Карие вишни

Сборник, 2023

«Карие вишни» – этот узнаваемый образ был подарен миру поэтом-шестидесятником Андреем Вознесенским, известным своей смелостью не только в мыслях, но также в экспериментах над поэтической формой. Представленные в этом сборнике произведения уложены как в строчку, так и в столбик, но их объединяет понятие «поэзия», неотделимое от имени Андрея Вознесенского. В честь 90-летия поэта составители сборника «Карие вишни» предлагают читателю познакомиться с русскоязычным литературным творчеством наших дней: от сказок для детей до взрослых реалий, от попыток подражания слогу Вознесенского до поисков созвучия с его поэтическим голосом.

© Издательство «Четыре», 2023

Борис Алексеев

Родился в 1952 году. Москвич. Профессиональный художник-иконописец. Член Московского союза художников. Награждён орденами РПЦ: Преподобного Сергия Радонежского 3-й степени и Преподобного Андрея Рублёва. В 2010 г. обратился к литературе. Пишет стихи и прозу. Член Союза писателей России. Серебряный лауреат Международной литературной премии «Золотое перо Руси» (2016). Дипломант литературных премий «Серебряный крест» (2018) и «Лучшая книга года» (2016–2018). Удостоен почётного звания «Заслуженный писатель МГО Союза писателей России». Награждён медалью И. А. Бунина «За верность отечественной литературе», медалью МГО СПР «За мастерство и подвижничество во благо русской литературы», медалью МГО СПР «Цветаевские костры».

Из цикла «Стожары минного поля»

М. И. Цветаева. 1940 год, одна из последних фотографий…

Кто не спускался в глубину унижения,

не сгорал в огне страданий

и не заглядывал в лицо смерти,

тот не уразумел ещё истинного смысла

собственной жизни.

Митр. Анастасий (Грибановский)

Сколь наши домыслы причастны

К свершённой гибели земной?

Вот правым глазом, взором ясным

Марина воскрешает строй

Беспечной королевы звука.

Она вдали, она над всеми!

Так смотрит девочка из тени

На крепкую мужскую руку.

А левый глаз — беды соринка,

Груз веќ овый прожитых лет.

Увы, не расточит слезинки

Фотографический портрет.

Уж тень Елабуги припала

К руке злодейской, и злодей

Взалкал и следует за Ней,

Он приготовил смерти жало!

Два разных глаза, два крыла…

Подуло к полночи прохладой.

Она очнулась и ушла.

Елабуга, будь ты неладна!

Я мог её остановить,

Отнять верёвку, выждать время,

Забыв о том, что русский гений

Свободен быть

или не быть.

Шестидесятникам с любовью!

Шестидесятники, младая прана,

Хрущёвской оттепели марихуана,

Жуки-точильщики неугомонные

Веќ а двадцатого, посеребрённого.

Эх, муза русская — поэтов мельница.

Зерно проросшее дроби́тся, мел́ ется.

Урчат покатисто жернов́ ы блинные.

Шестидесятые — года былинные!

В топь Марианскую, тьму интернетную

Ввожу курсор. Зачем

с надеждой тщетною

Ищу Кихотов след, мукою бел́ енный?

Ведь мне отпущено так мало времени…

Уходят Роберты дорогой Мценскою.

Рука Ахатовны вдоль Вознесенского.

Чу, сообщение! Глотаю симку:

«Стихи кончаются… Невыносимо!»

Аве, Оза! Памяти Андрея Вознесенского

То ли цыкнула мать над шалостью

И нахмурилась от усталости,

То ли корень прирос к окончанию,

То ли скрыпнули створы Татьянины^[1],

То ли Богу шепнула уродица:

«Отче, родинка выпала с Родины!»

Но заплакала церковь Мценская

Над головушкой Вознесенского.

Аве, Оза…

Памяти Беллы Ахмадулиной

Величие — и в смерти деликатно.

Б. Ахмадулина «Вишнёвый сад»

Говорят, в Каппадоќ ии храмы

Оседают. И каждый год

Прорастают земные курганы

В отломившийся неба свод.

Неужели в земных сочленениях

Роль небесная невелика

И от времени стихотворение

Гибнет так же, как фреска та?

Вознесенский, поэт эпический,

Форм подпружных восславил роль!

Но в заоблачном политехническом

Смерть сказала поэту: «Довольно».

Вы же пчёлкою медоносною

Наварили медо́в тома

И тарусской обновкой нос́ кою

Отказали смерти в правах!

Вам, нежнейшей, земной черёд

Оседающей Каппадоќ ии

И друзей торопливый уход

Стал намеренно неугоден.

За Андреем, во тьму кромешную,

Потянулась ваша рука,

Пустоту образуя между

Верхом неба и дном стиха…

Памяти Иосифа Бродского

Иосиф раскурил заначку,

стряхнул неаккуратно пепел

и тронул ящерицу-рифму.

Она казалась неживою,

лишь глотка втягивалась мерно

при каждом вздрагивании кожи.

«Дела! — сказал себе Иосиф. —

Скрипит в уключинах Харона

Трахея рифмы сладкозвучной…»

* * *

Когда в имениях Хрущёва

О красках рассуждал бульдозер

И нормой главного закона

Был гнев партийно-всенародный,

Собрал Иосиф всё, что было

(А было Йоське двадцать лет),

И фрезеровщика кормило

Сменил на прозвище «поэт».

Но норма главного закона

Была завистливой и жадной,

И фрезеровщики поэту

За тунеядство дали срок.

Сто-оп!

Тунеядство — выше нормы.

Оно, как воз телеги смрадной,

Парит!

И чувствуется лето

Сквозь кучи смёрзшийся кусок.

Что ж ныне замолчал Иосиф?

Казалось, избранная лира

Должна служить неугомонно,

Как солнце, как морской прибой.

Но нет! Его избран́ ный голос,

Блеснувши дерзостно над миром,

В дверях окликнул Симеона^[2]

И вышел смертною тропой…

Вселенная о том дивится:

Не стало писаря в божнице!

Стихов неначатых страницы,

Подобно в небе облакам,

Столпились!

Самолёта росчерк

Застыл меж ними, как строка:

«Се днесь Урании^[3]пята —

Венеция и остров Мёртвых»^[4].

Век Бродского

О, сколько света дают ночами

сливающиеся с темнотой чернила!

И. Бродский «Римские элегии»

Доброжелатель:

— Бойтесь Иосифа Бродского!

Его криптогенный разум

Гордиев узел плотский

рубит стихом-Александром.

Ахматова (слышали новость?)

берёт его на поруки.

Анна Андреевна, Бродский —

окололитературный трутень!

Его писанина — мо́рок.

Он жерновами двустрочий

Музы ветреный росчерк

сжимает до боли в точку!

Анна Ахматова:

— Если не чувствовать боли,

кто через век поверит,

что жили не только моли

в складках сгнивших материй…

Читая книжицу Н. Рубцова «Подорожники»

Ах, как пахнут его подорожники!

За страницей листая страницу,

Я листаю цветущие донники

Хоботком, как пчела-медуница.

Горьковатый в речах и помыслиях,

Неприметный парнишка фартовый

Про Николины^[5]выплакал выселки

Сладкозвучным Орфеевым словом.

Я пишу эти строки в Испании.

Солнце жарит, как то́ро^[6]полуденный,

А вокруг в придорожной окалине

Медоносят рубцовские улья!..

Я бежал, я надеялся: тысячи

Километров, скитания дальние

Припорошат Николины выселки

И окольные зовы астральные.

Нет! Не вышло — далече от Родины

Встрепенулся во мне укоризной

Звон малиновой церкви Николиной

На заснеженных хол́ мах Отчизны.

День рождения Владимира Высоцкого

Нынче на Ваганьково праздник. И, хотя ваганьковский погост — не место для празднеств и увеселений народных, как не веселиться, если душа у косточек Володиных присесть желает да участливо поделиться с соседкой по мёрзлой скамеечке: «Вот оно как. Грешный человек, а потрогать хочется как ангела!..»

Владимир Высоцкий,

вы живы,

нет ли?

В ваше обилие слов

Я погружаю ловчие сети…

Знаю, чудесный лов

Ждёт меня на углу Каретного,

В во́лнах пяти морей!

Скоро ль, нет ли

Под жёлтым светом

Крашенных в ночь фонарей

Муза (подружка досель чужая),

Не поднимая глаз,

Тихо шепнёт мне: «Мсье, подайте

Нищенке пару фраз.

Мой прежний хозяин

играл на гитаре,

Я молода была…

Смерть разлучила нас.

Бога ради, пишите!..

Я голодна».

Примечания

1

Поэта Андрея Вознесенского отпели в церкви святой мученицы Татианы при МГУ.

2

Старец Симеон, один из героев стихотворения И. Бродского «Сретенье», посвящённого Анне Ахматовой.

3

Урания — муза астрономии, также название сборника стихов И. Бродского.

4

Остров-кладбище в Венеции, где похоронен поэт.

5

Никола — деревня, где вырос Николай Рубцов.

6

Торо (toro de lidia) — боевой бык (исп.).