Закон парных случаев

Алла Лупачева, 2019

Книга носит автобиографический характер, отдельные герои вымышлены, но органически вплетаются в канву романа, легко вписываясь в предложенные автором обстоятельства времени и места. История, написанная прекрасным литературным языком, читается с неослабевающим интересом. Хочется надеяться, что автор не бросит своих героев в столь драматический момент их жизни и расскажет о них в следующей книге.

Глава 4

Мистер х

Ну, хорошо. Теперь-то она может себе признаться, зачем ей понадобилось на третьем курсе, сломя голову, выскакивать замуж? Были же чудесные друзья, ни на что не претендующие, хорошие приятели, явные и давние поклонники, подруги, хорошая компания… Она не жаждала вырваться из дома, в котором ей было так хорошо и уютно, и не была обуреваема страстью, которая сокрушает все препятствия на своем пути. Так что же произошло?

Андрей. А может, его настоящее имя было вовсе не Андрей? Может быть, не стоит сейчас бередить свое сердце, а может быть, и его, Андрея, вечный покой? Но боль, как заноза в ступне, сопровождала каждый его или ее шаг и не отступала почти никогда. Никто из них не мог себе представить, как они смогут продолжать жить после всего, что произошло… Собственно, ничего не произошло. Просто расстались два человека, очень нуждавшихся друг в друге, а может быть, и созданных друг для друга, но так и не сумевших побороть обстоятельства.

Был ли он необыкновенным человеком или просто необычным? Любая оценка человека всегда субъективна и привязана ко времени. Для нее тогда он был необыкновенным. Возможно, таким и остался. Ни она не была той, что должна была бы быть рядом, ни обстоятельства не позволили, чтобы «неотшлифованный алмаз», как назвала его Машина ближайшая подруга, превратится в бриллиант. Но при всех своих восторгах его способностями, самобытностью и многогранностью талантов Маша ровно ничего не могла дать ему, кроме своей почти детской любви, нежности, неумелой заботы и внимания. Она не была готова к жертвенной любви.

Вы скажете — это очень много! Вероятно. Но, как часто бывает, даже огромных богатств не всегда достаточно, чтобы осчастливить одного бедного. Или хоть что-то изменить в жизни человека, обремененного проблемами и бедами нескольких жизней, а то и нескольких поколений. Исправить непоправимые ошибки истории.

Где было найти тот «невесомый» довесок духа, облаченного в материальную сущность, который помог бы перевесить тяжесть житейских проблем, не поддающихся простому решению?

Если бы все это она понимала с самого начала, решилась бы она связать свою единственную жизнь с этим человеком? Не знает… Видно, недаром существовал в старину обычай сватовства, когда выбирали не просто жениха или невесту, а семью. Как у Машиного дедушки.

Тогда зачем же?..

А может, она побоялась (в свои-то двадцать лет) остаться старой девой? Но это ей вовсе не грозило. Хотя и не «писаная красавица», а просто хорошенькая, очень милая девушка, разве что не очень уверенная в себе. А еще добрая, интеллигентная, начитанная. Друзей и поклонников достаточно. И все — отличные ребята, умные, воспитанные, хотя не все одного с ней круга.

Правда, в то время почти все женились рано, по первой любви, если посчастливилось встретить взаимность. Была ли это любовь или только внезапная вспышка страсти, увлечение? Никто это не исследовал и не взялся бы. А если бы и попытался, кто бы стал его слушать? Разве можно проанализировать запах цветов? Если только химия. А так — только эпитеты: свежий, нежный, душноватый, сладковатый… В основном, производные от имен существительных — сиреневый, ландышевый, гвоздичный, ванильный… Только ученый в состоянии расчленить красоту на составляющие, а запахи — на формулы и молекулы…

Вот и выбрала она Андрея, смутившего ее сердце обаянием своего интеллекта в сочетании с колдовством дивной музыки. И показалось, что другого такого, «особенного», на свете нет и не будет. В искренности его чувств она не сомневалась.

Когда он появился в Машиной жизни, Анна Савельевна немедленно почувствовала, что на сей раз это что-то серьезное. На осторожный ее вопрос, как зовут ее нового друга, какой он из себя, что за человек, Маша смущенно ответила, что «зовут его Андрей». Какой он? — «Серенький» и очень хороший.

Краткости информации Анна Савельевна не удивилась — вероятно, все еще только начинается, но эпитет «серенький» восприняла как шутку. Вот уж в чем она была уверена, так это в том, что ни с «серым», ни с «сереньким» Маша никогда не свяжется. Как потом скажет Андрей, в их семье царил «культ интеллекта».

Учился Андрей блестяще, выделяясь среди многих в группе, да и на курсе. Прекрасно рисовал, хотя денег у него хватало только на небольшой набор гуаши из трех-четырех цветов и альбом с дешевой бумагой. Можно было удивляться острому символизму его удивительных картин. Современные художники-профессионалы могли бы позавидовать — воображения ему было не занимать.

Музыкальный слух у Андрея был тоже великолепный, возможно — абсолютный. Провожая Машу после лекций домой, он пел ей замечательные романсы, арии из опер и нежные песни о любви. Прохожие на них смотрели, улыбались, оборачивались. Маша смущалась под этими взглядами, но Андрей не обращал никакого внимания. Будто в этот момент весь мир переставал для него существовать.

Больше всего волновала Машу его любимая ария Мистера Икс из «Принцессы цирка»:

Цветы роняют

Лепестки на песок.

Никто не знает,

Как мой путь одинок.

Сквозь снег и ветер

Мне идти суждено,

Нигде не светит

Мне родное окно.

Устал я греться

У чужого огня.

И где то сердце,

Что полюбит меня?

Живу без ласки,

Боль свою затая.

Всегда быть в маске —

Судьба моя.

Пел он с таким искренним чувством, что Маше казалось, он поет ей о себе, взывая к ее сердцу, и сердце ее дрогнуло. Никто из ее поклонников не осмеливался петь для нее на улице. Такого с Машей еще не было. Она была уверена, что слова обращены именно к ней, и только она в состоянии изменить к лучшему судьбу своего возлюбленного. Она нужна ему! Она спасет его!

Окончив школу с золотой медалью, Андрей твердо решил, что будет учиться дальше, а не прозябать в своей «курортной глубинке». Город, в котором он жил почти всю сознательную жизнь, был хорошо известным и желанным местом отдыха для всей страны. Со всего Союза народ рвался сюда «урвать» свою долю курортного счастья — покупаться, позагорать, подышать волшебным морским воздухом, насыщенным дурманящими ароматами тропических цветов, закрутить на 24 дня ни к чему не обязывающий роман.

Для образованного человека, если он не врач, не учитель, не инженер по санаторному оборудованию или специалист по обслуживанию морского порта, нормальной работы там почти не было. Вероятно, были на побережье несколько мало кому известных, закрытых НИИ, как Морская лаборатория, но попасть туда было весьма сложно. Требовалось хорошее профессиональное образование и, желательно — с рекомендацией или направлением на работу. «С улицы» в такие места брали редко. Поэтому, как часто бывает, средний интеллектуальный уровень жителей городка располагался где-то между столицей и глубокой провинцией.

Перед тем как уехать, Андрей последний раз навестил своего любимого учителя математики, прозванного учениками «Абама», с ударением на последнем слоге. Когда в классе начинали разговаривать, он обычно повторял: «На уроке не болтать надо, а слухать! Абама ухами слухать!» «Абама», в обычной жизни Петр Сергеевич Смоленский, интеллигент старой закваски, имел за плечами какой-то долгий грустный опыт и жил как-то в тени, но ребята его любили. Он сумел вложить много полезного в их еще почти пустые головы.

Узнав о планах Андрея, Петр Сергеевич похвалил его и сам порадовался — пусть хоть один талантливый самородок вылезет, наконец, из этого болота. В то же время ему стало грустно — еще одним хорошим парнем в городе станет меньше. Уезжают самые умные ребята, угасает последняя надежда, что город когда-нибудь станет интеллигентным, культурным центром. Ну, подрастет следующее поколение, лучшие опять уедут, чтобы не возвращаться… Он бы тоже на их месте… Но для себя он уже давно решил — никуда и никогда не уедет. Поздно. Да и здоровье не то. А пока его цель, его долг — дать этим ребятам лишний шанс вырваться отсюда.

Обняв Андрея на прощанье, он напутствовал: «Езжай-ка ты, Андрюша, прямо в Москву. Там много прекрасных институтов. Найдешь по душе и дерзай! А способностей и упрямства тебе не занимать. Хочешь, напишу тебе характеристику от своего имени? Кстати, помнишь Пересветову, из предыдущего выпуска? Пишет мне иногда. В прошлом году в университет поступила, на физфак, и снова отличница. Вот и у тебя все получится. Только учти, зимой в Москве холодно». Он знал, что ни собственного костюма, ни теплого зимнего пальто у Андрея не было — летом они были никому не нужны, а по-настоящему холодные зимы у них случались редко.

Получив на руки аттестат зрелости и медаль, с характеристикой «Абамы» в кармане Андрей немедленно побежал на вокзал. Часть денег на билет в Москву ему наскребли родители, часть он смог заработать сам, помогая Петру Сергеевичу натаскивать «середняков» к вступительным экзаменам в институт, а отстающих — к переэкзаменовке в конце лета. После покупки билетов от всех денег оставалось еще немного «на первое время».

Выделявшийся не только в школе, побеждавший на районных и городских олимпиадах, Андрей легко поступил в престижный московский вуз. На собеседование пришел в черной отцовской форме морского офицера, с кителя которого были сняты погоны и знаки различия, но пуговицы начищены до блеска. На брюках выделялась четкая «стрелка», а застиранная до ветхости белая рубашка была подсинена, накрахмалена и отглажена до хруста. Никакой другой одежды у него не было.

Первое время кое-кто из сокурсников считал это просто пижонством — форма Андрею явно шла, но отслужить три года на флоте парень никак не мог хотя бы по возрасту, тем более — дорасти до офицерского чина. Матросам же кителей не полагалось. Но со временем к его форме, как и к его неторопливой походке «праздного наблюдателя» с гордо посаженой головой все привыкли, и уже никого не волновало, почему он так одет. Большинство ребят было одето весьма «разноперо». Нормальных пиджаков видно почти не было, вместо них носили, в основном, перешитые из отцовских кителей и брюк курточки или вигоневые свитера, одинаково скучных серо-сине-коричневых тонов. А в сильные холода «наряжались» в неразличимо темные, тяжелые зимние пальто с дешевыми цигейковыми воротниками и шапки-ушанки. Обитатели общежития, по-студенчески — общежитейцы, часто прибегали на занятия без пальто. Спасало то, что почти все студенческие корпуса были в одном-двух кварталах ходьбы от учебных. В экстренных случаях пальто можно было попросить взаймы на время у заболевшего соседа по комнате.

Но после первых же холодов он почувствовал, что без пальто ему не выжить. Так что сразу после зимней сессии купил билет и отправился домой, чтобы привезти старую отцовскую шинель. Провожать девушку пешком, в одном костюме, когда на улице мороз минус пятнадцать и метет метель, было выше его сил.

Жить Андрею приходилось только на стипендию да на случайные заработки от разгрузки по ночам вагонов на Московской Сортировочной. Помимо этого, по вечерам и выходным он чертил кому-то эпюры, делал курсовые проекты, успевая раньше всех получать свои зачеты и досрочно, на пятерки сдавать сессию, чтобы успеть съездить домой на недельку-две, повидать мать, братишку и немного отогреться.

Но так «везло» не всем. Безумно худой парнишка из Машиной группы, Коля Нестеров, в круглых очках с веревочками на затылке, продержался два года. Пальто у него тоже не было, только одна курточка, явно перешитая из старого шевиотового пиджака с клетчатой кокеткой и такими же карманами. Работать по ночам на Сортировочной у него не было ни сил, ни подходящей одежды. Осенью и зимой он ходил постоянно простуженный, одно ухо у него было забинтовано из-за хронического отита. В группе его все жалели, хотели бы ему помочь, но как сделать это деликатно, никто не знал. Просить помощи в деканате тоже никто не сообразил. В стае шумных ребят-сокурсников Коля чувствовал какую-то свою «неполноценность», поэтому смущался, когда к нему обращались, избегал пустых разговоров и немного сторонился, чтобы «не навязывать» свое присутствие. Девочек он тоже обходил стороной, боясь пренебрежительного взгляда. Они, в свою очередь, не желая нечаянно обидеть каким-нибудь неловким словом или смешком, тоже «не замечали» его. Бедность и болезни не давали ему шансов встать на ноги.

Маша за него искренне переживала, но почему-то ей тоже ни разу не пришло в голову просто пригласить его к себе домой пообедать вместе, позаниматься — она тоже стеснялась. Если и мелькала у нее такая мысль, то была уверена — он не придет, подумает, что зовут из жалости. Теперь она думает, что могла и ошибаться. Он мог прийти и был бы хоть раз счастлив чьим-то вниманием к себе. Только однажды, заметив, что подошву единственных туфель-полуботинков он стал подвязывать тонким электрическим проводом, на переменке ребята из группы вдруг скинулись своими «обеденными» деньгами и купили ему ботинки. Покрасневший до ушей, смущенный Коля долго отказывался от подарка. В конце концов, общими усилиями его уговорили, и большая заслуга в этом была именно Германа. «А если ты мог бы кому-то помочь, разве… Ты должен быть здоров, чтобы дотянуть до диплома». Но спасти Колю им не удалось. Плохо одетый и всегда голодный, он продолжал мерзнуть, простуживаться и маяться с воспалением уха. Промучившись таким образом еще год или два, Коля вынужден был уехать домой, где вскоре умер от воспаления мозговых оболочек.

Откуда был сам Коля, из какого города, из какой семьи, Маша так и не узнала. Вспоминая о нем, Маша продолжала мучиться угрызениями совести, она не могла себе простить, что постеснялась вовремя протянуть ему руку помощи, принести ему папин старый свитер или папины ботинки. Папа бы понял и разрешил, а Колю она могла бы уговорить. Инфантильная дура или эгоистка? Теперь она нашла бы слова. Может быть, поэтому она так и не смогла забыть его лицо, его взгляд — глаза в глаза и его смущенную улыбку…

Кстати, а скольких она помнит из своего потока? Хорошо — только, пожалуй, два-три десятка. Герман (будущий проректор), стихоплет Саша (ушедший в научную информацию), три Жени (двое из них — ее поклонники и, как минимум, один профессор), талантливый Игорек (он был такой субтильный), супер серьезный Изъяслав (будущий директор), лукавый Слава (тоже профессор), теоретик Юлик, красавица Ирочка, умница Дима (крупный ученый, завкафедрой), неудачница Неля, а еще Таня и три Аллы в одной группе. Эх, ребята, ребята! Где вы сейчас? А ты, Андрей? Из какой галактики смотришь на нашу грешную землю, где все люди — грешники?

Андрей, как большинство столь одаренных людей, был человеком неординарным и очень сложным. Именно эта неординарность изначально приковала к нему Машино внимание.

А что, если в ней он просто нашел тогда благодарного, отзывчивого слушателя, и пением своим он признавался в любви не столько к ней, к Маше, сколько к самой музыке? Музыкой он пытался восполнить то, что требовала и не получала его душа, а Маше казалось, что он поет ей о себе, взывая к ее ответным чувствам… Зачем теперь искать разумные ответы и объяснения?

Кроме прочих особенностей, в Андрее жила удивительная честность и «камертонная» чувствительность к несправедливости жизни. Если и существовало в нем сознание собственной незаурядности, оно вовсе не помогало ему найти точку опоры в этом плохо устроенном, трехмерном мире и смириться с его противоречиями. Вероятно, ему нужно было свое, четвертое, «духовное» измерение, которого он не находил. Может быть, таким как он, не хватало утраченной веры в доброту людей и справедливость Бога? Но приземленная, подогнанная «к случаю» религия его тоже не устраивала.

Он был «блуждающей звездой» в отнюдь не солнечной системе человеческих отношений. Он считал, что основное население Земли, даже самые образованные — примитивные люди, которым зачем-то нужна вечная жизнь, но при этом они постоянно и яростно враждуют и безжалостно истребляют друг друга. Что никакого бессмертия тела и души нет. А любовь, секс, дети — это просто ловушка, защита от страха перед вечной тьмой, смертью. Иллюзия бессмертия.

Когда Андрей начинал утверждать, что существование людей сводится к животной жажде жить и «разумному эгоизму», Маша возмущалась и отчаянно выискивала аргументы, оспаривая каждый его тезис. Она соглашалась с очевидным — мир устроен на редкость плохо. Кто-то вынужден жить в жаркой пустыне, кто-то в вечном холоде. Разные природные условия, разные ресурсы, вот и получается «рента второго рода». (Уроки политэкономии еще были свежи в памяти.) Кому-то удается получить хорошее образование, кому-то нет. Кто-то беден, а кто-то богат — это уже социология. Кто-то здоров от рождения, а кто-то болен — это генетика. Это трудно исправить быстро, но со временем… Все человечество меняется… Социализм — разве это плохо? Каждому по труду… Жизнь становится другой, и когда-нибудь…

Но в глубине души Маша понимала: это всего лишь «общие слова», чужое знание. Что будет дальше — никто не знает. А то, что обещал Кампанелла, вряд ли сбудется. Да и нужно ли это людям?

Споры были долгими и утомительными. Ей было всегда интересно слушать Андрея, а ему было лестно найти человека, который согласен долго и терпеливо выслушивать его мнение по разным вопросам, пусть даже не соглашаясь с ним. Ребята из общежития такие разговоры не воспринимали, считая, что он просто слишком умничает…

За этими спорами они забывали, что оба шли на свидание, а не на научную дискуссию. Порой Маша чувствовала, что опять не нашла нужных аргументов, что опять проигрывает спор, но она была уверена в своей правоте и надеялась, что в следующий раз обязательно сумеет ее доказать! Потом они расходились по домам, и каждый оставался при своем мнении. Переубедить его не удавалось.

Временами ей даже казалось, что, возможно, он во многом прав. Но было в его аргументах и доказательствах что-то абстрактное, несправедливое и обидное по отношению к ее семье. Одновременно она чувствовала, вернее, начинала подозревать, что в сердце Андрея есть какая-то непроходящая боль, горькая обида, незаживающая рана, которую он старательно хочет залепить пластырем своих хорошо продуманных аргументов.

Но Маше нравилась эта нестандартность Андрея. После него ей трудно было представить, о чем можно говорить со всеми ее друзьями-мальчишками, которые вдруг начнут рассказывать про вчерашний футбол, про кино, которое «надо обязательно посмотреть». Круг чтения в те годы тоже был у всех примерно одинаков — школьная классика, которая всем изрядно надоела. Андрей же легко оперировал словами и понятиями, которые открывали ей какой-то новый мир. Прекрасно владея немецким, он играючи сдавал необходимые «тысячи» знаков перевода в неделю, легко общался с преподавателем, а в свободное время читал какие-то диковинные книги по психологии человека и журнал «Yahrbuch fur Psychoanalytic”.

Так вот откуда он черпал все новые аргументы, чтобы убедить ее! Но в чем? Что жизнь плохо устроена? Что жить не стоит? Слишком поздно Маша поняла, что все его поиски правды свелись к простому объяснению — все горести человечества кроются в двойственной природе «царя природы» — маленького, хрупкого человека. Любовь и голод правят миром.

Для Маши его странный, удивительный взгляд на жизнь был настоящим открытием, потрясением. Андрей будто нечаянно посягнул на благополучие многих людей, в том числе и ее семьи. Это казалось ей несправедливым. До того момента неустроенность человечества в целом ее не так остро волновала, хотя за несчастных и обездоленных она всегда переживала. Как мама. Но в то же время, люди такие разные, но такими их создала природа! Мужчины и женщины, здоровые и не очень, высокие и низкорослые, голубоглазые и кареглазые, белые и черные… Но почему же в обществе всегда были и есть честные и нечестные, работящие и ленивые? Может быть в этом причина, откуда берутся бедные и богатые? Да и потом. В коммунизм, который раздаст всем поровну счастья, она и тогда не очень поверила, как и во всеобщую, умозрительную справедливость. Одинаково ли само понятие счастья?

Порой думая об этом, Маша приходила к выводу, что никаких рецептов глобального переустройства мира пока никем не найдено, поэтому и сама поисками не занималась.

Это только в теории людей можно заставить жить «по совести», работать с полной отдачей и получать по заслугам. В жизни почему-то часто все наоборот. Школьный учитель нищенствует, а продавец овощного магазина — купается в роскоши. Да и государство, когда вмешивается, только вредит. Вот, чукчи. Привыкли жить в теплых чумах из оленьих шкур, питаться свежей рыбой и передвигаться на собачьих или оленьих упряжках. Разве они стали счастливее, живя в промерзающих бетонных домах, питаясь консервами, в ожидании, когда подвезут продукты/керосин/бензин или спирт, чтобы «согреться»?

А что касается ее мамы, то из своей зарплаты она половину раздает бабушкам, теткам, которые по злому року остались с нищенской пенсией или вообще без нее. Она и чужим помогает. А если бы раздала все, то иначе, как «блаженной» ее никто бы и не называл. Ее и без того подруги зовут мать Игуменья.

Маша, выросшая в тепличной обстановке уютной интеллигентной семьи, порой воспринимала рассуждения Андрея чуть ли не как «высший суд справедливости», его слова лишь настораживали ее, но не отпугивали. Сейчас ей даже представить трудно, почему она сразу не убежала прочь от его столь депрессивного восприятия мира. Если бы она могла открыться маме, посоветоваться! Просто чувствовала, что маме это не понравится, и она начнет ее отговаривать от общения с этим юношей. Она была уверена, что со временем сама с этим справится, потому что верила в целительную силу своей любви и человеческого тепла.

После этого к ее девическим мечтам о необыкновенной романтической любви, как в «Гранатовом браслете», стало примешиваться зарождающееся чувство материнской жалости к этому нищему «принцу» из общежития. Пусть он прав, кругом полно несправедливости и жестокости, но много и прекрасных, добрых, самоотверженных людей, и на них держится мир. Она хочет помочь ему обрести «точку опоры», чтобы хоть немного изменить мир к лучшему. Единственное, о чем Маша не задумывалась — кем ей придется стать в его системе ценностей. Музой? Другом? Женой?

Просто стоял дивный, солнечный майский день, полный света, тепла и весенней свежести, легкие ароматы цветов кружили голову. В старых дворах Замоскворечья распускалась сирень. Двое, он и она, просто сидели-сидели на высоком пригорке напротив Лефортовского парка, долго о чем-то разговаривали, а потом вдруг вскочили и помчались в ЗАГС, пока не закрыли, регистрировать брак, наплевав на дурацкие приметы, вроде этой: «В мае жениться — всю жизнь маяться». Запущен первый спутник Земли! Человек рванулся в космос, а они на своих «крылышках» рванули всего лишь в ЗАГС. Так неужели их может остановить какая-то глупая примета? Выдумки все это и предрассудки! Они любят друг друга, и все у них будет хорошо!

Говорят, если Бог хочет наказать человека, он отнимает у него разум. Значит, любовь и есть тот самый коварный Бог? Или время от времени перепоручает Он свои обязанности взбалмошному, беспечному Купидону? Так вдруг возник влюбленный Андрей, приземлился рядом с Машей, вроде как, ниоткуда, и все вокруг, кроме их двоих, перестало существовать.