Два месяца и три дня

Алиса Клевер, 2015

Максим Коршунов, скандальный фотограф и единственный сын русского олигарха, проводит жизнь в исследовании наслаждения. Тело для Коршунова – единственный инструмент, с помощью которого измеряется вечность. Секс – единственное состояние, близкое к бессмертию. Максим отрицает стыд. Ибо только вне его можно пережить все оттенки удовольствия. Тело для Арины Крыловой – сосуд для души. Секс – высшая точка проявления любви. Стыд – та категория нравственности, которая оберегает девушку, провинциальную студентку, еле сводящую концы с концами, от разврата, пошлости и подлости. Между Максимом и Ариной нет ничего общего. Они из разных миров, но чувство, вспыхнувшее между ними, сметает различия и лишает способности принимать правильные решения.

Все события, места и участники — вымысел или сон.

© Клевер, А., текст, 2015

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015

1

Утром Максим поймал себя на одном желании — чтобы Кларисса ушла и он остался один. Это удивило его и огорчило. Кларисса ему нравилась, а их эскапада-экспромт доставляла удовольствие им обоим. Вот и сейчас, глядя на нее спящую — обнаженную, вольготно и бесстыдно раскинувшуюся по широкой кровати, — он восхищался красотой ее длинного, гибкого, холеного тела.

Но не настолько, чтобы ему захотелось быть с нею, когда она проснется.

Одиночества Максим не боялся. Он любил его. Не так это и страшно — лежать на залитом солнцем полу и ничего не чувствовать. Дышать, слушать музыку и ждать, что будет дальше.

Он перевернулся на живот. В панорамном окне перед ним двигались большие красные точки — автобусы даббл-деккеры — и черные точки поменьше — такси. Улицы лондонского Сити заполонили эти смешные букашки — то останавливаясь, то ускоряясь, и не было в этом ни логики, ни смысла, но была какая-то гипнотическая красота, на которую можно было смотреть часами.

Самолет в Москву поздно вечером, подумал Максим. Впереди целый день.

Жаль все же. Кларисса прошептала ему вчера, перед тем как заснуть, что ничего не ждет от него, но Максиму было отлично известно: говоря так, женщины имеют в виду совсем обратное. Даже самые из них раскрепощенные.

— Привет, красавчик. Давно проснулся? — Максим оглянулся на голос, чуть хриплый, насмешливый.

— Трудно сказать. А ты как спала? — спросил он ласково. Кларисса пожала плечами и свесилась по пояс с кровати.

— Тебе там не жестко? — удивилась она, глядя на распростертого возле окна Максима.

— Я люблю, когда жестко, — ответил тот, выразительно и с намеком. Глаза Клариссы загорелись огнем.

— М-м-м, я тоже люблю жестко, ты знаешь, — она изогнулась, как кошка, приподняв голые ягодицы так, чтобы их было снизу видно Максиму, и улыбнулась обольстительной зазывной улыбкой. Максим облизнул губы, против воли уставившись на вызывающе упругий зад с манящей ложбинкой меж ягодиц.

— А не боишься? — спросил он чуть севшим голосом. Кларисса расхохоталась, спрыгнула с постели на источающий чистоту дорогой пол из теплого дерева и на четвереньках подобралась к Максиму.

— Это кому здесь нужно бояться? — Она улеглась на живот рядом с ним, подперев голову кулачками. — И что ты там разглядываешь?

— Да так, ничего… — Максим деловито придвинулся к ней, провел ладонью по ее спине, медленно, не торопясь туда, куда влекло его больше всего. Задержавшись на ягодицах, его рука проникла глубже между ее ног, и он коснулся влагалища, подвел указательный палец к клитору — не сводя глаз с ее лица — и принялся мягкими движениями его массировать.

— Тебя… в галерее сегодня не ждут? — спросил он тихо и рассмеялся тому, каким затуманенным, из-под век, стал взгляд Клариссы. В ответ она простонала.

— Что-то не так? — притворно сдвинул брови Максим.

— Ох. — Он убрал руку, и Кларисса открыла глаза. В них кричало разочарование.

— Что? — улыбнулся он. — Ты знаешь, моя дорогая, я ведь почти не спал этой ночью…

— Издеваешься? — почти проскулила она.

— Я пил бурбон, изучал негативы, думал о возможной встрече с отцом… Немилосердно устал. — Максим не двигался, а лишь улыбался.

— Ах, значит, устал, бедняжка! — недовольно ворчнула Кларисса. Она встрепенулась, приподнялась и села, вытянув ноги и опершись спиной о стекло окна. Максим подтянулся к ней ближе и развел ее ноги в стороны, на всю возможную ширину.

— Изнемогаю, — усмехнулся он, с наслаждением рассматривая открывшуюся ему картину. Промежность у Клариссы была ухоженной, с тонкой полоской рыжих волос, с родинкой чуть выше клитора. Упругий загорелый живот, аккуратные груди с татуировкой возле плеча: маленькая волчица продолжала свой вечный бег в сторону ключицы, но никогда не достигала цели.

— Мы будем трахаться или ты сначала решил довести меня до слез?! — вконец разозлилась Кларисса и попыталась было сдвинуть ноги, но Максим ей не дал.

— Такое утро! К чему спешить, — вкрадчиво промурлыкал он. — Если только тебя не ждут в галерее.

— К черту галерею! — кричит Кларисса, и тогда Максим встает на ноги, помогает ей подняться. Ее ноги дрожат от напряжения. Максим подхватывает ее под ягодицы и легко поднимает в воздух. Ее взгляд устремляется на него, она рассматривает его лицо, не отрываясь, скользит глазами по его высоким скулам, спутанным темным волосам, закрывающим его изменчивые серые глаза. Она любуется капельками пота, выступившими у него на лбу. Его движения становятся настойчивей, взгляд жестче. Он берет ее прямо там, стоя, прижав спиной к прозрачной стене. От мысли, что может случиться с ними, если крепкое стекло не выдержит, сердце Клариссы бьется еще чаще. Перед ее мысленным взором полет вниз, на лондонскую мостовую — полет двух сплетенных друг с другом тел. От резких, сильных ударов его члена она кричит.

— Лучше тебя нет, — шепчет она. — Знаешь, чего я хочу?

— Не представляю, — смеется Максим, уверенным движением проникая еще дальше в ее тело.

— Чтобы тебя было трое… — и тихий, переливчатый смех заполняет комнату.

После, сидя — опять на полу — у краешка мраморной ванны, Максим сообщил ей будничным голосом, что не планирует в ближайшее время возвращаться в Лондон.

— То есть? — не сразу дошло до Клариссы.

— То и есть, — пожал он плечами и потрогал рукой поверхность воды.

— Ты меня… выставляешь? — напряглась Кларисса, до этого комфортно лежавшая в пенной воде. Максим посмотрел на нее с удивлением.

— Чего нет, того нет. Если бы я хотел, чтобы ты ушла, я бы просто вызвал тебе такси.

Кларисса, схватив гель для душа, принялась лихорадочно им намыливаться, но, бросив в сердцах мочалку — несколько брызг попали ему на лицо, — возмущенно воскликнула:

— Ричард прав, женщинам надо держаться от тебя подальше. Он, кстати, считает, что ты портишь мне жизнь.

— Это тот редкий случай, когда твой занудный братец абсолютно прав, — согласился Максим, и Кларисса бессильно швырнула в него холмик пены.

— Ты не желаешь мне счастья!

— Это не так. Я не желаю счастья себе, — ответил он и подал ей большое пушистое полотенце. — Счастье — оно для тех, кто никогда не испытывал наслаждения. Между этими двумя богами идет вечная война, и первый одерживает верх, пока не появляется второй. И когда он выходит из-за угла, с оголенными плечами и распухшими от поцелуев губами, счастье откладывают в сторону, как раскрытую на середине книгу, чтобы дочитать потом, когда зарядит дождь и нечем будет заняться.

— Ты говоришь так, словно счастье и наслаждение — не одно и то же.

— Это совершенно разные вещи. Разве ты сама не видишь? Ты удивляешь меня, — покачал он головой.

Кларисса помолчала, сосредоточенно разглядывая что-то невидимое на белоснежном кафеле безупречно чистой ванной комнаты.

— Однажды ты появишься в очередной раз на моем пороге, посреди ночи, с этим вот беззаботным видом, а я буду замужем, — усмехнулась она, заворачиваясь в полотенце. Максим склонился к ней и провел ладонью по ее лицу.

— Думаешь, это тебя остановит?

— Господи, какое счастье, что я тебя не люблю! — Гибким движением рук Кларисса сбросила полотенце и вернулась в гостевую комнату, где оставила вещи.

Максим не стал ее догонять. Пройдя на кухню — пустую, просторную — и включив кофеварку, он достал из холодильника молоко — Кларисса любила ванильный латте.

В мыслях он уже прошел в самолет, занял сиденье в первом ряду в салоне бизнес-класса и улетал в Москву — да что там в Москву, он улетал дальше, в вечно манящий и непредсказуемый мираж под названием «завтрашний день».