь рано или, поздно, а столкновения с нею не избежать, да еще днем после бессонных ночей ничего не соображаешь… однако ее соблазны и перспективы ее немилости казались куда страшнее.

Он до сих пор не пришел в себя после трехдневной давности разговора, когда Доннер поведал, что ему известно о шашнях, заведенных Тамсен с кем-то на стороне… причем не в первый уж раз. Тамсен — баба ненадежная, признался он, вот кое-какие ее прошлые «шалости» и послужили одной из причин для отъезда на запад. Последний ее роман чудом не всплыл на поверхность, а подобный скандал превратил бы в посмешище для всего города и Доннера, и Тамсен. К тому времени, как оба двинулись «по домам», Доннер наклюкался настолько, что был вынужден опереться на Стэнтона, и клялся убить любого, к кому бы Тамсен ни бегала. Ярость, с которой Доннер защищал жену, несмотря ни на что, оказалась для Стэнтона полной неожиданностью. Правда, обычно человеком он казался довольно безобидным, но в эту минуту Стэнтон не сомневался: да, на сей раз Доннер как сказал, так и сделает.

Потому и выстоял в карауле две ночи кряду, хотя в течение долгого, знойного, пыльного дня глаза едва мог разлепить.

Впервые увидев форт Бриджера, он решил, что это мираж. Крыши нескольких бревенчатых домиков, ветхие — дунь, и рухнут… Пока обоз не приблизился к самому форту, Стэнтон даже не сознавал, с каким нетерпением ждал приезда сюда, надеясь хоть здесь ненадолго отвлечься от тягостных мыслей, и в эту минуту здорово удивился глубине собственного разочарования. Поселение вполне могло показаться заброшенным.

Тревога росла, крепла, ветром неслась над вереницей фургонов.

Не может быть, — толковали меж собой поселенцы. — Какой же это форт Бриджера? Где же бревенчатый частокол, где прочные ворота, где пушки?

В отдалении робко жались друг к дружке немногочисленные сарайчики да флигельки. Двое индейцев, коловших дрова посреди пыльного дворика, подняли головы, окинули взглядами катящий мимо обоз и тут же вернулись к работе.

Джим Бриджер, владелец, обнаружился в одном из обветшавших бревенчатых домиков. Внутри оказалось сумрачно, дымно — хоть топор вешай. Избушка была приземиста, длинна, с отдушинами вместо окон, хотя сквозь щели между бревнами изрядно дуло и без того. Утоптанные земляные полы там и сям устилали облезлые шкуры. В углу, сгорбившись над корзинами, словно не замечая дыма из очага, сидели две индианки. У ног их, ради забавы ковыряя пол пальцем, копошился ребенок.

О скверном характере Бриджера Стэнтон слышал немало: в форте Ларами все сходились на том, что многие годы, прожитые в дикой глуши, в одиночестве, сделали его человеком крайне вспыльчивым и своенравным. Около десяти лет бродил он по здешним краям, вел жизнь охотника и следопыта, а затем, на паях с непоседливым мексиканцем, Луисом Васкесом, выстроил этот форт. «Недоверчив сверх всякой меры, сам себе суд и закон», — так отзывался о нем один человек из форта Ларами.

Пожалуй, когда-то Бриджер был очень силен, даже грозен, но с годами усох, осунулся, съежился — казалось, жизнь высосала его, точно паук муху. Одеждой хозяину форта служили засаленные, рваные штаны и куртка оленьей замши, длинные жидкие волосы здорово поседели. Стоило ему поднять взгляд, глаза его блеснули так странно, что ошибки тут быть не могло: Джим Бриджер давно не в своем уме.

Доннер в сравнении с Бриджером был так высок, что, протянув хозяину руку, едва не угодил ему в нос.

— Мне нужно видеть владельца этого предприятия, — уверенно, веско сказал он, но Стэнтон-то знал: вся его уверенность — сплошное притворство.

— Он перед вами, — откликнулся Бриджер, снова уткнувшись в бумаги.

Рядом с ним, за прилавком, стоял невысокий человек возрастом помоложе — кожа цвета карамели, вокруг пояса повязан грязный передник. Очевидно, оба затеяли очередную ревизию.

— Мы остановимся здесь на пару дней, чтобы дать отдых лошадям и волам, — сообщил Доннер после того, как все представились друг другу.

— Прекрасно. Если в чем нуждаетесь, дайте знать. Выбор припасов у нас богатый, — сказал Васкес, утирая ладони передником сплошь в рыжевато-бурых кляксах, будто в нем разделывали коровьи туши. — В какую сторону дальше направитесь? На север или на запад?

Этот вопрос явно интересовал обоих хозяев прежде всего.

— На запад, конечно же, — ответил Доннер. — А прибыли мы для встречи с Лэнсфордом Гастингсом. Он обещал ждать здесь и указать поселенцам новый маршрут.

Тут Бриджер с Васкесом переглянулись, однако значение их взглядов для Стэнтона осталось загадкой.

— Да, Гастингс здесь был, но уехал, — сказал Васкес. — Двинулся дальше с обозом, пришедшим две недели назад.

— Две недели назад?! — переспросил Доннер. — Но ведь он обещал ждать!

Стэнтон с трудом подавил желание напомнить Доннеру, что его предупреждали, и не однажды. Именно Доннер убедил партию идти в Калифорнию Маршрутом Гастингса, именно он утверждал, будто Гастингс их непременно дождется. Теперь все увидят, что ввязались в рискованную игру… и, вполне может быть, проиграли.

— Да вы не волнуйтесь, — сощурившись (что, надо думать, означало улыбку) заговорил Бриджер. — Гастингс оставил инструкции. Велел передать: пусть приходящие обозы едут по их следам. Тропу они обозначат, так что не промахнетесь.

Доннер нахмурил брови.

— А вы об этом маршруте какого мнения? Удобен он или как? У нас в обозе девяносто человек, по большей части женщины и дети.

К чему эти вопросы, Стэнтон не понимал. От популярности нового маршрута зависело благосостояние Форт-Бриджера. Да, он надеялся, что христианская добропорядочность удержит этих людей от откровенного вранья, однако уже не раз жестоко разочаровывался в христианских добродетелях. Немногие христиане ценят жизнь незнакомцев превыше выгоды.

Бриджер с Васкесом призадумались.

— Ну, как вам сказать… маршрут все-таки совсем новый, — наконец ответил Васкес.

— Верно, новый, — куда бодрее партнера подхватил Бриджер, — однако Гастингс от него без ума. Он сам проделал этот путь на пару с Биллом Клайменом — слышали о таком? Старина Билл Клаймен — пожалуй, самый известный следопыт в наших краях, и он этот маршрут одобрил.

Лицо Доннера озарилось идиотской улыбкой. Несомненно, заверения Бриджера он перескажет всему обозу, не упустив никого.

— Что ж, лично мне этого довольно.

— И вот еще что: я сам сяду в седло и провожу вас до начала тропы, — посулил Бриджер. — Но прежде вам надо бы несколько дней отдохнуть: пускай скотина подкормится как следует и наберется сил. Фураж имеется — и овес есть, и кукурузы малость. Между нами и фортом Джона Саттера в Калифорнии ничего больше нет. Тут ваш последний шанс скот откормить, прежде чем горы начнутся.

— И мы, сэр, не преминем им воспользоваться, будьте уверены.

Одарив каждого лучезарной улыбкой, Доннер удалился, но Стэнтон предоставил ему идти одному и повернулся к Васкесу.

— Нет ли у вас для меня письма от Эдвина Брайанта? Он должен был проезжать здесь около недели назад.

Казалось, в темных глазах Васкеса вспыхнула искорка, однако он промолчал.

— Как-как? От кого? — переспросил Бриджер.

— От Эдвина Брайанта. Несколько старше меня, очки носит почти постоянно. Газетчик.

Бриджер покачал головой.

— Нет, такого я среди проезжавших не помню. Да и писем для вас никто тут не оставлял.

На миг Стэнтона охватил ужас.

— Он ехал на запад тем же путем, что и мы, слегка впереди.

Но Бриджер молчал.

— И собирался остановиться здесь, — продолжил Стэнтон. — Я слышал это от него самого.

Что могло задержать Брайанта? Ранен, убит, умирает? Об этом не хотелось даже думать.

— Нет, нет, вы правы, — проговорил Васкес. — Был здесь такой, теперь припоминаю.

Услышав, что Брайант все-таки проезжал через форт, Стэнтон вздохнул с облегчением… вот только в поведении Бриджера с Васкесом чувствовалась какая-то фальшь.

— Так вот, Брайант собирался оставить для меня письмо. У вас его точно нет?

— Точно, сэр, — ответил Васкес, и Стэнтон понял: он лжет.

— Ну что ж… Доннер вам все сказал. Мы пробудем здесь еще пару дней. Я еще загляну — вдруг что-нибудь обнаружится, — сказал он, прежде чем повернуться к двери.

Однако Бриджер лишь улыбнулся — безмятежно, бесстрастно, во все тридцать два зуба.

Следующие два дня над фортом, не прекращаясь, лил серый, унылый дождь. С сушью он живо покончил, и потому на ненастье никто не сетовал, но тоску нагонял нестерпимую. Костры шипели, дымили, семейные жались по походным шатрам, вечера проводили, дрожа, в заляпанной грязью одежде и обуви, почесываясь от укусов вшей, блох и прочих паразитов, угнездившихся в постелях и в платье половины обоза. Тяжелее всего приходилось старикам вроде Матиса Хардкопа, пожилого бельгийца, путешествовавшего в одиночку. Не слишком-то разбиравшийся в людях, Хардкоп (в силу каких-то совершенно, на взгляд Стэнтона, необъяснимых причин) привык полагаться на помощь Кезеберга, но вскоре Кезебергу надоел, и тот — вопреки просьбам тихой, спокойной жены, Филиппины — вышвырнул старика из фургона. Ослабленного тяготами путешествия, Хардкопа быстро одолел скверный кашель. Теперь старик только и делал, что тихонько бродил по форту с постелью и почти опустевшей котомкой, в поисках сухого места, где мог бы поспать.

Пара семейств, спасаясь от непогоды и грязи, арендовала у Бриджера с Васкесом комнаты. Джеймс Рид с многочисленными чадами и домочадцами поселился в казармах, пустовавших с прошлого года — с тех пор, как из форта вывели гарнизон. Братья Доннеры устроились и того лучше, предложив Васкесу столько денег, что мексиканец со всей семьей перебрался из собственной избушки в сарай. Таким образом, кланы Доннеров не только укрылись от дождя, но и могли наслаждаться горячей пищей, и даже горячими ваннами, согревая воду в имевшемся у Васкеса огромном медном котле. Стэнтон же, до сих пор не утративший духа янки, рассудил, что тратить солидные суммы, имея в хозяйстве надежный, прочный шатер, попросту неразумно.

К третьему утру остановки в Форт-Бриджере дождь наконец унялся. Раздевшись до пояса, сложив одежду поблизости, Стэнтон опустился на колени у самого берега реки. Вода оказалась такой холодной, что дух захватывало, немилосердно холодной… однако умывание — несомненно, благодаря деду — доставляло некое извращенное удовольствие. Вымылся он быстро, только торс и ополоснул. Все вокруг суетились, спеша покончить с насущными делами: Доннер обещал, что сегодняшний день в форте будет последним, а дел у Стэнтона накопилось порядком. Проверить колеса и оси фургона — не износилось ли что, не даст ли слабину; почистить заскорузлую от пота упряжь; осмотреть копыта волов и верховых лошадей… Тягловый скот без копыт годен только на мясо, а потерять хоть одного вола, хоть одну лошадь не мог себе позволить никто.

Вопль он не столько услышал, сколько почувствовал. Узнанный сразу же, ее голос отдался во всем теле, как будто зов обращен именно к нему. Схватив револьвер, оставленный поверх груды одежды, и более ни секунды не мешкая, Стэнтон стремглав бросился на крик.

Мэри Грейвс…

Лежа в грязи, на спине, она безуспешно пыталась отползти назад. Однако эта картина не шла ни в какое сравнение с видом того, кто возвышался над ней. Невероятно грязный, запаршивевший, словно прокаженный, глаза покраснели, слезятся… а уж несло от него так, что Стэнтон чудом не задохнулся.

Все эти мысли промелькнули в его голове в один миг. Позже Стэнтон не сумеет вспомнить ничего, кроме грубых, мозолистых пальцев, вцепившихся в плечи Мэри. Взяв чужака на прицел, он дважды нажал на спуск.

Пули угодили странному человеку (если, конечно, его можно было назвать человеком) в спину. Выпустив Мэри, он покачнулся и ничком рухнул вперед. Пришлось Мэри, собрав все силы, оттолкнуть нападавшего в сторону. Затем она попыталась подняться, но снова осела в грязь. Лицо ее побледнело, как полотно, и Стэнтон явственно видел, чего ей стоило сдерживать слезы.

Конец ознакомительного фрагмента.

Оглавление

Из серии: Universum. Дом монстров

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Голод предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Примечания

8

Little Sandy River — дословно: Маленькая песчаная река (англ.).

9

Хогсхед — большая бочка емкостью 60 галлонов (около 230 л).

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я