В лабиринтах вечности

Алина Реник, 2018

В 1965 году при строительстве Асуанской плотины в Египте была найдена одинокая усыпальница с таинственными знаками, которые невозможно было прочесть. Опрометчиво открыв усыпальницу и прочитав таинственное имя, герои разбудили «Неупокоенную душу», тысячи лет блуждающую между мирами… 1985, 1912, 1965, и Древний Египет, и вновь 1985, 1798, 2011 – нет ни прошлого, ни будущего, только вечное настоящее и Маат – богиня Правды раскрывает над нами свои крылья Истины. В оформлении обложки использована фотография с сайта canva.

Глава пятая

Что это значит?

I

Каир. 1985. 4 июля. 19.30

Настя вернулась опустошенная. Упала в кресло, словно в ее теле вовсе не было позвоночника — съёжилась, сжалась, уставилась в одну точку.

Не будь этой необъяснимой, просто сумасшедшей эмоциональной усталости она, наверняка, смогла бы рассказать Ане, как минуту назад почти у дверей отеля она чуть не попала под машину. Арабский юноша в белом балахоне бросился ей навстречу, резко толкнул ее в сторону — машина пролетела в десяти сантиметрах от неё. Она даже не успела испугаться и не придала этому значения или, возможно, была так занята великими открытиями и смутными предчувствиями Откровения, что не обратила внимания на подобную мелочь. Или просто она устала? Устала, как если бы посещение музея опустошило и высосало всю ее жизненную энергию?

— Что с тобой? — спросила Аня, озадаченная внешним видом подруги, — ты похожа на старуху. Что случилось?

Настя промолчала.

Аня хмыкнула, мол, не хочешь разговаривать, ну и ладно! Пока Настя исследовала музей и тратила драгоценное время на всякий там «исторический мусор», она же время зря не теряла, а как настоящий турист искала для себя самые настоящие приключения. Спустилась в холл, посидела на огромных белых диванах, наблюдая за туристами, приметила двух рыжих шотландцев в клетчатых юбках — килтах, улыбнулась им, познакомилась, посмеялись, выпили по чашечке душистого чая. Затем она решила погулять по набережной Нила, зашла в несколько магазинчиков, купила папирус и скарабея, на обратном пути хотела было зайти в мечеть, но старенький сухонький араб, зло шикнув, замахнулся на нее костылем. Но даже он не смог испортить ей добродушного настроения… Она с интересом оглядела мечеть снаружи и, не найдя в ней каких-либо красот, а лишь отметив для себя, что в Ташкенте самая маленькая и неказистая мечеть — медресе Кукельдаш в сто раз красивей этой, с легким сердцем повернула обратно в гостиницу…

Сейчас Аня задумчиво смотрела на подругу. Она знала, если та молчит, то лучше оставить её в покое. Но сегодняшний Настин «уход» был какой-то уж слишком печальный!

— Настёна, а я… — заикнулась было она о своих похождениях, но запнулась не в силах и слова из себя выдавить — то ли так падал свет, но лицо Насти странным образом изменилось: под глазами легли тёмные круги, все черты заострились — перед ней сидела измученная страданиями пожилая женщина, почти старуха! (Уф, и привидится же такое!)

Аня подошла к Насте, опустилась подле неё, заглянула в глаза.

— Настёна… — Она ласково погладила ее руку. — Ну, что у тебя случилось?

— Я…, что…? — как опомнилась Настя, — Я думаю, наш профессор был прав. Мы все ошибаемся!

— В чём? — не поняла ее Аня.

— Прежде, чем писать диссертации о фараонах Исхода, нужно хотя бы понять, «что?», а возможно «кто?» был толчком — стимулом развития для Египта?

Аня всплеснула руками и резко поднялась.

— Ой ты, батюшки! Настя! Если бы ты сказала, что по дороге в музей встретила красавца бедуина, влюбилась в него с первого взгляда и весь день просидела с ним на берегу Нила вместо того, чтобы топтаться в музее, я бы поняла. И не смеялась бы над твоими душевными страданиями, и даже извелась бы белой завистью. Но ты приходишь вот такая — вся истерзанная, и начинаешь рассказывать мне о профессоре, о диссертациях, о каких-то там «стимулах развития»! Да, все это мне еще в универе надоело! Твои диссертации! Будь они неладны!

Она даже притопнула ногой и долго бы еще бубнила от возмущения — она устала от всего исторического, — но вдруг замолчала. Она вдруг поняла, что ей, в самом деле, всё это неинтересно и что она хотела бы вернуться в тот день, когда они с Настей стояли на пороге университета с аттестатами в руках, и она не знала, куда ей подавать документы. Тогда она послушала Настю. «Египтология — это же так интересно!» и пошла с ней на исторический факультет.

Ох, много бы она отдала, чтобы вернуться в тот день!

Сегодня она знала: быть модельером — вот ее призвание! Но! Время ушло! И вернуться назад в прошлое, даже на каких-то пять лет назад, чтобы всё изменить там, в прошлом, — нельзя! (Она не знала, что никогда не поздно идти к Мечте!)

Вдруг Аня спросила:

— Настёна, а ты любила когда-нибудь? — спросила и сама же удивилась своему вопросу, потому что отлично знала на него ответ.

Сколько Аня себя помнила, всегда рядом с ней, как сестра, была Настя, сначала дом малютки, затем детский дом, затем они вместе поступили в университет. Она любила Настю больше других и даже пыталась ей подражать. Вот и перед вылетом в Египет подстриглась и выкрасила волосы, как у Насти, лишь бы быть похожей на нее, а не потому, что это так модно. Настя была удивительная! В чём заключалась «Настина удивительность», Аня не смогла бы объяснить, она лишь знала Настя не такая как все. В Детдоме ребята влюблялись в нее, смотрели, как на царицу, а Настя, именно, как царица их не замечала. Вот это было самое примечательное и не понятное — Настя никого не выделяла и, вероятно, даже никого и не видела — смотрела как сквозь, как поверх голов.

«Нет, она никогда и никого не любила, это точно, иначе ее глаза не были такими холодными!», — мысленно ответила себе Анна.

II

— Настя, и что же было интересного в музее?

— В музее?.. Интересного? О, ты даже не представляешь! Очень, очень много интересного! Настоящая сокровищница! Именно там я нашла то, что возможно, подтверждает правоту профессора! Там столько артефактов! Столько всего таинственного!

— А… — многозначительно потянула Аня, — и…

— Помнишь, он говорил, мол, если была Атлантида, то ее следы необходимо искать в Египте! — Настя подняла на подругу ещё затуманенный собственными мыслями взгляд и шепотом, как, если бы сама боялась своих мыслей, сказала, — мне кажется он прав…, он прав! Атлантиду надо искать именно здесь!

Аня с облегчением вздохнула.

— Уф, ну и напугала ты меня! Я-то, грешным делом, подумала, случилось что-то ужасное. Ты шла…, засмотрелась…, налетела и разбила там статую своего Рамсеса II… — сыронизировала Аня, а немного помолчав, с безразличием сказала: — А оказывается, все просто, опять Атлантида! Уф, как мне это все надоело! Столько шума, споров и всякой глупости вокруг нее.

— Но я…

— И ты туда же!

— Но я думаю…

— А я думаю, — не давая ей вставить и слова, Аня твердо сказала: — Атлантида — выдумка Платона!

— Но…

— Или бред! Да, да, и не спорь — это бред!

— Но сегодня… в музее… я видела множество свидетельств…

— Ты просто хочешь в это верить, вот и видишь всякую чушь! Атлантиды вообще не было!

Сказала, как отрезала, и удивилась, как легко она произнесла то, что другие не могу даже предположить: Атлантида — всего лишь бред Платона!

Настя вздрогнула — как же так не было Атлантиды! В ее сознании словно произошел коллапс, и она опять стоит у бетонной стены — нет ни входа, ни выхода — она замурована в вечной тишине.

В комнате на какое-то время стало тихо.

— Аня, знаешь, мне иногда кажется…

— Да, да, — с раздражением прервала ее Аня, — я знаю, ты уже говорила, и не раз, что иногда перед тобой глухая стена, а иногда тебе кажется, что ты в длинном коридоре и что все двери закрыты, но за какой-то неведомой для тебя дверью разгадка всех тайн Вселенной. И там же твой любимый Рамсес, а теперь вот еще и Атлантида! Она тоже там?

— Да, Аня, да! Как важно открыть именно эту дверь! И как же мне не ошибиться!?

— А ты открой одну дверь, посмотри, есть там для тебя что-то интересное, если нет, то закрой, иди, открывай следующую, — произнесла Аня с явной издевкой.

— Ах, если бы все было так просто! Если бы… если бы… — Настя замолчала.

«Такие глаза, не отражающие свет, бывают только у мертвецов, — подумала Аня, вскользь глянув на Настю, — какая-то она сегодня, странная! Что с ней?»

Вновь Настя напоминала сомнамбулу. Не заметила ни издёвки, ни того, что Аня разговаривала с ней, как с сумасшедшей.

Она и в самом деле была сейчас как сумасшедшая — прибывала в ином мире. В мире, заполняющем её сознание, в мире, где у нее было удивительное чувство некой Силы и Знания, которое трудно понять, но оно же есть — это знание! Чувствовала! Чувствовала в себе эту огромную, живую, пока еще серую субстанцию тайного Знания.

Это пугало!

Иногда ей казалось, что в глубине её сознания есть «Нечто», а в рождении и в самой жизни имеется какой-то тайный смысл. Бывало, она уже почти понимала это «Нечто», но, как и минуту назад, в молниеносных, — как всполохи грозы, — видениях перед ней падала бетонная стена: и всё пропадало, оставляя лишь гнетущую тишину, да предчувствие некой Силы! Возможно, она пока была не готова принять это «Нечто». А неведомые силы не дают переступить заветную черту, как, если бы она должна понять Великую Тайну всего человечества, а там, — в параллельных мирах, — знают, что она, пока не готова к этому. Поэтому (наверное, ангелы) её охраняют и ведут по жизни, как если бы её жизнь принадлежала не ей (но тогда — Кому?) и предназначена для чего-то большего, чем простая жизнь смертного человека (но тогда — Зачем?).

Возможно, Великая незримая Сила оберегает ее от потрясений самого этого Открытия. Ведь она всегда ощущала в себе это незримое присутствие. «У меня раздвоение личности», «Я сумасшедшая»! Но потом она приходила в согласие со своим вторым «Я». И даже гордилась собой: «Я не такая, как все!»

— Настя, Настя очнись. Если бы что…? — Аня водила перед ее глазами рукой, — Что ты хотела сказать?

— Тебе не понять!

— Ну, да! Уж, конечно, куда мне! — поджала обиженно губы Анна. — Мне «Великое» не дано понять!

— Не обижайся! — произнесла Настя, вставая и обнимая подругу. — Не знаю, как это объяснить, но мне кажется совсем рядом… нет… Я не знаю, как объяснить, я и сама это не понимаю… Но… Знаешь, такое предчувствие… что «Это»… здесь!

Аня нервно передернула плечами и зло буркнула:

— Да, что «Это»? О чем ты?

Настя отстранилась, присела на угол кушетки и, прикусив указательный палец, забормотала:

— Понимаешь, чувствую, что есть Знания, которые я уже знаю! Но вспомнить их не могу! Чувствую, есть «Нечто», что знаю, но не могу вспомнить! Понимаешь, я не могу это вспомнить!

— Нет! Все чушь!

— Аня, ну послушай же меня. Представь, как если бы ты смотрела из глубины моря на солнце и силилась понять, что же там за светлое пятно? Над тобой водная масса и её тебе не одолеть, ты видишь лишь свет и пытаешься понять, что же это такое яркое, золотистое? Но знание не подвластно тебе, оно так и остается для тебя под этими непреодолимыми толщами воды…

— Ну?

— Но солнце есть! Ты о нём ничего не знаешь, а оно есть, там далеко-далеко, над водяной бездной! А ты можешь только догадываться… — Настя осеклась и, посмотрев печально на Аню, растерянно добавила, — нет, я всё это знаю…

— О чём ты!? — Аня раздражалась всё больше (могла бы, стукнула бы подругу по голове, чтобы не несла всякую чушь!)

— Понимаешь, состояние «знания чего-то» усилилось именно здесь, в Египте!

Настя остановилась — взгляд наполнился безнадежной грустью и слезами…

— Не могу, не могу вспомнить! Пойми, не могу вспомнить, но чувствую: знаю! Но как отогнать от себя эту завесу сна? Чувствую, что разгадка рядом, а пройти сквозь густую пелену не могу! Как сквозь толщи воды вижу свет, а понять, что же это такое, не могу…

В ее глазах было столько неподдельной грусти, что Аня не выдержала, обхватила ее за плечи и прижала к себе.

— Ну, что ты, дурёха, что ты! То у тебя длиннющие коридоры, то пелена, то свет сквозь воду, то какие — то знания, — она стала гладить её по голове. — Сколько ученых мужей бьется над археологическими загадками, не могут разгадать их, но никто не плачет, не рыдает! Близко к сердцу не принимают. Для них — это работа, или забава, — отыскать что-нибудь этакое новенькое! Или придумать… Когда-то Платону нечего было сказать в своей школе, возможно, ему скучно стало, или разомлел старикан под жарким южным солнцем, он возьми да и придумай сказку об Атлантиде. Так придумал, что сам в нее уверовал. А теперь вот уже тысячи лет прошли, ученые до сих пор голову себе ломают: «Где же та самая Атлантида? Где же она?», «Куда подевалась?». Но, скорее всего, её просто не было!

— Что ты говоришь такое!? — ужаснулась Настя. — Этого не может быть!

— Ну, конечно! Не веришь? Вот Аристотель, вероятно, знал, что Платон — «фантазер». Вот и говорил всегда, намекал, мол: «Amicus Plato, sed magis amica veritаs» — «Платон — мой друг, но Истина дороже!» Уж, не об этой ли Истине он говорил, что, мол, нет Атлантиды! Задумайтесь люди, ведь Атлантида — всего лишь выдумка самого Платона! Сказки, одним словом! Мечтатель был твой Платон, как и ты!

— Но ведь Платон записал всё об Атлантиде со слов Солона! — возмутилась Настя столь явному презрению к великим тайнам человечества.

— А тот со слов Египетского жреца! Какого жреца, позвольте Вас спросить?

В ответ Настя пожала плечами.

— Если Солон прочел это на колоннах храма в Саисе, то слишком много звеньев до Истины, ты не находишь?! И сама история об Атлантиде была записана иероглифами на стенах храма… Так?

— Так!

— Но тогда, почему больше никто и никогда не видел этих надписей, если они были записаны на стенах храма?!

— Они стёрты временем! Храм разрушен, надписи исчезли…

Почему-то эти аргументы, не столь убедительные даже для самой Насти, остановили Анин пыл, и она на мгновение замолчала, но только на мгновение. Видно было, что в её мозгу сейчас бушуют противоречия, кое-какие знания всё-таки там были, поэтому она пыталась найти ответ или хотя бы соединить, что знала, воедино. Но исконные противоречия ее женской души всё, что находили у себя в хорошенькой головке, каким-то образом умудрялись выстроить, соединить, но тут же и разрушить. (Аня была настоящая женщина.)

— Хорошо, пусть так! Оставим Солона, Платона и всех иже с ними, да утри ты слёзы, смотреть противно, рыдает она из-за сущей ерунды. Давай мыслить иначе. Если всё исчезло, если не осталось никаких следов, Настя, я повторяю, никаких следов не осталось! И у нас, увы, есть только одно — это диалоги Платона «Критий» и «Тимей» так?

— Так! — кивнула Настя.

— И только по ним мы можем судить об Атлантиде и том, что это остров, Настя, это не мало! И то, что это была развитая цивилизация! И что главный город окружали несколько колец глубочайших рвов, а также система трех концентрических стен, кстати, заметь — характерно для античных средиземноморских городов. А стены города были покрыты этим ценным металлом… как его там? Ну, ты все говоришь о нём…

— Орихалк.

— Вот-вот, орихалком были покрыты высоченные стены города. Что за металл такой? (Она скорчила противную гримасу.) Ты знаешь? Нет? По-моему, такого металла нет в природе! Или это сплав…? Ну, да ладно! Идем дальше… жители острова были высокими, красивыми, голубоглазыми, как боги! И они были великолепными воинами. А, придя в Египет, принесли с собой величайшие знания…

— И… — Настя не успела и рта раскрыть, Аня прервала её:

— Прогневали они богов, и «за одни ужасные сутки Атлантида погибла под огненными стрелами и могучими водами, что обрушил на нее Посейдон»! Так?

— Угу…

— Так вот, милая моя, если всё это принять, как неопровержимое, если сказать себе: «Я верю в эту чушь!», а, заметь, я не верю! Но ради тебя, — она, как больному, улыбнулась подруге, — но ради тебя я поверю, даже сделаю оговорку: «Это всё, действительно, могло быть!» И тогда…

— И тогда? — с надеждой посмотрела на неё Настя.

— Тогда нужно искать рациональное объяснение тому, что же на самом деле могло произойти с Атлантидой? Что могло вызвать и «огненные стрелы», и «могучие воды»? Что это могло быть землетрясение,… метеорит,… извержение вулкана? Что?

Девчонки вопросительно уставились друг на друга. Аня выпалила всё и дальше ее знаний и прыти, явно, не хватало, но Настя, как подхватив знамя, выпавшее из «рук раненого товарища», радостно воскликнула:

— Знаю! Я знаю! Остров Святой Ирины! Анечка, ты умница! Вулкан на острове Санторин!

Аня удивленно молчала, а Настю уже было не остановить, дверь открылась, и предчувствие подтолкнуло ее: вот он — путь к солнцу через толщи воды, смотри! Одна из дверей в длинном коридоре мироздания чуть приоткрылась — иди!

— Извержение произошло, предположительно, во временной период конца восемнадцатой и начала девятнадцатой династий! То есть кто-то из наших с тобой фараонов мог…, понимаешь, быть свидетелем этого события!!! Или Эхнатон, или Сети первый, или его сын Рамсес!

— Настя, а что, кроме Рамсеса, не было других правителей?! — Аню передернуло, — опять вернулись к Рамсесу.

Настя не слышала ее, она ходила по комнате, потирая, как стрекозка лапки, и разговаривая уже сама с собой.

— Вулкан какое-то время извергался, и, возможно, это каким-то образом было причиной девяти казней для Египта. А затем вулкан взорвался! Ты можешь представить волну, что поднялась от этого взрыва? Землетрясение…, взрыв вулкана…, цунами… — вот когда могла погибнуть Атлантида, окажись она рядом!

— Но тогда хоть какие-то следы должны были остаться! Настя! Хоть какие-то черепки! Ни одной же черепушки нет! Ведь не обособленно же они существовали? Вероятно, были же у них и торговые отношения, и письменность, искусства…

— Да-да, что-то должно было остаться, — Настя задумалась, теперь она сомневалась. — Может это были минойцы? Крит?! Или это где-то в Атлантике? Между северо-западной Африкой и Америкой?..

— Нет, минойская культура не подходит — у них была письменность, и даже два вида — линейное письмо «А» и линейное письмо «Б».

— Но, постой профессор говорил нам, что вот как раз из письменных свидетельств минойцев следует, что минойцами правили чужеземцы. А не наши ли это «чужеземцы»?! А? Настя! Те же, что и в Египте!? Ведь древние египтяне любили говорить: «сначала нами правили боги»! Какие боги ими правили? А? Не те же ли, что и минойцами…?

Как часто мы получаем некую информацию, которая кажется нам ненужной, она балластом падает в глубины нашего сознания и находится там до срока, а потом вдруг мы находим ее, как сокровище!

— Помнишь, профессор еще рассказывал нам, как Генрих Шлиман при раскопках Трои нашел какую-то вазу с монетками из Атлантиды, а потом такие же монетки находили и в Америке…

— Нет! Стоп! Это все как-то не вяжется…

— Почему? Генрих Шлиман еще оставил завещание тому, кто посвятит жизнь поискам Атлантиды. Вспомни, внук Шлимана, Пауль Шлиман проводил какие-то изыскания…, что-то вроде как находил…

— И где же его открытия?

— Не знаю! Началась первая мировая война, и он погиб где-то при загадочных обстоятельствах.

— Здесь ты не права, его судили за шпионаж…

— Нет! Нет, я не верю, — запротестовала Настя. — Не верю, чтобы учёный — человек мира, — мог быть шпионом! Это всё оговор. Его убрали. Возможно, он очень близко подошел к разгадке какой-то тайны! — договаривала Настя уже шепотом, внутри опять проявилось это ощущение двойственности себя, пробежал легкий холодок, и она одними губами прошептала. — Тайны! Понимаешь? Шлиман кому-то мешал!

Конец ознакомительного фрагмента.