Тайный агент

Алия Амирханова, 2017

Вербовщик, искусно используя тяжёлые жизненные обстоятельства, в которых оказались шестнадцатилетние подростки, обещая им большие деньги, скрывая от них правду, завлекает ребят в лагерь для подготовки террористов. Инструкторы лагеря, унижая ребят нравственно и подавляя физически, заставляют их подчиняться своим требованиям… Содержит нецензурную брань.

Глава 3

Родительский домик был таким же, как год назад. Когда-то толстый, пятистенный дубовый сруб с годами ужался, стал меньше в размерах, но всё равно смотрелся солидно; такой весь подтянутый, аккуратный, с белыми занавесочками на окнах. Та же узенькая дорожка из плитки вела к крыльцу, правда, сейчас она была припорошена снегом, и цветов по краям тоже не было. Близилась зима. Встречать Лёню на крыльцо вышел отец Виктор, друг отца и тоже священник в их же церкви. Они сердечно обнялись. Раздевшись в прихожей, прошли в общую комнату.

— Отец там, — священник указал на шторку, которая отделяла небольшую часть комнаты.

Отодвинув рукой занавеску, Лёня вошёл в маленькое помещение, где посредине на табуретках стоял гроб. Отцу было шестьдесят пять лет. Совсем ещё не старый! Он стоял у гроба и смотрел на лицо отца, и как будто видел его впервые. Может, так оно и было. Они никогда ранее не сидели напротив друг друга, не вели задушевных бесед, не спорили. Всё было как-то отстранённо, быстрое общение на уровне:"Как дела? Нормально» А сейчас он стоит, и его сердце разрывается от боли, что единственного родного человека, который у него был на этом свете, он не разглядел, не понял, не наговорился с ним. Как такое могло случиться? Он стоял и не знал ответа. Слёзы лились из его глаз, но он не замечал их. Болью сжималась грудь от мысли, что в то время, когда он спасал больного от смерти, его собственный отец умирал, и никого не было рядом, кто бы помог.

Какая чудовищная несправедливость! Прости меня, папа! Прости! За чёрствость прости, за невнимание. Мы ведь с тобой были единственно родными на этом свете. Кроме тебя у меня никого нет. А теперь и ты оставил меня. Я теперь, папа, круглый сирота. Прости меня, папа. Прости…

Лёня простоял у гроба больше часа, пока отец Виктор не увёл его. Усадив за стол, священник заметил, что Лёня буквально горит: у него поднялась высокая температура, начался сильный озноб, его всего трясло. Напоив Лёню специальным лечебным чаем с малиновым вареньем, отец Виктор уложил его в кровать. Лёня пролежал в бреду с высокой температурой почти двое суток. На третий день, как раз в день похорон, ему стало лучше.

Похоронить отца пришли не только свои односельчане, но и жители соседних сёл. Лёня был потрясён, насколько отец пользовался уважением среди прихожан, и как сильно его любили. Буквально каждый, прощаясь с отцом, благодарил его за добро, сделанное именно ему. Лёня понял: отец принадлежал всем, а не ему одному.

Он не уехал сразу же после похорон. К вечеру опять поднялась высокая температура и болезнь продолжилась. Позвонив на работу, Лёня взял отгулы.

Шли восьмые сутки, как Лёня был в деревне. Чувствовал он себя уже хорошо. Вечером, перед отъездом, они сидели с отцом Виктором на кухне: ужинали и разговаривали. Конечно же, говорили об отце.

— Твой отец, Лёня, очень любил людей, верил в них. Ты заметил, с каким выражением на лице он умер?

— Спокойное лицо, я бы даже сказал умиротворённое.

— Именно, сын мой. Умиротворённое. Он простил своего убийцу.…Чуть было не забыл, — и священник, достав из кармана рясы фотографию, положил её перед Лёней.

Фотография была сделана давно, небольшая в размерах, она достаточно хорошо сохранилась. Чувствовалось, что её владелец берёг снимок, а это означало, что те, кто был изображён на фото, дороги ему.

На снимке Лёня сразу же узнал отца. Сидящая рядом с ним женщина с ребёнком на руках — скорее всего его мать и он сам. Лёне здесь было года четыре, не более.

Вот, значит, как выглядела мама.

Лёня неотрывно смотрел на изображение женщины на снимке. Он впервые видел свою мать, фотографий её в доме не было. Старый снимок его с родителями разбередил ему душу, наверное, потому, что он остался без отца, и женщина на фотографии — единственное родное существо, которая, возможно, жива и ищет его, а значит, он не один. От этой мысли в груди его заметно потеплело.

— Это ты с родителями, — отец Виктор прервал мысли Лёни. — Эту фотографию твой отец всегда при себе носил. Любил он твою мать, да и тебя, конечно же.…Мечта у него была: монастырь при нашей церквушке создать. Жалел он заблудших, всё время повторял:"Куда им бедным поддаться?". К нам в церковь за пару дней до смерти твоего отца парнишка забрёл. Худенький, невысокого роста, а от чего ему здороветь? Отца нет, мать беспробудно пьёт. Его отчим выгнал. Парнишка тот слёзно умолял разрешить при церкви остаться, на какую-нибудь работу просил принять. Твой отец, понятное дело, не смог отказать. Слух у парня оказался отменный, а нам как раз и псаломщик, и пономарь требовались. В общем, остался он у нас. С твоим батюшкой подружился, не отходил от него. Тот его и крестил, и стал обучать церковному песнопению. Сашей парня звали, тезка твоему отцу. В церкви он и жил. Я к чему это рассказываю? Недолго парень у нас пробыл. Дня три, не более. Как батюшку убили, так и пропал. Даже паспорт свой не прихватил, у нас и оставил. Он сам твоему отцу его на хранение дал… Куда он без документов? Я вот всё думаю: не мог тот преступник его, как свидетеля, тоже убить?

— Не знаю, отец Виктор. Вообще-то в фильмах показывают, что убийцы свидетелей не оставляют.

— Жаль парнишку. Он на седьмом небе был от счастья, что к нам попал. Настрадался бедный, и батюшка его полюбил. Хорошая была мысль у твоего отца насчёт монастыря. Много в наших краях и страждущих, и заблудших. Они бы смогли в монастыре через Бога к согласию в душе прийти. Жаль, некому дело продолжить. Я уже стар.…Ирод проклятый, этот преступник, такого человека погубил! Ну, я думаю, Бог с него строго за этот поступок спросит. Он ведь, окаянный, не побоялся нательный крестик с батюшки твоего сорвать. Чтоб у него руки отсохли!

— Отец Виктор, что вы говорите? — голос у Лёни дрожал от посетившей его мысли. — Крестик с шеи отца… убийца украл?

— Да, сынок, ничего нынче люди не боятся, хотя, может быть, твой отец его тому парнишке, Сашке то есть, сам отдал, когда крестил. Если так, то хорошо бы.

Лёня уже не слышал, что говорил священник, все его мысли были о другом.

— Боже мой!.. Отец Виктор, я знаю, кто отца убил.

— Откуда?!

— Я на днях операцию делал одному молодому человеку, — Лёня нервничал и повторялся. — Так вот, меня ещё тогда, когда я его в первый раз увидел, привлёк его нательный крестик. Точь-в-точь как у отца.

— Этого не может быть! Батюшке, да и тебе, крест сделал один умелец в знак благодарности. На крестике твоего отца посредине — рубин. Он единственный в своём роде.

— Вот, и я потому на крестик внимание обратил, что точь-в-точь как у отца. И камень рубин посредине. Всё совпадает. Отец Виктор, что делать? Я пойду в полицию, — Лёня весь побагровел от злости и решительно встал.

— Постой, парень, не гони лошадей. Ночь на дворе, — отец Виктор сурово одёрнул Лёню, который уже успел надеть куртку.

— Я такси вызову.

— Город тебе, что ли, такси он вызовет?! Постой, говорю, — тон, которым были сказаны эти слова, не терпел возражений.

Взяв себя в руки, Лёня снял куртку и вновь сел за стол.

— Так-то оно лучше. Раз ты недавно операцию сделал, значит, он в больнице и никуда не делся. Нельзя, парень, в ярости решение принимать. А что с парнем-то случилось, ну, которому ты операцию-то делал?

— Побили его. Отрыв селезёнки. Но то, что вовремя в больницу доставили — это что-то невероятное. Его на улице подобрали. Привезли бы на несколько минут позже, он бы умер от потери крови. Бог помог, но за что, отец Виктор? Почему он моему отцу не помог, а преступника спас? Почему? — Лёня не мог сидеть от волнения. Он снова разнервничался и стал ходить по комнате, твердя:

— Собственными руками спас человека, который убил моего отца! Отец Виктор, почему такая несправедливость?

— Не знаю… Может потому, что твой батюшка его простил.

— Извини, отец Виктор, но я его не прощу, — Лёня убрал фотографию во внутренний карман куртки, затем достал телефон и, пройдя в сени, позвонил к себе в больницу.

Дежурил как раз Сёма.

— Привет, старина. Я из деревни звоню, отца похоронил.…Спасибо за соболезнование. Семён, у меня к тебе просьба. Раз ты на дежурстве, поднимись, пожалуйста, в отделение, узнай, как там, тот парень, у которого отрыв селезёнки… Меня не интересует, как его здоровье, плевать я хотел на него. Представляешь, этот урод, сволочь…, убил моего отца.…. Что я, врать буду?! У него на шее крестик отца. Какие ещё нужны доказательства? Он, гад, совершив преступление, ещё не побоялся и крестик с шеи сорвать. Ублюдок!…Я крестик собственными глазами видел. Задушу гада, только дай добраться, — Лёня подробно рассказал другу о случившемся. Разговаривали минут двадцать, пока Сёму не позвали на операцию.

Убрав телефон, Лёня вернулся на кухню, где сидел отец Виктор.

— Поговорил?

— Да. Попросил не выписывать его до моего возвращения. Ему сегодня швы сняли. Господи, за что ж такое наказание? Опоздай я со звонком, его бы выписали.

— Я тебе вот что, парень, скажу. Ты горячку не пори. Кулаками махать — ума не надо. Полиция сама во всём разберётся.

Лёня едва дождался утра, и первое, что он сделал, это пошёл к деревенскому участковому и всё ему рассказал. Тот незамедлительно позвонил в город Благое, и к моменту прибытия Лёни в город больной был взят под стражу. Желание отомстить затмевало разум. Лёня не мог работать и, отпросившись, он поехал в отделение полиции.

Спросив у дежурного, к кому направили парня из больницы, и получив ответ, Лёня быстрым шагом пошёл к указанной двери. Ему не терпелось посмотреть в глаза убийце отца, собственноручно придушить его или хотя бы попытаться это сделать. Постучав и получив разрешение войти, Лёня решительно открыл дверь кабинета.

Подполковник, хозяин кабинета, был не один: похоже, он вёл допрос. Напротив него, в нескольких шагах от стола, понуро опустив голову, сидел какой-то парень. Чуть в сторонке сидел ещё один полицейский.

— Вы Иванов Леонид Александрович? — подполковник обратился к Лёне.

— Да.

Поздоровавшись с присутствующими, Лёня хотел было уже пройти и сесть на свободный стул, но тут допрашиваемый поднял на него глаза. Узнав в нём больного, Лёня, не сдерживаясь, бросился на парня.

— Урод! Убью, гад! — в ярости он бил парня куда придётся.

Паренёк лишь испуганно прикрывался руками. Вскочивший со своего места полицейский оттащил разъярённого Лёню. Изрыгая проклятия, Лёня ещё некоторое время пытался вырваться из его рук, но лишь когда подполковник сурово прикрикнул на него, он, одёрнув куртку и пригладив рукой растрепавшиеся волосы, сел на свободный стул, бросая время от времени испепеляющие взгляды на парня.

— Вы делали операцию подозреваемому?

— Да.

— Привезли какую-нибудь вещь отца, чтобы бы мы могли сличить отпечатки пальцев на крестике? — строго спросил подполковник.

— Да, конечно. Возьмите, — и Лёня передал второму полицейскому записную книжку отца.

— Хорошо, мы всё проверим.

Поняв, что Лёня — сын убитого, парень встрепенулся, с надеждой посмотрел на него и быстро стал говорить.

— Товарищ доктор! Этот крестик мне ваш отец лично дал. Честное слово, я хоть кем могу поклясться, честное слово, поверьте мне. Если хотите, я вам его верну, — парень сделал попытку снять крест.

— Прекрати ныть! Все вы, когда попадаете к нам, такими паиньками становитесь! Невинный агнец нашёлся!

Подполковник зло посмотрел на подозреваемого, и тот весь сжался: то ли от страха, то ли от безысходности.

— В каком состоянии он поступил к вам? — начальник вновь стал расспрашивать Лёню.

— Его привезли на «скорой». Подобрали прямо на улице, какая-то сердобольная женщина вызвала «скорую». Состояние было тяжёлое, понадобилась экстренная операция, в ходе которой было остановлено кровотечение, и была удалена селезёнка. Если бы его доставили к нам чуточку позже, он бы скончался от потери крови.

— Как вы думаете, что явилось причиной такого состояния больного?

— Либо он упал с большой высоты, либо его ударили.

— Сам-то он утверждает, что его побили.

— Я хотел на еду заработать, — парень снова влез в разговор. — Стал играть на губной гармошке возле магазина. Людям нравилось, деньги бросали. Тут какие-то двое выскочили из перехода, все деньги забрали и…бить начали. Одна женщина заступилась, всё кричала, что полицию вызовет, ну они и разбежались.

— Тебя спрашивали, в разговор встреваешь! — подполковник одёрнул подозреваемого. — Гармошка-то где?

— Вот, — парень достал из кармана небольшую губную гармошку. — Мне она от деда досталась. Мать говорила, он на любом инструменте играть мог.

— А как ты в церковь попал?

— Моя деревня — Сосенки, в тридцати километрах от Вяземской будет, — парень замолчал.

— Ну и что? Чего замолчал?

— Ушёл я из дома. Я с матерью жил. У неё новый хахаль объявился, он меня и выгнал.

— И что же, у вас в деревне нет управы на такого вот…хахаля?

— Да я сам рад, что ушёл. Устал я. Пьют они.

— А ты, значит, такой беленький и пушистенький?

Парень ничего не ответил. Лёня сидел и слушал весь разговор. Былая злость на парня постепенно улетучивалась. Перед ним сидел худенький, невысокий парнишка, вдобавок, как оказалось, с изломанной, несчастной судьбой, с глазами полными страха. Он совсем не был похож на убийцу

— Дальше-то что?

— Пришёл я в Вяземскую, податься некуда, ну, слышал, что у них батюшка шибко добрый, на ночлег пускает, кормит. Ну, я и пошёл.

— Дальше.

— Мы с ним всю ночь проговорили. Он мне предложил остаться в церкви, псаломщиком служить. Я шибко обрадовался. Потом, уже на следующий день, батюшка меня крестил. Он свой крестик с шеи снял и мне повесил. Сказал, что этот крестик — особый и принесёт мне счастье.

— И что, ты служил псаломщиком?

— Не успел. Я только два дня в церкви пожил. Однажды ночью мужик какой-то пришёл. Я ушёл спать. Они с батюшкой остались… а когда я утром встал, смотрю: батюшка на полу лежит. Я быстрей к нему, думал, что он упал, а он… не отвечает. Я только потом нож заметил.…Испугался и убежал.

— Дальше что было?

— Ничего. Пошёл куда глаза глядят. По дороге попутка остановилась, меня до города подвезла… Дальше вы знаете.

— Какая попутка?

— Фура.

— Ой, врёшь парень! Того, кто к священнику пришёл, видел?

— Видел, но особо не разглядывал. Ей Богу, не вру! — и он перекрестился несколько раз.

— А что в армию не забрали?

— Сказали, что не пригоден. У меня сердце больное.

— Документы где?

— Паспорт, так он в церкви остался.

— Всё, свободен пока. Отведи его, Влад, — начальник обратился к присутствующему сотруднику.

Паренёк горестно посмотрел на Лёню, но ничего не сказал. В груди у Лёни неприятно засвербело, вспомнился рассказ отца Виктора о пареньке, принятом отцом в церковь, и который чуть ли не дословно передал допрашиваемый. Страх, что по его вине могут посадить не виновного, незаметно вполз в душу. Лёня ещё минуту колебался, но, услышав слова подполковника, обращённые к нему:"Вы тоже свободны", — решительно произнёс.

— Извините, как вас по имени отчеству?

— Сергей Борисович.

— Товарищ подполковник, мне кажется, парень говорит правду. Я вспомнил, мне священник, который служил с отцом, рассказывал, что они одного паренька псаломщиком приняли. Всё, что этот парень сейчас рассказывал, то же самое мне и тот священник поведал. Честное слово! Один в один! И его паспорт действительно в церкви. Не врёт он… Отпустите парня.

— Что вы меня уговариваете, Леонид Александрович? Сами только что кулаками размахивали, грозились убить.

— Простите, погорячился. Ошибся я.

— Думаете, мне хочется посадить его? Ошибаетесь. Мне хочется найти доказательства его невиновности. Очень хочется, потому что я тоже верю парню. И потом, цепочку не срывали с шеи, что обычно делают при воровстве. Застёжка цела, значит, её расстегнули. Но кто расстегнул — вопрос. Завтра фоторобот составим и будем думать, что с парнем делать.

— Товарищ подполковник, отпустите!

— Ну, что вы заладили?! Разве не хотите найти убийцу вашего отца?

— Хочу, но это точно не он. Сами видите, какой он. Маленький, худенький и потом — глаза…

— Что глаза? Хитрые и скользкие. Прямо не смотрит. Документов нет, может, он и есть убийца.

— Документы я вам привезу. Они в церкви остались. Мне тот священник говорил, паспорт у него… Товарищ начальник, ну, отпустите, пожалуйста! Под мою ответственность. Ведь это я на него нажаловался, так бы он гулял себе на свободе. И потом, парень после серьёзной операции: ему нельзя простывать, диета какая-никакая нужна. Жалко парня, столько настрадался. Я его в больницу к нам положу, если что, на допрос мы приедем.

— Уговорил, Леонид Александрович. Если что — пеняйте на себя, — начальник вышел и, пройдя вместе с Лёней к дежурному, велел тому отпустить парня, взяв с него подписку о невыезде. На прощание подполковник сказал парню:

— Его благодари, — он указал на доктора. — Он за тебя поручился, чуть ли не на коленях умолял тебя отпустить.

Лёня был на седьмом небе от счастья. Ему даже почудилось, что отец с небес с одобрением посмотрел на него. Вместе с Сашей, так звали больного, они вышли на улицу.