Завернувшись в тёплый плед

Алия Латыйпова

Помните, в детстве мы с подружками собирались у кого-то дома с ночевкой. Перед сном пили какао, смотрели любимые фильмы и заплетали друг другу косички. А потом выключали свет и, завернувшись в тёплый плед, рассказывали друг другу, о чем мечтали, кого любили и как прекрасен этот мир.Наш сборник историй – тот самый разговор с подружками. В этой книге мы собрали самые тёплые, иногда грустные, но очень добрые рассказы, которые поднимут настроение каждому читателю.

Кеббрà Ксения

(@ladyksenya_films)

Нелепая кружка

Эта странная и нелепая кружка, заботливо укутанная в несколько слоев пухлой мягкой пыли, с десятилетие хранилась в самом верхнем и дальнем ящике её почти идеальной кухни. Странно, что Она вообще её не выбросила. Такие вещицы не приживались в её стильном интерьерчике… И безжалостно отправлялись в мусорные баки в непрозрачных мешках.

А эту оставила. Папин подарок. Привёз из Италии. Его первая… и единственная Италия. Он влюбился в неё сразу и во все свое сердце!

А кружка дурацкая — аляпистая, странной формы, с неуклюжими фигурами Ромео и Джульетты на окнах почему-то Колизея и с итальянским флагом через все изделие. Совершенная безвкусица. Но папу чмокнула, обняла, выпалила спасибо, и — в угол. Подальше. Чтобы не раздражала избалованных глаз корчащей из себя эстетки.

Папа не обижался. Он ведь любил.

А теперь?

А теперь каждое раннее утро, как только дети — в школу, а малыш ещё посапывает, запутавшись в одеялах и подушках, она бережно достает ту самую, неуместную когда кружку…

Устало бросает пакетик чая, наливает кипятка через край. Зажигает свечи из храма, берет из альбома три, уже хорошо потрепавшиеся карточки, усаживается возле большого окна, от которого нещадно несёт безысходностью и щемящей прохладой и пьёт горячий чай. Из самой любимой на свете кружки.

Случайно, конечно случайно делает слишком большой глоток, обжигается больно и… заливается слезами… Смотрит на замученные с заломленными углами фотографии — задает одни и те же вопросы, не получая ответов.

Выцарапывает на запотевшем стекле одни и те же буквы — П А П А П А П А…

И пьёт — пьёт чай. Из самой дорогой на свете кружки. Которую беречь она будет больше, чем зеницу ока. Из которой любой чай особенный. Со вкусом папиных слов и объятий…

Своей маленькой девочке

Может быть, ты сидишь на подоконнике, завернувшись в плюшевый плед с большущей чашкой какого-нибудь ароматного чая, прислонившись к оконной раме, и наблюдаешь, как твой город превращается в сказку. Как торопливо зажигаются огни в витринах магазинов, как мерцают сотни включенных фар, спешащих и толкающихся в это время автомобилей, как люди с крафтовыми нарядными пакетами громко перебираются из одного магазина в другой, покупая любимым подарки.

Тебе даже кажется, что со своего счастливого седьмого этажа, ты слышишь, как аппетитно хрустит снег под их спешащими сапогами и ботинками… И остро улавливаешь чуть приторный аромат корицы и высушенных апельсинов из кофейни, что видна из твоего окна.

Совершенно волшебное время! Но вера в чудеса немного пошатнулась… И тебе грустно. Так бывает. Но обязательно пройдёт!

Моя сладкая девочка! Я очень люблю тебя. Обнимаю. Больше всего сейчас мне хочется полюбоваться твоей обезоруживающей улыбкой.

И я расскажу тебе про твоё большое, волшебное, поразительно-щедрое сердце.

Много лет назад, вот в такое же волшебное время, каждую декабрьскую ночь к нам в квартиру через открытую форточку, которую мы с папой совершенно случайно забывали закрыть на ночь, пробирался добрый волшебник. В пронумерованные мешочки адвент-календаря, что висели на декоративных балясинах кухонного гарнитура, почти под самым потолком, волшебник прятал для вас с братом небольшие сюрпризы и записки с заданиями.

И каждое утро, едва — едва проснувшись, вы торопливо бежали на кухню, шумно подставляли стулья и суетливо, наперегонки забирались на гарнитур, чтобы скорее дотянуться до заветного мешочка. С визгом доставали записку. Богдан громко и выразительно читал, а ты внимательно слушала, чтобы ничего не упустить.

И вот в одно такое декабрьское морозное утро вы нашли под ёлкой книжку. «Кукла Рождественской девочки». Это была не книжка — а самое настоящее чудо, каждая страничка пропитана жизнью и волшебством. А её пробирающие до самой глубины и совершенной красоты картинки? Их можно было разглядывать и разглядывать, потеряв всякий счёт времени.

Тебе было всего три, Богдану — шесть. Совсем малыши, вы нестерпимо ждали вечера, чтобы выполнить задание и ещё на один шаг приблизиться к Новому Году.

После ужина, погасив свет потолочной лампы, и осветив комнату тёплым светом гирлянд, завернувшись вместе в одно мягкое белоснежное одеяло, мы открыли волшебную книгу, и я начала читать историю о Рождественской, очень смелой девочке Жене, шести лет.

Женя вот так же, как ты сейчас, сидела на подоконнике своего хмурого дома, смотрела через замёрзшее окно на предрождественскую, очень праздничную суету в городе и качала на руках свою единственную, неповторимой красоты куклу-подружку. Катюшу. Жене было совсем не до радости — у неё заболела мама, дома было холодно, не было теплых вещей. Лишь одно старое одеяло, которое совсем не согревало. Жене было грустно, но в свои шесть лет, она приняла крайне смелое и отважное решение — она продаст Катюшу и купит маме новое и тёплое одеяло! Мама обязательно поправится, а соседка наверняка угостит их кусочком праздничного пирога.

Читать о маленькой и очень смелой Жене мне было совсем непросто. И то и дело приходилось останавливаться, чтобы проглотить комок, который крепко застрял в горле и заставлял голос дрожать. И нос. Хлюпал и хлюпал, не мог справиться с внезапно накатившим насморком. И глаза. Вдруг наполнились слезами, через которые совершенно не разобрать букв.

Богдан, наконец, спросил что со мной, почему я все время останавливаюсь и как будто плачу. Ты молчала. Ответить Богдану сил не нашлось. Я с надеждой взглянула на папу…, но поняла, что и у него ничего не выйдет.

Дочитать — мы дочитали. И я молча закрыла книгу.

Обняв за шею крепче, чем обычно, и ты, и Богдан, легли спать. А я ещё похлюпала носом и подумала, что рано Дед Мороз носит вам такие книжки. Пошмыгав ещё немного, открыла форточку доброму волшебнику, и мы с папой отправились спать.

Проснулась ты рано. И под запах свежесваренного кофе и мандаринов, вытряхнула своими нежными ручонками все монетки из игрушечного кошелечка, разбудила Богдана, подбежала к папе и сказала:

— Папа, пойдём покупать тёплое одеяло. Для мамы…

История одного мандарина

В духовке уже подрумянивалось песочное печенье по бабушкиному рецепту. Кухня вся наполнилась ароматами сливочного масла, тростникового сахара и уже немного надоевшей корицы. Как и каждое 31 декабря, Она пекла. И пропитала дом согревающим запахом счастливого детства…

Ева вскочила рано. Мальчишки ещё спали. Сбежала на сладковатый аромат счастья. Её не покидало ощущение надвигающегося чуда. Обняла маму. Включила её любимую рождественскую подборку Синатры. Затаив дыхание подошла к духовому шкафу, взглянула через стекло на песочные сердца, звезды, ёлочки… В носу так и защекотало от желания поскорее попробовать что же мама наколдовала.

— Мамочка, а мы вчера с Богданом бегали на почту, — отошла Ева от духовки и потянулась к большой картонной, коробке возле камина, полной старых, пропитавшихся чердачной пылью игрушек. Папа вечером достал.

— Бегали?

— Ага.

— Да? И зачем?

— Отправили письмо Деду Морозу.

— Ммм… Интересно, — мама раскатала тесто для новой порции печенья. Но вдохнув, аромат только что заваренного чая, решила, что тесто отдохнет.

Еве очень хотелось, чтобы мама спросила про письмо. Ей не терпелось поскорее рассказать, что за чудо совсем скоро случится в их доме, как настоящий и добрый Дед Мороз непременно исполнит их, ДЕТЕЙ, самое заветное на свете желание.

Мама налила в кружку чай и подыграла.

— И что же вы попросили?

— Котёнка. Рыжего Мандарина. Как из книжки. Только крохотного-крохотного и пушистого.

— Ну, зайка, мы же уже говорили об этом. Дед Мороз не приносит ни котят, ни щенков, ни других животных.

— Приносит-приносит. Злате же принёс, — разглядывая с интересом игрушки и буквально засунув в коробку свой любопытный носик, заявила Ева.

— Это сомнительно, — равнодушно ответила мама.

— Ооой мама! Что это? Какой красивый воздушный шар! Откуда он у нас? Можно я его повешу на ёлку!

— Ах, этот? — мама с удовольствием отвлеклась от чая и поспешила подойти к дочке — вместе полюбоваться игрушкой, что окунула её в самые приятные воспоминания.

Этот шар можно было разглядывать долго, намеренно растягивая и время и удовольствие.

— Это мне подарил твой папа. Привёз из Рождественской Праги. Мы тогда только познакомились. Чудесное было время. И Новый Год.

— Расскажи! Расскажи? — с вспыхнувшими от любопытства глазками и хитрющей улыбкой взмолилась Евчонка.

— Может и расскажу. Когда одна очень любопытная Варвара уберёт, наконец, игрушки, которые обещала убрать ещё вчера. Да? — и чмокнула ласково дочку в чудоносик.

— А почему Дед Мороз не дарит котят? — не собираясь ничего убирать, не унималась Ева. Взяла свой детский стульчик и пододвинула его к ёлке, чтобы дотянуться до самой макушки и повесить Пражский шар на самое почётное место.

— Потому что это не игрушка, которую можно бросить где попало, перешагнуть и забыть. А живое существо. Которому нужна любовь, тепло и забота. Ответственность.

— Ну, мама… Мы бы любили и заботились! — собиралась было доказывать Ева. Но остановилась. Бесполезно все это.

— Ладно, дед Мороз сам решит, — и поднялась на цыпочки, чтобы повесить игрушку.

— Конечно сам решит, — оглянулась на знакомые дрожащие нотки в голосе дочурки мама. И когда увидела, как её совсем Малышка так старательно тянется изо всех сил до самой верхушки, чтобы повесить игрушку, буквально на самых-самых кончиках нежных пальцев, лавина нежности вдруг захлестнула всю её грудную клетку. Не вздохнуть.

— А у меня для тебя сюрприз. Помнишь, ты просила открытки с Мандарином? Тем самым, из твоей книги? Я их купила вчера в книжном.

— Правда? — взвизгнула Ева и хотела было прыгнуть к маме на шею, чтобы расцеловать, но стульчик покачнулся, и Ева упала. А вместе с ней и драгоценный шар, который тут же разлетелся на осколки. Ева испуганно взглянула на маму и заплакала.

— Мамочка, прости-прости, пожалуйста, я сейчас все исправлю.

— Ну что ты, зайка. Это же игрушка. Папа нам ещё привезёт, — улыбнулась мама, — не поранься.

Ева, вытирая слезы, стала собирать разлетевшиеся кусочки. И вдруг:

— А что это? Мамочка, посмотри — внутри записка. А вдруг это самое настоящее волшебное письмо? Тут ещё есть фотография. Котёнка… Рыжего котёнка?

И Ева стала быстро — быстро читать.

«Это был волшебный Новый Год.

За час до боя курантов позвонили в дверь. Я открыла. Но увидела лишь странных размеров картонную, не похожую на подарок коробку возле двери. С надписью: «От Деда Мороза». Самого Деда конечно и след простыл. Я нервно и быстро открыла коробку — а там… Там сидело зелёноглазое… Писклявое. Пушистое. И до ужаса милое чудо. И записка: «Ее зовут Мишель Мон Амур».

Так у меня появилась рыжая плюшевая Мишелька. Я ведь мечтала о ней. Долго и преданно. И совершенно не могла поверить в случившееся. Через 15 минут в дверь снова позвонили. Сам Дед Мороз вернулся. С французским шампанским и этим шаром. И остался. Навсегда.

А ранним мандариновым утром нового года, я написала это письмо и запечатала его в волшебный Пражский шар вместе с фотографией маленького рыжего чуда. Чтобы каждый год 31 декабря снова и снова вспоминать, перечитывать, пересматривать и продолжать верить в чудеса».

— Так-так, мамочка. Как же это называется? Значит, Дед Мороз не приносит питомцев?

Хорошо, что духовка вовремя просигналила о готовности печенья. А Синатра допевал Have yourself a merry little Christmas. Потому что мать, которая всегда была готова к любым вопросам, совершенно растерялась и поспешила к духовке.

…

— Ну я была тебя постарше, и Дед Мороз решил, что я справлюсь. А потом… Через время нам пришлось расстаться с Мишель. Это было очень грустно. И больно.

— Но все ж таки приносит? — пытался надавить, внезапно появившийся на кухне Старший сын.

— Нет. И если вы не будете пить чай с печеньем, то марш за уборку. Сегодня Новый Год. А этот разговор бессмысленен и потому окончен.

— Но я написала!

— И я.

— И я, — громко заявил малыш, шлепая на кухню на зов готового печенья.

— Значит, вы все останетесь без подарка.

***

— Вечер 31 декабря, а у меня нет ни цукатов, ни орехов, ни миндального сиропа. И как же мне испечь этот дурацкий рождественский кекс?

— Сгонять в магазин. Ещё не поздно. Может успеешь, — предложил сын.

— Не поздно?

В планах на ближайшие 2 часа было поставить кекс в духовку, зажечь гирлянды, налить в бокал холодного французского и смотреть «Отпуск по обмену» на плече уставшего любимого, а не бежать, сломя голову за цукатами. И холодно к тому же.

— Кто со мной?

— Ну маам…

— Чур не я.

— Что ж…

В конце концов, прогуляться по мерцающему огнями тёплого света городу, наедине с собой, за несколько часов до Нового Года — это ли не счастье? Да и мыслей скопилось… Пора развеять.

Быстро оделась. Длинный пуховик, шапка крупной вязки, угги, белые, совсем праздничные, варежки и нарядный длиннющий шарф, чтобы завернуться в несколько слоев. И свежие мысли о предстоящем.

Быстро дошла до павильончика с сухофруктами. И уже взялась за дверную ручку, вдруг оглянулась… В двух шагах, из измятой картонной коробки, кое-как обвязанной старой, скатавшейся, покрытой инеем шалью, выглядывает пара писклявых зелёных глазенок. Знакомых, в точности таких же, как… И так потешно карабкавшихся вверх по коробке, спешивших в тепло.

Съежилось у Неё все внутри. От мороза. Подошла поближе, протянула пушистую варежку:

— Привет что-ли? Мандарин? Пойдёшь домой? Тебя там ждут, — завернула плюшевую писклю в шарф. И торопливо зашагала домой. К детям.

— Я вернулась!

— Успела?

— Кажется успела! Но сегодня без кекса.

Через считанную вечность

Вот так метель. Бушующая, непроглядная. Завораживающая. Счастье! Какое же счастье — сегодняшняя зима.

Она ждала её. Уже к вечеру закутается Она в ажурную черничную шаль. Ту, что мама надевала на их свадьбу. Может даже отыщет шерстяные носки. Те самые, которым целый век и связали их самые добрые и любимые руки на свете. Которые она не надевает обычно, нежно бережёт. И одна только мысль, что они существуют, греет внутри.

Сварит что-то вроде глинтвейна, переборщив с апельсинами. И будет ждать.

Уже сегодня Он вернётся! И с самого порога так сильно и больно прижмет её, словно после вековой разлуки. Словно их встреча на одно лишь мгновение… И… снова долгое расставание…

Уже вечером Он прильнет ледяными губами к ее виску, не выпуская из своих почти окоченевших рук.

Уже через какие-то часы возьмёт в свои ладони её лицо и будет целовать. Волосы… Лоб… Глаза… Губы…

Уже сегодня Она поможет ему размотать шарф, скинет с него куртку, не по погоде. Разотрет его ладони. Будет греть своим пунктирным дыханием такие любимые и такие замерзшие пальцы.

Уже через считанную вечность Она увидит, как Он достанет с полки нетронутые спички, чиркнет по усталому коробку одной, откроет дверцу камина, поднесёт к не до конца просохшим поленьям и исчирканным черновикам… Как огонь побежит по измятой бумаге, потрескивая, и так не ритмично пощелкивая. Что от одних только звуков, долгожданных этих звуков тепло разольется по их дому.

Уже скоро Они устроятся вместе на полу перед камином. Она устало положит измученную голову ему на колени и будет молчать. Бог знает сколько молчать. Не в силах дышать. Только смотреть. В глаза. Перебирать его пальцы своими.

Он будет смотреть завороженно на огонь, гладить её волосы. И молчать в такт.

Конец ознакомительного фрагмента.