Белые вишни | Для друзей

Алла Девятова

Очередной сборник стихов Девятовой Аллы Геннадьевны содержит в основном короткие стихотворения, которые объединены под общим названием «Размышлизмы… Иронизмы…». Подобные стихотворения читатель уже встречал в предыдущих стихотворных сборниках Девятовой А.Г. Они также посвящены общечеловеческим ценностям и отражают взгляды на них автора. Насколько это звучит убедительно и интересно – судить уважаемым читателям.

БЕЛЫЕ ВИШНИ

Жила на Донбассе простая семья,

Отец был шахтёром, а мама — швея.

Построили домик и садик при нём,

Цветы посадили, что пышут огнём.

Цвели за забором и яблони, груши

И к осени сад становился всё гуще.

Когда родилась у них первая дочка,

Отец посадил прутик-вишню с цветочком.

Когда родилась у них дочка опять,

Отец снова вишенку стал выбирать.

Цвели по весне, как букеты, две вишни

И счастье в их доме не было излишним.

Под вишнями этими дочки росли,

Сидели, ходили, как вишни цвели.

Под вишнями вечером чай пили, пели

И их голоса под Луною звенели.

Одна пела громко, другая — тихонько.

Отец улыбался — гарны девчононьки.

Всё чаще вздыхать что-то стала их мать:

Пришла пора девочкам в мир вылетать

Из тёплого гнёздышка, учиться ведь надо,

Умом всё понятно, а сердце — не радо.

Уехала старшая скоро в столицу,

Вторая — во Львов, чуть ли не за границу.

Но каждое лето, как вишни налились,

Они возвратиться домой торопились,

Чтоб снова родимого батьку обнять

И маму любимую поцеловать.

Гордились по праву детьми их родители:

Одна будет врач, а вторая — учителем.

Смеялся отец: «Не страшна нам зараза,

Любимая дочка нас вылечит сразу.

А если мы, мать, вдруг чего-то не знаем,

То дочка вторая пусть всё объясняет».

И как-то, приехав уж в отпуск, с собой

Они привезли женихов к ним домой.

*

Весёлая свадьба в посёлке была,

А вечером песня под небом плыла.

Чтоб было понятно, отец объяснял:

«У старшенькой муж — он Мыкола — москаль».

Когда же спросили, на младшей кто женится,

Отец отвечал: «То Петро, западенец».

И тот и другой сыновьями им стали,

Как дочек любили их, не различали.

И, как сговорились, в один день их дочки

Родили и каждая сына. Сыночков

Назвали мужья дочерей одинаково —

И тот и другой названы Александром.

Отец хохотал: «Угодили мне дочки —

Родили сыночков и оба — Санёчки».

В тот день, как узнал, вишни он посадил,

К тем двум, что уже вполне зрелыми были.

Дед внуков кликал не Сашок, не Санёк,

Не Шурка, а хлопчик, но чаще — сынок.

И деда внучата, конечно, любили,

Хотя и не слушались, часто шалили.

Когда дед чинил свою ретро-машину

Они помогали ему, как два сына.

А он, проходя, наклонялся к ним ловко,

Стараясь погладить родные головки.

И если спросить, так чьего же сыночка

Дед больше любил, хохотали уж дочки,

Что любит отец их, конечно же, Саню,

Бензином уж слишком от мальчика тянет.

А дед улыбался и, гладя их чубчики,

Опять повторял своё: «гарные хлопчики».

Читал дед им книжки, на лыжах ходил,

На тихую речку рыбачить водил.

Учил их всему, что для русского свято —

Любить свою Родину и помощи брату.

Росли пацанята и вишни росли…

И каждой весною все вишни цвели.

Хоть жили, казалось бы, все далеко

И вместе собраться совсем нелегко,

Но всё же старались собраться родные,

Следили, чтоб слов не звучало дурных.

Но реже гораздо бывать стали дочки…

Скучали дед с бабкой по «гарным сыночкам».

Хотя и звонили им внуки, зятья,

Совсем не забыла их «гарна семья».

*

Шли годы… вдвоём они встретили тот,

Уже трижды клятый четырнадцтый год,

Когда на Майдане вдруг власть захватили

Фашисты. Хоть многие против них были,

Но только отпор чтобы нацикам дать

Их кто-то же должен тогда возглавлять.

Увы! Не нашёлся из них хоть бы кто-то,

Носить кружевные трусы всем охота.

Но были и те, что не стали мириться

С той новою властью, они отделиться

Решили от этого бреда, позора…

Пришлось создавать блокпосты и дозоры.

В Крыму обошлось всё без крови, без боли,

Донбасс же решили лишить своей воли.

Не верили люди, с пустыми руками

Бросались на танки, просили: « Вы с нами

Здесь жили всю жизнь, так останьтесь же здесь,

Донбасс многоликий, но русский он весь.

Хоть числишься ты «украинский казак»,

Но знаешь: ты — русский, всегда было так.

Всегда были русскими Киев и Галицк,

Князья их сражалися русскою палицей,

Под русскими стягами, русской звездой,

С борщами и кашею — русской едой».

Они объясняли: « Мы братья по крови,

Ведь русские жили в Чернигове, Пскове.

И в Киев пришёл сюда Рюрик из Новгорода,

Андрей Боголюбский создал города

На севере — это Владимир и Суздаль,

И там показал русский дух свою удаль.

Под русской Москвой, в Куликовом же поле,

Народ отстоял свою жизнь, свою волю.

Тому, кто историю помнит, понять

Нетрудно, что Киев — то русская мать

Всех тех городов, что построены были

Потомками Рюрика. Мы их не забыли».

В те дни, что надвое страну разделили,

Их дочки, за них беспокоясь, звонили,

Просили покинуть опасный Донбасс.

Звонил Николай из Москвы, Пётр (как раз

Он был в Лисичанске) — просил их поехать

С ним в Киев, но те отказались уехать.

И долго ещё вспоминать будет мать

Слова, что сказал в диалоге ей зять,

Когда как-то вечером чай они пили

На кухне, о всём что болит, говорили.

«Петрусь, я спрошу как родная, как мать —

Когда же ты щирым таким сумел стать?»

Ответил: «Ах, мамо, живёшь средь волков

И сам ты порою волком стать готов.

А если ты вдруг не захочешь им быть,

Тебя эта стая ведь может загрызть.

Кому тогда будет нужна вся семья:

Отец мой, жена, да и мама моя?

Сашко — он большой, он уж не пропадёт,

А мать моя старая, куда же пойдёт?

Всё знаю я точно, где истина есть,

Где врут беспардонно и нагло… Но месть

Волков и страшна, и слепа, беспощадна…

Чуть пикнешь что против — и сразу накладно

Тебе твоя правда тотчас обойдётся,

Слезами от горя и бед мать зальётся.

Прости меня, тёща, обид не держи,

И если погибну — моих поддержи».

Не раз вспоминали потом старики

Слова эти зятя. Видать не с руки

Ему было щирым украинцем быть…

Что делать, ты станешь им, чтоб просто жить.

Не видели дочек своих дорогих,

Боялись звонить: не подставить бы их.

Но стало известно — Сашко их в «Торнадо»

Пошёл добровольцем, сказав, что так надо —

Украинец каждый был должен понять:

Русню надо резать. А США — защищать

С Европою вместе, от русских агрессоров,

Они нам помогут деньгами, эРЗэО-сами.

Другой внук их — Сашка, пошёл в ВэДэВэ.

Уже лейтенант, у него дочки две.

Распалась семья. В палисаднике розы

Завяли. И вишни побили морозы.

*

Пришёл чёрный день — стало бабушке плохо,

Не сдюжило сердце. И хоть неохота

Им в Киев поехать (в Донецк-то нельзя,

Не пустят «защитники»), завёл дед «коня» —

Свой ретро-мобиль, и жену посадил…

Но только недолго он в нём прокатил,

Лишь милю проехал — его задержали,

Машину же запросто конфисковали.

Обоих изгнали на лютый мороз,

Спасибо, что кто-то домой их подвёз.

Два дня продержалася мать на таблетках,

На третий — ушла, прошептав «мои детки…»

Остался старик без жены, без подруги…

Её схоронить помогли ему други —

Шахтёры, с кем вместе трудились, дружили,

Состарились так же и рядом с ним жили.

Когда наступает ужаснейший час,

Лишь помощь людская спасает всех нас.

Пустым и холодным стал милый их дом,

Остались старик в нём и кошка при нём.

*

Пришли в их посёлок бойцы из «Торнадо»,

Кого-то убили, кого грабят рядом.

Пришли и к нему те торнадовцы — воры,

Решили забрать два ковра. Даже шторы

В гостиной у деда с окошек сорвали

И всё, что получше, из дома забрали:

Себе пригодится, в дому подо Львовом.

Старик не роптвл: ко всему был готовым.

И надо же было такому случиться,

Уже через день его внук объявился.

Зашёл через дверь, поздоровался с дедом.

(В окно глянул дед, не идёт ли кто следом).

Внук голым окошкам, стенам удивился:

«Куда делось всё?» «Супостат появился,

Что тащит у всех безо всякого спроса» —

Ответил старик на все эти вопросы —

«Торнадовцы, те что совместно с тобой

Воюют, воруют, людей на убой Уводят с собой, подвергают их пыткам…

А сдачи получат — бегут сильно прытко».

«Я вижу ты, дед, разболтался уж слишком.

Похоже, руснёй стал, как русский братишка».

« А ты кем Сашко, неужели «бандерой»?

Уродом, которым не жаль матерей,

Детей их, старух, стариков любой нации?

Ты кто — украинец простой или нацик?

Вот я — украинец, отец украинцем был…

Неужто, Сашко, ты совсем позабыл

Как вместе с тобою когда-то мы были

На Саур — могиле, цветы положили.

Тебе говорили и мама и я,

Что там похоронен твой прадед — Илья.

Страну защитил он от немцев-фашистов,

Кому и служили бандеровцы истово.

А с бабушкой нашею, как же нам быть?

Она же «кацапка». Не стоит любить?

Мы прожили долгую жизнь с ней прекрасно,

Она всем светила, как солнышко ясное.

И к смерти её руку ведь приложили

Твои сослуживцы. Они ведь убили!»

«Скажи мне спасибо, что я тебя слушаю.

Другой бы отправил бы в ад твою душу».

«Мне нечего делать в аду, ибо я

Ни совесть, ни честь не продал. А тебя

Я внуком своим не считаю, ты — враг.

Вас всех проклянёт наших прадедов прах.

Не будет вам счастья ни здесь, ни потом.

Кто в жизни палач, тот подохнет скотом».

Сказал это дед, задыхаясь от боли

В груди. Повторил: «Нет, не внук ты мне боле!».

Стояли напротив друг друга врагами:

Один любил дочку, другой любил маму.

Вдруг кто-то позвал: «Эй, Сашко, где ты есть?

А ну, покажи, поживился ли здесь?».

Внук вышел: «Да нет уже здесь ничего.

Лишь дед одинокий да кошка его».

Раздался вдруг взрыв, снёс ворота, забор…

Сашко бросил к вишням. Второго — за борт,

За бровку дороги, которой пришёл…

Вот так свою смерть каждый там и нашёл.

На кухне очнулся старик, поднялся…

Стеклом была хата засыпана вся.

В крови и порезах лицо, да и рук

Не чует и ног, и в пыли всё вокруг.

Шатаясь, старик, оставляя свой след,

Во двор вышел. Враз потемнел белый свет:

Под вишнею внук его мёртвый лежал,

Во лбу, как звезда, лишь осколок торчал.

А через дорогу его друг лежал,

Разорванный миной он навзничь упал.

Старик долго с внуком у вишенок был,

Потом взял лопату, могилу отрыл.

Как мог внуку голову, руки омыл,

Укрыл одеялами, в яме зарыл.

Сосед помогал ему в скорбном том деле,

И с ним помянули, чтоб душа отлетела.

К тому ж, кто от них недалёко лежал,

Старик подошёл и сурово сказал:

«От мины своей ты дождался конца.

Не буду тебя хоронить, подлеца.

Пусть люди другие тебя подберут,

А коль не схотят — пусть собаки сожрут».

Никто не схотел и два дня это тело

Валялось. Потом уж куда-то и делось.

В сарае дед взял молоток, гвозди, плёнку

И ей затянул в хате окна, чтоб только

Не дуло в них ветром, зима ведь ещё.

Потом уж к соседям своим спать пошёл.

*

Конец февраля на Донбасс всем принёс

Надежду на скорый побег (от угроз

эРэФ) — ВэСэУ и «бандеровцев»

С земли ДэНээР, эЛэНэР-овцев.

Везли через пригород их «санитарки»

Всех тех, кто пока уцелел в битве жаркой,

Тянули разбитые танки… Люди ждали

Своих, даже тех, кто «Аллаха…» кричали.

Война надвигалась, как чёрная туча…

Ушли те, кто думал, что всех они круче.

И стали бомбить за собою дома,

Все те, что сдала Украина сама.

Май грянул, и вишни, как каждой весной,

Покрылись душистою белой волной.

Трава зеленела под вишнями,

Лишь холмик казался под ними излишними.

И вскоре уж наши пришли. Дед услышал,

Как кто-то зовёт его, из погреба вышел

На свет и увидел: внучок его, Сашка.

Стоит в своей форме, в берете, в тельняшке.

Недолгою, впрочем, их встреча была,

Ведь дальше колонна десанта ушла.

Успел внук спросить: «Ну а где же Сашко?

Не видел его ты? Он делает что?»

Старик равнодушно ему говорит:

«Да вон он, под вашею вишней лежит».

Потом рассказал, как всё было, что видел,

Как он хоронил, как Сашко ненавидел

Их всех: и Донбасс, и Москву, и родню,

И как похвалялся, что резал русню.

Потом уж сварганили быстро обед.

Потом помянули Сашко. Потом дед

От Сашки паёк принимал и припасы.

Потом внук уехал с майором запаса.

На следущий день тот майор и привёз

Убитого Сашку. У деда уж слёз

Не было… Под вишнями яму копал.

Потом сколотил гроб и Сашку поклал

В него. Хоронил его с тем же соседом.

Сашка помянули. А после обеда

Закрыл свою хату, ружьишко достал…

Соседу девчонкам своим наказал,

Когда их увидит, пусть сразу же скажет,

Где мать их лежит и где внуки покажет.

Одел свой рюкзак и отдал свою кошку.

Потом поклонился родимым окошкам

И хате, где счастливо мог проживать.

На вишни взглянул… и пошёл воевать.

Не майские грозы в Донбассе гремят,

Фашистские пушки в Донбассе палят.

Цветущие вишни под ветром шумят,

Под вишнями — гарные хлопцы лежат.

ЭТО Я ГОВОРЮ ВАМ…

Это я говорю вам, пленённый солдат,

Тот, что так же, как вы, послан был убивать

На Донбасс тех строптивых украинцев — «сепаров»,

Что позвали на помощь Россию — «агрессора».

Я пошёл воевать под призывами НАТО:

«Убивай! Не жалей на Донбассе и брата,

Если встретится там на другой стороне.

Нам не надо людей, землю надо стране».

Я стрелял, хоть казалось здесь всё, как и дома,

Где, привычно мне всё и так всё знакомо:

Те же рощи зелёные, такие же хаты,

Речь такая ж, как наша, проста и понятна.

И убитый под Марьинкой русский парнишка

Так похож, на оставшихся с мамой братишек…

Чтобы мозг бедный мой не вскипел, не взорвался,

Я таблетки глотал и тогда забывался.

Гнали нас на убой, это я понимал,

Как и многие кто, как и я воевал.

А потом я упал после взрыва снаряда…

А очнулся, услышав вопрос чей-то рядом:

«Как же, хлопец, тебя по-украински звать?»

Я ответил: «Володя». Провалился опять.

Ну, а снова очнувшись, я вдруг осознал,

Что я лёгкой добычею вражеской стал.

Но пока не похоже, что я для них враг,

Ведь несут вчетвером, просят: «Ты уже, брат,

Потерпи свою боль, не сдавайся, держись.

За свою жизнь Володя со смертью борись.

Потерпи ещё, Вова, и сможешь обнять

Ты со временем братьев и батю, и мать».

Донесли меня в часть, занесли в лазарет

Чуть живого. И снова померк белый свет.

Но не дал помереть мне их опытный врач,

Черноватый, носатый, ну вылитый грач.

Долго он все осколки из меня выбирал

Приговаривая: «Щедро ж нашпиговал

Тебя ваш же кассетник-снаряд, точка-У.

За её недолёт ты бойцам ВэСэУ

Благодарным быть должен, ведь остался ты жить.

А как много там, в поле, убитых лежит».

Не одну ещё я пережил операцию

И не раз попадал снова в реанимацию.

И медсёстры за мною, как мама, ходили,

По утрам манной кашкою с ложки кормили.

Так лежал я и думал, почему же они

Всё спасают меня все и ночи и дни?

Ну и как-то не выдержал, не было сил,

Я у фельдшера, что был рядом, спросил:

«Что со мною так возитесь, я же вам враг?».

Он ответил: «Володя, какой ты дурак!

Ты же брат мне по крови, хотя и не близкий,

Общий предок у нас — князь Владимир Великий».

«Ну, а врач тот носатый, что похож на старуху, —

Он тебе тоже брат?» «Да, он брат мне, по духу.

Как башкир, что с тобою в палате лежал

И не раз к тебе ночью врача вызывал,

Чтоб не помер ты снова. Как чеченец-боец,

Что тебя в лазарет притащил, наконец».

Я не видел ни злобы, ни ненависть в них,

Все смотрели на нас как на просто больных.

И не только ко мне отнеслись так, — и к хлопцам,

Из других ВэСэУ и даже к «азовцам».

Много думал, когда я в палате лежал:

«И зачем я тогда на Майдан побежал?

И кому я поверил, всем тем подлецам?

Ведь они-то остались в своих жить дворцах,

И никто не пришёл с нами вместе сюда.

А зачем? Были б деньги — «отмажут» всегда.

Мы с Россией же раньше едиными были,

Как же это случилось, что всё позабыли?

И как это случилось, что в богатой Украйне,

Во всех бедах Россия стала вдруг крайней?

И куда подевались все заводы и флот,

Распродали всю землю… А гомики вот

К нам откуда-то взялись — Европы привет.

Мы колонией стали, достоинства нет…

Да и правят у нас генералы из НАТО,

Ну а русские братья стали нам «ватой».

Даже Бога родного покинули тоже…

Я за это уже поплатился, похоже.

И с чего это нам все чего-то должны?

С какой стати мы стали кому-то нужны?

Как дурных, за кошёлку с печеньками, США

Всю страну захватили. Вот это маржа!

Мы страна — полигон, это надо признать,

И её ни за грош продала наша знать».

Вот такие вот мысли в моей голове

Всё бродили, кипели и днём и во сне.

Я за месяц немного ожил, подниматься

Уж стал. Месяцок — и за всё отдуваться

Будет надо: за то, что стрелял по Донбассу,

Что я смерть им принёс, за удары по классам,

И по садикам детским, по хатам, больницам,

И по людям, которых я видел в бойницу…

Что ж, придётся ответить за всё, что творил, —

Так мне в детстве отец мой всегда говорил.

И готов я ответить за всё своей жизнью,

Только как оправдаться пред Богом за тризной?

Да и чем искупить все грехи мои смертные?

Для нас мысли такие раньше были запретными.

Позвонить разрешили, «трубу» дали мне.

Дозвонился до мамы, её видел во сне.

Ей сказал, чтоб не плакала, всё хорошо.

Я иду на поправку. Бог даст, мы ещё

С ней увидимся, когда срок подойдёт.

Пусть лишь только меня с нетерпением ждёт.

А потом попросил, чтобы бросила дом,

Забрала с собой братьев и быстро тайком

Уезжала скорее к родне в Белоруссию.

Пусть попросит прощенье за всё антирусское,

Что когда-то я им, как дурак, говорил

И пусть скажет, что сам я об этом просил.

Коль останусь живой, разыщу всех, назад

Мы вернёмся домой, когда кончится ад.

Ещё месяц прошёл и я сил поднабрался.

И я сам добровольно тогда записался

В состоящий из пленных похоронный отряд.

Хоть бы так искупить я вину свою рад

Перед теми, к кому мы с оружьем пришли

В дом и землю их предков и конец свой нашли.

Утром шесть человек, вывозили к окопам

И мы там находили убитых «укропов»,

(Так ведь нас называли в России) солдат

Из «Торнадо», «Азова», ВэСэУ и нацбата.

Всех убитых парней или раненных тяжко

Ведь свои побросали. Зловещей промашкой

Уж теперь обратилась Украйне война —

Мужиков, как траву, всех косила она.

Мы их всех находили, то, что есть собирали…

И кто это, откуда, как звать — мы не знали.

Над могилою братской священник читал

Отходную молитву, грехи отпускал.

Как же щедро полита ты кровью ребят

Вся земля на Донбассе! Всех этих солдат —

Украинских и русских, чеченцев, башкир…

Так когда ж воцарится в Украине мир?!

Если спросишь меня ты, так как же нам быть?

Я отвечу: «Нам нечего с братом делить.

Нас всегда россияне как братьев любили,

И не раз ведь Россия беду отводила.

Только вспомни Чернобыль, — как много людей

К нам прислала страна, чтобы справиться с ней,

С той бедой небывалою и неминучей,

Вмиг накрывшей Украину чёрною тучей.

Да и разве не вместе украинцы были

С россиянами, когда к нам из рейха прибыли

Те фашисты. И с Бандерой, Шушкевичем

Малых деток казнили в Любевичех.

И мы вместе с Украйны фашистов прогнали

С ними вместе в рейхстаге на стенах писали,

Чем могли, имена украинские, русские,

И казахские, и белорусские…

Пора вспомнить бы нам — у нас общие предки,

В мире вместе живут наши общие детки.

И похожие песни у нас появляются.

Да и общий у нас генотип проявляется.

Ведь недаром в Украйне Америка столько

Биолабораторий построила. И только

На нас, как подопытных, за тысячи баксов

И надеются скоро создать англосаксы

Ту заразу, что русских косить будет только.

И никто не задумался — нас будет сколько?

Так за что мы воюем, в этой подлой войне?

За чужой интерес? За подачки извне?

За тот хлам, что стараются нам завозить?

Его правнуки наши должны оплатить.

И используют нас и как крыс, и как псов…

Так подумай, ты им оставаться готов?

Ну, а если не хочешь ты им оставаться —

То оставь автомат и иди в плен сдаваться

Ты к таким же, как ты украинцам с Донбасса.

И они ведь в отличие от англосаксов

Не сожгут твою хату, не пошлют воевать

За себя. И ты точно всегда будешь знать,

Что, как раньше, мы стали сильны и едины

Три сестры: Белоруссия, Русь, Украина».

БИОСКАФАНДР

Девять месяцев душа

Шьёт себе скафандр,

Стройплощадка хороша,

ДНК-команды

Посылает строго ей,

Словно карты-схемы:

Правильно создать сумей

Нервную систему,

Мышцу — сердце нарасти,

Прикрепи к скелету,

К лёгким мостик навести

Не забудь при этом…

Девять месяцев идёт

Трудная работа,

Мама то, что нужно пьёт,

Ест, читает что-то…

Наконец приходит срок,

В схеме ставят точку.

Выполнен душой урок —

Появилась дочка,

Или, может быть, сынок.

Их биоскафандр

Появился, одинок,

Как вершина в Андах.

Этот же скафандр-тело

Действием своей души

Создаёт любое дело,

Злое иль что хороши:

Душе новой даст приют,

Напитав её собой…

Потом люди назовут

Просто жизнь свою — судьбой.

Пройдена и эта схема,

Обветшал скафандр-тело,

Все разрушены системы,

Время их не пожалело.

Срок придёт — и улетит

Восемнадцать грамм души.

И скафандр с неё слетит

Как одежда за гроши.

Полетит душа к планете,

Но с другою СКЧ*,

Всё в ином увидит свете

И услышит всё иначе.

Ну, а может быть, душа

Вновь захочет здесь родиться,

Чтобы жить, любить, дышать,

Вновь в скафандре появиться.

* СКЧ — собственная космическая частота, для Земли — 365

РАЗНЫЕ ЖИЗНИ

Кажется когда-то

Я была уж — рыбкой.

В чешую, как в злато,

Одевалась. В зыбком

Плавала я в море,

Не глядела в небо,

И не знала горя

Так как сердца не было.

В этой же я жизни

Стала человеком.

Мне судьба капризная

Создала помеху

В виде сердца жаркого,

Только невезучего,

И под небом ярким

Колоколом бьющего.

В будущей же жизни

Я хочу быть птицей,

Над бескрайней синью

На скале гнездиться.

И над синим морем

День-деньской летая,

Распрощаться с горем,

Песни распевая.

Чтоб унёс их ветер

И тебя коснулся,

Чтобы их заметил

Ты и улыбнулся.

БРЕМЯ ВЛАСТИ

Каждый правитель помнить обязан,

Что каждый миг с его именем связан,

Все достижения…все рывки в космос…

Или паденье… Не будет вопросов

Кто виноват: генералы… ученый…

Скажут: «подлец, именем наречённый…»,

Имя главы назовут вам причём,

Хоть он и будет совсем ни при чём.

И вспоминать о заслугах не будут,

А вот про беды при нём — не забудут.

И не отмоется, не отскребётся —

«Главный» в ответе за всё остаётся.

Только создав пирамиды из «лжи»,

Может, изменишь, пока будешь жив,

Что-то из «правды». Но время придёт —

«Правда» опять этот купол пробьёт.

Или уйдёт насовсем с территории,

Не сохранив даже «ложь» для истории.

Много исчезло известных имён,

Бывших известными в дали времён.

Время, что сделано им, сохранило,

Но говорят: «то при этом-то было…».

И про повальные смерти и войны

Скажут: «то было когда-то при воине,

Что у монгол назывался Батый…»

Может быть, так говорил даже ты.

Так что, спаси нас от этой напасти —

Тяжкого бремени славы и власти.

РАЗМЫШЛИЗМЫ…ИРОНИЗМЫ…

* * *

Что приобрёл, злу поверив,

Можно вернуть, зло убавить.

Выбор же, сделанный в гневе,

Уж невозможно исправить.

* * *

Что предрекает ужаснейший брак?

Только две мысли, если имеются:

Женщина думает: «Всё будет так,

Как я хочу, он переменится».

Ну, а мужчина обычно надеется:

«Если женюсь, никуда уж не денется».

* * *

Недоволен жизнью, что себе

Выстроил? Она тебе не нравится?

Но Всевышний выделил тебе

То, с чем ты один сумеешь справиться.

* * *

В 20 лет — лицо даёт природа,

В 30 лет — нам жизнь его даёт.

В 50 — не хочешь быть уродом,

Значит время пусть твоё займёт.

* * *

Скромность, совесть и добро —

Всё вознаграждается

Только в книгах и в кино,

В жизни же «прощается».

Качества такие ваши

Многие, конечно, ждут,

Их используют, дорвавшись,

А потом на них плюют.

Доброте все вашей рады,

Но не стоит ждать награды.

* * *

Не весь опыт полезным становится,

Есть такой — вспоминается с трудностью.

И не всё, что прожито, готовится

Становиться житейскою мудростью.

* * *

Иные люди «бдительные»

Считают наглецом

Тех, кто предусмотрителен,

Не падал в грязь лицом.

* * *

Люди готовы простить вам талант,

Даже в удаче устойчивость.

Но не готовы простить они вам

В цели упорство, настойчивость.

* * *

Любовь записана в цветах,

Они прекрасны, совершенны.

Они в горах, лесах, степях

Растут свободно совершено.

Не рви цветов, оставь расти,

Чтобы любовь могла цвести.

* * *

Вовсе неважно кого у себя

Ты видел в начале пути,

А важно, кто рядом возле тебя

Сумел до конца пройти.

* * *

Никогда никому не мстите!

В вашей жизни всё ещё будет.

А у них — «По делам получите».

Да и счастье о них позабудет.

* * *

У слабых мужчин отмазка одна:

Во всём виновата женщина,

Подруга, сотрудница, мать иль жена,

А он не при чём, он немощен.

* * *

Обычно мужики считают стервой

Ту женщину, что стала вдруг считать

Во всём для них на месте быть на первом,

А дурой вот не захотела стать.

* * *

Коль другу ты предательство прощаешь,

Считаешь — это был всего каприз,

От друга, что тебя не уважает,

Рискуешь «получить» ещё, на бис.

* * *

Женщина всего слабее,

Когда любит горячо.

И она всего сильнее

Рядом с любящим плечом.

* * *

Если считаешь себя ты несчастным,

Думаешь, что даже радости нет, —

Не клевещи, ведь радость и счастье —

Просто отсутствие горя и бед.

* * *

Наверное, немало тайно

Кто власть, а кто богатство звал…

А в жизни ведь, пожалуй, главное,

Чтоб кто-то дома тебя ждал.

* * *

Чтоб было в жизни вам тепло

В любую стужу и ненастье —

Не делайте другим назло,

А делайте себе на счастье.

* * *

Не решают цветы ничего:

Ни проблем, что уходят в прошлое,

Ни проблем, что острее всего,

Но начало они хорошее.

* * *

Не знаем часто мы, где правда есть,

И неизвестность нас гнетёт, как бремя…

Но истина к нам прилетит, как весть,

На все вопросы нам ответит время.

* * *

Разочарование, как и простуда:

Нужно им просто переболеть.

Иммунитет к нам придёт, и повсюду

Больше уже мы не будем тупеть.

* * *

Научись причины видеть скрытые

И не многих одаряй доверием.

Лучше уже ненависть открытая,

Чем предательское лицемерие.

* * *

Век новый за новым всем гонится:

Смартфоны, иные приблуды…

Всё чаще не нужны становятся

Вдруг самые верные люди.

* * *

Не стремись быть хорошим для всех ты людей,

Потому что для многих из них

Есть одна лишь идея из сотен идей —

Конец ознакомительного фрагмента.