Наставник

Алиса Линд, 2023

Депрессия. Работы нет. Деньги заканчиваются. К двадцати пяти Макс зашла в тупик, и, кажется, из него уже не выбраться. Но, словно знак свыше, ей на глаза попадается газетное объявление: незнакомец обещает бесплатно решить любые проблемы. Только что он возьмет взамен? Какая у него цель? И к чему приведет эта встреча?В тексте есть:властный геройтелесные наказанияэротические сценыхэппи эндАвтор обложки Алиса ЛиндИзображение создано с использованием нейросети mid

8. Контрасты

Переступая порог квартиры Макс в третий раз, с удивлением чувствую запах свежего воздуха, слабо подернутый химической лимонной отдушкой. Макс светится от счастья. Ожидает поощрения. Убралась и правда неплохо. Прохожусь по квартире, провожу пальцем по тумбе — пыли нет — заглядываю в кухню — посуда вымыта, чайник только что вскипел. Девочка постаралась, даже чай приготовила!

Пусть не надеется — хвалить все равно не буду, чтобы не загордилась, но свою прогулку она получит.

Нарочно задаю вопрос о квартире, намекая, что знаю о нелегальном съеме. Называет дату следующей оплаты. Через двадцать пять дней. Раньше окончания срока, который я ей назвал. Нарочно ничего не говорю, делая вид, что задумался. Пусть нервничает. Пусть боится! Что делать с ее жильем, я не знаю. Но нет смысла загадывать — ей предстоит продержаться целых двадцать пять дней, каждый из которых я буду проверять на прочность ее терпение и желание остаться.

Гулять по центральному парку с девчонкой, одетой в грязный спортивный костюм — такое себе удовольствие. Дав пять минут переодеться, выхожу на лестницу. Мог бы остаться и беспардонно наблюдать, как Макс скинет костюм… — слова бы не сказала. Но для таких вещей пока рано. К тому же, она по-прежнему не впечатляет меня ни фигурой, ни прической, разве что чертовски приятно принимать ее покорность.

Вылетает на лестничную клетку через четыре минуты. В цветастой майке и коротких джинсовых шортах. Спортивная сумка болтается на плече, в руке зажат мусорный пакет. Жду, пока закроет дверь и — это я спланировал заранее — прошу передать мне ключ. Смотрит на меня не мигая. В глазах плещется ужас. По лицу вижу, что душу затопляет паника. Ну что, девочка, испугаешься? На этом мы с тобой разойдемся?

Через мгновение протягивает руку и отдает железку! От-да-ет! Пронзительный жест доверия вызывает в душе взрыв бурлящих эмоций. Желание щекочет в горле, пробегает мурашками по груди, покалывает в кончиках пальцев. К щекам приливает кровь — на счастье, тут темно. Кивком указываю Макс спускаться, пропускаю вперед. Черт, даже голова закружилась! Не думал, что она снова подчинится! Ожидал бунта или скандала, или что она хотя бы возразит, и я справедливо накажу за нарушение правил, а затем снисходительно позволю оставить ключ у себя. Что же с тобой не так, девочка?

Спускаемся. Нарочно строю день на контрастах. Сначала заставил читать, потом работать руками. С утра посадил на цепь, а вечером выведу погулять. Убирать она, кстати, умеет — пожалуй, доверю ей бункер. Кому-то придется это делать.

Направляюсь к машине. Макс поспешно выкидывает мусор в стоящий немного поодаль переполненный контейнер и трусцой бежит ко мне. Как собака… Это кажется милым, но она должна быть личностью, а не куклой. Пока вижу в ней лишь слизняка. Без стержня и воли. Без элементарного самоуважения.

Сажаю, как водится, на заднее сиденье. Завожу мотор — вот она удивится, так и не дождавшись матерчатой маски. Где-то в душе шевелится подлая надежда, что она все же не выдержит и спросит, куда поедем. Тогда я с чистой совестью отменю приятность в виде прогулки и оторвусь на ней в бункере. Но Макс молчит. Когда мы отчаливаем от ее дома, смотрит в окно, не оборачиваясь в сторону знакомой алкашни. Даже интересно, о чем она думает, но я не опущусь до таких расспросов.

У парка выходим.

— Погуляем полчаса. Это полезно, — говорю сухо и по-деловому.

Макс улыбается во весь рот и трясет головой, как китайский болванчик. Счастливая, кажется, до чертиков. Вот уж не думал, что прогулка окажется настолько ценным подарком!

Небыстро идем по живописным аллеям. До закрытия еще полтора часа, но парк уже утопает в густой темноте вечера. В свете фонарей, подобно броуновским частицам, вьются комары и мошки. Стремятся к свету. Точь-в-точь, как Макс. Тянется ко мне, словно к мессие. Отвожу взгляд — не люблю насекомых.

Народу в парке немного. Петляем по широким аллеям — веду по большому кругу. Как раз маршрут на полчаса. Макс — непосредственная в своей радости — шагает рядом, широко размахивая руками, улыбается, вертит головой — словно ребенок, которого привели в Диснейленд. Только что не убегает к понравившейся фигурке Гуффи и не показывает пальцем на аниматоров. А девочке нравится, как я погляжу!

Пожалуй, прогулка в парке — подходящий стимул и отличное поощрение! Думаю, ради такого Макс будет готова выкладываться на все триста процентов. Что ж, наслаждайся, девочка. Следующую прогулку придется заслужить, и я постараюсь, чтоб легко это не далось!

Полчаса прогулки пролетают быстро. Возвращаемся к машине — Макс смотрит в сторону парка с кислой миной. Уже начинает тосковать по проведенным среди зелени минутам — улыбаюсь себе. Хорошего много не будет, девочка! Так терапевтический эффект лучше.

Сажая в машину, сразу вручаю маску. Безропотно надевает. На лице не проскальзывает даже тени огорчения, которое я видел в бункере в прошлый раз. Больше сопротивления не будет. При-ня-ла. Интересно, до какого предела я смогу двигать ее границы?

Спускаемся в бункер привычным манером. Переступив порог, даю Макс пять минут переодеться к тренировке. Не без удовольствия наблюдаю тревогу и печаль на лице. Стоит думать — ведь после вчерашней она, поди, вспомнила все мышцы! Ох, предвкушаю удовольствие — эту тренировку я задумал более суровой. Контрасты, любимые контрасты.

Выходит уже через три минуты. Недовольная, в глазах даже огонек гнева пляшет. Сидя в кресле, жду, пока подойдет, и только после этого смотрю на таймер телефона.

— Вовремя! — убираю телефон. — Начинай пробежку. Тридцать кругов!

Слышит количество, и гнев во взгляде сменяется на жалостливое выражение, как у побитого щеночка. Был бы я сентиментальной кумушкой, наверняка бы растрогался — настолько беззащитной и хрупкой Макс сейчас выглядит. Но меня этим не проймешь. Бежать не начинает. Ждет уменьшения количества? А это уже невыполнение приказа! Не стоит давать мне поводов наказать тебя, девочка. Ты скоро это запомнишь.

Встаю и иду к ней. Смотрит на меня с дурацкой надеждой в глазах. Думаешь, я обниму, пожалею, скажу добрые слова и отпущу спать? Надейся-надейся, девочка. Оказавшись рядом, резким движением ставлю ногу за нее, рукой толкаю в корпус. Падает навзничь. Глаза на мгновение зажмуриваются, симпатичное личико кривится в гримасе боли — видать, хорошо треснулась спиной — но не встает. Прожигает обиженным взглядом. Лежишь? Я заставлю тебя побежать!

— Тридцать один круг оди-и-ин! — громко говорю задорным голосом, точно заправский аукционист. — Тридцать один круг два-а-а! Тридцать один круг три-и-и! Тридцать два круга!

Макс таращится недоуменно, пытаясь уложить в голове происходящее. Да, здесь с тобой нянькаться не будут, девочка! Я ведь еще посчитаю!

— Тридцать два круга оди-и-ин! Кто больше? Тридцать два круга два-а-а…

С коварным удовольствием наблюдаю быстро сменяющиеся эмоции на лице Макс — от отрицания до смирения. Наконец до нее доходит окончательно — количество кругов будет только расти. Вскакивает и начинает пробежку. Исправно называет номера кругов и бежит лучше, чем вчера. Мышцы таки быстро приходят в тонус — похвально. Значит, спортом занялась не впервые в жизни.

Пробежка тянется тоскливо-долго. С каждым новым разом моя лань бежит все медленнее и печальнее, но на шаг не переходит. Хорошая девочка. Наконец подходит к концу последний круг.

— Тридцать два, сэр, — стонет на выдохе, останавливаясь напротив. Переминается с ноги на ногу, дышит шумно и натужно. Щеки бледные — действительно вымоталась.

— Как самочувствие? — спрашиваю, не скрывая едкой иронии, и подбрасываю в руке заранее принесенную бутылку воды. — Пить хочешь?

Выпрямляется и несколько секунд, как в ступоре, смотрит на меня утомленными глазами. Потом спохватывается:

— А… да, сэр… — говорит рассеянно, будто я вырвал ее из глубокой задумчивости.

Что ж, посмотрим, насколько ты устала, девочка! Плавным движением подбрасываю бутылку. Та описывает высокую дугу. Макс запоздало выставляет вперед руки, и бутылка шлепается на пол у ее ног. Мда, реакция ни к черту. Девочка утомилась, да? Девочке нужен отдых?

Нет уж. У меня в планах еще пресс, а кольнуть ее будет отдельным удовольствием.

— Ты раззява, — бросаю язвительно, сопровождая пренебрежением на лице. — Совсем безрукая, раз даже бутылку поймать не можешь!

Кивает понуро и наклоняется за водой. Губы кривятся в слезливой гримасе. Вот-вот расплачется. Какая печаль — улыбаюсь про себя. У нее не было шансов справиться — руки дрожали, да и расфокусированным взглядом она и видеть четко не могла — но как не испытать ее терпения еще раз?

Откручивает крышку, делает несколько больших жадных глотков и, совладав с лицом, поднимает на меня полный решимости взгляд. Бросаешь вызов, девочка? Тогда не хнычь. Ты сама меня вынудила.

— А теперь пресс, Макс, — жестом прошу вернуть воду.

Делает пару неуверенных шагов и протягивает бутылку. По-настоящему устала, но сдаваться не хочет. Ее право — пятьдесят раз все равно не сделает. Не в ее состоянии. А я спрошу по полной.

— Положи голени на кресло, я прижму их, — продолжаю обыденным тоном, как что-то само собой разумеющееся. — Упражнение на верхний пресс. Пятидесяти раз для начала хватит.

Макс бледнеет еще сильнее. Сама понимает, что задача непосильная. Как и с бутылкой. Но уже не пытается разжалобить. Опускается на пол у кресла и кладет ноги на сиденье. Пристраиваю на острые лодыжки подушку с соседнего кресла и усаживаюсь сверху.

— Руки за голову заложи и начинай, — подгоняю требовательным тоном.

Макс складывает ладони на затылке. В глазах плещется тревога. Рывком отрывает спину от пола, подтягивает туловище к бедрам.

— Один, — произносит со скрипом и возвращается в лежачее положение.

Продолжает качать пресс. Смотрит перед собой. Механически проговаривает числа. Исступленный взгляд не выражает ни тени мысли.

Ощущаю содрогание икроножных мышц — напрягает уже все тело, но с каждым разом отрываться от пола становится все труднее. Локти норовят сомкнуться.

— Локти разведи! — бросаю гневно. — Иначе не считается!

В глазах на мгновение появляется осмысленность. Разводит локти, подчиняясь требованию, но поднимается с пола уже из последних сил. Передышки удлинняются, обратно на пол почти падает. Двадцать пять… Двадцать шесть… Двадцать… семь… Все. Больше не может. Вижу, что прикладывает усилия, но это выше ее возможностей.

Наши взгляды пересекаются. Мой, азартно-злорадный, и ее, полный отчаянного сожаления. И страха. Глаза блестят от слез. Знает, что теперь ее ждет. Смакую ее ужас несколько приятных мгновений.

— Лентяйка! — выплевываю пренебрежительно и продолжаю отчитывать: — Вот как тебе накинуть еще десятку, когда ты целых двадцать три повтора не доделала?!

Макс вцепляется в протянутую ладонь, прячет глаза. Тяну на себя. Кряхтя садится. Голени так и остаются подо мной на сиденье стула. Старается не смотреть в глаза. Охватывает злость — накосячила, умей нести ответственность!

Я так и не придумал, как наказывать ее, и мгновенное решение пронзает словно электричеством. Импровизация, пропитанная гневом. Перехватываю за волосы, сжимаю клок в кулаке и заношу другую руку для пощечины.

— Я не заставлю тебя считать, — произношу снисходительно и выношу суровый вердикт: — Сам отсчитаю двадцать три пощечины. В следующий раз ты постараешься лучше!

В последние слова добавляю свинца негодования. Подсаживаю мысль, что могла, но поленилась. В деле, когда надо постоянно гнать вперед — «быстрее, лучше, сильнее» — такая установка сильно помогает. К тому же, это будет еще одна проверка на прочность.

Макс все же поднимает глаза. Страх неуклонно вытесняется смирением. Уже готова к тому, что я сделаю, ждет неизбежного. Она это при-ня-ла! Нет, такого просто не может быть! Не верю, что внутри этой слизеподобной амебы прячется такой сильный внутренний стержень. Зачем же ты терпишь, девочка?

Заношу руку и, примеряясь, опускаю мягкую ладонь ей на лицо. Оглушительный в тишине бункера шлепок, зрачки Макс расширяются в такт приливающей к коже крови. Отпечаток пальцев на бледной щеке на глазах алеет.

Влепляю пощечину потяжелее. Зажмуривается, брови почти смыкаются на переносице, собирая «букет» складок на лбу — похоже, ощутимо вышло. Так в самый раз.

Продолжаю впечатывать ладонь в лицо Макс. Раза до десятого держится молодцом, выдавая ощущения лишь мимикой, после начинает тихонько попискивать. Кожа утомляется, каждая новая пощечина оказывается больнее предыдущей.

В какой-то момент рука попадает неудачно, рассекает нижнюю губу. Досадно! Я обещал, что не оставлю следов. Только сейчас до меня доходит, что пощечины — плохое наказание. На завтра ее лицо будет пестреть всеми оттенками фиолетового.

Не открывая глаз, Макс нервно слизывает кровь, но не сопротивляется и ждет следующей оплеухи. Хотя, может, она бы и хотела защититься, но в ее позе приходится упираться руками в пол, иначе зажатые у меня в кулаке волосы окажутся единственной опорой.

Честно досчитываю до двадцати трех. Открывает глаза — сумасшедший взгляд, полный ужаса и боли. Отпускаю волосы и поднимаюсь, освобождая ноги. Не двигается — похоже, боится не так шевельнуться. Вижу, что едва сидит, но исступленно ждет разрешения встать.

Стыд ядом разливается в крови. Перегнул. Это не та реакция, которой я хотел добиться. Боль должна быть просто болью, деморализовать девчонку в планы не входило! Да еще и следы. Нарушил слово!

Перешагиваю и направляюсь к холодильнику. К ее лицу следует приложить холод. Пачка замороженных овощей подойдет. Возвращаюсь в зал с полиэтиленовым пакетом. Цветастая упаковка мгновенно покрывается испариной. Макс так и сидит, как я ее оставил — на полу с закинутыми на кресло ногами.

Опускаюсь рядом с ней на колени, помогаю улечься на пол, прикладываю к щеке лед. Вздрагивает всем телом, но положения не меняет. Что это? Страх? Нет. Она только дернулась от страха, но остальное — это упорное подчинение. Которое тоже может быть из-за страха, но мне сдается, тут другое. У нее появилась цель, и она готова не считаться со средствами? Снова накатывает злорадное возбуждение — мои аппетиты достигают астрономических масштабов, если их не ограничивать. Так сколько ты готова заплатить, девочка?

Макс почти вырубается от усталости. Взгляд становится мутным. В таком состоянии она до кровати не доползет. Так и уснет в зале на бетоне. Подхватываю на руки, как ребенка, и несу в ее каморку. Слабая рука вяло обнимает меня за шею — никогда меня не обнимали настолько нежно и трепетно. Именно когда Макс так остро нуждается в моей помощи, едва ощутимое прикосновение запускает по коже электрический разряд.

Устраиваю на матрас прямо в костюме поверх пледа и снова прикладываю к щеке мокрый пакет брюссельской капусты. Ежится, но не отстраняется. И все еще смотрит на меня с диким страхом в глазах.

Беру ее ладонь и прижимаю к мокрому ледяному полиэтилену.

— Это лед. Подержи какое-то время, — говорю с безучастным выражением. — И засыпай.

Подхватываю с пола пластиковый будильник, завожу на 7:30. Показываю Макс на значок колокольчика рядом с цифрами:

— Встанешь в полвосьмого и приготовишь завтрак. Не подведи.

От последних слов у нее в уголках глаз выступают слезы. О, вот оно! Теперь она чувствует весь ужас неотвратимой расправы за любые ошибки.