Симфония, трудная к исполнению. Эллочка, Талочка и Марочка

Алла Юрасова

В новом романе автор проводит аналогию с музыкальным произведением, исполняет симфонию жизни своих героев, поколение за поколением, судьба за судьбой. Что уготовила им судьба, с чем суждено столкнуться? Надежда, светлая лирическая мелодика и густосплетенная печаль напева злосчастной Мельпомены – главные темы музыкального произведения.

Глава первая. ЭЛЛОЧКА

Рождение девочки в голодном тридцать пятом году принесло некоторые сложности. Отцом новорожденной Эллочки был известный одесский раввин, знаток Торы, уважаемый в городе человек. Оскар-Ушер проводил почти всё время за молитвами, изучением Талмуда в своей маленькой синагоге на окраине города.

В те далёкие послереволюционные годы в Одессе оживилась еврейская общественная жизнь. Стало легче дышать. Было открыто много синагог и молельных домов.

Появились общедоступные школы, где дети изучали идиш и иврит. Издавались газеты на еврейском языке. Половину населения Одессы составляли евреи.

В некоторых судах и отделениях милиции одним из основных языков был идиш. Люди спокойно общались на родном, понятном языке. Всем казалось: вот ещё чутьчуть — и наступит всеобщее благоденствие.

Предвкушение сладости на кончике языка. Надежда распускалась экзотическим, загадочным цветком. Человек поднимался с колен, прочно, сытно становился на ноги. Душа получила завёрнутый в блестящую бумагу подарок. В тридцатых годах открылся Одесский еврейский театр в помещении по улице К. Либкнехта, 48.

Руководили театром попеременно Михаил Рубинштейн, Евгений Венгре, Эфраим Лойтер. Талантливые режиссёры ставили спектакли на идиш, русском и украинском языках.

Еврейские девочки ходили в школу, находившуюся в парке Ильича. У центрального входа была такая пристройка слева. После войны там был летний театр, а до войны — еврейская школа для девочек. Об этом мне рассказывала моя тетя.

Всеобщая грамотность правильный лозунг Советов. Все дети посещали учебные заведения, учились читать, считать и писать. Вот оно, Счастье! Или нечто очень похожее на счастье?

Уклад жизни евреев состоял в постоянном обучении. Не существовало ограничений для желающих получить образование. Еврею учиться — значит становиться лучше. Тот, кто не стремился изучать новое, усовершенствовать пОзнанное, терял уважение единоверцев. Путь постижения — путь света и добра, он вёл к повышению человеческой нравственности. Каждый еврейский ребёнок знал, как важно учиться. Человек, обладающий обширными знаниями, свободно мыслил. Умение мыслить самостоятельно, изнуряющий поиск истины, необходимость докопаться до самой сути — черты, характерные для еврейства в целом, повлекли за собой создание фундамента, давшего миру столько великих еврейских умов: философов, математиков, физиков, политиков, учёных, сделавших выдающиеся открытия в области медицины. И, конечно же, шахматистов, музыкантов, художников и поэтов.

Я знаю о них, и вы знаете о них.

Все богатое Еврейское сообщество, нарядно одетое, с детьми и родителями, каждую субботу посещало синагогу Бродского на улице Жуковского, построенную евреями из местечка Броды в 1863 году, или большую синагогу на улице Еврейской, возведенную в 1859 году.

Величественное здание с внушительными полукруглыми окнами, построенное по проекту знаменитого архитектора Ф. А. Моранди.

Для простых людей в 1890 году под Пересыпским мостом построили синагогу «Нахлас Элиэзер». Её посещали биндюжники и грузчики, работавшие в порту.

В середине тридцатых на окраинах Одессы повсюду возникали небольшие молельные дома.

Вот в одной из таких маленьких синагог раввин Оскар-Ушер проводил уроки изучения Талмуда, потому что Тора — не столько философия, сколько образ жизни евреев.

Раввину приходилось самому выполнять много различных функций: он молился за кантора, читал свиток Торы; выполнял обязанности шойхета, делал обрезание; следил за кошерностью пищи.

Оскар-Ушер прошёл все ступени обучения, необходимые еврейскому талмудисту. Религиоз ный молодой человек достиг высочайшей степени образованности, совершенствуя знания, повышая ученость. Оскар-Ушер, уважаемый раввин Одессы был женат на Сарре Аккерман.

Благополучие болезненного вида, тщедушного раввина состояло из нескольких разных частей счастья.

Найпервейшее счастье — изучение, познание, красоты Торы и мудрости её заповедей. Счастье — возможность находиться близко к Всевышнему, разговаривать с Ним, произнося ежедневную молитву.

— Слушай, Израиль: Господь — Бог наш, Господь един! — прикрыв рукой глаза, проговорил негромко Оскар-Ушер.

Затем произнёс шёпотом:

— Благословенно славное имя царства Его во веки веков! Люби Господа, Бога твоего, всем сердцем своим, и всей душою своей, и всем существом своим, и будут эти слова, которые я заповедал тебе сегодня, в сердце твоем, и повторяй их детям своим…

Оскар-Ушер решил непременно стать счастливым человеком. Он осознавал: перво-наперво необходимо выяснить своё предназначение.

Поразмыслив, что на самом деле важно его душе, пришёл к выводу: главное — служить Ему. Это и есть конечная реализация своего предназначения.

Цель в том, чтобы все, из чего состоит жизнь Оскар-Ушера, связывалось с Творцом. Молодой талмудист понимал: у человека существует важная потребность идентифицировать себя не с подобными себе, не с людьми такими же, как он сам, а с чем-то более возвышенным и великим, более значимым, чем сами люди.

Человек стремился сравнить себя с Всевышним, поскольку создан по образу и подобию Божьему. Вот на кого необходимо равняться Адаму и детям его — творениям неба.

Другая часть счастья, согласно еврейской Традиции, состояла из любви к жене. Ребе ужасно гордился своей хрупкой, утонченной, очень деятельной Саррой. Многие женились на тех, кого выбрали родители. Отец с матерью, подыскивая пару своему отпрыску, надеялись приумножить благосостояние семьи. Такие несущественные категории как любовь мало кого волновали в те времена. Не всегда в таких семьях случалось счастье. Им повезло, Оскар-Ушеру и Сарре. Они сами сделали свой выбор, сами нашли друг друга. Сироты, кто им поможет?

Все в руках Божьих. Их свела судьба в длиннющей очереди за хлебом. Так Оскар-Ушер встретил свою будущую жену.

Девушка обернулась, увидела вдавленного в её спину скромного еврейского молодого человека.

— Вы расплющите мои бёдра, нельзя ли увеличить дистанцию? — смеясь, спросила шутница.

— Я никак не могу сдвинуться, такая давка, простите, — краснея, пробормотал вконец сконфуженный молодой человек.

Она смотрела агатовым взглядом волшебных, бездонных, немножечко печальных глаз. И все же в них резвились весёлые огоньки. Девушка воображала, что, опуская тяжелые ресницы, непременно сумеет спрятать жизнерадостный блеск.

Чёрные густые ресницы не спасали, и она посылала невидимые сигналы, пронизывающие Оскар-Ушера насквозь. Сигналы — сродни посылам Бога, в них ощущалась Его власть над людьми, связывающая этого мужчину с этой женщиной, сшивая двоих суровыми нитками, иногда слишком суровыми, зато крепко.

Вчера ещё незнакомых, а сегодня соединённых на веки вечные для любви, для преданности и продолжения рода человеческого.

В толкотне, царившей в нескончаемой очереди, Оскар-Ушера слишком сильно прижали к худенькой девушке, стоящей перед ним. Аромат, исходивший от блестящих кос, космическим магнитом притягивал, не отпускал.

Хотелось обнять девушку и никогда не отходить от неё ни на единый шаг. Но это было уже непозволительно.

Коснувшись ненароком легкой руки Сарры, будущий раввин вдохнул опьяняющий нектар. На дворе — безразличная зима, белая, жестокая, равнодушная. Нескончаемыми морозами безжалостно выстуживает город, насквозь продувает колючими, снежными, по-одесски влажными ветрами. От того петроградские минус 35 легче перенести, чем одесские плюс 5.

Холод собачий пробирал до мозга костей. Люди в очереди тряслись, топтались на месте, зажатые со всех сторон, дрожали, не могли согреться. Со стороны создавалось впечатление совместного исполнения ритуального танца африканского, второго по многочисленности, племени зулусов.

Оскар-Ушер, бледный от постоянного недоедания голодного тридцать четвёртого года, ощутил слабость внизу живота и одновременно чувственную силу, проникшую в самую глубину сердца. Согрелся за долю секунды. Да и Сарру бросило в жар.

Вне всякого сомнения, Господь определил их парой, освятив своею милостью. Все присутствующие так были поглощены проблемой доставания хлеба насущного, что никто и не заметил луч света, падающий с поднебесной выси, играющих в столбе серебристых пылинок. Свет поглощал эту парочку, обалдевшую от неожиданности происходящего.

Отодвинуться от Сарры хоть на сантиметр не получалось из-за царившей толкотни. Как порядочный человек, Оскар-Ушер обязан был жениться. Так он привёл в свой скромный дом Сарру.

Раскосые, антрацитовые глаза Сарры могли ввести в заблуждение кого угодно. Если бы люди не знали её родителей и многочисленных родственников из некогда большой и зажиточной еврейской семьи Аккерманов, наверняка посчитали бы девушку узбечкой.

Смоляные полновесные косы, заострённый подбородок, просто восточная красота. Девушка из интеллигентной, уважаемой семьи.

Отец окончил Швейцарскую инженерную школу. Мама также училась в Швейцарии, там и познакомилась с будущим мужем. Взгляды в семье бродили вольные, перенасыщенные европейской демократией.

Сарра в революционном огнедышащем вареве потеряла всех своих близких. Осталась легким колоском, не имеющим прочных корней, в ураганной жизни. Не на кого опереться, никто не подставит плечо. И тут такое счастье: встреча с Оскар-Ушером.

Она потянулась к нему всем естеством, жимолостью обняла, красно-жёлтыми цветами раскрасила долю глубоко верующего человека. Он заглянул в тёмные, как южная ночь, глаза девушки, а в них — одиночество и печаль. Оскар-Ушеру захотелось согреть сиротливый стебелёк.

— Будь моей женой, Сарра. В глазах твоих пряная одесская летняя ночь. Руки твои, лебединые крылья, губы твои сладкие, спелые вишни, — попробовал посостязаться с Песнью песен влюблённый Оскар-Ушер.

— Знаешь что, Оскар-Ушер? Я стану твоей женой. Рядом с тобой хорошо и сладко моей душе. Рожу тебе много детей. Будем окружать тебя теплом и заботой.

С высокого синего неба полился сладкий, умиротворяющий свет. Творец глянул на эту парочку и улыбнулся. Не все Ему радовать, иногда неплохо порадовать и Его.

— Ты всенепременно станешь хорошим раввином, — сказала Сарра, — Я буду помогать всем, чем смогу. Единственное желание — тобой гордиться. Дети, которых рожу, озарят нашу жизнь веселым смехом, радостными криками. Наполнят дом содержательной жизнью — в заботах, преданности и светлой вере в Творца. Как я счастлива. Люблю тебя.

— Сарра, моя красавица! Цель существования для меня на земле — служение Властелину мира. Стать раввином — светлая надежда всей жизни.

Молодая женщина переступила порог, почувствовала: этот дом — её крепость, засучила рукава, привела квартиру в полный порядок. Отмыла, отчистила, подкрасила.

Законопатила щели в окнах, заложила ватой и заклеила белыми полосками, вырезанными из старых газет. Выгнала из жилища холодный, разгульный ветер.

Стало уютно и тепло. В доме запахло наваристым бульоном из курочки, картофельным пюре с гусиными шкварками и зажаренным лучком, штруделем с орехами, яблоками и корицей.

Оскар-Ушер, если не читал Талмуд, то любовался, как ладно спорилось дело в руках его работящей жены.

— Моё сокровище, — говорил он Сарре. Благословен тот, кто послал тебя в мои объятья. Неприкаянная жизнь до встречи с тобой растаяла в любви и тепле.

— Оскар, да ты поэт, мастер лирического слова. Повезло мне, однако, — заулыбалась Сарра. Улыбка приоткрыла темные, горящие губы, шкодливые белоснежные зубки блеснули. И всё. Оскар-Ушер ни о чем другом думать не мог. Только сладкий мёд игриво усмехавшегося ротика, призывный переливчатый смех. А, что? Бог повелел:

— Размножайтесь. Стало опять жарко…

Сарра после окончания школы поступила в Еврейский техникум. Молодая девушка изучала идиш, Тору, получила специальность учителя еврейского языка. Собиралась обучать девочек. Но… До 1935 года все, или почти все, шло потихонечку. Оскара-Ушера пригласили раввином в небольшую синагогу. Счастье приходит к тем, кто долго и упорно прокладывает ему, счастью, дорогу.

Шквальные ветры завыли, задули. Для сентября диковатая погодочка. Золотистая листва, сорванная порывами урагана, металась по городу в поисках солнечных лучиков всю неделю невидимого, скрытого толстыми, грубыми чёрными тучами светила. Через три дня после появления на свет дочери ребе Оскар-Ушер остался без молельного дома. Двери синагоги заколотили досками.

Вскорости закрыли газеты, затем еврейские школы. Мечта рухнула песочным замком от набежавшей высокой волны. Расплылась, слилась с общей массой песчинок. Сарра после родов так и не пошла работать. Некуда, да и не брали.

Идиш стал языком non grata.

Советская власть начала борьбу с религиозным мракобесием, сионизмом и еврейским шовинизмом.

Приступила к баталиям против всех и каждого и в других направлениях. Одно объединяло все вектора — цель. Уничтожение, искоренение.

Сталинская свора за короткий срок отправила в ГУЛАГ более 18 миллионов граждан Советского Союза. Из этих 18 миллионов почти 2 миллиона из лагерей так и не вернулись. Это вам не два миллиона, это четыре, шесть, восемь, десять миллионов людей утопленных, растворявшихся в горе.

Расстреливали, скидывали в огромные ямы, посыпали хлоркой, закапывали. Тех, кто рыл ямы и закапывал, расстреливали, бросая трупы в соседнюю яму. Четко отлаженный процесс. Безотходное производство.

Сталинская коллективизация привела к голодной смерти около 5 миллионов человек. Всего один росчерк пера — и нет 5 миллионов. Волосы становятся дыбом от статистики, волчьей пастью вгрызающейся в моё сердце.

Для меня пять миллионов — не просто цифра, для меня пять миллионов — реально существующие люди, каждый отдельно взятый человек, мои родственники, семьи друзей, соседи моей бабушки.

2018 год. Загубленные души стоят в Москве у могилы Сталина и любуются, как добрые и чуткие москвичи несут огромные охапки красных гвоздик на пьедестал великому вождю Иосифу Виссарионовичу Сталину. Я знаю, кто эти люди, оплакивающие давно сдохшего нелюдя. Это дети сталинских палачей, советскофашистских катов. Гореть им вечно в аду, в обнимку с Лениным-Сталиным. Более 800 тысяч человек были уничтожены во время сталинских чисток в 1937-1938 годов, по всей территории Империи зла. Зверь никак не мог угомониться. Борьба лютая, «лес рубят, щепки летят». Рубили не лес, а жизни, сердца, судьбы людей. Не щепки летели, сломанные кости летели, кровь летела багрово-тяжёлыми брызгами во все стороны.

Руки по локоть в крови. Верные ленинцы, сподвижники Сталина отмывали ладони простым хозяйственным мылом. Отмыть руки по локоть в крови обычное дело. Все просто, буднично. Словно ничего особенного не происходило.

Тридцать пятый — год радости. У Оскар-Ушера и Сарры родилась девочка, черноглазая Эллочка, лисичка с узким подбородком, похожая на мать. Ребе, не в силах скрыть счастье, бесконечно целовал-обнимал Сарру, носил на руках Эллочку.

Ребёнок не доставлял особого беспокойства. Малышка ела хорошо, ночью сладко спала. Но семейная идиллия закончилась, не успев толком начаться.

Тридцать пятый год стал годом трагедии, со всеми прилагаемыми к ней бедами, из-за закрытия синагог и школ. Денег в семье совсем не было, есть почти нечего. А так всё замечательно.

Свиток Торы, несмотря на происходящий беспредел, удалось вынести из синагоги и спрятать в специальном месте, в дровнице для печи, рядом с которой стояла детская люлька, в ней плакала крошечная Эллочка. Ребе успокаивал малышку, гладил крошечное тёмное, круглое пятнышко на узком подбородке дочери.

Евреи, когда-то посещавшие окраинную синагогу, поддерживали своего раввина и его семью, как могли. Самим еле удавалось свести концы с концами.

Кто кусок сливочного масла в пергаментной бумаге принесёт. Кто — желтую, вскормленную кукурузой, курицу на бульон и котлетки, кто — кусочек телячьего мяса на кисло-сладкое передаст Сарре. Рыбаки приносили свежую рыбу с утреннего улова. Ребе подолгу беседовал с посетителями в своей маленькой комнатке на втором этаже по улице Чичерина, угол Свердлова.

Щербатый Додик, продавец в булочной напротив, пришёл за советом:

— Ребе, как мне жить, все думаю, гадаю, хочу разбогатеть, построить себе большой дом на Слободке, взять богатую красавицу жену. Ничего придумать не получается. Настроение паршивое, тоска зелёная.

— Богатство не там где много денег, богатство — доброта и щедрость души. Попробуй подумать о других, — говорил Додику Оскар-Ушер. — Так нас учит ребе Леви-Ицхак Шнеерсон, правнук третьего Любавичского ребе (и отец будущего седьмого Любавичского ребе, высоко почитаемого Менахем-Мендла Шнеерсона):

Плоды прекрасного сада

«Есть люди, которые творят много добра, но делают это с тоской, потому что воспринимают мир как изначально нехорошее место.

Они делают добро, но без света и жизненной силы — без энтузиазма. Кто знает, сколько оно продержится?

Нам сле д ует понять, что мир, окру ж ающий насне темный лес, а сад, и не просто сад, а сад, доставляющий радость Самому Богу, полный красоты, чудесных плодов и ароматов, место, где Бог желает быть всем Своим существом. Мы лишь должны пробиться сквозь шипы, скорлупу и шелуху, чтобы открыть плод».

Ребе Леви-Ицхак Шнеерсон

— Подумай над этими мудрыми словами великого ребе, Додик. Эти слова должны осветить твой путь к Творцу. Поверь: отдавая, человек получает во много раз больше. И тогда он имеет большой дом на Слободке, красавицу жену и много денег, если к тому моменту количество денег для тебя останется важным, — добавил, улыбнувшись, Оскар-Ушер.

Сарра искренне благодарила добрых людей за поддержку, Эллочка сладко спала в маленькой детской кроватке у печи, в которой Сарра пекла халы к шаббату, раздавала людям в благодарность за помощь. Размер халы понемногу уменьшался. Трудные времена наступали на пятки. Праздновать субботу от недели к неделе становилось всё сложнее, опаснее. Независимо от национальности, над каждой головой, пытающейся сохранять национальные традиции, висел топор, ухмыляющийся грозной гримасой. В остро наточенной, зеркальной поверхности лезвия отражался животный ужас простых граждан страны. Дни тянулись пережеванной жвачкой, сегодня прилеплялось к вчерашнему дню, завтрашний цеплялся за сегодня. Дни тонкими ручейками втекали в недели, недели реками соединялись в месяцы, те, в свою очередь, мощными потоками сливались в годы.

Через три года, хмурой, промозглой ноябрьской ночью волки завыли, залязгали острыми, злобными зубами. Во дворе остановился чёрный воронок.

Все знали, что означает чёрный воронок. Все до удушливых спазмов в горле боялись его. Все стыдливо радовались, опуская вниз глаза, что не к ним. На этот раз — к соседям. Благодарили Господа. Бог для иудеев, христиан и мусульман ЕДИН. Город моментально посерел, осунулся, погрустнел. Самый веселый на всём белом свете город стал тусклым, тихим. Сердца одесситов сжимались от безрадостной, тоскливой действительности. Смех всё реже звучал на одесских улицах. Опустили люди головы, втянули плечи под тяжким бременем всепоглощающего страха. Труд отделил человека от животных. Перевоплощение заняло довольно длительный, сложный период. Страх легко может превратить ещё вчера нормального мужчину, ещё вчера уверенную в себе женщину — в животное. На это мероприятие уходит от одного до трёх дней. Но были светлые люди, наполненные силой духа. Сломать невозможно, можно только убить.

Во дворе остановился чёрный воронок, из него выскочило пять человек в коже. Слуги дьявола поднялись на третий этаж, постучали кулачищами в хлипкую дверь. Отворили сразу же. Хозяева квартиры были готовы, ждали их. Раввина, чистой души человека, арестовали. Приговор: «без права переписки». «Без права переписки» — чёрный символ, означающий смерть. Смерть и никаких других вариантов. Одним везло, смерть приходила почти сразу. Другим не везло. Умирали после неимоверно долгих, изощрённых, бесчеловечных, выдавливающих жизнь по каплям, пыток.

Из всех щелей повылазила погань, нелюди с мелкими подлыми душонками. Находили себе подобных, объединялись в отряды НКВД. Сталин, основываясь на изобретении Ивана Грозного — опричнине, создал орган борьбы с преступностью и поддержания общественного порядка.

«Расстрел без суда и следствия» — фраза стала обыденным делом для советской действительности. Подвалы НКВД, застенки адского жерла находились в Одессе на улице Маразлиевской, в доме 34А. Там в 1921 году лично пытал и собственноручно убивал великий посланец преисподней Феликс Дзержинский. Его методы оставались популярными долгие годы. Один лихой последователь Феликса Эдмундовича в 1935 году расстрелял в Одессе за один календарный день 150 врагов народа.

Оскар-Ушер, святой человек, осознавал — дни его сочтены. Почти ежедневные избиения, непонятно за что, неизвестно почему.

Гневные крики:

— Кому, ты, жидовская морда, передавал сведения?

— Кто был твоим сообщником?

Какие сведения? Какие сообщники? У мирного, набожного раввина? Боль, сильная боль, изнуряющая боль!!! Пальцы правой руки разбили молотком, на левой — вырвали ногти. Если бы понять о каких сведениях шла речь. Главное понять — о чем тебя спрашивают. Но разум мутился от боли.

Свет лампы начинал быстро вращаться. Темп постепенно увеличивался. Яркий свет, выжигающий глаза принимался двигаться по витку спирали. Большие круги становились всё меньше и меньше. И только тогда, когда свет достигал последней точки, боль мгновенно исчезала, мучения прекращались. Наступала чёрная, всепоглощающая тишина. Ребе проваливался в тяжелый, давящий всей своей массой, всеми своими пластами, океан безмолвия — бессознательная прострация. На некоторое время потеря сознания спасала, к сожалению, ненадолго.

Всегда было бесконечно жаль возвращаться в реальность.

— Тащи воду. Что стоишь, как истукан? — Кричал тот же голос, который задавал непонятные Оскару-Ушеру вопросы.

Ведро ледяной воды заставляло мозг осознавать жуткую действительность. Выедающая боль вонзалась в печень. Кто ежедневно присылал орла Эфона клевать печень Прометея? Боль, сильная боль, изнуряющая боль!!! Боль. Боль. Боль…

Пережив этап, Оскар-Ушер оказался в одном из лагерей ГУЛага, в приличной компании великих, значимых людей. Раввинов там, безусловно, было много. Представители иных религиозных направлений: муллы, судьи-кади и имамы из азиатских республик; православные священники со всей территории Советского Союза; римско-католические священнослужители из Луцко-Житомирской епархии, греко-католические епископы с Галиции, Волыни и Подолья. Там подвергались пыткам неугодные Сталину политические деятели, офицерский состав Красной Армии, учёные, писатели, поэты. Места всем хватало. Великие люди великой страны, кому не повезло умереть в тюремных застенках, утрамбовывались в бараки ГУЛага плотно, плечом к плечу, сердце к сердцу, мозг к мозгу.

Лучшие умы самой большой державы. Большой и страшной. Страшной до колик в животе, до ледяного пота, стекающего тонкими, липкими, струйками по спине.

Оскар-Ушер провёл много дней и ночей в беседах о предназначении человека на земле, о силе мысли, о любви к жизни и, конечно же, о Боге. Он услышал много нового от людей, думающих иначе, чем он. Такие беседы были для него достаточно эксцентричны, но, тем не менее, бесконечно интересны.

— А вот скажите, человек обладает свободной волей? — спросил у молодого генетика Оскар-Ушер.

— Конечно. Утверждать, что человек — совокупность атомов, а эти частицы взаимодействуют, согласно ньютоновской физики, можно. Но что делать с субъективным осознанием себя самого? Ведь я знаю, я — это я. Я не готов отказаться от индивидуальности. Я существую согласно свободной воле.

— Я понимаю. Там, где существует понятие свободной воли, недалёко до осознания Бога. Другой вопрос: когда возникает душа?

— Мне думается, Душа и есть свобода воли. Тождественность понятий. Вы согласны?… Необычные беседы с осуждёнными генетиками, физиками, химиками помогали лучше понять мир, созданный Творцом. Бесценное общение, почти до рассвета, с мудрейшими представителями других молельных домов обогащало знаниями и мудростью безвинно осуждённого раввина.

Евреи — такой народ: всю жизнь, всегда и везде чему-нибудь учатся. Оскар-Ушер, сидя на нарах, учился. Переваривал, передумывал, вбирал в себя по крупицам познания. Отстаивал свою точку зрения. Оскар-Ушер перестал надеяться на встречу с женой и дочерью. — Ох, — стонало его сердце, — Сарра, жена моя! Любовь вечная! Доченька, Эллочка, крошечка ненаглядная! Как вы там, мои любимые девочки? Кто защитит вас, сироток моих?

Больше его никто не видел. Сгинул светлый человек. Сколько любви и мудрости исчезло вместе с ним. Не успел огонь его чистого сердца освятить сомневающихся. Не успел помочь слабым, поделившись безграничной верой.

Всем своим естеством Оскар-Ушер желал утвердить в неуверенных в себе всеобъемлющую любовь к Создателю, дающего надежду.

Растворился во вселенской, в дьявольской злобе. В каких краях нашёл успокоение? Отправили в ГУЛаг, там и уничтожили. Никто о нем ничего не знал. Могилки не найти.

Сарра осталась на руках с маленькой Эллочкой, глотая слезы, замерзая от одиночества, растила дочь в соответствие с еврейскими традициями.

— Девочка моя ненаглядная! Всем бедам назло, мы выстоим. Наберемся силы и мудрости.

Эллочка щурила чёрные, угольные глазки, внимательно смотрела в точно такие же мамины очи, понимала каждое слово. Эллочке шёл пятый год. Сарра, мудрая женщина, уважаемая ребецин, жена раввина, старалась, из кожи лезла вон, дать девочке хорошее образование. Учила дочку помогать бедным, делиться с друзьями, ухаживать за больными, приносить продукты старикам соседям.

Раньше девочек родители могли отправить учиться в хедер вместе с мальчиками. Поскольку образование девочек не регламентировалось Торой, оно отличалось большим разнообразием. К огромному огорчению Сарры, хедеры и ешивы начали закрывать с 1935 года. Согласно Постановления Пленума ЦК КП(б)У от 1938 года, подписанного Косиором Станиславом Викентиевичем, первым секретарем ЦК КП(б)У, школы нацменьшинств были признаны очагом буржуазно-националистического влияния, поэтому все учебные заведения перешли на русский, общегосударственный, и лишь некоторые, на украинский, республиканский язык. Сарра отчаянно нуждалась в деньгах. Не чуралась никакой работы. Бралась за любое дело, дабы заработать пару копеек. Она работала за пятерых. Дочку жалела. От трудностей ограждала. Эллочка росла немного упрямой, немного эгоистичной девочкой. К сожалению, не перешла к дочери душевная щедрость родителей.

— Мама, я хочу пить! — требовала девочка.

— Доченька, там графин с соком стоит, налей себе, — просила Сарра, — устала я что-то.

— Нет, не буду пить, не хочу наливать.

И как матери не хотелось подскочить, налить малышке сок, приходилось сидеть, отказывая своему ребёнку. Процесс воспитания — сложное дело.

Наверное прозвучит грубо, но жизнь показала: собак, детей, мужей воспитываем одинаково. Запрещаем необходимое, то, что не запретить невозможно. Запрещаем раз и навсегда, без исключений. По пустякам не одергиваем. Даём свободу поступкам и мыслям. Хвалим, поощряем. Умная женщина получит всё: послушную собаку, воспитанных детей, любящего мужа. Одним словом — счастье. Главное не суетиться. Обучение, работа, совместные мероприятия — залог успеха Вашего совместного существования.

Каждая еврейская мама мечтает о самых лучших качествах характера для своего ребёнка. Каждая еврейская мама говорит своему чаду:

— Будь лучше, чем я. Стань добрее, чем я. Окажись умнее, чем я. Ты должен во всем превзойти родителей.

Поэтому всех детей старались определить в музыкальную школу, обязательно — в школу Столярского. Кого не учили музыке, отправляли заниматься балетом, посещать разные кружки.

Всестороннее развитие занимало огромное место в жизни каждого еврейского ребёнка. Мама своим примером показывала, как надо жить, работая не покладая рук.

Оставшись соломенной вдовой, муж не то жив, не то убит, молодая женщина еле сводила концы с концами. Но все же нашелся способ вырваться из нужды. Сарра, ко всем своим положительным качествам, слыла восхитительной хозяйкой. Сарру стали приглашать накрывать праздничные столы партийной и военной элите вплоть до самой войны.

Лучше всех в мире она готовила холодец. Чистый, как слеза. Из петушка варила, из коровьего копыта с голенью, куховарила всю ночь. Утром раскладывала по тарелкам кружочки моркови и яиц, сваренных вкрутую, рассыпала нарезанное мясо, заливала крепким бульоном, который мгновенно застывал.

Чтобы вы знали, этой тайной приготовления фирменного холодца Сарры обладаю только я одна. Сарра умело фаршировала рыбу из трёх сортов. Фарш смешивала из судака, щуки и коропа (так в Одессе называли карпа) с тушенным синим луком, пропускала дважды через мясорубку, наполняла шкуру щуки, варила два часа, обжаривала до золотистой корочки. Готовила форшмак: филе малосольной селёдки; крутое яйцо; сдобная сладкая булочка, вымоченная в молоке; белая салатная, средних размеров луковица; главное — зелёное, кислое яблоко и немного сока лимона. Украшала форшмак взбитым сливочным маслом.

Этот рецепт мне достался от Эллочки. Те, кто хоть раз попробовал форшмак Сарры в моем исполнении, подтвердят — нет и не может быть ничего вкуснее!

Труд чистоплотной хозяйки оплачивали хорошо. До войны прилично одевались и прилично, согласно кошеру, питались.

Дома Сарра занималась с девочкой, учила дочь читать Тору.

— Доченька, моя сладкая девочка, — сироты мы с тобой. — Как бы любил тебя твой папочка, учил бы тебя божьей мудрости, носил на руках. Он, доченька, такой добрый был, божий человек. Все моего Оскар-Ушера уважали, для каждого находил правильные слова, — так говорила Сарра маленькой девочке. Эллочка слушала, указательным пальчиком смахивала слезы с маминых грустных щёк. Украдкой поглядывала на Тору. Там на самой последней страничке, или вернее, по еврейской традиции, на первой лежало маленькое фото. Очень маленькое и самое дорогое на свете фото.

Древний фолиант Пятикнижия Моисеева, единственная книга, хранящая истинное слово Божие, по счастью, пережила много погромов и даже самый жесточайший, кровавый погром, устроенный казаками Богдана Хмельницкого, когда беременным еврейским женщинам вспарывали животы, вырывали плод и заталкивали вовнутрь кошку.

Животные жалобно мяукали, казаки Хмельницкого, спятив от оголтелой жестокости, возбужденно, истерично смеялись.

Почему еврейские глаза — глаза печали? Да вот поэтому.

Священная Книга осталась памятью об отце, изредка являвшегося во снах размытыми формами, нечётким изображением, напоминающим мужчину с бородой, с проникающими до самого нутра добрыми глазами, на крошечной фотографии, чудом уцелевшей после прихода красных демонов.

* * *

Володя номер один рос спокойным послушным мальчиком в большой еврейской семье известного мясника одесского «Привоза». Мясник в те времена, человек обеспеченный, значимый, обладал особым почитаемым положением. Отец Володи, суровый человек, державший в своих громадных ручищах не только многочисленную семью: жена — досточтимая, родовитая женщина; три дочери, не то чтобы красавицы, совсем не красавицы, стопроцентно — умницы; сын, правильно воспитанный еврейский парень, но и весь мясной ряд. Рука у Лёвы складывалась в огромный кулак. Кулак размером с бычью голову, казался страшным оружием подавления воли. Своими ручищами Лёва гнул подковы. Такой еврейский богатырь. Одним словом, Самсон. Крупный и о-о-очень сильный мужчина. Если Лёва сказал слово — это слово становилось законом. При таком-то кулаке. Только полный дурак посмеет ослушаться обладателя подобного орудия убеждения.

Дочери при виде отца трепетали осиновыми листочками, Володя — врастал в землю. Хотя Лёва никогда не поднимал руку на своих детей, ему ни единого раза не пришлось что-либо повторять дважды. Завидная сила впечатляла. Мне бы такие способности. Своим детям минимум три раза приходилось повторять каждое пожелание, когда как Лёва просто недовольно смотрел. И дети, и взрослые понимали без лишних слов.

Мясники Привоза понуро опускали головы под тяжёлым взглядом недовольного Лёвы. Самое удивительное, ужасающего вида рубщик мяса имел абсолютно золотое, доброе сердце. Всех жалел, всем помогал.

Один человек на всём белом свете ничуть не боялся огромного мясоруба, Лёва сам её до смерти боялся. Ривка — жена Лёвы, женщина статная, просто библейская красота. Строгий овал, чёрные брови, тёмно-карие глаза.

Столько лет они женаты, четверых детей Ривка ему родила, а он постыдно робел от её сдержанности и величия. Любил и уважал свою спутницу жизни.

Еврейские мужчины — хорошие мужья. Способствует взаимопониманию в семье, опять же, система еврейского воспитания и образования. Человек читающий, особый вид — Homo sapiens reading. Читающие обычно более развиты и умны, в сравнении с не читающими — ограниченными и туповатыми.

Умение мыслить и рассуждать ставит человека в более высокое положение в глазах общества. Чаще такие люди ведут себя по отношению к окружающим добросердечно.

Нет, еврейские мужчины не святые. Но в общей массе гораздо лучшие мужья, чем другие. Хотя, конечно, и среди них встречаются редкие козлы. Вы понимаете? Те — мужчины, а эти — козлы. Чувствуете разницу?

Ривка получила отличное воспитание. Еврейские девочки воспитывались, прежде всего, правильными жёнами. Забота о муже и детях найпервейшая задача в их судьбе. Насильственное внедрение коммунистического осознания не особенно повлияло на еврейский домострой тех лет. Здесь, конечно, не говорится о Кларе Цеткин или Розе Люксембург, никого не сравниваю с Викторией Цейтлин. Ривка — женщина царских кровей, из семьи Левит, женой была преданной, верной. Домашний очаг содержала со знанием и любовью. Лёва гордился своим домом, своей ортодоксальной семьей. Только маленькая тайна, спрятанная в потаённом уголке, никому не известном уголке Ривкиной души, долгие годы мешала женскому счастью. Тайна подсасывала под ложечкой при некоторых встречах, теснила грудь. Ещё молоденькой девчушкой влюбилась в соседа, украинского синеглазого мальчишку Василька Зиненко.

Соломенные волосы вились по ветру. Глаза поглощались небесами. Умный, домовитый паренёк привечал Ривку. Подарил девушке ко дню рождения фиолетовый шифоновый шарфик.

Цвет в свете просыпающегося солнечного утра становился насыщеннее, ярче и благороднее. Чувствовалась властная красота происходящего, краски впитывали горячие утренние лучи и начинали светиться в фиолетовом великолепии.

Фиолетовый — самый любимый цвет Ривки, соприкасаясь с ним, она сама начинала сиять, словно внутри зажигалось дополнительное многоваттное свечение. Иная среда обитания, разные религиозные предпочтения. К горькому сожалению влюблённых, родители с двух сторон высказались категорически против продолжения отношений.

Самый первый поцелуй соединил их губы, тела, души и мысли, закрутил, завертел водоворот. Водоворот непростой, с засасывающей воронкой. Никто не может выбраться из засасывающей воронки, никто с такой задачей не справится. Все попытки разорвать отношения заканчивались полным провалом, прошло некоторое время, количество попыток увеличилось.

— Мы должны расстаться. Наши семьи Капулетти и Монтекки. Их не победить.

— Иди, — говорил он, крепко целуя, мгновенно унося в личную, именно предназначенную для этих двоих засасывающую воронку.

Любовь приостановилась, в тот час, когда синеглазый, белокурый Василько Зиненко, призванный в Красную Армию, отправился уничтожать банды басмачей в Азиатских республиках.

Прошло два года, ни единой весточки. У Ривки осталась одна надежда. Где-то в бешеном, залитом кровью борцов за свою независимость и кровью украинского шального мальчишки, любившего еврейскую девочку без надежды соединиться в единое, там в чёрном поле воткнули шест, означающий их несбывшуюся мечту, их территорию остановившейся, застывшей любви.

Ривка, выплакав все слезы, пришла к умозаключению: внешне она молодая девушка, а под этой оболочкой — старая, высушенная изнутри женщина. У неё те же руки-ноги, волосы, нос и губы. Только не глаза. Глаза совершено другие, от той прежней, из них проливалась в мир немыслимая тоска, как если бы у этой девочки вырвали сердце, прожгли его насквозь, истоптали, иссушили и положили на место.

— Лёва — хороший человек. Уважение — Да. Любовь — Нет! — спокойно заявила Ривка, соглашаясь на брак, предложенный родителями. Гордо выпрямила спину, подняла подбородок, старалась скрыть свою внутреннюю старуху.

Прижимала к груди фиолетовый шарфик. С этим платочком никогда не расставалась, берегла пуще зеницы ока.

Ривка каждое утро, засветло, на полшага отставая, провожала Лёву на работу, шла делать базар. Холодильников не существовало в природе. Каждый день готовили хозяйки своей семье из продуктов, ежедневно покупаемых на базаре. Особенно летом.

В Одессе всегда говорили: «делать базар» или «делать Привоз», почему так говорили, а не иначе, истории неизвестно.

Овощи и фрукты Ривка покупала у старой хозяйки тети Гали с Двенадцатой Фонтана. У неё «фонтанские» помидоры самые сладкие, пахучие, «мясистые», косточек не найти.

Запах от буро-розовых помидорчиков опьянял слабых, будоражил сильных. Никого не оставлял безразличными.

Знаменитые «фонтанские» розовые помидоры снятся одесским эмигрантам еженощно. Большое, щербатое, белое блюдо с синей полосой, полное розовощеких красавицев летает перед носами спящих, давно уехавших, страшно об этом жалеющих, но по-прежнему гордо называющих себя одесситами. А как иначе? Этот аромат, этот особый незабываемый вкус, этот цвет помидора — необыкновенный. Одесский цвет и вкус, и аромат, конечно, одесский.

Огурчики «Родничок» — светло-зеленые, колючие ежики, в пупырышках, хрустящие, звенят колокольчиками на зубах — Ривка брала у тёти Симы с Люсдорфа. В знаменитых огурчиках запах знойного, горячего лета в каждом откушенном кусочке. Жуёшь — и сердце улыбается блаженному вкусу. Всегда только с грядки. Картошку белую, рассыпчатую, два килограмма, почти каждый день покупала у крикливой Зинки. Немного, но отменного качества. Зинка, конечно, шумная, но овощи-фрукты выращивала лучшие на всём Привозе. В начале июля Ривка у неё же брала персики сахарные, фрукт светло-светло-зелёный с красным бочком. Персик твёрдый. Шкурка легко снимается. Надкусишь, сок брызнет фонтаном. Незабываемое ощущение! А ещё в середине июля женщина приносила на базар белый, приторный, как мёд, виноград «Дамский пальчик». Грозди с прозрачными, крупными, длинными ягодами. Карамельный нектар переливался солнечным густым соком. Даже не пробуя, была понятна пьянящая сладость «фонтанского» «Дамского пальчика». Три килограмма отборного винограда хозяйка оставляла для Ривки.

У знакомых торговок мама Володи покупала рыбу. Свежая — била хвостом, алчно дышала жабрами.

Лёжа на прилавке, ловила воздух астматически тяжело. Ривка поднимала за хвост рыбину с прилавка, заглядывала в её глаза, читала по ним, как заправская гадалка по кофейной гуще. Сколько зим, сколько лет плавала рыба в Чёрном море, пила солёную воду большими жадными глотками? Знала ответ, какой планктон ела, да в какой части моря? Уж точно у Ривки был ответ когда, в какой день, в какой час, даже в какую минуту рыбак выловил это сокровище и привёз на Привоз, отдал хозяйке продавать. На Привозе продавали хозяйки. Продавцы, перекупщики и другая ерунда возникли в постсоветском пространстве ближе к перестроечным годам.

Мясо Лёва приносил сам, заворачивал в старые газеты с новостями о бесконечных социалистических победах. Главное, чтобы на газетной странице не оказался портрет Сталина.

Базар — это слово одесситов, рынок — слово всех остальных, начал свою долголетнюю жизнь в 1827 году. Слава Богу, дожил, с многочисленными перестройками, до наших дней. С Божьей помощью всех нас переживет. На Привозной площади построили торговые ряды, где реализовывали привозимый товар. Продукты в Одессу прибывали на телегах и возах. Так получилось название — привозили — «Привоз».

Последний раз, когда я приехала на «Привоз» за тюлькой для биточков (одесситы понимают, о чем я говорю), тетя, необычайно колоритная, пышнотелая женщина, назвала меня дурочкой. Я разглядывала судки с рыбой, в каждом лежал небольшой листик с ценой. Крупный, просто красавец, анчоус стоил три рубля, а сарделька чахлого вида — пять. Спросила, очень скромненько, почти шепотом, почему такая несправедливость. Получила:

— Анчоус крымский, сарделька — только что с лодки. Что, вообще не соображаешь? Дурочка какая-то?

Не обиделась. Пересказала продавщице, близко к тексту, байку Жванецкого про раков. Все весело посмеялись.

21 января 1924 года умер сын Люцифера — Владимир Ильич Ленин. В этот день в Одессе родилось много детей, в том числе трое мальчиков. Этих троих назвали Владимирами, в честь «любимейшего вождя пролетариата», с надеждой на безопасность существования. Имя Ленина получалось — гарантированный оберег детям.

Володя номер один прилежно учился в школе. Коммунистические идеи о всеобщем равенстве и братстве увлекли молодого человека. Засосало топкое болото — стал членом ВЛКСМ.

— Ой, вей, — причитала Ривка, — кого мы вырастили? Так дальше пойдёт, станет НКВДешником. Опозорит семью. Что делать?

— Тихо, жена, — успокаивал Лёва, — наш сын хороший человек. Бог его не оставит. Повернёт Володю к себе лицом. Верь мне. Не пойдёт наш мальчик работать в органы. Да и не возьмут его. Не придумывай. Евреи нынче не в почете у советской власти.

И Ривка верила. Все-таки мальчик воспитывался в её приличной семье, где чтили традиции субботы. Ривка покрывала стол скатертью. Ставила поднос со свежеиспечённой халой, сплетённой из трех полосок теста и покрытой кунжутом. Каждая полоска имела особое значение: истина, мир и правосудие. В центре стола ставился хрустальный графин с кошерным томно-красным, немного тёрпким вином. Брала из македонской серебряной подставки для спичечного коробка спичку и зажигала две субботние свечи за 18 минут до заката солнца. Читала молитву: «Благословен Ты, Господь, Бог наш, Владыка Вселенной, Который освятил нас своими заповедями и заповедал нам зажигать субботние свечи…»

Однажды в шаббат, соблюдая традиции, подаренные Богом, Ривка ощутила странное движение, стеснение в области сердца. Посмотрела на Лёву, сидящего за столом напротив, сложившего покойно, праведно руки. Вдруг, непонятно почему, неизвестно как, ощутила полное отсутствие своей внутренней старухи. Почувствовала расправляющиеся плечи молодой, любящей женщины. Поняла главную заповедь, предназначенную лично ей:

— Заключившие брак по законам Моше и Израиля должны построить настоящую еврейскую семью на основе Торы и заповедей. Лёва, не то слово, хороший человек, у Лёвы золотое сердце. Относиться к мужу должно не только с уважением, пора проявить любовь.

— Я ждал тебя всю жизнь. Ты пришла, — тихо, тихо произнёс Лёва.

Поведение сына не переставало тревожить Ривку. Время странное, бездуховное. Мальчишка безмозглый, глупостям верит безоговорочно.

— Мальчик мой, драгоценный. Сердце у твоей мамы рвётся на куски. Что ты нашёл хорошего у этих, без рода и племени большевиков? Зачем веришь их бредням? Они говорят — убей отца, мать, сестёр, если родственники против коммунизма. Мы все против! Ты нас убьёшь?

— Мама, да что ты такое говоришь? Я люблю тебя больше жизни, — чуть не плача, заверял Володя расстроенную маму.

— Дай то Бог. Вспомни об этих словах, сыночек, когда жениться надумаешь.

Володя в 1940 году принял участие в VII комсомольской конференции Ильичёвского района города Одессы. Обсуждалась угроза Второй империалистической войны. Парень получил Советское светское образование, поглотившее еврейство не полностью, не навсегда. Отец и мать верного ленинца потихоньку молились, скрывая от сына помыслы и чаяния осиротевших хасидских душ, оставшихся в тридцать седьмом году без ребе и молельного дома.

В мае 1941 года на свадьбе у младшей дочери дяди Хаима взрослый парень Володя номер один, семнадцати с чем-то лет, увидел маленькую шестилетнюю девочку черноволосую, с раскосыми монгольскими глазами и темной родинкой на узком подбородке.

— Черно-бурая лисичка, вырастет, превратится в красотку, — подумал он, переведя взгляд на маму девочки Сарру, стоящую рядом.

Жизнь. Мойры вязали полотно. Их трое, глаз один. Вырывая спицы друг у друга, меняли рисунок, теряли петли, роняли клубки. Вот вывязанная светлая широкая полоса, по канту «лютики-цветочки», радостная жизнь, о которой все думали, что это плохо. Всё познаётся в сравнении. То, что кажется сегодня прекрасным, завтра видеться горьким, унылым. Пока не знаешь, что такое ужас, соглашаешься на горькое, унылое. Познав, нахлебавшись желчной горечи вдосталь, понимаешь, как прекрасна звёздная ночь, печальная луна.

Шумный рассвет. Шумный, очень шумный. Рассвет бледнел, как не распустившийся цветок, брошенный без воды. Зачах в зареве пожаров. Никто не заметил восхода солнца. А был ли он в тот полынный день — двадцать второго июня 1941 года?

Взрывы были, пожары точно были. Смерть правила бал. Заглатывала, не жуя, один труп за др угим. Глотала огромными кусками человеческие жизни. Запивала миллионными галлонами свежайшей крови. Утирала хищную пасть, вымазанную кровавой кашей. Уже никто не считал трупы, словно минуту назад это были не живые люди, дышавшие свежим морским воздухом; любившие многолюдную семью; желавшие самых прекрасных, самых лучших своих любимых; верившие в прекрасное время для своих детей.

Один выстрел одна смерть, одна граната — десятки смертей, одна бомба — сотни смертей. Для Костлявой роскошный пир. Для людей — бесконечное горе.