Чужая гостья

Алла Холод, 2018

Марьяна и Ульяна Карелины – близнецы. Но похожи они только внешне, а по характеру и образу жизни совершенно разные: Марьяна – деятельная карьеристка, месяц назад она вступила в должность генерального директора телеканала и начала жесткую борьбу с финансовыми махинациями. Уля – мягкая, нежная, неконфликтная, девушка-колибри. Однажды встревоженная чем-то Уля назначила сестре встречу. Они договорились пересечься у Марьяны дома, но когда чуть припозднившаяся хозяйка переступила порог своей квартиры, то нашла Улю задушенной… Следователь уверен, что убийца перепутал сестер и будет стремиться исправить ошибку. Но вскоре Марьяна обнаружила в электронной почте Ули письмо, которое перевернуло всю ее жизнь…

Глава 1

— Марьяна Юрьевна, Житко в приемной, вы сможете сейчас его принять?

— Ни сейчас, ни позже! — гавкнула в трубку Маша. — Я его не вызывала.

— Я передам, Марьяна Юрьевна, — злорадно отозвались на другом конце провода.

Маша хотела добавить что-то еще, но передумала. Вчерашний разговор с коммерческим директором и так не выходил у нее из головы.

Выждав пару минут, она выглянула в приемную.

— Зачем он приходил? — спросила она, обращаясь к секретарю.

— Оставил заявление об уходе, — ответила девушка и протянула Марьяне лист бумаги. — Сказал, что хотел еще какую-то докладную оставить, но поскольку вы заняты, не стал.

Марьяна покрутила в руках бумажку, вернулась к себе. Вчера Виталий Житко сделал попытку поговорить с ней тет-а-тет, причем не подкараулил на автостоянке перед телеканалом, а заявился к ней домой. Не в квартиру, конечно, но во двор. Именно там она обнаружила его, когда возвращалась с работы. «Марьяна Юрьевна, нам надо поговорить», — заявил Виталий, снабдив свои слова многозначительной улыбочкой. И выражение лица у него было этакое заговорщическое, будто у них могут быть какие-то общие секреты.

— Вы сделали очень неудачный выбор места и времени, — холодно заметила Марьяна. — Вы считаете, что я должна пригласить вас домой? И обсуждать с вами рабочие проблемы в приватной обстановке?

— Ну что вы, — ничуть не смутившись, ответил Житко, — мы можем поговорить и здесь, если вам удобно. А можем выпить кофе в кафе за углом. Я не отниму у вас много времени.

— Даже если бы и собирались его отнять, у вас бы не получилось, — отрезала Марьяна. Она собиралась было пройти мимо, но почему-то остановилась. Ситуация стала ее забавлять.

— На что вы, собственно, рассчитываете? — внезапно спросила она, в упор взглянув на неприятного человека.

— На то, что вы не откажете мне в праве быть выслушанным, — выдержав взгляд, ответил Виталий.

— Если вы надеетесь меня чем-то заинтересовать, то зря тратите время, — сказала Маша, пытаясь изобразить голосом усталые интонации. — Передо мной поставлены определенные задачи, и я буду работать на их реализацию…

— Простите, что перебиваю, — встрял Житко, — но я осмелюсь напомнить, что вы все-таки в нашем хозяйстве человек новый. Я прекрасно понимаю, что не смогу вам навязать свою точку зрения, и пытаться в чем-то переубедить вас я тоже не стану. У вас достаточный опыт, чтобы иметь собственные взгляды на вещи.

— Что же тогда вам нужно? — удивилась Марьяна.

— В первую очередь проинформировать вас, — ответил Виталий Житко, — а дальше все зависит от вас.

— Сколько времени вам нужно?

— Пятнадцать минут.

Никаких бесед за чашечкой кофе, подумала Марьяна, пусть объясняется в ситуации, в которой ему будет максимально неудобно.

— Я вас слушаю, — сказала она вслух.

Виталий Житко ничем не показал, что разочарован, не стал повторять приглашение выпить кофе, чтобы не спугнуть внезапную удачу.

Марьяна представляла себе, о чем пойдет разговор. Она получила назначение месяц назад, хотя готовилась к нему, наверное, с полгода. Она внимательно отслеживала ежедневные эфиры, чтобы прийти на новое место подготовленной. Тщательно отмечала и заносила в специально созданную папку все, что резало слух и глаз: откровенные ляпы, допущенные ведущими и корреспондентами, неудачные названия передач, вульгарные или безвкусные наряды местных теледив. Ей казалось, ничто не ускользнуло от ее внимания: ни затянутые, скучные прямые эфиры ни о чем, призванные заполнить не раскупленное и не использованное своими силами экранное время, недопустимый акцент молодежи из «Новостей», менторский тон ведущего субботней итоговой передачи, нелепо пытающегося изображать из себя мэтра телевидения. Вместе с тем Марьяна понимала, что как бы хорошо она ни подготовилась к реформированию творческого блока, ознакомление с хозяйственной и финансовой стороной деятельности предприятия она сможет начать только после вступления в должность.

Ее предшественника «ушли» по-тихому, без скандала, естественным образом — как бывает всегда, когда у объекта меняется собственник. Вернее, новый собственник только готовился вступить в права владения телеканалом. Областное правительство внесло городскую телекомпанию «Спектр» в план приватизации еще в прошлом году. У области было свое, щедро финансируемое из областного бюджета телевидение — филиал популярного федерального канала. Наличие городского ТВ перестало быть интересным областным чиновникам, излишне отягощало бюджет, оттягивало средства от других, более заманчивых, медиапроектов. Телевидение — вещь серьезная, и заниматься им надо профессионально, иначе оно превращается в бессмысленную и неоправданно дорогую обузу. То, чем стал «Спектр», постепенно оказалось никому не интересным. Тем не менее пакет акций стоил дорого, и городской телеканал превратился в чемодан, который тяжело нести, но жалко бросить. Покупать его никто не хотел — в кризис серьезным бизнесменам это даже в голову не приходило. Первый аукцион по продаже акций «Спектра» был признан несостоявшимся, однако на областном политическом небосклоне что-то сначала неуловимо, а затем и ощутимо стало меняться. В области произошли серьезные кадровые изменения: за последний год отправились в добровольную отставку два вице-губернатора и два вице-мэра. В отношении нескольких руководителей городских и областных департаментов велись серьезные расследования, в областном СК возбудили ряд уголовных дел с участием глав районов. Уже почти год — после громкого коррупционного скандала — так и оставались вакантными должности председателя областного суда и его заместителя по уголовным делам. Одним словом, в области было неспокойно, по всем косвенным признакам она готовилась к большим переменам. В этот самый момент городское телевидение наконец-то оказалось востребованным: на повторный аукцион была подана серьезная заявка от крупной финансово-промышленной группы «Развитие», что давало все основания полагать: вскоре у телеканала «Спектр» появится настоящий хозяин.

Будущему владельцу, впрочем, требовался хороший специалист, который еще до осуществления покупки мог бы разобраться в положении дел на предприятии, оценить, какой объем инвестиций потребуется проекту, чтобы он заработал в полную силу. В правительстве легко пошли на условие потенциального покупателя: назначить на должность генерального директора человека, который по возможности подготовит телеканал к реформированию. Во-первых, чиновники понимали, что лучшего покупателя, возможно, еще долгое время не появится и непременно нужно пойти навстречу тому, кто выразил готовность им стать. Во-вторых, этот самый потенциальный покупатель был очень и очень своим. И ему бы в любом случае не отказали.

Перед Марьяной были поставлены вполне определенные задачи: оценить коммерческий потенциал телеканала, подготовить почву для преобразований, избавиться от балласта, найти и переманить людей, которые смогут составить костяк новой команды, способной сделать из увядающей телекомпании современный, эффектно упакованный, качественный и — что не менее важно — рентабельный продукт.

Виталий Житко работал коммерческим директором «Спектра» лет, наверное, десять, и все эти годы телеканал влачил жалкое финансовое существование. Практически все производственные затраты, как и зарплаты сотрудников, погашались за счет мизерных бюджетных ассигнований и одной более или менее приличной собственной статьи дохода, которой являлись государственные контракты. В этот пакет входили новостные сюжеты и регулярные телепередачи о деятельности городских и областных законодателей, областного правительства, районных администраций. Коммерческая реклама в бюджете «Спектра» не отражалась практически никак. А она была, эта реклама, что было видно невооруженным глазом. Неоплаченных заказных передач — иначе говоря, «джинсы» — в эфире было хоть отбавляй. Подсчитать ее объем не составляло труда, Марьяна сделала это в первый же свой рабочий день. Вернее, вечер, когда засиделась в кабинете чуть ли не до десяти часов. В эфир телеканала регулярно выходили передачи, которые не числились коммерческими, но содержали явную, топорную, ничем не завуалированную рекламу. Объем «джинсы» Марьяну ошеломил. Речь шла о недополученных телекомпанией миллионах, а за год — десятках миллионов рублей.

Она пригласила по очереди всех авторов сомнительных телепроектов, но разговоры с ними ничего не дали. Никто из них не числился в штате телеканала, все работали по контракту, причем контракты были очень смешные — абсолютно безвозмездные с обеих сторон. Автор на оборудовании телеканала бесплатно производит передачу, которую телеканал потом так же безвозмездно выпускает в эфир. Авторы округляли глаза и как один твердили, что в своих передачах рассказывают о важных городских проблемах, а если их эфиры и содержат какую-то долю рекламы, то чего же вы хотите — любому проекту нужен спонсор, чтобы хотя бы производственный цикл как-то оправдать, оператору заплатить, инженеру… Все это было нелепо и смешно, у Марьяны возникало ощущение, что она разговаривает со школьниками. Она честно два дня подряд выслушивала эту чушь, пока окончательно не устала от всей этой ахинеи и не выбросила из эфирной сетки всю «джинсу» подчистую.

Защищать свои проекты авторы эфиров не могли, они работали «втемную», аргументов у них не было, и тогда в обсуждение вступил Виталий Житко. Первая встреча с ним у Марьяны Юрьевны была короткой. Она вызвала его и потребовала написать ей докладную записку с обоснованием шести телепрограмм, которые выходили в эфир еженедельно и содержали коммерческую рекламу. Поначалу Житко сделал робкую попытку повторить всю ту чушь, которой Марьяна уже наслушалась в своем кабинете и которой была сыта по горло. Со второго захода он применил другую тактику: мол, я всего лишь коммерческий директор, решения принимал не я. Марьяна на корню пресекла туманные намеки на бывшего директора и поставила Житко четко сформулированное условие: либо коммерческий директор дает письменное объяснение присутствию в сетке неоплаченных передач, либо она назначает официальный аудит. Последний вариант развития событий грозил Виталию Андреевичу более существенными неприятностями, чем просто потеря непыльной денежной работы. Телекомпания пока не продана в частные руки, в ней присутствуют бюджетные деньги, и заключение аудиторов неизбежно ляжет на стол руководителя контрольно-счетной палаты, который уж точно ни в чем разбираться не станет, а попросту передаст документы в следственный комитет. Когда Виталий представлял себе подобный исход, у него от ужаса темнело в глазах. На самом деле каждая передача, к которой предъявила претензии Марьяна Юрьевна Карелина, имела заказчика, который оплачивал производство и размещение в эфире строго по графику. Двое из авторов еженедельно получали деньги наличными, еще двое были зарегистрированы как ИП и получали установленные суммы по безналичному расчету. С Виталием Житко они рассчитывались без свидетелей два раза в месяц. Оставшиеся две телепрограммы по документам производились и размещались рекламным агентством «Медиа-Ярмарка», которое не заключало с телеканалом никакого официального договора, а попросту ежемесячно переводило определенную сумму Виталию Андреевичу на карточку. Установить все эти детали не составит никакого труда. И тогда на спокойной, сытной, удобной жизни Виталию можно будет раз и навсегда поставить крест. Скудную, почти безнадежную личную жизнь господина Житко, буря — если она разразится именно сейчас — сметет всю без остатка. Виталий Житко испытывал серьезные трудности в общении с женщинами. Его позвоночник с детства был изуродовал выраженным сколиозом, его даже когда-то дразнили «горбатым». Рано облысевший, с бледной пористой кожей и невыразительным лицом, вечно блестящим от пота, с которым совершенно невозможно было бороться, он считал, что единственное, чем он может привлечь женщину, — это обещанием комфортной, безбедной жизни. К 30 годам он накопил богатейший опыт по части женских отказов, пережил несколько чувствительных фиаско и полностью сконцентрировался на зарабатывании денег. Все равно, как и где, лишь бы побольше. Он ничего не боялся и ни на кого не оглядывался, использовал на полную катушку все имеющиеся возможности извлечь денежную выгоду, а если с возможностями возникали трудности, профессионально их устранял. Только сейчас, в 38-летнем возрасте, у Виталия Житко впервые появилась перспектива обзавестись настоящей семьей. Перспектива эта еще не вылилась в акт о зарегистрированном браке, но постоянная женщина была, причем такая, о какой Виталий мечтал: спокойная, добрая, красивая. Он холил ее и лелеял, боялся сглазить свое счастье. А тут — Марьяна с ее рвением, с ее угрозами, которые — если будут осуществлены — разрушат до основания все, что Виталий так долго и усердно строил.

Репутация Виталия Андреевича была Марьяне прекрасно известна, ей уже приходилось сталкиваться с ним по работе на разных предвыборных кампаниях, однако она не думала, что воровать можно так беззастенчиво и нагло. А ведь она только-только вступила в должность и пока проверила лишь то, что слишком явно бросалось в глаза. Она еще даже не прикасалась к статьям расходов телеканала, где также могли прятаться самые неожиданные сюрпризы.

Строго говоря, Марьяна Юрьевна Карелина не была специалистом в области телевещания — до этого назначения на телевидении она не проработала ни дня. В двадцатилетнем возрасте ее, студентку университета, взял к себе помощником по округу отцовский приятель и партнер по преферансу — депутат областной думы Михаил Иванович Шабанов. Марьяна специализировалась на связях с общественностью, и работа показалась ей весьма полезной в смысле приобретения опыта и к тому же не требующей больших трудовых затрат. Марьяне нравилось общаться с людьми и еще больше нравилось то, что не нужно было каждый день ходить на службу. Она и сама не заметила, как втянулась, новая деятельность увлекла ее. Получив диплом, Марьяна устроилась в думу на постоянную работу, параллельно вела общественную приемную своего депутата, а когда тому пришла пора переизбираться на новый срок, активно включилась в деятельность избирательного штаба. Она знала, что в новом созыве Михаил Иванович будет претендовать на пост председателя думы, и понимала, какие это открывает перспективы лично перед ней. Нестандартно мыслящая креативная девушка фонтанировала свежими идеями, очень быстро прибрала к рукам значительную часть работы штаба и внесла большой вклад в победу кандидата на выборах. Когда опекаемый ею Михаил Иванович стал спикером, Марьяна получила должность пресс-секретаря. Пресс-службы в те годы в думе еще не было, были лишь должности пресс-секретаря председателя и главного специалиста. Марьяна поставила себе целью создать в думе полноценную пресс-службу. За первые же годы своей работы умная привлекательная девушка успела обворожить всех мужчин-депутатов, большей частью серьезных влиятельных людей, ее стали наперебой приглашать на работу. Вся дальнейшая карьера Марьяны Юрьевны Карелиной так или иначе была связана с организацией предвыборных кампаний. Депутатских, мэрских, партийных и даже губернаторских. В масштабных кампаниях она руководила блоком пиар-работы. Если нужно было выбрать депутата — делала всю кампанию «под ключ». У нее имелась огромная база опытных агитаторов, она умела грамотно поставить всю «полевую» работу с избирателями и никогда не действовала по шаблону — для каждого кандидата она изыскивала персональный, оригинальный подход. Разумеется, Марьяна очень хорошо ориентировалась во всех региональных СМИ, знала цену каждому изданию и почти каждому журналисту, тесно общалась с менеджерами и рекламщиками. Обмануть ее, навешать лапшу было практически невозможно. И она знала, что Виталию Житко это прекрасно известно.

Стоя в своем дворе перед потеющим коммерческим директором, Марьяна испытывала к нему чуть ли не жалость. А ведь он наверняка считает себя очень умным, этот Виталик, думала она. Неказистым, некрасивым, но жутко хитрым и ловким. В течение нескольких лет он выдавал за социальные проекты откровенную «джинсу», складывал денежки себе в карман, отстегивая процент директору, который получал неоправданно большую зарплату и мало чем интересовался. И сейчас он пытается объяснить ей, что любому телеканалу нужен некий оборот неучтенной наличности. Например, для премирования ценных сотрудников, которым слишком накладно платить по-белому, для всевозможных «благодарностей» начальникам пресс-служб, которые помогают с контрактами. Да мало ли для чего еще! Телекомпания не может существовать без наличной кассы, уж кто-кто, а Марьяна Юрьевна с ее колоссальным опытом должна это понимать. Кстати сказать, не все деньги из этой кассы потрачены, кое-что из собранного осталось нетронутым, и он, Виталий Андреевич, готов Марьяне Юрьевне всю эту сумму передать. Марьяне стало смешно. Он предлагает ей взятку!

— Вы эту самую не потраченную сумму берегите как зеницу ока, Виталий Андреевич, — сказала она, отметив, как живо, с надеждой блеснули глаза ее собеседника. — Я не юрист и могу ошибаться, но добровольное возмещение ущерба значительно смягчает наказание.

Лицо Виталия Житко изменилось мгновенно: глаза его сузились, нижняя губа задрожала, руки непроизвольно сжались в кулаки.

— Вам доставляет удовольствие издеваться над людьми, упиваться своей властью? — неожиданно спросил он.

— В чем вы видите издевательство? — удивилась Маша. — Я задала вам конкретные вопросы, предельно честно известила вас о том, какие шаги собираюсь предпринять. Вы сами опытный человек и должны понимать, что я не могу допустить, чтобы в телекомпании все оставалось по-прежнему. Она была государственной, но скоро станет частной. Я всего лишь нанятый директор, и я не хочу отвечать перед собственником своей репутацией. Если оставить все как есть, я рискую своей дальнейшей карьерой. Назовите мне хотя бы одну причину, по которой я должна пойти на такой риск. Отвечу за вас: таких причин нет.

— Вы не можете отвечать за то, что было до вас, — возразил Житко. — Допустим, вы в полном праве пересмотреть условия размещения передач в эфире, можете просто закрыть какие-то программы, все, что вы делаете с момента своего назначения, — это ваше полное право. Я же прошу вас не расследовать то, что было раньше. Поймите, я в компании работал не один. Передо мной тоже ставили задачи, и я их решал. Может быть, наш бывший директор теперь начнет отрицать, но на самом деле это было его требование — иметь наличную кассу. Для всяких разных нужд.

— Не слишком ли она была велика, эта касса? — перебила его Марьяна. — Хотите подсчитать? Умножить стоимость минуты на хронометраж, потом на периодичность выпуска… Давайте подсчитаем, я уже немного посидела с калькулятором, можем вместе посидеть. Тогда и расскажете мне, на какие нужды вы потратили такую прорву денег.

— Я вам объяснил, что деньги потрачены не все, — Житко стал наливаться краской, — и я готов предъявить их вам.

— Вернуть, — поправила его Марьяна.

— Нет, именно предъявить.

— Ладно, давайте не будем углубляться в термины, я не вижу смысла продолжать этот разговор.

— Послушайте, Марьяна Юрьевна, подождите еще одну минуту! — Виталий сделал движение, чтобы ее удержать, хотя она еще не успела сделать ни шага. — Зачем вам все это? Вы построите по своему пониманию работу с того момента, как вас назначили, но зачем ворошить и перебирать все это старье? Зачем вам уничтожать людей? Что за радость вы от этого получите? Вы не мент, не ревизор, вы сами всю жизнь работаете в смежной сфере. Зачем вам все это?

— Да, я работаю в смежной, как вы изволили выразиться, сфере всю жизнь! — повысила голос теряющая терпение Марьяна. — И всю свою профессио-нальную жизнь я имела дело с неучтенными потоками наличных денег. Чужих денег. Но никогда, ни разу за все эти годы у меня не возникло желания их украсть. Никогда, можете вы себе это представить? Мои услуги дорого стоят, мне платят большие гонорары, может быть, даже правильнее сказать — огромные гонорары. Но я никогда не возьму то, что мне не принадлежит! Поэтому у меня репутация, поэтому мне доверяют, поэтому я стала тем, кто я есть сейчас. Я презираю воровство!

— Да кто же против ваших принципов?! — взвился Житко. — Это ваше право — жить так, как вы понимаете. Я о другом вас спрашиваю: зачем вам обязательно нужно меня уничтожить? Что я вам сделал? Ведь я не взял ничего вашего. Я не взял ничего у тех, на кого вы работаете. Вы хотите выслужиться перед новым владельцем? Показать, какая вы кристальная? Как смели, раздавили всех, кто работал раньше? Что вам от этого за радость?

— Да почему я вообще должна вам что-то объяснять? Кто вы такой?! — вскипела Марьяна. А потом, снизив голос, добавила: — Я вообще-то не приняла еще решения о проведении аудита, только думала об этом. Если бы вы не начали юлить, я просто уволила бы вас, и все, и вряд ли пригласила бы ревизоров. Но вы меня раздражили. Именно сейчас, в эту минуту, вы меня раздражили всерьез.

— Да, видно, я не первый, кто вас раздражил, Марьяна Юрьевна, — выдавил коммерческий директор. — То-то мужья с вами подолгу не уживаются. Вы их так же травите, как своих подчиненных? Или вы думаете, что вы неуязвимая? Что жить вам счастливо и вечно?

— Вы что, угрожать мне вздумали?! — опешила Марьяна. — Что вы сейчас сказали? Это угроза?

— Боже упаси, — усмехнулся Виталий Житко. — Кто вам пригрозит, тот сам умрет на следующий день, да, Марьяна Юрьевна? Вы, наверное, именно так думаете? Только жизнь гораздо сложнее, чем вы себе представляете. И если она вас до сих пор ласкала, это вовсе не значит, что так будет всегда.

С этими словами он удалился, а она смотрела вслед его кривоватой фигуре, пока он не скрылся за поворотом.

Неприятный разговор крутился у Маши в голове весь остаток вечера. Она никогда не боялась конфликтных ситуаций. И никому не призналась бы в этом, но на самом деле они ее будоражили, подгоняли, не давали вязнуть в рутине. Она не любила интриг и притворства, своим фирменным рабочим стилем считала предельную открытость и ясность в отношениях, и если ей приходилось ловить людей на лжи, безжалостно рвала с ними раз и навсегда. Однако сейчас что-то было не так. Не то чтобы Житко ее в чем-то убедил, нет. Просто от разговора осталось какое-то неприятное чувство, и до самого отхода ко сну Маша не могла понять, какое именно. Обычно в подобных случаях она поступала так: рассказывала о непонятной ситуации Ульяне. Та долго и пристрастно ее допрашивала, выматывая все нервы, и когда доводила сестру до всплеска раздражения, становилось понятно, где зарыта собака, чем именно была вызвана тайная тревога.

Обычно Уля и Маша созванивались около полуночи, когда все фильмы уже пересмотрены, домашние дела сделаны, и обе сестры готовились ко сну. Потом они не смогли бы сказать, кто именно кому звонил. В тот момент, когда Маша подходила к телефону, чтобы набрать Улин номер, раздавался звонок. А если Маша звонила сестре, то та брала трубку через секунду, будто стояла у аппарата. Да, в общем-то, так оно и было. Всю свою жизнь сестры — как и большинство близнецов — чувствовали друг друга на расстоянии.

Ульяна не знала, как устроена телевизионная кухня, но обладала безошибочным нюхом на людей, точно улавливала исходящие от них флюиды и редко когда ошибалась в своих впечатлениях и оценках.

Марьяна потянулась за телефонной трубкой, и в тот же момент телефон оглушительно заверещал. Как всегда.

— Еще не ложишься? — осведомилась Уля на другом конце провода.

— Собираюсь, — ответила Маша, — но сначала хочу кое-что тебе рассказать. Мне не дает покоя один производственный конфликт, и я не пойму, чем ситуация меня так раздражает.

— Выкладывай, — вздохнула Ульяна и следующие несколько минут внимательно слушала подробный рассказ сестры. Когда та закончила, несколько секунд в трубке царила тишина.

— Я не совсем поняла, почему ты так беснуешься, — проговорила Ульяна. — Ты же можешь просто уволить человека и навсегда забыть о его существовании. Если уж тебе с близкими друзьями приходилось разрывать отношения, и ты делала это не моргнув глазом, то выкинуть какого-то совершенно чужого, постороннего и к тому же неприятного и нечистого на руку человека должно быть совсем просто. Что тебя беспокоит? Ты не можешь решить, что тебе делать — просто уволить его или все же назначить этот самый аудит?

— Ну да! — воскликнула Марьяна. — Именно это меня и беспокоит. Я хотела возбудить ревизорскую проверку, но она будет иметь для этого коммерческого директора серьезные последствия. Канал-то бюджетный. И еще я не пойму, чего он от меня хотел. Сначала намекнул на взятку, но это мы сразу же проехали. А потом стало непонятно, угрожает он мне или умоляет его не трогать.

— У тебя что, есть задание от будущего собственника как-то круто разобраться со своими предшественниками?

— Да брось ты, конечно, нет! — недовольно воскликнула Марьяна. — Нет у меня никакого специального задания. Мне нужно только расчистить поле для новой команды.

— Ну и в чем проблема, я не понимаю? — спокойно спросила Уля. — Чего ты занервничала? Уволь его, да и дело с концом.

— Но он вор! — возразила Маша.

— А ты кто? Следователь, прокурор? — парировала сестра. — У тебя лично он же ничего не украл? Так зачем он тебе нужен? У тебя, Маня, уже столько врагов, что любой новый недоброжелатель может оказаться тем лишним грузом, который обеспечит твоему багажу перевес.

— Ты так думаешь? — поникшим голосом спросила Марьяна.

— Да ты и сама так думаешь, — предположила сестра. — Если бы думала иначе, ты бы меня не спрашивала. Ты сама не уверена, поэтому и раздражаешься.

Ульяна минутку помолчала, потом добавила:

— Мало ли на что способен человек, которого загоняют в угол! Его, наверное, не следует бояться, но держаться от него лучше подальше. Уволь его, Маня, и забудь о нем.

— Наверное, ты права, моя птичка, — задумчиво промычала Марьяна.

— Твоя птичка очень хочет тебя увидеть, — отозвалась Уля, — тем более что у нее тоже есть разговор.

— Выкладывай.

— Нет, Маш, это не по телефону, я должна тебя увидеть.

— Ты чем-то взволнована? Я по голосу слышу.

— Скорее да, чем нет, но все это завтра. Увидимся, и я тебе расскажу. Ты, кстати, в курсе, что мы не встречались уже почти неделю?

— Пять дней, — уточнила Маша. — Я совсем обезумела с этой новой должностью. Может, завтра по-обедаем, если у меня будет возможность?

— А если ее не будет, то поужинаем, — подытожила Уля. — Созвонимся днем, договоримся.

Сестры попрощались, и Маша задумалась. Действительно, стоит ли создавать проблему из обычной, рядовой производственной ситуации? Она прошла множество предвыборных кампаний и прекрасно знала, что через официальный избирательный счет кандидата оплачивается только малая часть всей предвыборной агитации. Практически вся полевая работа с агитаторами осуществляется через неофициальные расчеты. И сотрудники, которых она нанимала, часто не могли побороть соблазн запустить руку в чужую наличность. Тех, которых Маша ловила, она увольняла в ту же минуту, и вот теперь ей припомнилось, что далеко не всегда она ставила об этом в известность самого кандидата. Зачем? Это ее часть работы, и она прекрасно справлялась с ней сама. А ведь сейчас ситуация почти такая же. Зачем ей выводить на уровень официального расследования злоупотребления, которые она уже пресекла? Что ей будет от этого за радость? Вот оно, ключевое слово! Только сейчас Маша поняла, что ее глодало целый день, какой именно вопрос Виталия Житко не давал ей покоя. Что за радость вы получите? — так, кажется, он сказал. Маша даже подскочила на кровати. Неужели она и впрямь могла бы получить удовольствие от того, что совершенно постороннего и малознакомого человека стали бы преследовать в уголовном порядке? Только урод может получать кайф от унижения другого человека, даже если этот человек неприятен или не прав. Боже, неужели она докатилась до такой пакости? Во что она превратилась на этой работе?!

Маша всегда слушалась Улиных советов, и тому была только одна, но веская причина: каким-то непостижимым образом ее сестра всегда оказывалась права. Профессиональный опыт, специальные знания, успешную практику ей вполне заменяло одно, но очень ценное качество: тончайшая, почти сверхъестественная интуиция. Уля чувствовала людей. Знакомых и даже незнакомых. Порой она так точно предсказывала исход той или иной жизненной ситуации, что Маше становилось не себе.

— Ты могла бы стать гениальным психологом, — твердила она сестре, — ты уже была бы доктором наук, если бы захотела! Если бы не была такой лентяйкой и бестолочью и не похерила свой талантище, ты бы добилась в жизни очень многого!

— Все, что мне нужно, у меня есть, — беззаботно отвечала Уля. — И самое большое достижение моей жизни заключается в том, что мне не нужно вставать в восемь утра.

Насколько Ульяна и Марьяна были схожи внешне, настолько же они были разными во всем, начиная с темперамента и характера, кончая бытовыми вкусами и привычками. Маша появилась на свет первой и считала себя старшей сестрой. Уля, родившаяся на 18 минут позже, не возражала. Она не спорила с Машиным лидерством, но и не признавала его. Она вообще ни с кем не спорила, никому не возражала, но и никому не подчинялась. Свою точку зрения она имела по каждому вопросу, но никогда не настаивала на том, чтобы с ней соглашались. Уля просто излагала свои аргументы и оставляла собеседнику право самостоятельно их осмысливать и оценивать. С самого раннего детства было ясно, что Марьяна растет целеустремленной и ответственной, она отлично училась даже по тем предметам, которые не представляли для нее интереса. А после окончания школы она твердо нацелилась на то, чтобы сделать хорошую карьеру и самостоятельно зарабатывать деньги. И обязательно хорошие деньги, такие, которые давали бы ей возможность быть ни от кого не зависимой и вести такой образ жизни, который отвечал бы ее запросам. А запросы у Марьяны всегда были высоки… Ее характеру иногда были присущи чрезмерная прямолинейность и категоричность, и всегда — обостренная щепетильность в вопросах чести и порядочности. Все это вместе не прибавило Маше счастья в личной жизни, но хорошо послужило ее профессиональной репутации. На предвыборных кампаниях сплошь и рядом подвизались скользкие проходимцы, весь профессионализм которых состоял в умении запудривать кандидату мозги и ловко его обкрадывать. Они направо и налево торговали конфиденциальной информацией и продавали своих работодателей с потрохами. Марьяну Карелину — креативную, умную и каким-то удивительным образом честную — мечтали заполучить самые богатые и влиятельные, но она соглашалась работать только с теми, кто не вызывал у нее личной неприязни. При всей своей жизненной опытности Марьяна каким-то невероятным образом не утратила доверчивости, и когда обманывалась, знала только один способ восстановить равновесие: безоговорочно исключить из жизни человека, его нарушившего. Ульяна с детства была тихой и нежной девочкой, ее интересовала музыка, театр, живопись, кино и книги, книги, книги… Она все время читала. Художественную литературу, жизнеописания великих ученых, композиторов и живописцев, документальные исторические произведения. Часами могла рассматривать альбомы знаменитых живописцев. Ходила в клубы кинокритиков, на выставки современных художников, но ни одно из своих увлечений не пожелала сделать профессией. Одно время родители пытались как-то на нее воздействовать, ставили в пример целеустремленную Марьяну. Уля, как всегда, не спорила, но продолжала жить так, как хотела, совершенно не реагируя ни на какие увещевания. Она окончила романо-германский факультет, прекрасно владела английским и французским, но ни одного дня не работала по полученной в университете специальности. Уля никому не позволяла вмешиваться в свою личную жизнь, влиять на свои представления о мире и его устройстве, о других людях и их влиянии на свою судьбу. Ее внутренний мир принадлежал только ей, пропуск в него в виде исключения имела только Марьяна. В остальном — например, в устройстве своего быта — к полной самостоятельности Ульяна особенно не стремилась, не видя ничего зазорного в получении помощи от близких. И когда отец понял, что взрослую Ульяну пора отселять, она не возражала: охотно приняла от него в подарок добротную двухкомнатную квартиру в самом центре города, отделанную, впрочем, в строгом соответствии с ее собственными вкусами. Так же легко она приняла и предложенную отцом работу в его фирме: Уля переводила документы на всю поступающую медтехнику, курировала выпуск новых буклетов, ездила вместе с менеджерами на зарубежные выставки диагностического оборудования. И никогда не спрашивала у отца, почему за столь легкую и непыльную работу ей платят так много.

Для Юрия Петровича Карелина обеспечить младшую дочь не было проблемой. Все, что лежало в материальной области, он считал мелочами, потому что имел к тому полные основания. В молодости он был подающим надежды хирургом-урологом, но любви к профессии не хватило, чтобы задержаться в ней навсегда. Юрий Петрович продвинулся на административную работу, защитился, стал стремительно делать карьеру, пока не дорос до руководителя областного департамента здравоохранения. Должность была одновременно очень привлекательной и конкурентной, но при этом еще и расстрельной, если что… Прекрасно это понимая, Юрий Петрович Карелин, еще будучи чиновником, заложил основы для бизнеса, который сумел впоследствии развить, сделать стабильным и высокодоходным. Его фирме «Медикал» теперь принадлежала целая сеть коммерческих лабораторий, два небольших, но высокорентабельных диагностических центра и клиника, где лечили мужские болезни. Кроме того, «Медикал» много лет успешно занимался поставками диагностического медицинского оборудования по госконтрактам для нужд государственного здравоохранения. Юрий Петрович полностью воплотил свои профессиональные амбиции, не отходя далеко от любимой медицины, создал райскую жизнь жене-медику, которая, пока была жива, находилась за ним, как за каменной стеной. Юрий Петрович к своим 70 годам достиг многого, был богат, значителен, но не слишком доволен жизнью. Созданное им предприятие оставить было не на кого. Ни одна из двух дочерей не имела никакого отношения к медицине. Марьяна не проявляла интереса к бизнесу, хотя была человеком ответственным и вряд ли пустила бы по ветру дело всей жизни своего отца. Уля — существо неземное, о чем она думает, Юрий Петрович никогда не знал. Самыми ужасными были, в его понимании, две вещи: первое — что у обеих его дочерей нет семей и детей. Второе — что сам он тяжело болен. Одна операция на сердце у него уже была, но не оправдала его ожиданий, и повторно он оперироваться не хотел. Если бы жена была жива, в этой борьбе имелся бы какой-то резон, но после смерти Алики Ахметовны этот резон исчез. Сколько протянет, на том и спасибо. И Маша, и Уля все знали о невеселых мыслях отца, не раз выслушивали его сетования относительно отсутствия нормальных мужей и внуков, но ничего поделать не могли. Маша прогнала обоих мужей сама, такой уж характер. У Ули тоже когда-то был муж, но он ушел от нее по собственной воле, не выдержав конкуренции с призраками прошлого. Впрочем, она этого почти не заметила… Исправлять ситуацию сестры не спешили.

Уволить Житко по собственному желанию, без шумихи и проверок, Марьяна решила еще с вечера, сразу после разговора с Ульяной. Уже раздевшись для сна, она налила себе четверть стаканчика английского джина, плеснула в него немного содовой, с удовольствием выпила и выкурила в открытое окно тонкую сигаретку. После чего быстро заснула без всяких мыслей и с легким сердцем.

Утро для Марьяны Карелиной было особым временем дня. Она не любила вставать рано, но еще больше не любила собираться впопыхах и торопиться. Она никогда не вышла бы на улицу со «вчерашней» головой, перехватив на бегу чашку кофе. Каждое утро, принимая душ, Марьяна мыла и потом тщательно укладывала волосы. Очень серьезно она относилась и к уходу за лицом, всегда терпеливо ожидая, пока впитается в кожу сыворотка, а затем и крем. Но самым главным ритуалом утра оставался завтрак. Она не баловала себя разнообразием меню, завтрак всегда был почти один и тот же: кашка, кофе со сливками, бутерброды с сыром и варено-копченой говядиной, яичко всмятку и огурец. А также обязательным атрибутом завтрака было чтение. Завтракать с книгой Маша привыкла еще в детстве. Вернее, так всегда делала Уля, которая со своими книгами вообще расставалась крайне редко. Маша однажды попыталась объяснить сестре, что читать за едой вредно, с чем Уля по своей всегдашней привычке спорить не стала. Она просто сказала:

— Никто не говорит нам о вреде еды, если еда полезная, ведь правда? И если книга хорошая, то она по определению не может принести человеку никакого вреда. Значит, от завтрака с книгой можно получить не одно, а два удовольствия, а значит, и пользы.

— Но папа говорит, что читать за едой не следует, — настаивала Маша, — он врач, он лучше знает!

— А я думаю, папа имеет в виду другое, — стояла на своем Ульяна. — Если ты садишься читать и ставишь перед собой тарелку с беляшами, то ты можешь увлечься и потерять над собой контроль. А значит, съесть гораздо больше, чем нужно и чем ты собиралась. А если у тебя на тарелке уже лежит только два бутерброда или, скажем, омлет, то добавка ниоткуда не возьмется. Значит, превысить свою порцию ты не сможешь. Следовательно, никакого вреда чтение за завтраком не принесет. А вот польза будет налицо: хорошее настроение всегда полезно для организма.

Маша послушала Улю и тоже стала читать. Сейчас без книги она вообще не смогла бы проглотить ни кусочка.

В то утро что-то пошло не так, но что именно, Маше было непонятно. Детектив, показавшийся поначалу умным и увлекательным, нагнал внезапную тоску. Хлеб, который она всегда покупала в одной и той же пекарне, оказался безвкусным и вязким. Сыр прилипал к зубам, яйцо переварилось. Позавтракав безо всякого удовольствия, Маша принялась приводить себя в порядок и с удивлением обнаружила, что ей неприятно смотреть на себя в зеркало. Чистое гладкое лицо без признаков усталости. Что с ней не так?

Как всякие близнецы, Маша и Уля внешне были очень похожи. Татарская кровь Алики Ахметовны во внешности ее дочерей не доминировала, но все же давала о себе знать широкими скулами и раскосыми глазами, поднимающимися к вискам. Но при несомненном и даже поражающем сходстве лица сестер были разными. Словно некий художник воплотил в одном облике две разные свои мечты о женщине. Машу он нарисовал вполне уверенной рукой, ее красивые черты были четкими, понятными и правильными: живые яркие глаза, густые брови, изящный подвижный изгиб линии рта. Женщина с экзотической внешностью. Яркая, упрямая, волевая. Крупная кошка, всегда готовая к прыжку. Ульяну тот же художник запечатлел нежной пестрой ящеркой, замершей под лучами солнца. Такая же экзотическая, но написанная полутонами, без использования ярких красок, она напоминала гурию, томную, затерявшуюся между времен и эпох. Все ее движения были ленивыми и плавными, а взгляд всегда ускользал от собеседника. В одежде пристрастия сестер почти совпадали: обе любили туники, шелка, крупные украшения, но Маша все это позволяла себе лишь тогда, когда не обязательно было носить деловой костюм.

Сегодня, глядя на себя в зеркало, Марьяна долго не могла понять, что ее, собственно, не устраивает. В конце концов она все списала на некий нервный настрой, сочла, что надо меньше об этом думать, накрасилась, как обычно, и пошла на работу такая, как есть. Но когда села в машину и завела мотор, поняла: дело не во внешнем виде. И не в нервическом состоянии. Дело в каком-то тревожном предчувствии. Уля обладала уникальной интуицией и могла предсказать, к чему приведет та или иная жизненная ситуация. Кроме того, она очень остро «чувствовала» Машу, и когда у нее вдруг появлялось «предчувствие», Марьяна знала, что нужно вести себя осторожно и не планировать никакой активности. Марьяну тоже посещали «предчувствия» и «знаки». В день смерти мамы, например, она фатально поперхнулась ягодой и долго не могла начать нормально дышать. Сильно перепугалась сама, испугала окружающих и еще несколько часов приходила в себя. А когда оправилась, узнала, что мама скончалась. Это не было страшной неожиданностью: Алика Ахметовна болела раком печени, и даже всемогущий в области медицины отец ничем не мог ей помочь. Но страшного известия в семье пока не ждали, считалось, что у мамы есть еще несколько месяцев. Сегодня с Машей ничего из ряда вон выходящего пока не произошло, но где-то внутри засела заноза. Это она испортила восприятие книжки, отравила вкус хлеба и сыра, обезобразила отражение в зеркале.

Маша припарковала свой «Мерседес» на месте, специально отведенном для дирекции телеканала, и огляделась по сторонам. Ей не хотелось бы снова увидеть сутулую фигуру Виталия Житко, дожидающегося ее у дверей офиса или возле парковки. Не заметив поблизости неказистого силуэта, Марьяна расслабилась, еще раз взглянула на себя в зеркало, поморщилась, вздохнула и приготовилась к вступлению в новый сложный рабочий день, в котором не будет места для тревог и предчувствий, но в котором потребуется максимум внимания и вдумчивости для принятия важных решений.

— Марьяна Юрьевна! — окликнул ее женский голос, и Маша вздрогнула от неожиданности.

Перед ней стояла женщина, лицо которой было ей, безусловно, знакомо, но то ли женщина выглядела как-то не так, то ли возникла она слишком уж неожиданно, но Маша никак не могла ее вспомнить.

— Маша, вы меня не узнаете? Я Вероника Приходько, мы с вами хорошо знакомы, помните…

Женщина что-то быстро заговорила, видимо, напоминая обстоятельства их прошлого общения, но Марьяна уже вспомнила. Конечно, Вероника Приходько, личность довольно известная в городе, потому что участвует в благотворительных организациях, помогающих детям, больным аутизмом и онкологическими заболеваниями. Регулярно посещает благо-творительные балы и светские мероприятия, где находит и окучивает спонсоров для больных детишек. Охотно дает интервью. Сама по образованию врач, насколько помнилось Марьяне, она возглавляет какую-то женскую общественную организацию. Исключительно эффектная, яркая блондинка, всегда одетая от самых модных дизайнеров, она больше похожа не на общественницу, а на жену миллионера. Между тем ее мужем является какой-то очень большой полицейский чин, это Маша помнила точно. Хотя должность и не назвала бы: то ли замначальника уголовного розыска, то ли еще выше — замначальника ГУ МВД. Впрочем, в женщине, стоящей сейчас перед Машей, признать Веронику Приходько можно было только по предъявлении паспорта. Волосы ее были стянуты в невыразительный пучок, из которого непослушно выбивались в разные стороны упрямые пряди, лицо без тени косметики отличалось бледностью, правая щека заметно подрагивала. Чтобы облегчить Маше узнавание, она сняла огромные навороченные очки с эмблемой «Версаче», открыв воспаленные то ли от слез, то ли от бессонницы красные, опухшие глаза. Одета женщина была в спортивный костюм.

— Маша, я в таком виде, меня, наверное, трудно узнать, но если бы вы знали, какие обстоятельства…

Вероника запнулась, и Маша схватила ее за руку.

— Ну что вы, Вероника, все в порядке, давайте зайдем ко мне, выпьете чашечку кофе, успокоитесь, — предложила Маша. — А еще лучше чаю. У меня есть замечательный чай, китайский, который успокаивает нервы. Я вам коньячку налью, и вы сразу успокоитесь. У вас что-то случилось?

Маша потянула женщину за руку.

— Нет-нет, — запротестовала та, — я не в том виде, чтобы показываться на люди.

— Пустяки! — решительно сказала Маша.

— Простите, Марьяна, у меня совсем нет времени, у меня сейчас каждая секунда на счету, и каждая может оказаться роковой. Я говорю совершенно серьезно.

Маша отпустила ее руку и нахмурилась, только сейчас она заметила, что Веронику трясет, руки ее ходят ходуном.

— Вы уверены, что… — начала Маша, но была прервана.

— Марьяна, я очень вас прошу сделать для меня одну важную вещь, — пробормотала Вероника. — Я прошу вас об этом как руководителя телеканала и просто порядочного человека. Вот, возьмите и сохраните это. Продержите это у себя хотя бы день-два.

Она достала из кармана своей спортивной кофты маленький бумажный пакет и протянула Маше. Ее движение было настолько отчаянным, что Маша невольно сделала ответный жест и взяла конверт, хотя в тот момент ее пронзил безотчетный животный страх, и в голове промелькнула подленькая мыслишка: что я делаю, куда вляпываюсь? Маша осторожно взяла в руки конверт, словно это была смертоносная эфа, и спросила:

— Что это? Вероника, вы должны объяснить, зачем передаете это мне и чем я могу вам помочь.

— Я все вам объясню, Машенька, поверьте мне, но сейчас у меня нет ни одной минуты времени, — запричитала Вероника, — меня сюда провожали, но я оторвалась, у меня было форы минута-две, не больше. Я бросила машину перед светофором на Карла Маркса. Не совсем же они тупые, поймут, что я пошла на телевидение… Тогда меня найдут. И это будет прямо сейчас. Поэтому вы простите, но мне нужно исчезнуть. Как только я буду в безопасности, я вам позвоню. Если со мной что-то случится, вы должны передать эту флэшку в областное управление ФСБ. И больше никому! Слышите? Если у вас будет запрашивать полиция, ни в коем случае! Никому и ни под каким видом! Только в ФСБ!

Речь Вероники стала сбиваться, она начала лихорадочно оглядываться по сторонам.

— Все, Марьяна, мне нужно бежать…

— Постойте, так, может, вам как раз лучше ко мне? В моем кабинете вы будете в безопасности.

— Нет, так в опасности буду не только я, но и вы…

С этими словами женщина судорожно и довольно жестко сжала Машину руку и бросилась прочь. Маша кинулась за ней и увидела ее заворачивающей в переулок, ведущий к торговому центру и новому огромному жилому комплексу. Вероника бежала без оглядки, хотя за ней никто не гнался…

Как странно, думала Марьяна, поднимаясь по лестнице на второй этаж, к себе в кабинет. Муж у этой Вероники — крутой полицейский, а она мечется по городу в спортивном костюме, заплаканная, нечесаная, бегает, будто за ней крутая погоня… Как в каком-то телесериале. Или она не в себе? Мало ли какие обстоятельства могут нарушить равновесие даже самого спокойного человека! Переданную Вероникой Приходько флэшку нужно срочно отсмотреть и принять какое-то решение, чтобы хотя бы понять, что случилось с этой женщиной. Она не просто пустая светская фифочка. Она помогает больным детям, причем делает это с умением и душой. Не может такая женщина ни с того ни с сего впасть в беспричинную истерику. А вдруг у нее и вправду случилось что-то серьезное? Когда Марьяна дошла до своей приемной, план на ближайший час выработался сам собой. Просмотреть флэшку и решить, что с ней делать, — это раз. Второе — поручить секретарю взять у Житко заявление по собственному желанию и подготовить приказ. Пока так.

План Марьяны рассыпался уже через минуту.

Приемная директора была едва ли не самым приятным помещением во всем офисе телеканала. Просторная и светлая, она радовала глаз многочисленными кадками с крупными экзотическими растениями и вдобавок выходила окнами на тихую пешеходную улицу. Стены были украшены картинами местных художников, причем все до одной посвящались городской тематике. Отдельное пространство на стене занимали почетные грамоты и всевозможные награды, которых удостаивалась телекомпания. Мебели здесь предусмотрели ровно столько, сколько необходимо для дела: замысловатый по форме стол секретаря, пара удобных кресел для посетителей, журнальный столик со свежей периодической печатью для них же и несколько стульев для сотрудников, ожидающих вызова в начальственный кабинет. Марьяну подстерегала неожиданность: все стулья для сотрудников и кресла для гостей были заняты.

— Что за ажиотаж? — бросила Марьяна на ходу. — Вы все ко мне?

Посетители дружно встали со своих мест. Вместе с ними встала, бледнея на глазах, и Оля, секретарша.

— Марьяна Юрьевна, авторы передач просят их принять, — залепетала она, — они без предупреждения, поэтому я не смогла сообщить вам заранее.

— Вы все вместе хотите со мной поговорить? — Марьяна окинула взглядом всю делегацию. — У нас будет общий разговор?

— Если вы не против, Марьяна Юрьевна, — подтвердил один из визитеров. — Мы постараемся не отнять у вас много времени, но нам очень нужно именно сейчас разъяснить некоторые моменты. Простите, что мы без предупреждения, так уж получилось.

— Предупреждать о визите — это правило хорошего тона, — заметила Марьяна, — если вы с ним не знакомы, мне очень жаль. Я могла бы, конечно, научить вас ему следовать, но, видимо, уже не сегодня. Хотите поговорить — валяйте.

С этими словами она вошла в кабинет, оставив дверь открытой и дав возможность войти следом всем шестерым авторам закрытых ею телепроектов.

Марьяна заранее знала, что ей скажут, ей не нужно было внимательно слушать, нужно было принять решение. Закрывать передачи, если авторы готовы пересмотреть подход к их производству и финансированию, глупо. Кризис, рекламные обороты падают у всех, разгонять рекламодателей недальновидно и даже преступно. Оставлять все как есть тоже нельзя, да и авторы проектов сами прекрасно поняли, что правила меняются и нужно подстраиваться под новые условия. Виталия Житко они сдали с потрохами в первые же пять минут совещания, заявив, что каждый эфир был оплачен, но не официально в кассу или на счет телеканала, а в соответствии с указаниями коммерческого директора. Выразили готовность привести в порядок дела и следовать требованиям нового творческого руководства, если эти требования появятся. В конце концов Маша устала. Чтобы понять элементарные вещи и сделать напрашивающиеся сами собой выводы, ей не нужно было столько слов и столько времени.

— Во многом я готова с вами согласиться. — Она наконец решилась прервать очередного выступающего. — Если вы дорожите своими взаимоотношениями с нашим телеканалом и готовы следовать правилам, которые здесь будут действовать, мы можем сохранить сотрудничество, хотя нам и потребуется по-новому взглянуть на упаковку ваших передач, на форму подачи в эфир и даже на внешний вид некоторых ведущих. Но это детали, которые обсудим в рабочем порядке. Я благодарю вас за визит и понимание.

Лица членов делегации разгладились, повеселели. За исключением девушки, которая на протяжении всего собрания витала в виртуальных пространствах, не отрываясь от смартфона, все мило улыбнулись Марьяне, вежливо раскланялись и бесшумно прикрыли за собой дверь.

А ведь теперь уволить Житко по собственному желанию у меня, пожалуй, не получится, подумала Марьяна. Шесть передач — это шесть коммерческих контрактов. Оставив передачи в эфире, Марьяна сохранит постоянных рекламодателей, перенаправит денежные потоки в нужное русло. Но одновременно это станет почти официальным признанием неправомерных действий бывшего руководства. На этом фоне просто отпустить Житко будет неправильно. Но и связываться с ним ей не хотелось. Надо вызвать юриста и окончательно решить, как поступить.

Мысли о флэшке, которую передала ей Вероника Приходько, начисто вылетели у Маши из головы. Очень захотелось поговорить с Улей. И желательно не по телефону.

Ульяна отозвалась не сразу, после шестого гудка, и голос у нее был взволнованный, даже правильнее было бы сказать, что звучал он встревоженно. Марьяна почувствовала напряженную интонацию с первого же слова.

— Что-то случилось? — спросила она сестру.

— Пока не знаю, — ответила Уля. — Вернее, не так. Ничего не случилось в событийном смысле. Но что-то все-таки произошло. Мне нужно тебе кое-что показать.

— Что-то неприятное? — приготовилась Маша.

— Почему ты так решила?

— Голос у тебя как-то такой… Ты чем-то расстроена? Что тебя беспокоит?

— Скорее, сильно удивлена, — рассеянно пробормотала Уля, отстранившись от трубки, отчего ее голос зазвучал еще глуше. — А беспокоит все то же, что и вчера. Просто я тут кое о чем подумала и хочу принять одно решение. Слушай, Машка, у меня сейчас крыша поедет, мне нужно срочно тебя увидеть. Ты не хочешь приехать ко мне? Есть такая производственная возможность?

— А у тебя есть чем пообедать? — задала Маша резонный вопрос.

— Надо пойти посмотреть в холодильнике…

— Все ясно, значит, ничего нет, — сделала вывод Марьяна. — Чего ж ты меня тогда приглашаешь? Может, куда-нибудь сходим?

— Давай тогда лучше я к тебе приеду. Да, и еще один момент… Возможно, мне понадобится твой архив фотографий. Не из телефона. Старый. Да, всего лучше встретиться у тебя. Или у тебя тоже нечем пообедать?

— У меня как раз есть вчерашняя куриная лапша, но если это тебя не устроит, я могу захватить роллы, напротив моего дома открылся новый японский ресторан. В два тебе удобно?

— Мне и в час удобно, и в два, — ответила сестра. — Давай так: я приеду в районе часа и буду тебя ждать, как сможешь, подтягивайся. Бери роллы и лапшу с креветками. Твою лапшу я не хочу.

— Какие мы утонченные! — хмыкнула Марьяна и отключилась, радуясь, что совсем скоро увидит сестру.

После окончания разговора Марьяна Юрьевна пригласила в кабинет юриста, который минуту назад уже просовывал голову в дверь, показывая, что явился по вызову начальства. Выяснилось, что слухи в телекомпании распространяются с молниеносной скоростью, и юрист уже в курсе практически всего происходящего. Даже подробности сегодняшнего разговора с делегацией были ему известны. Марьяна просидела с ним долго и не заметила, как пролетело время. Спохватилась в час, когда секретарша попросилась пойти пообедать.

Наконец, Марьяна осталась в кабинете одна. Пора было ехать домой, Уля уже наверняка на месте и ждет ее, хочет поделиться чем-то, что ее так взволновало. Маша встала со стула и чуть не шарахнулась навзничь от внезапного, резкого приступа головокружения. Во рту мгновенно появился металлический привкус, накатила сильная тошнота. Она замерла на месте, сделала несколько глубоких вдохов-выдохов, чтобы прогнать необъяснимую дурноту. Осторожно дошла до холодильника и налила себе стакан холодного нар-зана, сделала несколько жадных глотков, но легче почему-то не стало. Маша не была подвержена вегетативным расстройствам, не жаловалась на сосудистые спазмы и сейчас не могла объяснить свое внезапное плохое самочувствие. Головокружение было таким сильным, что пришлось снова сесть в рабочее кресло, откинуть голову. Через несколько минут приступ понемногу стал отступать, однако сесть за руль в таком состоянии Маша не решилась, предпочтя воспользоваться служебной машиной с водителем. Сидя на заднем сиденье удобной новенькой «Тойоты», Марьяна констатировала, что тошнота отступила, но на смену ей пришло еще более гадкое состояние безотчетного страха, причина которого была ей совершенно непонятна. Неужели приступ дурноты мог так сильно ее напугать? Маша и раньше боялась некоторых вещей, например, потерять сознание где-нибудь вне дома. Но сейчас дело было в чем-то другом. На нее отчетливой тенью наползал безотчетный, ирреальный, какой-то мистический ужас. У монстра не было четких очертаний, даже его природу понять было невозможно. Просто вдруг затряслись руки, пересохло в горле, и часто-часто забилось сердце. Что со мной происходит? Что за фигня? — думала Марьяна Юрьевна, подъезжая к дому и надеясь, что свежий воздух поможет ей прийти в себя.