Наставник

Алиса Линд, 2023

Депрессия. Работы нет. Деньги заканчиваются. К двадцати пяти Макс зашла в тупик, и, кажется, из него уже не выбраться. Но, словно знак свыше, ей на глаза попадается газетное объявление: незнакомец обещает бесплатно решить любые проблемы. Только что он возьмет взамен? Какая у него цель? И к чему приведет эта встреча?В тексте есть:властный геройтелесные наказанияэротические сценыхэппи эндАвтор обложки Алиса ЛиндИзображение создано с использованием нейросети mid

14. День четвертый

Отправляя Макс спать, испытываю легкую тоску. Не хочется с ней расставаться, но и сам понимаю, что с нее на сегодня определенно достаточно. После порки ее эмоции стали еще сочнее, живее, ярче. Впитывать их — чистейший кайф. И самое приятное, одним лишь взглядом я могу ввергнуть ее в панику или окрылить радостью. Она действительно как пластилин, лепи что угодно. Такая власть кружит голову. Будоражит. Возбуждает. От вседозволенности перехватывает дыхание. Я ведь могу начисто изжить в ней личность и превратить в робота по исполнению прихотей хозяина. А могу напротив, сделать ее сильнее, тверже, поставить на ноги и отправить в свободное плавание. У нее огромный потенциал, она справится.

Ощущаю себя в какой-то мере богом, и в жилах вскипает кровь. Так чего же я хочу? Ее никто не ищет. Сама она принимает мою жестокость за заботу, так что можно идти еще дальше. Прибавить боли, усилить моральный прессинг и однажды таки сломать. Макс так и останется здесь на цепи, готовая на что угодно ради меня… или ради избавления от мучений?

Или все же поступить честно? Перед сном она вдруг пожелала спокойной ночи. Следовало наказать ее, но эти простые слова огорошили нежностью, с которой были сказаны. Макс говорила искренне. Сложно противостоять ее обескураживающей преданности. За всю историю пресловутого объявления она первая и единственная, кто мне по-настоящему благодарен.

Становится тошно. Она же доверяет мне. Верит в меня. Наблюдаю за ней по камерам, не в силах оторваться, хотя ничего интересного не происходит. Заторможенными движениями переодевается в пижаму и забирается под плед. Трогательно сворачивается калачиком. Беззащитная и хрупкая. Засыпает мгновенно. На славу потрудилась. Нет, это я ее на славу укатал. От воспоминаний о прогулке, вечере и порке накатывает яростное возбуждение. Нужна разрядка. В одно движение вытягиваю ремень и срываю рубашку. Иду в душ.

***

Утром выхожу на кухню к уже готовому завтраку. Макс встречает меня слабой улыбкой и молча ждет, пока я сяду за стойку, затем заливает овсянку кипятком. Удивительно легко оказалось ее выдрессировать. Хотя в этом больше ее заслуги. Она сама этого хочет.

Сегодня суббота. По выходным меня вызывают только в экстренных случаях, но для Макс я снова отправлюсь по делам. После завтрака и сигареты за молчаливым чаепитием привычно защелкиваю манжету цепи у нее на лодыжке.

— Я хочу, чтобы сегодня ты дочитала книгу. Вечером обсудим, — даю последние указания. — Вернусь около шести. Будь умницей.

Последнее говорю, понизив голос. Пусть услышит намек на несуществующие непристойности. Макс слегка краснеет, но как положено рапортует согласие. Поплыла девочка! Кажется, наше приключение приобретает любовный колорит! Ухожу к себе, чтобы не выдать обуявшего предвкушения. С Макс я уже получаю массу удовольствия, но если она влюбится… Держите меня семеро — это будет феерическое представление!

День я спланировал заранее. Пошатаюсь по картинной галерее, поем мороженого на субботней ярмарке и покидаю дротики по шарам. В глубине души тлеет злорадство, что я отлично проведу время, а Макс будет сидеть взаперти. Как домашний питомец, которого можно запросто оставить дома, если не хочется обременять себя его присутствием. И даже если по возвращении я поведаю ей, как было хорошо на субботней ярмарке, она ответит, как вчера — «это было воздействие».

Одеваюсь. И все же, чем ее пронять? Где черта, за которую она откажется заступать? Когда взбунтуется? Не может же она спускать мне абсолютно все? Надеюсь, что не может, иначе будет слишком скучно. С другой стороны, я же не давал обещания помочь ей с самоуважением? Посмотрим-поглядим, как далеко ты меня пустишь, девочка!

Покидаю бункер. Не люблю лестницу, но машина припаркована у люка за забором, так что приходится. Проходя по залу, наблюдаю за Макс краем глаза. Провожает взглядом, оторвавшись от чтения. Интересно, она правда настолько целеустремленная? Или старается все же больше от страха? Как бы это проверить?

Эскалада приветственно пикает сигнализацией. Включаю радио — обещают хорошую погоду. Как и планировал, еду в картинную галерею одного из бывших клиентов. Мне нравятся его работы — индастриал и гранж вкупе с эстетикой минимализма. К тому же, в галерее он выставляет начинающих коллег — выбирает, естественно, на свой вкус. Выставки у него всегда шикарные. А еще мне нравится, как он трясется и начинает потеть, всякий раз видя меня в просторных залах галереи, изломанных гипсокартонными перегородками. Однажды я помог ему уничтожить конкурента и теперь знаю его грязные секреты. Человека ничто не пугает больше, чем заряженное оружие, направленное ему в лицо. Конечно, я не планирую ему вредить. Все, что у меня на него есть — для подстраховки. Но он-то об этом не знает!

День проходит отлично. После обеда приезжаю на Субботнюю ярмарку в парке Линкольна. В проходах между плотно натыканными шатрами прогуливаются люди — парочки, семьи с детишками, одинокие отдыхающие. В воздухе звенит радость, раздается детский смех, голоса сливаются в восторженный гул. Черт, подтачивает тоска. Хочется посмотреть на Макс, когда вокруг все могут говорить, а ей это недоступно. Хотя она вряд ли огорчится. Слишком хорошо уяснила правила, полностью втянулась. Не представляю, что теперь может заставить ее открыть рот без разрешения.

Владелец нужного мне шатра как раз раскладывает новые воздушные шарики по углублениям в расчерченной невысокими перегородками фанере. Люблю проверять свою меткость. Продавец — невысокий щуплый мужичонка с бегающим взглядом — мнется, желая продать шанс на удачу кому-то другому, но желающих не находится. Злорадно скалясь, плачу проныре двадцатку, беру четыре дротика. Прицеливаюсь… Перед глазами маячит образ Макс. Она бы сейчас стояла у меня за спиной, сжав маленькие кулачки, задрав плечи от напряжения. Болела бы за меня. Напрасно. Я идеально бросаю дротики, так что выиграл бы ей самого большого плюшевого медведя. И Макс была бы ему рада, не то, что Камилла.

Тфу ты! Пора бы уже выкинуть из головы эту… Бросаю первый дротик — промах! Втыкается в крестовину, аккурат между четырьмя шарами. Собраться! Я хочу еще одного чертова медведя! Даже если только для себя.

Второй дротик попадает в цель. Зеленый шарик с нарисованной на нем кислой рожицей с громким хлопком лопается. Дротик втыкается в деревяшку, пригвождая к ней остатки зеленой резины.

Третий дротик пронзает розовый шар. Ошметки разлетаются в стороны причудливым конфетти. Четвертый попадает в синий шарик, на котором нарисован оскал луны и несколько кривых звездочек.

Продавец недовольно хлопает в ладоши и показывает на полки с мягкими игрушками, предлагает выбрать приз из самых крупных. Розовый медведь уже есть, синий выглядит кособоко, словно его шили слепые китайские дети в подвалах Бронкса. Остается панда с неестественно огромной головой и такими же кругами вокруг пластиковых глаз.

Продавец стаскивает игрушку с полки и нехотя вручает мне. Ребенок сзади писклявым голоском уговаривает мать тоже заработать приз, а та смущенно отказывается, говоря, что не такая меткая, как «этот дядя». Ну, вот и все. Можно заканчивать.

Прячу трофей в багажнике. Снова вспоминаю о Макс, ее я точно так же спрятал в бункере. И достанется она только мне. Интересно, вынесла ли она что-то из книги? Будет печально, если девочка окажется тупой. Я по горло сыт безмозглыми куклами.

Заезжаю в центр, оставляю панду в квартире, где уже несколько дней не появлялся. На удивление, совсем не скучаю по здешней обстановке, хотя обычно жизнь в бункере рядом с подопечными напрягает. С Макс все иначе.

Автоматическая кофеварка шумно мелет зерна. На часах пять вечера. Выпью кофе и поеду в бункер. Предвкушаю, как пройдет вечер — я ведь устрою Макс настоящий допрос по прочитанному, а потом будет тренировка. Руки чешутся от одной мысли, что она снова напросится на наказание. Пороть ее — особое удовольствие.

Аромат кофе щекочет ноздри — кидаю несколько таблеток сахарозаменителя в черную, дышащую паром жидкость. На поверхности появляются мелкие пузырьки. В груди становится горячо — справится Макс или нет, от нее почти не зависит. Я всегда найду, чем ее завалить, было бы желание. А оно, черт побери, есть.

Кофе обжигающей волной пробегает по пищеводу. Вкусно. Закуриваю, глядя на вечереющий город. С высоты моего этажа открывается прекрасный вид… но насладиться пейзажем не получается. Хочется скорее докурить, сесть в машину и поехать обратно. Меня тянет к Макс, точно наркомана за дозой. В душе борются презрение и восхищение. Не знаю, чего больше. Посмотрим — если она так и останется безропотной куклой, восхищение ее преданностью сойдет на нет. Мне не нужен безвольный истукан.

Спускаюсь в бункер на лифте в начале седьмого. По камерам вижу, что Макс готовит ужин. Она должна была поесть к моменту моего возвращения! Вхожу в кухню со свирепым видом. Нос улавливает нежный аромат оливкового масла и креветок, растравляет аппетит, хотя я и съел сэндвич по дороге сюда.

Макс с радостной улыбкой поворачивается ко мне. Лицо бледнеет, кухонная лопатка вываливается из онемевшей руки и плюхается на варочную поверхность, разбрызгивая жирные капли. Девочка сразу поняла, что провинилась. Первое смятение быстро сменяется на испуг. Она даже открывает рот, но вовремя осекается. И складывает губы в заискивающую улыбку.

Трудно сохранять суровое лицо, слишком приятно впитывать ее оголенные эмоции, в штанах снова становится тесно. В несколько медленных шагов подхожу к ней и крепко хватаю за подбородок. Гневно смотрю в глаза.

— Почему ты еще только готовишь? — требовательно чеканю слова. — У тебя ужин в шесть!

Макс не пытается вырваться, только убирает руки за спину. Усилием воли сдерживаю дрожь возбуждения.

— Я хотела дождаться вас, сэр, — почти шепчет, испуганно глядя на меня. — Уже все готово, я только разогреваю. Решила, что можно задержать ужин на четверть часа, чтобы поесть вдвоем.

— Плюс десять отжиманий на тренировке, — брезгливо разжимаю пальцы. Побелевшая кожа под ними начинает обретать нормальный цвет. — Ты не смеешь ничего решать. Ужин в шесть и не минутой позже!

В глазах Макс появляются слезы. Поворачивается к плите, хватает лопатку и принимается помешивать рагу. Стыдно! И… чертовски воз-буж-да-ю-ще! Огорчилась, что я не оценил заботы — трогательно и мило. Девочка влюбилась! И на свою беду, в жестокого тирана! Внутренне торжествую. Истома обволакивает тело, руки тяжелеют. Устало усаживаюсь за стойку.

— Мне бы стоило лишить тебя ужина, — продолжаю сурово. — Но это недопустимо. На этот раз поедим вместе.

Кивает, шмыгая носом, и вытаскивает из шкафчика две больших тарелки. Кладет в них еду, ставит на стол, глядя куда угодно, только не на меня. Ох, и уязвил же я тебя, девочка. А то — плюнул в открытую душу!

Макс быстро раскладывает приборы, садится напротив и, глядя в тарелку, ждет, пока я начну есть, словно разрешающего сигнала. Как прислуга! Тьфу! Противно. Пробую рагу с морепродуктами — удивительно вкусно. Все же женщина всегда приготовит вкуснее, чем мужчина!

Макс робко тянется к вилке. Может, ждала позволения, потому что я пригрозил лишить ее ужина? Какая прелесть.

— Ты чего, есть не хочешь? — говорю с наездом. — Раз такая нерешительная, закончишь вместе со мной. Что не доешь — выкинешь. Поняла?

Макс затравленно смотрит на меня несколько мгновений. Будоражащее зрелище! В чуть припухших глазах стоят крошечные капли. Кивает, сопровождая привычным «да, сэр» и принимается есть. Видать, нехило проголодалась, боится не успеть — глотает почти не жуя. Отвратно! Сбивает мне весь настрой, даже портит аппетит.

— Ты жрешь, как собака! — выплевываю ядовитым тоном.

Макс замирает, вскидывает на меня испуганный взгляд, тревожно сглатывает. Ожидает наказания.

— Или ты ешь за столом, как человек, — стучу пальцем по столешнице, затем показываю вниз. — Или будешь лакать из миски на полу.

Лицо Макс резко сереет. В глазах плещется паника — девочка верит, что я способен на такое. Не буду ее разубеждать.

— А теперь доедай, — киваю на ее тарелку. — И так, чтобы с тобой рядом не было стыдно сидеть.

Вот теперь движения аккуратные, плавные. Нормально жует, спокойно глотает. Голова опущена, смотрит в тарелку. Со щек в еду падают редкие капли.

Голос совести пробивается сквозь пелену возбуждения, что-то гнусавит о том, что это снова слишком для ничтожного проступка. С другой стороны внутри начинает шевелиться ярость, что эта корова снова разревелась. Она же все еще за столом, а не на полу, в конце концов!

Растягиваю остатки порции, давая Макс время доесть. Как бы там ни было, я не стану морить ее голодом. Этот урок усвоен. В следующий раз будет более решительной.

Ее тарелка наконец опустевает. Закидываю в рот последнюю креветку, собираю посуду и отношу в мойку. Макс вскакивает из-за стойки, вытирая слезы и принимается готовить чай. Подхожу вплотную. Чувствует, но боится повернуться. Или стыдится зареванного лица?

— Запомни на будущее, — поворачиваю ее голову за подбородок, заглядываю в мокрые покрасневшие глаза. — Ты не прислуга, чтобы ждать, пока хозяин поест.

В ее симпатичной головке начинают крутиться шестеренки. Переосмысляет произошедшее.

— Чай принесешь в зал. Будем обсуждать книгу, — добавляю почти равнодушно, направляясь в коридор, и на полпути спрашиваю: — Ты ведь дочитала, Макс?

— Да, сэр, до конца! — щеки розовеют, на лице появляется гордая улыбка.

Киваю. Отлично. Значит, будет о чем ее допро… расспросить.

Через пару минут Макс ставит на столик две кружки чая и собирается снова усесться на пол, но я жестом показываю ей на второе кресло. Кажется, ей нравятся правила — я лишу ее такой опоры.

— Что ты вынесла из книги? — спрашиваю, хитро щурясь, и закуриваю.

— Спросила себя, чего хочу добиться, сэр, — Макс тоже берет сигарету.

— И чего же ты хочешь? Ты поставила себе цель? — подношу зажигалку.

— Я добьюсь чего угодно, если взращу силу воли, сэр, — с удовольствием затягивается. Выпускает дым между сложенных в улыбку губ. — Так что моя цель теперь — стальная сила воли.

Девочка проштудировала книгу! А еще она определенно не тупая, зря я переживал.

— Вот как? — делаю подозрительное лицо, пусть чувствует, что ходит по тонкому льду. — И как же ты собираешься взрастить силу воли?

— Я уже этим занимаюсь, сэр, — Макс улыбается, стряхивая пепел. — Не все, что мы здесь делаем, дается мне легко. Приходится себя заставлять, а что это, если не сила воли, сэр?

Черт, и крыть нечем!

— Есть в книге что-то, что ты хочешь обсудить? — пускаю разговор в свободное русло.

Макс оказывается не просто не тупой, а очень даже смышленой девочкой. Задает правильные вопросы. С радостью отвечаю на них и вижу по светлеющему лицу, что девчонка обретает уверенность и понимает, куда ей дальше развиваться. Мы обсуждаем все подряд — от тренингов на развитие уверенности до методов составления резюме. Макс — первая воспитанница, разговор с которой оказывается интересным. Но даже такая беседа в какой-то момент надоедает.

— Хочешь сказать, у тебя даже мечта в жизни появилась? — резко меняю тему, добавляя голосу насмешливости.

— Да, сэр. Я мечтаю реализоваться. Хочу найти престижную работу, стать ценным сотрудником. А еще поняла, что… Хочу стать лучшей для того… — осекается, начинает краснеть, но договаривает: — Есть один мужчина…

Меня словно ледяной водой окатывает. Внутри мгновенно вскипает ярость. На руках шевелятся волосы. Ладони становятся влажными. Пальцы впиваются в колени.

— Я бы хотела, чтобы он в меня влюбился… — Макс смотрит перед собой и продолжает себя закапывать. — Но не для семьи. Думаю, брак только все испортит… — вдруг поворачивает голову и замолкает, видя мое лицо. — Сэр?

— Думаю, обсуждение книги мы закончили, — беру себя в руки, но сам слышу, что слова звучат зловеще. — Начинай пробежку. Сорок кругов.

— Конечно, сэр, — оторопело кивает и пружинисто подскакивает с кресла. Лицо бледное, глаза испуганные. — Сорок кругов, поняла…

Начинает бежать. Провожаю взглядом ее невысокую фигурку в мешковатом костюме. Ярость возвращается, обдавая внутренности жаром. Я вытравлю из твоей головки любых других парней, девочка. Ишь чего, вздумала о парне мечтать…

Снова бег по кругу, снова тихий голос проговаривает цифры, но от выжигающего гнева внутри ее покорность злит еще больше. Уже знаю, что отыграюсь на ней за это дебильное признание.

Терпеливо жду окончания кросса. Макс бежит сначала бодро, но чем дальше, тем сильнее устает. Переваливает за тридцать кругов — ноги начинают заплетаться. Судя по прижатой к животу руке, снова сбила дыхание, в боку колет. Мне нужен только повод.

Отсчитав сорок кругов, останавливается. Дышит тяжело, но смотрит прямо в глаза. Бросает вызов. Забыла, что я накинул десять отжиманий в ужин?

— Тридцать пять отжиманий, — цежу сквозь зубы, скрывая плотоядный оскал за непроницаемым безразличием.

Вот! Другое дело. Макс сникает и занимает упор лежа. Уже чувствует, что не потянет. В прошлый раз я требовал двадцать, она и с тем не справилась. А за три дня ничего особо не изменится.

Начинает отжиматься. Первые десять легко — мышцы вошли в тонус. Дальше сложнее, но до семнадцатого раза держится молодцом. До двадцатого дотягивает со скрипом. Двадцать первый выдавливает со стоном. Двадцать второй — последний. Больше тело поднять не выходит. В душе злорадно потираю руки — мурашки возбуждения уже щекочут спину.

— Поднимайся, снимай кофту, — бросаю через плечо, идя в спальню за плеткой. — Ты знаешь, что будет дальше.

Возвращаюсь в зал к Макс. Стоит по стойке «смирно», смотрит перед собой. Спина прямая. Плечи развернуты. Не согласна с наказанием? Злится? Так странно выражает смирение? Или… снова бросает вызов?! Сознание захлестывает гнев. Сегодня я заставлю тебя визжать, девочка!

— Подойди к рингу и возьмись за средний канат, — приказываю суровым тоном, поигрывая плеткой для острастки.

Макс исполняет требование, обходя меня взглядом. Кажется, все же злится. Приближается к рингу и, поднявшись на цыпочки, берется за туго натянутый трос. Шикарно. Я предполагал, что ей с лихвой хватит роста, но так даже лучше.

Выходим на новый уровень подчинения. Дать себя связать и выпороть — одно, и совсем другое принимать истязания добровольно, будучи свободным. Посмотрим, девочка, чего стоит твердость твоей воли.

Подхожу к Макс неторопливыми шагами. Даю эмоциям настояться. И своим, и ее. Ее спина соблазняет своей беззащитностью. Кожа ровная и гладкая — никаких отметин. Что ж, возможно, сегодня они появятся. И плевать. Голос совести вопит, что это непедагогично и жестоко. Бесцеремонно затыкаю его — в крови бурлит ярость.

Кладу ладонь Макс между лопаток. Вздрагивает. Опускает голову. Откладываю плеть на край ринга и разрываю майку вдоль. Ткань трещит и расходится, обнажая спину. Диета и физические нагрузки уже сказались на теле Макс — на талии ушло полдюйма, кожа обрела упругость. Сексуально. Уснувшее было возбуждение пробегает сладкой судорогой по телу.

Майка лохмотьями висит вдоль тела. Девочка стесняется? Прячет лицо, пытается скрыть стыд, но покрасневшие уши выдают ее с потрохами. Хватаю плетку и отступаю на шаг.

— Тринадцать ударов, — цежу сквозь зубы. — Ты будешь считать.

— Хорошо, сэр, — отвечает сдавленным голосом, будто в горле пересохло.

Размахиваюсь и без подготовки опускаю ей на спину тяжелый удар. «Оди-и-ин» слышу с протяжным стоном. Макс непроизвольно поджимает ногу, но рук не расцепляет. По глади кожи проступают несколько краснеющих прилившей кровью полос. Слишком соблазнительное зрелище. Ладони вспотевают, внутри горячо.

Без передышки наношу следующий удар. Крик громче. Макс пищит «два», напрягается всем телом, костяшки пальцев белеют.

Хочу довести до исступления. Хочу, чтобы разжала руки, чтобы рухнула на пол, разрыдалась. В третий удар вкладываю еще больше усилия. Звучит оглушительный на фоне напряженного дыхания многоголосый щелчок, и раздается вопль. Отдышавшись, Макс всхлипывает и выдавливает «Три».

Девочке очень больно. Зачем я это делаю? В памяти снова всплывает тот мистический мужчина, о котором она так мечтает. Как посмела об этом сказать?! Мне! Размахиваюсь, впечатываю новый удар. Скулит. Не успевает назвать цифру — снова опускаю плеть ей на спину. Перекрикивая стон, сурово чеканю:

— Я закончу, когда ты досчитаешь до тринадцати, — снова бью и с удовольствием слушаю протяжный, полный страданий крик. — Остальные не считаются.

— Четыре, сэр, — Макс срывается на рыдания. Вытирает щеку о дрожащее плечо. Исчирканная припухшими полосами спина лоснится потом в люминесцентном свете.

Киваю себе. Возбуждение шумит кровью в ушах. Новый размах, укладываю удар поперек. Неудачный — концы захлестывают на ребра. Макс с криком падает, прижимая руку к ужаленному месту. Рыдает. Извивается на полу несколько мгновений.

— Пять, сэр, — не смотрит на меня.

Затем встает, опираясь о борт ринга. Медленно поднимает руки, вцепляется в канат. Ее упорство сводит меня с ума. Кружится голова, во рту становится сухо. Облизываю шершавые губы, уже собираясь снова опустить плеть ей на спину, но взгляд цепляется за кучку темно-бордовых кровоподтеков на ребрах. Опускаю руку. Задыхаюсь от злости на себя. И на Макс. Но больше на себя.

Словно холодный яд, по жилам разливается досада. Откладываю плеть на край ринга, одергиваю сбившуюся влажную рубашку. Тошнотой подкатывает стыд. Душа требует проявить хотя бы толику нежности, но не могу, не позволю себе этого сделать.

— Слабачка, — говорю со всей язвительностью, которую только могу найти в себе. — Убирайся к себе. Мы закончили.

Не хочу ее видеть. Не хочу видеть следы на ее теле. Разворачиваюсь и направляюсь в спальню. На душе гадко, гложет чувство вины. Вроде я повторно не давал ей обещания не оставлять следов, но все равно не по себе. Она ведь увидит кровоподтеки на ребрах. Нет, не могу снова повторить историю с парком — вдруг и правда уйдет. Страшно. Не хочу ее отпускать.

Слежу за Макс по камерам. Добирается до матраса и падает на него лицом вниз. Спина, должно быть, знатно саднит. Плечи мелко вздрагивают. Плачет.

Отворачиваюсь. Не могу ничего изменить. Уже не могу. Остается только использовать. На душе становится легче — кажется, я знаю, как.