Голоса спящих миров

Алиса Аве, 2023

Эти миры ещё спят. От нас зависит, какой именно проснется. Мир, в котором можно купить съемные глаза и видеть только то, что нравится. Или тот, где меняют тело на новую модель. А может, будущее, в котором права деревьев приравнены к правам людей. Космические путешествия. Люди, мнящие себя богами и создающие других богов. Клоны, созданные сменить клонов во благо системы. Альтернативы реальности. Эксперименты над жизнью. Варианты на любой вкус, стоит лишь прислушаться к тихим голосам спящих миров.В сборнике собраны рассказы, написанные с 2019 по 2022 год.

Предельный

На похороны меня ещё не приглашали. Я даже не знал, что надевают по такому случаю.

— Чёрный, наверное, — растеряно проговорил я, — только обсидиановый, не угольный, мне не идёт матовый.

Я вертелся перед зеркалом, оценивая результат. Кожа окрасилась в чёрный, прозрачная чешуя, темневшая с широкого края, вздохнула, слегка раскрывшись, осела, приобрела фактуру. Костюм для похорон отличался от повседневного только цветом, в целом я остался собой — идеальные пропорции тела, заменяемость конечностей, интуитивная трансформация облика. На стандартный набор характеристик запрос нового облика не повлиял, зато появился платок в нагрудном кармане.

На похоронах я косился на этот платок, боролся с желанием проверить функционален ли он или всего лишь бутафория. Я склонялся к практической важности любого предмета, не только к эстетической ценности. Красивое должно быть полезным. Полезное — красивым.

Священник, именно так представился ведущий, призвал нас наблюдать за процессом великого симбиоза жизни и смерти, выплюнув из широкого рта листовки, с выбранными ныне покойным текстами молитв, и звуки «Адажио» Альбинони. Выбор музыки я одобрял, старинные тексты же вызвали усмешку, которую я предусмотрительно сбросил в настройках мимики. Скорбь моя по ушедшему казалась приглашенным неудержимой и искренней. Хотя на самом деле я был здесь в рекламных целях. Мне предложили выбрать смерть.

Бессмертие оказалось ненужным. Люди уставали жить. Те, кто полностью соединили разум и тело с искусственным интеллектом и синтетической органикой, превозмогли болезни и смерть, в какой-то момент уставали от мира, от познания безграничного микро и макрокосмоса, от необходимости дышать, идти, делать счастливый вид. Во многом мы завидовали отщепенцам, которые жили положенные человеку семьдесят лет, а после удобряли собственные фермы на Южном полюсе. Прах к праху, говорили они. Мы же стремились получить максимум и от смерти. В основном от скуки, конечно. Смерть превратилась в спрос и предложение, в способ выделиться среди бессмертных и скучающих.

Вот этот псевдо-мертвец решил стать розовым кустом. Шаг красивый и полезный для природы. Тонкое, полупрозрачное тело лежало среди зелёной листвы и белых цветов. Священник дочитывал молитвы под плач скрипок и восторги зрителей, пока тело разбухало, становилось совсем прозрачным, растекалось подобно медузе и в конце концов впитывалось в землю водой. Цветы приняли дар равнодушно, ни один не поднял голову, не раскрылся, наполняя воздух ароматом. Они просто выпили покойного.

— Куст будет радовать глаз три десятилетия, без дополнительной поливки, — отчитывался агент Смерти, он в отличие от меня выбрал матовый черный. С серыми глазами матовый костюм смотрелся неплохо, подчеркивал обезличенность работника агентства, — А покойный получит беспрепятственный доступ к цветам — букеты на подарок или для собственного удовольствия. Он присоединится к гостям к конце церемонии.

— Присоединится? — переспросил я, — Он уже живой?

— Никто не умирает насовсем, — агент удивился вопросу, надбровные дуги, лишенные волос, приподнялись. Он не отключил мимических реакций, — Для клиента заранее подготовлено новое тело, он выбрал кожу оттенка кофе с молоком и, если я не ошибаюсь золотые глаза, также по его запросу в модель встроена пара отличных крыльев. Сейчас проходит процесс переноса нейронного отпечатка из базы данных в тело.

— Значит, он ничего не ощутил? Ни страха, не предчувствия… он попросту отсутствовал в теле и не понял, что это навсегда, не почувствовал холода, сжимающего сердца, комка в горле. Жизнь не промелькнула кадрами перед его глазами. Ведь так писали о наших смертных предках? Будто бы они видят всех умерших родных прежде, чем присоединиться к ним? Он получается просто выключился и включился! И завтра как ни в чем не бывало пойдет на выставку или на пляж? Какая же это смерть?

Я нёс вздор. Но только потому, что мне предлагали развлечение, а я хотел чего-то особенного, чего-то большего.

— Все граждане Со-Хранения не подвластны времени. Мы не рождаемся и не умираем.. как..

— Да-да, как обещал великий Хранитель. Но великий Хранитель ничего не знал о скуке. Ни один искусственный интеллект, даже самый совершенный, не испытывал человеческой тоски по…, — я подбирал правильное слово, чтобы агент Смерти меня понял наконец, — по грани. Разве он задумывался о том, что там за жизнью.

— За жизнью есть только жизнь.

— Вы обещали мне что-то новое, — канючил я, — а я вижу только этих медуз, сосульки криокамер, да саморазлагающиеся и самовосстанавливающиеся тела. На прошлой неделе один мой знакомый хвастал какой-то инъекцией, рассказывал, какие удивительные ощущения возникают, когда отнимаются руки и ноги. Он расхваливал ваше агентство. Я подавал конкретный запрос. Хочу настоящую смерть!

— Для таких искушённых клиентов, — агент Смерти слушал все возмущения, не поднимая головы, — есть уникальное предложение!

Цветы качнулись, священник зацокал сузившимся от негодования ртом, церемония ещё не закончилось, и рёв планера нарушил стройные песнопения и плачи собравшихся.

— Мы предлагаем эту услугу лишь немногим. Она инновационная и, я обязан предупреждать клиентов, несколько пугающая. Но, — агент поднял палец, опережая мои вопросы, — поверьте, что впечатления у вас останутся на всю жизнь.

— То есть я умру? По-настоящему. Увижу вот это всё: погребение, деревянный ящик, червей? Или хотя бы кремацию?

— Ящик будет деревянным, если хотите, — уклончиво ответил агент, — Мы подпишем договор на месте. У нас оборудована площадка для проведения процедуры.

— Замечательно, — я подал сигнал о смене облика, черный костюм сменился модным бирюзовым, — Я готов как никогда.

— Тогда по прибытию, если вас устроит выбор, я попрошу вас внимательно прочитать договор.

Планер уносил нас прочь от города, оберегаемого Хранителем. Мы летели над бескрайним океаном, отделившим новое человечество от Южного полюса, с его зелёными полями, густыми лесами и отсталыми людьми. Чистыми, как они назвали себя, или Предельными, как именовали их мы, бессмертные, подразумевая, что у них есть предел, срок. Они не приняли тела, которые создал Хранитель, не срослись с его обширным разумом, решили, что окажутся в подчинении машины. Но Хранитель принёс благо: мы не зависели ни от еды, ни от воды, ни от биологических процессов. Мы подпитывались солнцем и заботились об огромном теле Хранителя, пронизывающем каждое здание города. Мы стали едины и совершенны. А они плодились, рождались и умирали, и чуть ли на падали с краев маленькой земли на своём обетованном юге.

Агент притащил меня на одну из ферм Предельных.

— Вы уверены, что хотите этого? — спросил он.

Агент хмурился, он действительно забыл отключить эмоциональный спектр и слегка попискивал от волнения. Я лишь кивнул в ответ.

— Тогда я обязан предупредить вас о невозможности отказа от услуги во время её исполнения. Это прописано в договоре, пункт первый, раздел пятый.

— Я жду своих острых ощущений уже третий месяц, я ни от чего не откажусь.

— Кроме того я должен сообщить, что мы не можем показать вам рекламную процедуру. Только непосредственно на вас. Данная информация также значится в договоре, пункт третий, раздел пятый.

— Слишком много слов. Я нанял вас для смерти, не для разговоров.

— Тогда читайте договор. И если согласны со всеми пунктами, подпишите здесь.

Он подал мне ладонь, я пролистал бесконечный договор, не отрывая взгляда от полей, раскинувшихся во все стороны от разномастных домишек, и крохотных фигур, снующих в этой бескрайности, и приложил палец к экрану — внёс биометрические данные.

— Ну что ж, с Хранителем! — агент Смерти подтвердил мою биометрию.

Он перестал волноваться, стряхнул несуществующую пылинку с рукава и выпустил нас из планёра.

Я думал, на обитателей фермы мы подействуем как магнит и они облепят спустившихся с неба бессмертных со всех сторон, но они занимались своими делами. Вешали белье, ковырялись в огородах, кричали на детей, катили трехколёсные тачки со всяким металлическим мусором. Всё в Предельных говорило о крайней степени естественности. Казалось, что они мягкие, податливые, стоит мне коснуться их плеча или живота, палец оставит след, как оставляет на них след время, которому они полностью подвластны. В доказательство моих размышлений агент указал на проходившего мимо старика в соломенной шляпе.

— Вы только не пугайтесь, — предупредил он.

— Сколько стариков! — я не собирался пугаться, я изумлялся, — Вот еще один и еще! Я уже человек десять насчитал! Сколько морщин!

Морщины напоминали дороги, переплетенные, крепко связанные вместе. Дороги, которые они протоптали за столько лет, которые проходило все человечество. А ещё они напоминали мне папиллярные линии, мы лишены их, а здесь их носят и на пальцах, и на лицах, — А детей сколько!

От детей во мне остался смех. Он начинался на кончике языка и вызванивался до кончиков волос, дети искрили смехом и я, вновь включив эмоциональный спектр, подражал звону. Выходило громче, заливистей, ярче.

— Вам подобрали отличный экземпляр, — агент всё сверялся с экраном на ладони.

— Не совсем понимаю, что меня ждёт? — признался я.

— В договоре все детально… — начал агент, я отмахнулся:

— Объясните по-человечески.

— Чтобы испытать смерть, надо стать смертным. В наших телах подобное недоступно, в этих же — вполне возможно, — агент указал на девушку, срывающую яблоки с невысокой яблони. В корзине уже возвышалась гора плодов, девушка тянулась к дальней ветке, приподнялась на цыпочки. Я бы посоветовал ей воспользоваться лестницей, сомневаюсь, что у Предельных имелись роботы-помощники. Но она устремляла пальцы к плоду, подпрыгивала, не доставала, смеялась. Волосы девушка заплела в тугие косы, но мелкие завитки выбились и окружали лоб пушистым облаком. Она дула на лоб, кривила губы и совершенно не задумалась о собственной предельности.

— Мы перенесём ваше сознание в смертную оболочку, — продолжал агент, — как и сказано в договоре, в пункте седьмом второго раздела.

— Чудесно! То что нужно! Знал, что вы не подведёте. Мне пожалуйста просто красивую взрослую особь мужского пола. Я не планирую в нем долго задерживаться, но все же в старики, думаю, мне будет некомфортно.

Выбор пал на высокого блондина в очках. Собственно очки как раз и заинтересовали меня. Вместилище с дефектом. Я подпрыгивал от нетерпения: интересно каково это плохо видеть? Я мог настраивать своё зрение, корректировать четкость и яркость, выделять, к примеру на коже, определенные участки, которые хотел разглядеть получше, видел поры, таящиеся в них луковицы волос, сальные железы, жировые клетки, мог проследить взглядом кривизну борозд кратеров на Луне, мог отключить периферическое зрение, когда мне надоедала жизнь, мельтешащая вокруг. Но каждый день впитывать поблекшие краски и пытаться угадать, что скрыто в размытых контурах знакомых предметов: новые смыслы или отчаянно ускользающее время?

Мне нравилось изучать природные дефекты. Я вспомнил вазы на похоронах человека-медузы и представил природу мастером кинцукурой. В Со-Хранении любили возрождать забытые искусства, и кинцукурой наряду с чайными церемониями как раз вошли в моду. Так вот я представлял, как природа склеивала части в целое, недостатки превращала в предмет размышлений. Скрывала за золотой заплаткой изъяны, восполняла недостающие фрагменты, переставляла мозаику из людей и хрупкостью человеческих тел постоянно напоминала о превратностях судьбы и принятии перемен. Порой и вовсе не прятала трещины и нестыковки, выпячивала их, выставляла напоказ и говорила: «Смотрите, вот изломанный человек, каждая поломка рассказывает его историю и не заслуживает забвения».

Природа долго издевалась над нами. А когда Хранитель показал, что ни в одном даже самом прекрасном несовершенстве мы не найдём совершенства, к которому так стремимся, что бы там не говорили философы и гуманисты. Что конечность жизни не даёт нам приблизиться к желаемой гармонии и что кинцукурой, как бы мы им сейчас не восхищались, всего лишь попытка самообмана, мы получили возможность отомстить природе. И сами стали мастерами и теперь склеивали и покрывали золотой краской или предавали забвению по собственному желанию.

У выбранного агентством блондина кисти были как раз золотыми, солнце выжарило ему кожу лица, шеи и рук. Он шёл стройными рядами кукурузы, высаженными от забора маленького белого домика с красной крышей и флюгером в виде стрелы, до кромки горизонта, куда стремительно падал день и моё существование в идеальном теле. Я закрыл глаза, расправил плечи и ощутил невидимую связь с угасающим светилом. Я уйду, чтобы возвратиться вновь. Завершу долгий день и встречу утро нового.

— Сейчас он погрузится в сон, — сообщил агент.

Он нажал очередную кнопку, корзина выпала из рук блондина, кукурузные початки выпали один за другим, с глухим стоном легли на землю, — утром медики ввели ему специальный раствор с наноботами. От моей команды они пришли в действие

Человек упал не столь красиво: ноги подкосились, голова стукнулась о грудь, тело припало к земле и будто вросло в неё. Я поковырялся в общей памяти и отыскал символичный смысл любого урожая: жатва, коса, сбор, завершение.

— Интересно, — я поспешил поделиться открытием с агентом, — им специально дают ковыряться в земле, выращивать эти… плоды… и пожинать, — общая память подсказывала слова, — урожай? Чтобы они глубже понимали свой выбор? Чтобы легче принимали конец?

Агент отключил воспроизведение. Разумеется, мы не шли за выбранным телом, наблюдали за падением человека с экрана на ладони агента.

— Не думаю. Им же надо чем-то заниматься, и надо что-то есть. Общество Со-Хранения не снабжает их провизией.

Агент не обманул, недалеко от фермы располагались похожие на соты лаборатории, каждая ячейка предназначалась для разных манипуляций. Каких именно агент не распространялся, он молча провожал меня к восточному корпусу. Сумерки не дождались, пока солнце завершит путь за край земли, скопились за стенами ячейки и жадно смотрели, как трое медиков помогают мне улечься в процедурное кресло. Мой контейнер, как я решил называть временное убежище духа, лежало на столе. В помещении переноса блондин больше не виделся мне интересным. Под рубашкой с длинными рукавами и мешковатыми штанами, которые медик срезал одним движением пальца, «контейнер» оказался бледным, покрытым пятнами хаотично разбросанных родинок. На переносице остался след от очков, нос был длинноват, в белёсых волосах я разглядел перхоть, под короткими ногтями грязь. Не золотую пыль, чёрную землю. Никакого кинцукурой. Только неизбежность принятого решения.

— Напоминаю, — агент склонился надо мной. Серые глаза смотрели равнодушно, от его волнения не осталось и следа. Видимо, наконец догадался отключить эмоции, — На данном этапе отказ от процедуры не возможен, — договорил он и отошел в сторону.

— Я в нетерпении! — улыбнулся я одинаковым медикам, окружившим кресло.

— Что ж, — ответил один из них, голос звучал глухо, мешал защитный слой на лице, — попрошу вас отключить внешний контур. Мне нужен доступ непосредственно к телу.

Чешуя слетела по моему безмолвному приказу. Я остался голым, как человек, погруженный в сон и не подозревающий о том, что скоро его тело займёт чужак, а дух улетит куда-то в некуда. Или в рай. Или в ноосферу. Или в другое тело, ещё не рождённое. Не знаю, каких суеверий придерживались отщепенцы Южного полюса.

Но даже голый я выглядел сияющим богом рядом со своим будущим вместилищем. Я был здоровьем, цветением, бессмертием.

Медик опустил над нами общую выгнутую планку, гибкий щуп отсоединился от гладкой поверхности, раздвоился, потянулся к нам тонким сверкающим жалом. Я повернулся к будущему «я» и шепнул: «Привет!»

— Пожалуйста, не дёргайтесь! — приказал медик.

Я усмехнулся, он явно нервничал. Близость смерти тревожила даже неподвластных ей. Я посмотрел прямо на жало. Голова дёрнулась, лоб пронзило вспышкой.

Мне снился сон. Я стоял у края бездны и падал в неё. Падал бесконечно и не целиком, я будто отделялся крохотными частями и по крупице улетал в бездонную пропасть. Частицы меня вились золотой пылью, сверкали краткое мгновение и исчезали в глянцевой черноте. Первый в моей жизни сон таял быстро. Гражданам Со-Хранения сны не снились, ведь Хранитель не видел снов. Ускользая, сон подкинул последнее ощущение, что-то легкое и пушистое щекотало нос, и я чихнул. От души, напоследок.

— Я не понимаю! — я бежал вслед за улетающим планером.

Тень скользила по кукурузным стеблям, я цеплялся за убегающий призрачный хвост. Агент Смерти не глядел вниз. Договор был исполнен, его ждал новый страдающий бессмертием клиент.

— Марк! — женщина с желтой косынкой на голове бежала за мной следом. Я оборачивался и в расплывающемся перед слабыми глазами зелёном море её голова казалась мне солнцем, упавшем на землю, промахнувшемся мимо горизонта и теперь скакавшем среди кукурузы в жалких попытках вернуться в небо, — Марк, остановись!

Я проснулся рядом с ней. Лежал, уткнувшись носом в пушистые каштановые волосы. Женщина пахла тёплом земли, разогретым полднем, а ещё сладким молоком — ребёнком! Ребёнком, который кряхтел и ворочался у неё под боком, вот-вот собираясь проснуться.

Я уставился на женщину, на ребёнка, на свои загорелые руки и бледные предплечья, ощупал впалую грудь, длинный нос. Левая рука сама собой откинулась к тумбочке, взять очки. Очки хрустнули, я сжал их слишком сильно.

Окно дохнуло жарким воздухом, ветер приподнял голубые занавески и в мутном свете, за окном, я заметил удаляющееся чёрное пятно. Глаза мои выхватили это несоответствие — бесформенную угольную кляксу среди смазанной зелени и синевы. Ни темноты замкнутого тесного пространства, ни прозрачных стен ячейки, в которой я должен был восстанавливаться, ни моего привычного, безукоризненного тела рядом, ни тем более нового, улучшенного, с дурацкими крыльями или хотя бы с павлиньим хвостом. Я проснулся в смертном человеке, в Предельном.

Я побежал за агентом, догнал, упал на колени, вцепившись в его матовые гладкие ноги. Пот смешивался со слезами, я задыхался, открывал рот и не мог говорить.

— Я же должен был умереть, — я дрожал и дрожь корежила язык, стучала зубами, дребезжала гортанью, — Гроб. Черви. Настоящая смерть!

По телу агента прошёл разряд, меня отбросило защитным полем, я перекувырнулся через голову и услышал, как хрустнула шея.

— Мы с вами подписали договор. Я просил вас его прочитать. Вы его читали?

— Да! Конечно! Нет… Да, пробежал глазами.

— Не удивительно, что вы выбрали близорукое тело. Я просил вас прочитать, несколько раз акцентировал ваше внимание. Согласно договору вы выбрали естественную смерть и погребение. Мы предоставили вам такую возможность. Вы проживете одну стандартную человеческую жизнь и умрете тем способом, что представился вам самым… — он совсем перестал скрывать эмоции, говорил со мной снисходительно, с презрением даже.

— Марк! — раздавалось за спиной.

Крик утонул в тихих словах:

— Нескучным.

— Марк! — голос принадлежал женщине. Тело мое откликнулось на зов. Сердце потянуло в дом, я боролся со странным чувством и полз к агенту. Земля обжигала.

— Вы будете в полном сознании, когда жизнь завершится. И ощутите весь спектр желаемых эмоций.

— Но потом… потом я снова вернусь в своё тело и буду жить?

— Ваше прежнее тело утилизировано. Жители Южного полюса не являются гражданами Со-Хранения, им не представляются услуги бессмертия. Я должен был убедиться в удачном заверении процедуры. Прошу меня простить, меня ждут клиенты.

Агент бросил на землю папку с бумагами. Бумага… документы Предельных! Листы взмахнули серыми крыльями и раскрылись перед моим длинным носом: «Марк Покровский. тридцать шесть лет. Женат. Есть ребёнок. Занятие: земледелец. Предполагаемый срок жизни: шестьдесят лет».

Я видел плохо только вдаль, строчки кидались в глаза с неумолимой ясностью. Много чёрных глупых строчек не обо мне. Не обо мне.

Я не догнал планёр. Зато женщина догнала своего Марка, целовала ему плечи, шею, губы. Он молчал, потому что мне нечего было сказать. Никогда ещё не чувствовал себя настолько переполненным горем и настолько от него пустым. Я смотрел только на кайму грязи под ногтями. Никаких тайн клеток, никаких очертаний кратеров, никакого кинцукурой — только бездна, в которую я упал.