Свидетельница

Алина Знаменская, 2009

У Светланы большая дружная семья, много подруг и целый класс «трудных» учеников вместе с их родителями… Совсем некогда скучать! Каждый хочет получить от Светы частичку ее внимания и щедрой души. И она делится этим со всеми. Но однажды с ней случается беда: мужа обвиняют в убийстве. И такой привычный, отлаженный и упорядоченный мир вокруг начинает рушиться. Она вдруг понимает, что становится свидетелем не только в деле об убийстве, но и в судьбах дорогих ей людей. Светлане уже сложно оставаться прежней, ее мучает вопрос: «Почему мы так живем?» Мир поворачивается другой стороной, и очень хочется в нем что-то изменить… Книга содержит нецензурную брань

Серия «Замок из песка. Лирическая проза Алины Знаменской»

Компьютерный дизайн обложки Екатерины Елькиной

© А. Знаменская

© ООО «Издательство АСТ», 2021

* * *

Глава 1

Я — свидетель. Когда я пришла к этому выводу, мне стало немного легче. Все же свидетель — это не виновник происшествия. Хотя если послушать моего мужа Игоря, получается, что я вроде как косвенно причастна к тому, что происходит с моими близкими людьми. Наше окружение включает и нас самих. А мы несем на себе печать своего окружения.

Мое окружение — это бабушка Кира, отец с матерью, тридцатипятилетняя разведенная тетя, пятнадцатилетний племянник Кирюша с психиатрическим диагнозом, подруга Ксюша со своей мамой, которых Игорь считает малахольными, оба Ксюшины мужа — бывший и нынешний, а также все друзья родительского дома, которых я не могу не причислить к своему окружению, поскольку росла с ними бок о бок и они влияли на меня и на мою жизнь. К моему окружению нельзя не отнести коллег-учителей и учеников. В прошлом учебном году это были сплошь умницы лицеисты, ухоженные и порой слишком избалованные; в этом учебном году — интернатские разболтанные дети — матерщинники, не понимающие нормальных слов… А я — свидетель. Клянусь, я вхожу в их жизни непроизвольно, порой — не прикладывая к этому никаких усилий, и становлюсь участником событий, в которых участвовать совсем не хотела! А муж утверждает, что я вляпываюсь в них по собственной инициативе. Одно я знаю точно — невзирая на то что мне пришлось пережить в этот непростой год, я не перестала любить свой маленький мир и, надеюсь, благодаря происшедшему с нами даже стала немного мудрее.

Началось все с того, что Игорь отказался ехать на юбилей Киры. Ей исполнялось 65, она по-прежнему преподавала в университете историю, имела ясную голову и могла бы командовать армией, но приходилось сужать руководящие способности до рамок семьи. Точнее, своего окружения, поскольку под широко распахнутое крыло чадолюбивой Киры попали и ее бывший ученик Рома Горин вместе с женой и дочкой, а также подруга дочери, для меня — тетя Таня, мамина подруга и одновременно мать моей подруги Ксюши. И еще… Впрочем, это не столь важно.

Итак, я ходила по квартире, пытаясь придумать аргументы. Игорь сидел ко мне спиной, уткнувшись носом в жидкокристаллический монитор компьютера, и делал вид, что не замечает моего волнения. Компьютер — вечное прибежище Игоря в наших семейных разногласиях. Наверное, поэтому я терпеть не могу компьютеры.

Наша двухкомнатная хрущевка давила на меня потолками и стенами. Разбежаться-то особо было некуда, и я ходила от шкафа до окна, заодно собирая разбросанные дочкой игрушки.

— Мы не можем испортить бабушке праздник! — воскликнула я, с мольбой уставившись в затылок Игоря. — Она ждет, она готовится… Все приедут, а семья внучки — нет. Как такое можно представить, Игорь?

Иногда мне кажется, что за компьютером он становится на время глухим. Но даже таким я не перестаю любить мужа. Его стриженый затылок, его бескровные уши, прижатые к голове, его плечи — острые и неровные, без покатостей. Плечи, пожалуй, лучше всего остального выражают характер моего мужа. Они подчеркивают его скрытое упрямство, которое выходит наружу всегда неожиданно. Так, что даже теряешься.

— Я же не настаиваю, чтобы ты не ехала. Забирай Иришку, поезжайте с Черновыми. А за меня извинись, скажи, что комиссия.

Черновы — это Ксюша и ее новый муж Вадик. Значит, все явятся на праздник семьями, а я — с Черновыми. Как сирота какая!

У меня даже слезы подступили к глазам. Я говорить не могла, а он решил, что я обдумываю вариант поездки с Черновыми.

Я знала, что в любом случае поеду. Я люблю Киру, люблю своих родителей, тетку, племянника, Ксюхину мать тетю Таню. И бизнесменов Гориных люблю, несмотря на то что они немножко снобы. Даже их избалованную дочку Нику люблю. Я выросла в большом шумном доме, и теперь мне его не хватает! Он входит для меня в понятие «семья». А для Игоря семья — это он, я и наша дочь Иришка. Все.

— Нет у тебя никакой комиссии! — наконец буркнула я. — Просто ты — сыч. Сидел бы в уголке со своим компьютером. А общаться с людьми ты не любишь.

— Светик, солнце мое! — Муж крутнулся на одноногом стульчике и остановился прямо напротив меня. На лице его блуждала улыбка, но сквозь эту улыбку так и сочилось упрямство, которое выражала спина. — Я наобщался с Кирой Георгиевной — во! — Он провел ребром ладони по горлу. — Досыта наобщался, пока мы жили в ее доме «большой дружной семьей». Теперь мне требуется период реабилитации.

Я растерялась. Как-то привыкла, что с Кирой все считаются, все уважают ее и слушаются. Конечно, она любит покомандовать. Мы с мамой и мамина сестра Лена напрочь лишены этой Кириной властности, ибо все забрала она одна. Это ведь не мое наблюдение, что у властной матери, как правило, дети — амебы.

Мне представляется, что на семью дается сундук качеств. Если один берет из этого сундука себе слишком много, то другим не достается.

Кто бы возражал! Можно представить, что было бы, перейми мы все трое качества Киры. Клубок лидеров. Террариум единомышленников. Одного командира вполне достаточно. Даже папа относится к этому снисходительно. На моей памяти не было ни одной ссоры папы с тещей. У нас вообще достаточно дружная семья, с вылазками на природу, с лыжными прогулками, с рыбалками и походами за грибами. Всем этим руководит бабушка Кира, а остальные весело участвуют.

Поступок Игоря — первый бунт на корабле. Я заранее почувствовала себя виноватой перед Кирой.

— Хочешь, я с Иришкой останусь? — Игорь прищурился и наклонил голову. — А ты поезжай одна. Развеешься, отдохнешь от нас…

Когда он так вот прищуривается и наклоняется, у меня внутри что-то обрывается и начинает таять как воск. Я совершенно не могу с ним спорить в такие моменты. Похоже, он это раскусил.

— Ты знаешь, Светлячок, как я устал от учителей… — Он осторожно подкатывал ко мне на своем компьютерном кресле. — Бабушка профессор, теща завуч…

— Жена учительница, — подсказала я.

Игорь подкатил к самым моим ногам и, прежде чем я успела отскочить за диван, уцепил меня за пояс бриджей.

— Жена учительница, — согласился он. — Учит и учит, учит и учит…

Я была у него на руках, и мы вместе крутились вокруг своей оси. Я дышала его запахом… Я так люблю его запах, что иногда потихоньку пользуюсь его туалетной водой. Он об этом даже не догадывается.

— Игорь, давай я не буду учительницей. Правда. Давай я уволюсь и буду сидеть дома с Иришкой.

— Опять двадцать пять!

Игорь попытался мотнуть головой, но я крепко держала его за уши.

— Игорь, я не могу больше работать в интернате, честное слово! Эти дети пьют мою кровь! У меня не остается сил на собственного ребенка!

— Тебе всегда нравилась твоя работа. — Игорь накрыл мои ладони своими и попытался убрать их с ушей. Я держалась крепко.

— Конечно! Я работала в лицее. Там такие дети!

— Дети как дети…

— Ничего подобного! В лицее совсем другие дети. Чистые, ухоженные, умненькие.

— Этих отмой, будут такие же.

Когда он так говорит, меня охватывает отчаяние. Меня не понимает собственный муж! Я одинока! Мне не к кому голову приклонить!

Да он просто не представляет, что я вынуждена терпеть в интернате.

Я поднялась и ушла на диван. В глазах моих стояли слезы. Игорь с улыбкой смотрел на меня. Даже не глядя в его сторону, я чувствовала нежность в его улыбке. Все-таки он тоже во мне что-то находит. Он говорит, что я похожа на Джулию Робертс. Я часто перед зеркалом пытаюсь отыскать сходство и пока нахожу его только в губах. У меня такой же большой и нескладный рот, как у нее. Если губы не накрашены, кажется, будто я только что плакала. Ксюшка же считает, что губы мои выглядят как у школьницы, которая весь вечер целовалась в подъезде. Не знаю, что уж в этом хорошего, но что-то порочное имеется точно. Поэтому я немного стесняюсь своих губ.

— Свет… — Игорь поднялся, потянулся и хрустнул суставами. — Ну нет здесь в поселке выбора. И это место с трудом нашли. Ты уж потерпи, котенок… На мою зарплату мы пока не проживем.

Я отвернулась и быстро промокнула слезы рукавом футболки — в дверях стояла Иришка с трубкой радиотелефона в руках.

— Кто звонит? — спросил Игорь.

Дочь хитро улыбнулась и склонила набок голову, точь-в-точь как это делает отец. И протянула ему трубку. Игорь послушал и передал мне:

— Тебя. Ксюха.

По приглушенному голосу подруги я сразу поняла: случилось что-то из ряда вон выходящее. Мне даже показалось, что она зубами стучит, будто замерзла.

— Пожжжалуйста, Свет, приди ко мне прямо сейчас! — умоляла она. — Я тебя очень прошу!

Я беспомощно оглянулась на часы — половина одиннадцатого, Иришке давно пора спать.

— Ксюш, поздно уже, — ответила я больше для Игоря. — Что стряслось?

Я знала, что не смогу ей отказать. Не каждый день она говорит по телефону таким голосом.

— Если ты не придешь, — проклацала зубами Ксюша, — то завтра найдешь вместо меня холодный труп.

Я еще некоторое время молча слушала гудки. Игорь смотрел на меня. Я в недоумении пожала плечами:

— Я добегу до Черновых? Что-то у Ксюшки стряслось. Уложишь Иришку?

— А ну-ка спать! — скомандовал он и для пущей убедительности похлопал в ладоши вслед убегающей дочери. Ее как ветром сдуло. Наша дочь не любит укладываться.

Вот в чем нельзя упрекнуть мужа, так это в придирчивости или ревности. Надо — иди. Он и с ребенком останется, и докапываться не станет — куда, чего, зачем…

Одеваясь, я раздумывала, что могло стрястись у Ксюхи. Конечно, ей свойственно все немного преувеличивать. Она слишком эмоциональна и из всего городит огород. Кажется, она сама от своих эмоций устает.

Заглянув в комнату дочери, я увидела полный погром. Иришка сидела на полу среди беспорядочной кучи, состоявшей из ярких частей конструктора, мозаики и пластиковых карточек развивающей игры «Ожидание». Среди этого живописного хаоса моя четырехлетняя дочь чувствовала себя вполне комфортно. Она увлеченно выдирала из головы многострадальной пластмассовой куклы Тани последние волосы.

— Ира!

Дочь уставилась на меня жгуче-карими глазенками в обрамлении густых темных ресниц и жестом показала, чем она занимается. Расческу протянула и куклу.

— Тане волосики расчесываешь? — уточнила я и присела рядом с ней. — Скажи: «Та-ня!»

Дочка прижала куклу к груди и хитро улыбнулась.

— Скажи, малыш: «Та-ня».

Дочка мотнула головой и отвернулась.

— Ну, тогда скажи маме: «Пока».

Иришка, не взглянув в мою сторону, механически сделала ладошкой «пока».

Я намотала на шею шарф и закрыла за собой дверь.

«Ожидание». Надо же было так назвать развивающую игру для детей от трех до пяти. С намеком. Будто этот инженер-конструктор и впрямь знал, что испытывает мать, играя в нее со своим ребенком.

«Ожидание»… Точнее и не придумаешь. Игра нацелена на развитие мелкой моторики, точнее — пальцев. Потому что, как выяснили ученые, развитие пальцев напрямую связано с развитием речи. Когда ребенок в четыре года не говорит, вся надежда на пальцы. Вот и развиваем мы эти пальцы, вот и складываем эти бесконечные мозаики, пазлы, лото и конструкторы.

Специальный детский сад. Бесконечные упражнения, массаж, непрекращающиеся занятия и постоянное чувство вины. Что-то недодаешь своему ребенку, могла бы делать больше. Отдать все время, все силы, все возможности, все средства, только бы услышать от нее первое слово, произнесенное внятно и осмысленно. Любое слово.

У детей в моем классе самое расхожее выражение «на х…».

Вова Ширяев вставляет это словосочетание повсюду:

— Я, Светлан Николан, не выучил на х… эту долбаную таблицу умножения на х… Трудная на х… собака, на х…

Когда я впервые услышала Вову, то покраснела до корней волос. А те, в свою очередь, встали дыбом. Но что самое любопытное — слова Вовы произвели впечатление на меня одну. Ребята в классе как занимались своими делами, так и продолжали. А вот когда заметили, как я краснею, захихикали и загоготали. Мальчики просто на парты попадали. Я пол-урока их потом успокаивала. Когда после в учительской я обратилась по этому поводу к завучу, она только плечами пожала:

— Ну а что вы хотите, милая Светлана Николаевна? Это вам не частный лицей, а государственный интернат. Скажите еще спасибо, что наряду с брошенными, социально запущенными детками у нас учатся все же и домашние. Пусть небольшой процент, но…

— Спасибо.

Ожидание… Я ждала от своей дочки любого слова, пусть хоть матерного! Но время шло, а слова этого все не было… Иришка упорно молчала.

Наш поселок, примыкающий к большому областному городу, образовался когда-то вокруг завода. Теперь же разросся и разделился на два микрорайона. По одну сторону трассы, там, где живем мы, — Простоквашино — так неофициально зовется спальный массив безликих хрущевок, унылых и облезлых. По другую сторону — Поле Чудес — коттеджный элитный поселок, где живут Горины и Черновы. Обитатели Поля Чудес гордятся тем, что живут за городом, почти в лесном массиве. И они правы, поскольку сразу за одинаковыми кирпично-чугунными оградами поселка начинается хвойный лес с лосями и белками. Обитатели Простоквашки, живущие буквально через дорогу, стесняются называть свой район, поскольку он самый непрестижный в городе, добираться до центра приходится с двумя пересадками. И горе тому, кто живет в Простоквашке, а работает или учится в центре города.

Все относительно в этом мире, и жизнь переворачивается буквально с ног на голову, стоит перейти дорогу…

Я прошла мимо темной школы, пересекла стадион и оказалась на трассе. От будки гаишника открылся прекрасный вид на расцвеченный новогодней иллюминацией поселок. Кусты вокруг коттеджей, увитые специальной сеткой с лампочками, создавали атмосферу праздника. Коттеджи весело светились многочисленными окнами и звали, манили в свой уютный комфортный рай.

Каждый двухэтажный коттедж рассчитан на три семьи и выстроен как бы змейкой. Все семьи имеют отдельный вход, гараж и свои клумбы под окнами. Когда я прохожу мимо этих сказочных миров, то невольно заглядываю за ограду. Во дворе крайнего коттеджа почти всегда гуляет молодая мама или же няня с ребенком, а из окна на них смотрит породистая собака соседей. И эта картинка заставляет внутри у меня что-то сжиматься и замирать. Я завидую…

Ксюшкин дом, третий по улице, ничем не отличается от остальных. В коттедже, кроме Гориных и Черновых, живет еще одна семья, как раз посередине. И я всегда, приходя в гости к подруге, вижу в окошке мансарды аккуратненькую седую головку старушки. Такое ощущение, что она вечно сидит у окна, как у телевизора. И так приятно, что с молодыми вместе живет бабушка. Впрочем, в тот вечер, когда я подходила к двери Черновых, окно в мансарде было уже темным. Я вспомнила, который час.

Дверь оказалась открытой. Я вошла, предварительно стряхнув с себя снег на крыльце — в Ксюшкин рай не хотелось вносить даже снежинки из бренного мира.

— Э-эй, дома есть кто-нибудь?

Тишина. Я освободилась от дубленки и сапог и почему-то на цыпочках прошла в холл. Из просторного холла с камином почти насквозь просматривалась столовая с длинным столом, на котором в подсвечнике горели две свечи. На первом этаже в тот момент было только два источника света — камин и свечи. Я заподозрила неладное. Розыгрыш? Ксюха с Вадиком решили вытащить меня на ужин? А почему без Игоря? И к чему вся эта таинственность?

Я стояла и смотрела на сервированный стол, на котором, впрочем, было выставлено лишь два прибора.

— Ксю! — громко позвала я.

Нигде ни звука. Только в камине потрескивали березовые поленья.

Я собралась уже подняться на второй этаж, когда увидела торчащие из-за дивана ноги в ботинках.

Кажется, я взвизгнула и отпрыгнула к самому порогу. С минуту простояв в полном ступоре, все же приблизилась к дивану с другой стороны и осмелилась заглянуть за него. На полу между лестницей и большим кожаным диваном, как раз напротив камина, лежал человек. Он находился в самой неудобной позе — лицом вниз, ногами к лестнице. Руки его, странно вывернутые, были протянуты к огню. Судя по комплекции и форме головы — Вадик. Я заставила себя подойти ближе и наклониться. На лежащем был серый дорогой костюм со шлицами по бокам, как у президента. Рукава по самые локти почему-то были мокрыми. Огонь от камина не успел их просушить.

«Главное, ни за что не хвататься руками», — вспомнила я.

Первым моим движением было достать мобильник и позвонить Игорю, но я с ужасом обнаружила, что не взяла телефон. Домашний у Черновых находился наверху, в спальне. Необходимо было на что-то решиться: или сейчас же схватить свои вещи и убежать, или подняться наверх, что бы там меня ни ожидало.

«Если ты не придешь, то завтра найдешь вместо меня холодный труп». Кажется, один уже есть.

С трудом сдерживая подступившую вдруг тошноту, я перешагнула через ноги в ботинках и поднялась по лестнице.

Наверху горел свет, где-то журчала вода. Двери спален были нараспашку.

— Ксю…

Я по очереди заглянула в обе спальни — пусто. Чернова убили, а Ксюху похитили! После этой мысли сильно захотелось в туалет.

Это помещение у них в торце коридора, туда я и побежала.

— Тут я… — раздалось откуда-то снизу, едва я достигла цели.

Напротив туалета у Черновых находится громадный шкаф-купе с дверцами-зеркалами. Я осторожно отодвинула дверцу. Первое, что я увидела, — это голые коленки. Моя подруга сидела в углу шкафа и, клацая зубами, смотрела на меня. Без косметики, с мокрыми волосами…

— Да что стряслось? Почему у тебя волосы мокрые? Вылезай!

— Где он?

— Вадик? Внизу… лежит. На вас напали?

— Кому мы нужны, чтобы на нас нападать? Это он на меня напал, сволочь.

К моей подруге постепенно возвращалось присутствие духа.

— Вадик? — переспросила я как попугай.

— А кто же еще? Он меня чуть не утопил.

— Где?

Я решила, что «чуть не утопил» — это образное выражение. Облил чем-нибудь. У Черновых это запросто — схватить вазу со стола, запустить ею в спутника жизни. Только знай уворачивайся. Скандал до небес, на другой день — любовь до гроба.

— В ванне, — угрюмо пояснила Ксюха. Трясущимися руками она достала из комода фен.

Я сушила подруге волосы и пыталась добиться от нее деталей. Подробностей. Ксюха же находилась в заторможенном состоянии. Из ее скупых замечаний сложилась следующая картина.

Ксюша приготовила для мужа романтический ужин при свечах и ждала его при всем параде. Она пыталась внести в их отношения ноту романтики, о которой читала в модных журналах. Вадик по какой-то причине к обещанному сроку не явился, а приехал поздно и на бровях. Он уже с кем-то где-то поужинал. Ксюша наверняка стала его этим попрекать, говорить, что она даже ванну ему приготовила и, как дура, три раза меняла воду с пеной.

Тут он и схватил ее, как котенка, и сунул в эту ванну, и окунул с головой, и, может быть, даже не один раз. Ему это ничего не стоило, поскольку Ксюша рядом с ним как Моська рядом со слоном.

— Я нахлебалась воды, понимаешь? Если бы у него мобильник в кармане не зазвонил, я бы на дно пошла!

— А что было потом? — осторожно спросила я.

— Потом? — Ксюша задумалась. — Он спустился вниз и что-то орал оттуда, снизу, а я спряталась. Я тебе из шкафа звонила.

Я молчала.

— Останешься у нас сегодня? — тихонько пискнула моя подруга. — Я его боюсь!

— Он уже ничем тебе не навредит, — задумчиво проговорила я. — По-моему, он того…

Ксюшка уставилась на меня чистыми глазами обиженного ребенка:

— Того?

— Ну, он… не производит впечатления живого…

Мы спускались вниз, боясь скрипнуть лестницей. Трудно было избавиться от ощущения, что, кроме нас и распростертого внизу Вадика, в квартире имеется кто-то еще. Не дойдя до низа, перегнулись через перила и уставились на лежащего. Бритый череп Чернова блестел, отражая блики огня. Рукава пиджака почти высохли. При мысли, что придется снова перешагивать через ноги в ботинках, меня начало подташнивать. Ксюшка, узрев обездвиженное тело благоверного, быстренько спустилась с лестницы, бесцеремонно пнула ближайшую ногу. В ответ на это действие распростертое у камина тело пошевелило руками. Кулаки отодвинулись от огня.

— Живехонек… — констатировала Ксюха.

Она прошла в столовую и откупорила красивую бутылку, приготовленную для романтического ужина.

— Надо выпить.

— Ксюш, мне домой пора. Хочешь, пойдем к нам. Переночуешь…

— Ты что! Если он меня утром дома не найдет, убьет сразу. И вам достанется.

— Что же делать?

— Давай съедим ужин, не пропадать же добру?

— Вредно наедаться на ночь, — ответила я извечной фразой моей бабушки Киры. — Кстати, вы на юбилей поедете?

— Что за вопрос? — удивилась Ксюша. — Я уже и подарок купила. Хочешь, покажу?

Меня всегда удивляла ее способность переходить из одного эмоционального состояния в совершенно противоположное.

— А Вадик не заупрямится?

— Он? — презрительно вскинула брови моя подруга. — Да он завтра в ногах валяться будет!

— Значит, такое уже бывало? — удивилась я.

Ксюшка только плечами пожала. Значит, это не впервой.

— Понимаешь, ты можешь проговориться своей маме, а она — моей, — оправдывалась она. — Поэтому я тебе не говорила.

— Я тебя хоть раз выдала? — обиделась я. — Хоть раз?

Короче, ушла я от подруги напрочь расстроенная. Самое главное, не могла понять, что больше меня вывело из себя — скотское поведение Вадика, Ксюшкина скрытность или упрямство Игоря.

Я заранее знала, что скажет Игорь, когда я поведаю ему, что стряслось у Черновых. Он вообще не понимает, зачем я дружу с Ксюхой.

— Что у вас общего? — недоумевает он.

У меня нет однозначного ответа на этот вопрос. В моем случае подруг не выбирают. Ксюха досталась мне «по наследству» от мамы.

Моя мама дружит с тетей Таней, мать тети Тани, в свою очередь, дружила с Кирой. Ну а мы росли вместе с Ксюхой, наши мамы обсуждали каждый наш шаг.

Ксюшка, конечно, немного легкомысленна. Благодаря своему легкому, увлекающемуся характеру она вляпалась в Вадика, как, впрочем, до Вадика вляпалась в Толика.

Но ведь у Ксюшки имеются и сильные стороны. Главное то, что она по-настоящему предана мне. Ей можно рассказать все и забыть об этом.

На юбилей я действительно поехала с Черновыми. Нужно обмолвиться, что Вадик вел себя аки ангел и, прежде чем отправиться за цветами для Киры, завез нас в магазин Гориных «Меха», где Ксюша выбрала себе шубку. Мне начало казаться, что вчерашнее происшествие у Черновых — всего лишь страшный сон.

Кира чрезвычайно любит семейные торжества. В такие дни и старый наш дом, построенный в 60-е годы прошлого столетия моим дедом-архитектором по собственному проекту, оживает, преображается. Дом стоит в центре города, в хорошем месте, недалеко от парка. Его прежде было видно со всех сторон, и он вызывал восхищение соединением простоты и изящества. Теперь же он зажат с трех сторон новыми высотными строениями, и если бы мог думать, то, вероятно, недоумевал бы, что произошло и почему к нему во двор почти перестало проникать солнце. И все же дом наш по-прежнему имеет преимущество в виде собственного дворика с живой елкой и качелями.

Я могла легко представить, что происходит за толстыми стенами нашего дома в любое время. Например, в то утро, когда мы с Черновыми ехали за цветами для именинницы, в доме уже стоял дым коромыслом. В духовке допекался пирог. Моя мама, как называет ее Кира — «Лидуся», вместе с мамой Ксюшки, тетей Таней, украшали салаты и накрывали на стол. Папа чистил во дворе выпавший за ночь снег, а Кира делала последние замечания и сдувала последние пылинки с мебели.

— Горины не звонили? — спросила она как бы между прочим.

— Куда они денутся, твои Горины, — отмахнулась мама, — приедут. Когда им звонить? У Ромы бизнес, у Эллы — фитнес, а у Ники — университет. Или, как они теперь говорят, универ.

— Я бы сказала по-другому, — уточнила мамина подруга Таня. — У Ромы — любовница, у Эллы — любовник, а у Ники — ночные клубы.

— Лидуся, где ты брала семгу? — Кира повела носом и насторожилась.

— В супермаркете.

— Я так и знала! Я же говорила тебе, что рыбу надо брать только в «Океане». И только в четверг! Я, девочки, не интересуюсь личной жизнью старших Гориных, — без перехода заявила Кира и с недоверием пожевала кусочек семги. — Но меня тревожит Ника. У нее столько пропусков!

— Мам, тебя это волнует? — пожала плечами Лидуся. — Не бери в голову.

— Но ведь Роман платит такие деньги за ее обучение! А я вчера глянула в окно во время третьей пары, подъезжает крутая машина, иномарка, из нее выпархивает Никуша — и цок-цок в университет. Я посмотрела расписание — так и есть, пришла к концу занятий.

— Вам-то о чем переживать, Кира Георгиевна, — усмехнулась Таня. — Им нужен диплом, они его получат.

— Но ведь Рома сказал: присматривайте тут, Кира Георгиевна, за моей Никушей. Он потом с меня спросит. И вообще, я не согласна с тем, как они ее воспитывают. Зачем машину такой молоденькой подарили? Зачем так много позволяют?

— Поздно воспитывать, — подала голос Лидуся. — Воспитали уж и тебя не спросили.

— Как это не спросили? Спросили, — не уступала Кира. — Пока Ника маленькая была, сколько я с ней дополнительно занималась? Они тогда к моим советам прислушивались.

— Вот благодаря твоим стараниям она школу и закончила. Надеются, что и в институте проблем не будет, опять же благодаря тебе, — сказала Лидуся, поливая рыбу маслом. — А ты им сейчас настроение испортишь. В конце концов — кто они тебе? Ника — не внучка. Рома — не сын. Всего лишь ученик.

— Любимый ученик, — напомнила Таня.

— Учеников, как и детей, не делю на любимых и нелюбимых, — произнесла Кира. — Кто прибился под крыло, тех и пригрела.

— Это уж точно! — подхватила Таня. — Сама с детства под вашим крылом греюсь, теперь вот и Ксюха туда же.

— Что еще старухе надо? — притворно вздохнула Кира.

Конечно же, мама Лидуся и тетя Таня дружно возмутились — старуха? Какая уж тут старуха, если в курсе всех дел, если и маникюр, и причесочка, все честь по чести…

— И к счастью — голова ясная, — согласилась Кира. — В моем возрасте это важнее всего. Нынешних студентов в кулаке надо держать. Наглые и шустрые. Историю за предмет не считают.

— Ты бы на сегодняшних школьников посмотрела, мам, — вставила Лидуся. Мама работает завучем в том самом лицее, где совсем недавно работала и я. Она не знает своего счастья и только приблизительно представляет, что такое дети интерната…

Когда обсудили отсутствующих Гориных, с прогулки вернулись Лена с Кирюшей.

Лена — моя тетка, младшая мамина сестра. Ей 35 лет, и она одна воспитывает сына, инвалида Кирюшу. Они принесли первый Кирин букет — ее любимые гвоздики.

— Поздравляю тебя, бабуля… — стесняясь, как пятилетний ребенок, протяжно, чуть нараспев произнес Кирюша и протянул букет.

— Мамулечка, поздравляем тебя, — мягко и тоже чуть нараспев подхватила Лена.

Все мы немного похожи друг на друга — мама Лидуся, Лена и я. У нас в речи напрочь отсутствуют резкость и категоричность Киры. Но есть у нас троих и явные отличия, но на них останавливаться не стану, пусть лучше будет как в детской игре «Найди пять отличий».

Кира принимала первые поздравления, обнимала пятнадцатилетнего верзилу-внука, который никогда не станет взрослым. Конечно же, у нее кольнуло где-то в глубине — растет, а взрослым не становится. Вечный ребенок. Считать-читать научился, и то ладно. Леночку жалко — кто возьмет с таким довеском? И от этого еще больше она начинала любить их обоих — Кирюшу и Лену.

— Твой новый мужчина нас сегодня посетит? — загадочным голосом спросила она свою младшую дочь.

— Ну, не знаю, — отмахнулась Лена. — Громко сказано, мам, — новый мужчина. Так, знакомый.

— А где ты с ним познакомилась? — прокричала из кухни Таня.

— В библиотеке, где еще, — пожала плечами Лена.

Она работает в библиотеке, поэтому все мужчины, которые за ней ухаживают, как правило, умные, бедные и порядочные. По мнению Киры — исключая бывшего мужа Лены, отца Кирюши. На взгляд моей бабушки, Слава обладал только вторым из трех перечисленных качеств. Что, впрочем, спорно.

Горины опередили нас — когда мы приехали, во дворе уже заняла все пространство их сияющая вишневая «мицубиси». Вадик отпустил водителя, и мы открыли калитку… О! Моя дочь увидела елку, увешанную игрушками, деда с лопатой, качели… Она подлетела к дереву и развела руки широко. Это означало — вставайте в хоровод. Нам с ней не нужен язык слов. Я отлично понимаю ее жесты, но делаю вид, что не понимаю. Она злится, но упорно не хочет говорить. У нее недоразвиты мышцы языка, но ведь мы их развиваем, развиваем…

В Иришкин хоровод встали мы с Ксюшкой, папа и Кирюша. Мы все пели, а Иришка шла открыв рот. Она выглядела довольной. И только после хоровода, качелей и снежков мы большой гурьбой ввалились в дом, где Ксюшку заставили демонстрировать новую шубу. Чернов сидел в кресле и снисходительно выслушивал охи и ахи.

— Дай-ка примерить, — попросила Таня, а Роман Горин с женой по очереди подошли и придирчиво проделали тест на качество.

— Где брали? — буркнул Рома.

— В «Снежинке», — невозмутимо соврал Вадик.

— Туфта, — вынес приговор Рома. Элла же ничего не говорила, но хитро щурилась и улыбалась.

— Кого вы слушаете?! Да у вас брали. В «Мехах»! — раскололась Ксюшка.

И все засмеялись над Ромой и ожидали, как он выпутается.

— Качество сразу видно, — улыбнулся он. — А вы шуток не понимаете…

— Вадик, у тебя новый водитель? — поинтересовалась Элла.

Вадик кивнул. Тема ему была не очень приятна. Когда еще мы ехали, я заметила, что Чернов злится на нового водителя и чувствует себя не в своей тарелке. После услужливого молчаливого кавказца Айка новый, Сережа, казался неотесанным и болтливым.

— Айк нас бросил, — вздохнула Ксюшка. — Собрался куда-то в Канаду насовсем.

— Незаменимых нет, — буркнул Вадик. Разговор ему явно был неприятен.

Кира пригласила гостей к столу, ибо не любила, когда внимание утекает не по адресу. Начались поздравления, Рома Чернов пожелал Кире вечно оставаться столь же бодрой и свежей.

— Я — черствая булка, — сказала на это именинница. — Черствая, но пока еще съедобная.

Все посмеялись, выпили, со всех сторон на Киру посыпались комплименты. А я ковыряла салат и думала об Игоре. Как он сейчас сидит перед своим компьютером и радуется, что не поехал с нами. И ему не надо пить водку и общаться с Гориными и Черновыми. С Ромой и Вадиком у Игоря действительно мало общего. Но ведь всегда можно найти общие темы даже со случайными знакомыми.

То, что я вспоминала мужа, не мешало мне краем глаза наблюдать за дочкой. Я привыкла всегда держать ее в поле зрения, это получалось само собой. Она сначала сидела рядом с Кирюшей, затем сползла под стол и вылезла рядом с именинницей. Кира о чем-то спорила с Ромой. Все уже выпили и стали разговорчивыми, в комнате стоял ровный гул. Иришка стояла рядом с бабушкой и во все глаза смотрела на нее. Причем не так, как это делает обычный четырехлетний ребенок, а так, как умеет смотреть только она — словно прожигая глазами. Ее глаза кричали: посмотри на меня!

Она хотела о чем-то спросить. Я замерла, как всегда со мной бывало в таких случаях. А вдруг?

Но Кира спорила о политике, и я знала, что она не заметит упорного взгляда внучки. Иринка потрогала бабушку за руку. Не так, как делают, когда просят послушать, а так, когда хотят полюбопытствовать, из чего состоит рука. Я пыталась проникнуть в логику дочери. Она хочет сравнить руки? Чем рука старого человека отличается от руки молодого?

Я злилась на Киру. По-настоящему злилась, ибо считала в тот момент, что ничего не может быть важнее для нее, чем вопросы внучки. Какая политика, какой Рома Горин, если рядом существо, которое развивается иначе, чем другие, требует твоего внимания именно сейчас?

Я подавляла, как могла, свои вопли и свои обиды, поскольку все же не лишена здравого смысла и понимаю, что мой мир вращается вокруг Иришки, а другие имеют право на свои оси вращения. Но — Кира, Кира…

— При коммунистах по крайней мере не было такого разгильдяйства в вузах, — категорично заявила моя бабушка и тряхнула головой. — И кстати, образование было бесплатным.

Кира имеет привычку, отстаивая свою точку зрения, поглаживать поверхность стола. Она словно втирает туда свое мнение. Думаю, что она так делает, читая лекции студентам. Сейчас ее рука именно так поглаживала скатерть.

Иришка вдруг резво наклонилась и… впилась зубами в Кирину руку пониже локтя.

Это оказалось неожиданным даже для меня, а я ведь зорко наблюдала за ней. А уж для бабушки…

Кира вскрикнула, схватилась за руку. Все, естественно, обернулись.

— Ах ты, негодница! — вскричала Кира. — Вот так поздравила бабулю!

Иришка оставалась на своем месте. А любопытный Кирюша уже заглянул за бабушкино плечо и громко объявил:

— Ира бабулю укусила.

Произошло некоторое движение: Лена подхватила озадаченную Иришку, стала кружить ее и отвлекать, Таня побежала за йодом, Черновы и Горины изо всех сил старались показать, что ничего не произошло.

А мне хотелось объяснить им всем происшедшее, напомнить, что пять минут назад Кира объявила себя черствой булкой. И девочка всего лишь решила проверить, так ли это на самом деле. Мне хотелось всем сказать: «Моя дочь абсолютно нормальная. Она только не говорит пока!»

Мне хотелось кричать, но я сидела как изваяние и не могла пошевелиться.

— Ты что так побледнела, Светланка? — спросил папа. От его участия во мне включились какие-то токи, я поднялась и ушла на кухню. Меня тут же догнала мама. Она держала в руках чистое вафельное полотенце.

— Свет, надо показать Иришку психиатру, — сказала она, открывая кран. — Ты замечаешь, у нее словно недостает душевности. Иногда такая внезапная жестокость…

Я стояла к маме спиной, она не могла видеть моего лица. Иначе она не стала бы выдвигать сейчас такие предположения.

— Моя дочь не нуждается в помощи психиатра, — тихо возразила я. — Присутствующие здесь взрослые в нем нуждаются больше, чем она.

Мама покачала головой, но спорить не стала. Она почувствовала мое напряжение.

Я не могла вернуться сейчас в гостиную. В этот миг я ненавидела их всех. Мне хотелось схватить Иришку и исчезнуть, но в кухню уже вплывала Элла Горина.

— Погадаем? — промурлыкала она.

Я совсем забыла, что идет святочная неделя и в нашем доме принято гадать. Вот и нашелся предлог хотя бы на время исчезнуть из гостиной.

Наверху, в комнате Киры, было почти светло от луны. Ксюха притащила блюдо с водой и пошла искать свечи.

— Не надо так переживать. — Элла обняла меня. — Если бы ты знала, сколько хлопот доставляла нам Ника! Помнишь, какая она была непоседа?

Конечно же, я помню, какой была в детстве Ника Горина. Когда они приезжали к нам, она подбивала меня гулять по крышам. Однажды я даже согласилась на ее авантюру. Я, кажется, уже училась в институте, а ей было лет девять-десять. Мы залезли на чердак новой девятиэтажки и оттуда выбрались на крышу. Жуть! Я до сих пор удивляюсь, как нас не сдуло оттуда ветром. Элла, пожалуй, не в курсе, как забавлялась Ника в подростковом возрасте. От меня у той секретов не было. Ника в красках описывала, как они с подружками забирались по пожарной лестнице на крышу местного Дома молодежи. После дискотек и субботних вечеринок там оставалось полно пустых бутылок. Так вот, девочки били эти бутылки. Стекло звенело, рассыпалось, образуя горы осколков. Крыша Дома молодежи становилась мечтой йогов. Нике доставляли удовольствие такие нестандартные развлечения.

Правда, я совсем не помню, какой была Ника, когда ей было четыре, как сейчас Иришке. В то время я, вероятно, слишком была занята своими собственными переживаниями.

— Девочки! Знакомый Лены явился, — заявила Ксюшка. — С цветами…

Пришлось спуститься. Знакомого звали Женей, и на вид ему было около сорока. Это был человек из толпы. На таких не задерживается взгляд. Но после первых же нескольких общих фраз, произнесенных Женей, стало ясно, что если бы Игорь не заупрямился и приехал с нами на юбилей, ему было бы с кем пообщаться. Он бы общался с Женей, ибо они — одного поля ягоды. Такие вещи обычно как-то сразу чувствуешь.

— Женечка мой! — повис на нем Кирюша и сразу заканючил: — Фейерверк будем делать?

Женя ответил, что фейерверк будет позже, когда основная часть юбилея закончится. Достал из кармана цветные календарики и разделил между детьми.

Настроение мое потихоньку выравнивалось. Таня подготовила поэтический монтаж, который мы должны были прочесть по бумажкам. Женя любезно согласился участвовать. У Тани и костюмы были готовы — мы нарядились в детсадовских детей, взяли в руки шарики, и началось… Юбилей закрутился, одно перетекало в другое, и никому не было скучно. Танцевали, потом папа принес гитару, и Горин играл, а мама и Элла пели романсы.

Кирюша все канючил:

— Когда фейерверки, когда фейерверки?

И вдруг мы вспомнили про гадание и убежали наверх. Зажгли свечу. Вода в миске поблескивала таинственно.

— Кто первый? — шепотом спросила Ксюшка.

— Пусть Лена. Она не замужем.

— А твой Женя… женат? — поинтересовалась Элла. — Симпатичный мужчина.

— Конечно, женат, — вздохнула Лена. — Наверняка женат. Я, честно говоря, не успела поинтересоваться.

— А вы обратили внимание, как он с Кирюшей быстро нашел контакт?

— И с Иришкой.

— Дети чувствуют человека.

Лена зажмурилась и стала очень похожа на мою маму. Она обдумывала свой вопрос.

Лена растопила воск и вылила в воду. Он тут же рассыпался на мелкие капли.

— Ерундовина какая-то. На что похоже?

— Ну… яблоки, — предположила Ксюшка.

— Яблоко — символ греха, — вспомнила я.

— Точно. До чего же ты, Светланка, умная, — протянула Элла. — Тебя хоть в школе ценят?

— Ни слова о работе! — вскричала Лена. Она знала, что эта мозоль у меня болит.

— Загадала?

Все мои мысли, все мечты были связаны с Иришкой. Я и загадала — о ней.

Воск принял непонятную лохматую форму. Собака?

Пальцами я вытащила из воды то, что получилось, подняла к свету. Воск оставался теплым, податливым, готовым у меня в пальцах принять любую форму.

— Какая-то игрушка.

Дверь приоткрылась, полоска света разрезала комнату надвое.

— Что за тайное общество?

— Ника!

Вспыхнул свет, и в комнату ворвалась Ника Горина. Если сравнивать Нику с явлениями природы, то это ураган. Торнадо. Не помню, видела ли я ее когда-нибудь с книжкой на диване или в кресле перед телевизором.

— Мамсик? И ты здесь? — Ника расхохоталась. — Все гадаешь на женихов! Жесть!

— Нос проколола! — ужаснулась Лена.

— А это там внизу твой новый дядечка? — подмигнула Лене. — Мент?

— Почему — мент? — не поняли мы.

— На нем написано, — отмахнулась Ника.

— Кажется, он охранником работает, — пожала плечами Лена.

— Значит, бывший мент.

Я всегда удивлялась ее способности с первого взгляда распознавать людей.

— Ты поздравила Киру Георгиевну? — поинтересовалась Элла. — Поедешь с нами?

Ника сначала кивнула, затем отрицательно покрутила головой. В порядке очередности вопросов.

— Время детское, мам. Мы в клуб, меня не ждите.

— Ты за рулем?

— Ну да…

Ника уже, пританцовывая, двигалась спиной к двери, на ходу раздавая нам воздушные поцелуи. Танцевали одновременно все ее части тела — длинные стройные ножки, гибкие изящные руки в браслетах с тонкими, унизанными кольцами пальчиками, милая головка с новым жгуче-черным цветом волос, узкие, почти мальчиковые, бедра и маленькая грудь.

«Танцуй, пока молодой…» — хотелось пропеть ей вслед, но она не нуждалась ни в нашем одобрении, ни в нашем осуждении. Она жила какой-то своей, недоступной и непонятной для нас жизнью.

— А ну-ка дыхни! — приказала Элла, на что Ника изящно изогнулась в нашу сторону и дунула на нас. Ее дыхание — смесь восточных благовоний и свежего ветра. От нее не пахло вином. Но я одна, пожалуй, поймала при этом ее взгляд. Это был взгляд взрослого человека, разговаривающего с детьми. Взгляд человека себе на уме.

Элла вышла вслед за дочерью. Ксюшка выключила свет.

— Теперь моя очередь.

Я решила спуститься и проверить Иришку. Иногда я начинала чувствовать, как она скучает без меня. На этот раз интуиция меня подвела — Иришка сидела рядом с Женей и разглядывала цветные картинки. Она даже не взглянула в мою сторону. В гостиной играли в «Золотого дурака».

— Светуль, включи самовар, — попросила мама.

На кухне Рома Горин разговаривал по телефону. Такой разговор Игорь называет «сюси-пуси».

— И я тоже, — приглушенно ворковал Рома. — Ну а я-то… Ну, не обещаю. Сейчас? Какая ты… Ну-ну. Ну попробую…

Я включила самовар, и тот с ходу начал свою песню.

Рома оглянулся и увидел меня. На его лице сохранялось все то же блаженно-пьяное выражение, с которым он разговаривал по телефону.

— Светик, — кивнул он, — не надумала бросить свою школу и устроиться ко мне в магазин? Я расширяться буду.

Я пожала плечами:

— Игорь говорит, нельзя работать у друзей: или дружить, или работать.

— И это правильно! — улыбнулся Рома. Глаза его были полны масла. Я не видела его любовницу, но Ксюшка говорит, что она ровесница Ники. — Но и нельзя жить так, как вы живете, — с мягкой улыбкой возразил он.

Я почему-то не ушла, когда он начал развивать эту тему. Вот Игорь умеет как-то сразу обрывать тех, кто учит жизни, а мне воспитание не позволяет.

— Пусть тогда муж зарабатывает, котенок. Толкай его. Я ему тысячу раз предлагал экспедитором ко мне. Чернов предлагал ему начальником охраны. Выбор за ним. Инженерами работают теперь только динозавры.

— Значит, мы — динозавры.

Рома снова посмотрел на меня маслеными глазами. Он наверняка обдумывал, как улизнуть отсюда, под каким предлогом.

— Светка, если надумаешь, обращайся без вопросов. Мои продавщицы зарабатывают как минимум в два раза больше, чем учителя.

— Какой я продавец? — пожала я плечами. — Я — училка.

— Да отличный получится продавец! Во-первых, у тебя язык подвешен, укалякаешь любого. Во-вторых, голос приятный. Ну и, что немаловажно, внешние данные хорошие.

— Спасибо, Рома, я подумаю.

— Ну, думай, думай. Время терпит. Игорю привет.

Рома вернулся в гостиную, и я слышала, как он прощается, ссылаясь на срочные дела.

— От нашей семьи остается представитель в лице Эллочки.

Он обволакивал всех взглядом, полным любви. Я заметила — пьяный человек или всех любит, или всех ненавидит. Одно из двух. Без середины.

Когда Рома ушел, неприятный привкус разговора с ним догнал меня, и я начала злиться на своего мужа. Ну действительно, почему мы так живем? Мы одни из нашей большой компании ездим на старой машине, доставшейся нам от родителей Игоря. «Шестерка» считается белой, хотя после ремонта одна дверца серая — до покраски дело не дошло.

Мы одни живем в Простоквашке, в хрущобе, которая нам досталась от Игоревой бабушки. Всегда тянем от зарплаты до зарплаты. Сначала платили кредит за компьютер, затем — за мягкую мебель. А одежда? А обувь? А непредвиденные расходы? Я постоянно думаю о деньгах. А так хочется не думать о них совсем…

Я расставила чашки сервиза и принялась разливать чай.

Лена и Ксюшка спускались вниз, и обе щурились после темноты.

— А где Кирюша? — первым делом поинтересовалась моя тетка.

Все, кто находился в гостиной, уставились на нее.

— Мы думали, он с вами, — ответила мама, — наверху.

— Здрасьте! — всплеснула руками Лена. — А мы были уверены, что он с вами внизу!

— Кирю-юша! — протяжно прокричала Кира.

Папа отправился по комнатам искать племянника.

Элла вышла на кухню и стала кому-то звонить:

— Можешь приехать прямо сейчас, солнце мое… Это рядом с площадью. Да, выхожу…

Она была более сдержанна в разговоре, чем ее муж, но все же это были те же «сюси-пуси».

— Все, убегаю, — окинула она меня рассеянным взглядом. Вместо масла в ее глазах стоял сиреневый туман.

— А чай?

— Чай с пирогом? Боже упаси! Диета, диета…

Она проплыла в гостиную, расцеловалась с Кирой, просочилась меж гостей и растворилась в прихожей.

Как только закрылась дверь за Эллой, пронзительно затрезвонил раритетный телефон времен товарища Хрущева. Трубку взяла Таня. По ее эмоциональному лицу без труда читалось — произошло нечто невероятное. Положив трубку, она с минуту тупо смотрела на всех нас. Затем виновато произнесла:

— Звонили из травмпункта. Кирюша у них.

— Что он там делает? — спросила Кира.

— Он… кажется, его сильно избили на улице. Но переломов вроде бы нет…

— Кто? Когда? — крикнула Лена. Я даже не подозревала, что она способна так кричать. — Почему он оказался на улице?!

Она металась из гостиной в прихожую и обратно, срывая с вешалки чужую одежду, не в силах найти свою.

— Я поеду с тобой, — сказала я и вытащила из кучи обуви наши сапоги.

— Я с вами, — вызвался Женя. — Нужно заявить в милицию.

— Их нашли уже, — пискнула Таня, которая до сих пор прижимала раритетную трубку к своему животу. — Поймали.

— Кого?

— Тех двоих парней, что Кирюшу побили. Сказали, чтобы вы сначала в милицию заехали насчет заявления, а потом в травмпункт. Это по пути.

— Я с вами, — решила мама, но Кира ее остановила:

— Пусть с девочками едет Женя, а машину поведет Коля — он самый трезвый. И останется место для Кирюши.

У Киры такой тон, что ее невозможно ослушаться. Папа пошел за машиной.

Через минуту мы уже ехали темными улицами к отделению милиции. Лену трясло, я держала ее ледяные ладони в своих.

В дежурке отделения милиции мы увидели двух хорошо одетых парней не старше Кирюши. Только они были, что называется, нормальными. Мне почему-то бросился в глаза объемный вязаный шарф на одном из них. Больше никаких деталей я не запомнила, поскольку дальнейшее действие стало разворачиваться столь стремительно, что стало не до деталей. Лена ураганом пролетела мимо меня и с лету, ни слова не говоря, набросилась на хулиганов. От звона раздаваемых пощечин душный воздух в дежурке завибрировал.

— Ты чё, тетя, оборзела? — сказал тот, что в шарфе. Но уже в следующую секунду он слетел со стула — Женя, который вошел в помещение следом за нами, вмазал ему по физиономии.

Второй парень поспешно закрылся руками, и в это время появился дежурный:

— Что тут за самосуд?

Но, увидев Женю, дежурный воскликнул:

— Какие люди! Евгений Викторыч! Какими судьбами?

— Да вот пришлось… — По его скулам гуляли желваки.

— Хулиганы достают?

— Отморозки! — тяжело дыша, проговорил Женя. — Вдвоем на одного! Больного!

Лицо у него побагровело. Я впервые видела, чтобы человек так реагировал на событие, не касающееся его лично. Тем более что Ника оказалась права и Женя действительно бывший мент. Мне казалось, что эта профессия накладывает на людей налет некоторого равнодушия, что ли? Привычки сталкиваться с преступлением. Поэтому реакция Жени меня так удивила.

— Вы об этом сильно пожалеете, — сказал тот, что в шарфе. Приятель помог ему подняться. Пострадавший держался за нос, всячески изображая серьезность своей травмы.

— Да у него кровь! — взвизгнул приятель и оглянулся на дежурного.

— Удивительно, — скривился Женя, — я всегда считал, что у таких отморозков нет ни сердца, ни крови.

— Пожалеете. Пожалеете, — приговаривал подросток, потирая свой нос.

— А ты там не умничай, — посоветовал дежурный. — С отцом будешь умничать, когда он за тобой приедет.

— За мной дядя приедет, — с какой-то особой интонацией ответил тот.

После заполнения необходимых бумаг мы уехали в травмпункт, где нас ждал Кирюша.

Он сидел на кушетке с видом обиженного ребенка. Надутый, сердитый и беспокойный. Лена подлетела к нему, стала трогать, осматривать и обнимать. Лицо у Кирюши было разбито, губа в крови.

Женя разговаривал с дежурной медсестрой.

— Переломов вроде бы нет, в основном ушибы мягких тканей, — сказала она. — А вот насчет сотрясения вам в больнице скажут. Надо понаблюдать.

— Не пойду в больницу, — заявил Кирюша.

Он говорит басом, но выражение лица при этом и повадки остаются совершенно детскими. На первый взгляд Кирюша ничем не отличается от сверстников — такой же долговязый, нескладный, как большинство подростков. Разве что слишком сутулится и прячет глаза от чужих. А интересы у него детские.

Он в тот вечер достал всех своим фейерверком, но взрослым было не до него. Мы обычно запускаем фейерверк ночью, часов в одиннадцать, когда разъезжаются гости. Но Кирюше стало скучно, и он решил купить хотя бы петарды в ближайшем киоске, чтобы устроить стрельбу во дворе нашего дома и напугать гостей. Но до ларька не дошел, его заметили те самые двое подростков. Они спросили закурить, Кирюша их послал, это он умеет. Ну, тут они его и отколошматили.

— Они меня ногами пинали, — вытягивая губы и шмыгая носом, доложил Кирюша. — Они злые придурки.

— Кирюша, надо в больницу! — в один голос воскликнули мы трое.

— Не поеду!

Мы по очереди уговаривали его, суля поход в аквапарк, злополучный фейерверк и много такого, что могло соблазнить его непростую натуру. Пришел папа и присоединился к нам.

Кирюша уперся.

Женя с папой вышли на крыльцо покурить.

— Мамашки, вы уж решайте, — встряла медсестра. — Чтобы к нам потом никаких претензий.

— А вы-то при чем? — огрызнулась Лена. Она выглядела взвинченной и усталой. Ей в таком состоянии лучше ничего не советовать, и я молчала.

— Как это — при чем? А если ему дома плохо станет? Вы потом меня и обвините.

— Сказал, не поеду в больницу! — повторил Кирюша и обиженно махнул рукой на медсестру, как это делают маленькие дети. — Домой хочу! К бабуле Кире!

— Домой! — решительно поднялась Лена.

— Так вы что же, в больницу не поедете? — уточнила медсестра.

— Не поедем, — ответила Лена.

— Ну, воля ваша.

Медсестра взяла выписку, которую только что заполняла, и разорвала на мелкие кусочки.

— Что вы сделали? — не поняла я.

— Я сняла с себя ответственность, — любезно ответила она. — Ваш ребенок — ваше право. Я вас предупредила.

Мы вышли на крыльцо, и первое, что предстало нашим глазам, — отъезжающая от крыльца милицейская машина. Папа стоял как изваяние, в застывшей руке дотлевала сигарета.

— А где Женя? — спросили мы.

— Ничего я не понял. — Папа пожал плечами. — Подъехала милиция, Женю попросили проехать с ними. Надели наручники, запихнули в машину и увезли.

— Так, все! — занервничала Лена. — Домой!

Напрасно она надеялась, что крыша нашего дома — теплого, старого и надежного — принесет долгожданный покой.

Едва мы переступили порог, мама сообщила:

— Звонил Женя из милиции. Его арестовали за то, что он парня побил. Он просит тебя, Лена, приехать к нему.

Лена опустилась в кресло. И остальные расселись в гостиной — кто где. Все молчали, а Кирюша ел салат.

— Свои же менты сдали! — поразился папа. — Видимо, эти отморозки оказались чьими-то сынками.

Иришка уже спала наверху, и мне ужасно хотелось подняться к ней и вытянуться рядом.

— Кирюша должен лечь в больницу, — наконец прозвучал голос Киры.

— Я не хочу! — с набитым ртом проговорил Кирюша. Но Кира только подняла ладонь, и он замолчал.

— Сейчас у нас нет никаких свидетельств о том, что он пострадал. А вот обидчик, похоже, времени не теряет. Сейчас он ляжет в больницу и окажется единственным пострадавшим.

— Не единственным, — напомнила я. — Еще — Женя.

— Ну да. Женя окажется крайним, — согласилась Кира.

Кирюша продолжал канючить, но уже не так уверенно.

— Дорогой, — обняла его Лена, — ну скажи, что ты хочешь, чтобы мы тебе подарили? В обмен на то, что ты ляжешь в больницу?

Кирюша задумался. Все замерли, ожидая.

— «Жиллетт» — лучше для мужчины нет, — наконец заявил он.

— Купим, — кивнула Кира. — Лидуся, собери его. Да напоите Лену чаем!

Остаток ночи ушел на то, чтобы устроить в больницу Кирюшу и обсудить случившееся. Надо было выручать Женю. Пришли к выводу, что самым внушительным и представительным из нашей компании является Рома Горин. С утра Кира принялась названивать ему.

Рома явился ближе к обеду и с порога заявил:

— Дело — швах.

Он уселся в кресле, мы все столпились вокруг него.

— Один из этих молокососов, тот, которого Женя справедливо поучил жизни, оказался родным племянником начальника ГИБДД.

— При чем здесь ГИБДД? — не поняла тетя Таня.

— ГИБДД, дорогая моя Татьяна Викторовна, при всем, — хмыкнул Рома. — Выше начальника ГИБДД не прыгнешь. Портить отношения с этим дядей даже мэр не станет.

— Влип Женя, — сказал папа. Впрочем, это уже все поняли.

— Прекрасно! — патетично воскликнула Кира. — Был этот сопляк преступником, стал пострадавшим. Зачем вообще Женя потащился с вами в милицию?

— Мам, ты же сама его отправила! — воскликнула моя мама, и была права.

— Что же теперь будет? — спросила я.

— Что будет? — Рома живо обернулся. — Женю будут держать до тех пор, пока Лена не заберет свое заявление.

— Обидчик моего внука должен быть наказан! — заявила Кира. Все посмотрели на Лену. Все-таки Женя считался ее новым мужчиной, и он всем понравился.

— Я буду добиваться справедливости, — заявила моя тетя.

— Молодец, — подытожила Кира.