Весь спектр любви

Алена Воронина

Я смотрю на мир другими глазами. И я не одна, нас много. Вы считаете нас больными, чужими, инопланетянами, не всегда понимая, что своим невежеством раните, своим незнанием отталкиваете и вы не узнаете, как много скрыто от ваших глаз. Но страшно даже не это, ведь часто вы инопланетяне даже друг для друга, неспособные услышать и увидеть, понять и простить.

Глава 3 «Шишки»

— Ужас какой-то. Ты только послушай, Галь! «Сегодняшнее утро преподнесло петербуржцам еще две страшные находки. На севере города в мусорном баке был обнаружен труп пожилой женщины с признаками насильственной смерти, а чуть позже, в районе промзоны Уткиной Заводи был обнаружен труп мужчины также с признаками насильственной смерти. Правоохранительные органы пока отказываются от комментариев.» Это же кошмар! То ли в наше время было… — голос был мне не знаком и доносился он из кухни.

— Все тоже самое и было. Хотя, может боялись чуть больше, но психопатов и сейчас и тогда хватало, особенно у нас, — заявила председатель квартиры. — Пей — пей, для тебя все утро готовила, — повысила она голос. — Вон вчера, за нашей новой соседкой какой-то мужик шел, уж явно не с благими намерениями. На девчонке лица не было, она в дверь колотила так, что у меня аж сердце остановилось.

— Батюшки святы! Только этого не хватало! Она в порядке? — в голосе собеседника послышалось сочувствие

— Белая была, как полотно, убежала в комнату. Наверняка, туалет за собой убирать не будет на почве стресса.

— Шут с тобой, Тимофевна, тут от страха бы не помереть, а ты про туалет!

— Лучше всего от стресса и депрессии помогают дисциплина и дела.

— Ну да, ты то у нас знаток!

Найти в себе силы поговорить с теми, кто сидел на кухне у меня не нашлось, и я проскользнула в туалет, прикрыв дверь своей комнаты, и надо заметить, что я его даже вымыла, и только после этого, скинув перчатки и губку в пакет, глубоко вздохнув, проследовала на кухню. Да, в этом не было нужды, даже наоборот, там сидел кто-то чужой. А мне сейчас чужие совсем не нужны. Но…

Первым, кого я увидела, был Олег. Он сидел на том же месте, что и в первую нашу встречу, но повернувшись боком к столу. При ярком солнечном свете я с удивлением обнаружила, что он совсем не сед и наверняка моложе, чем мне показалось в первое наше знакомство. Волосы хоть и были неопрятными и чрезмерно длинными, но чистыми и имели странные оттенок — мешанина из серебра и пепла, надо сказать, это было заметно только сверху головы, потому что все что ниже плеч и борода были распущенными и торчали в разные стороны, как у священников с картинок 19 века.

Мужчина в одной руке держал книгу, а вторая огромная ладонь обхватила чашку, но на этот раз в ней был далеко не кофе. Отвар. Определенно. Запах. Знакомый… Я точно его где-то до этого ощущала. Точно… Где же?

Раньше было сложно не зацикливаться, потом я научилась переключаться, особенно на людях, но на фоне произошедшего со мной, эта «антиспособность» вернулась. В итоге я заставила себя «очнуться» только почти уткнувшись носом в его чашку. Слава богу, рядом у самого входа на кухню и стояло большое ведро для мусора, в которое я скинула пакетик с перчатками и губкой.

На кухне, к слову, чужих уже не было. Только Олег и председатель квартиры.

— Доброе утро, — это было хорошо отрепетированное представление. — Я вчера была не в себе от испуга, и возможно, была грубовата, прошу прощения. Галина Тимофеевна, Олег…

— Не за что извиняться, — после полминуты молчания кивнула мне женщина, стоявшая возле окна с газетой в одной руке и сигаретой в другой. — Сильно поранились?

Она внимательно посмотрела на мои ладони, которые сразу захотелось спрятать за спину. На них не было ни царапины. Зато они были прямыми свидетелями того, что произошло в квартире номер 17.

— А… Нет, — махнула я рукой. Надо сменить тему, сердце забилось, как сумасшедшее. — Я соблюла график уборки туалета, и хотела спросить по поводу ванной комнаты?

Галина Тимофеевна приподняла бровь.

— Вы ее не пользуетесь, так и не вам ее убирать.

— Хорошо!

Сконцентрироваться было сложнее, чем обычно. Да еще этот запах! Он не давал мне покоя, и я… наклонилась буквально к самой чашке Олега, втянув носом воздух.

— Такой знакомый, а никак не могу вспомнить, что это!

Олег, оторвавшийся от книги, и Галина Тимофеевна переглянулись.

— Шишки… — проскрипел мужчина.

Точно, конечно же! Бабушка заваривала мне в детстве от ангины, да и в аптеке есть сбор. Как же я могла забыть. Я не должна забывать такие вещи. Не должна… Не должна забывать очень много вещей!

— И, правда.

Я поспешила в свою комнату, и, закрывшись, смогла вздохнуть. То, что произошло, не давало мне спать всю ночь, и лишь под утро тело сдалось, и я уснула на диванчике. Утром долго смотрела на дождь, бившийся в стекло, который, будто так и не сумев победить, сдался и уступил место ясному небу и солнцу. Слава богу, не надо идти на работу. Мне просто повезло. Повезло, потому что воскресенье — рабочий день. Но его выбрали для установки новых стеллажей и мелкого ремонта. А так… Я бы не смогла. А если бы смогла дойти, у меня вряд ли получилось бы работать. В этом минус. Обычным людям, мне кажется, легче, а я все переваривала и пересматривала, вновь и вновь, без остановки. Мне надо было привыкнуть к этому, чтобы хотя бы начать анализировать и понять, что нужно сделать.

Сумка так и лежала на полу, раскрыв «пасть» и вывалив на ламинат предметы гигиены, несколько тонких записных книжек, ручки, леденцы, салфетки и бордовую книжечку.

Я осторожно подняла ее с пола и пролистала. Видимо, я не помню, чтобы я касалась ее испачканными пальцами, но на некоторых страницах красовались бурые мазки и явные отпечатки.

Стручкова Татьяна Петровна…

«Тело пожилой женщины…»

Чтобы понять, что это мне не послышалось, достаточно было залезть в Интернет.

«Тело мужчины…»

Я выпала, наверное, на час из жизни, пальцы перебирали салфетку, медленно, но верно обращая ее в труху.

Неужели и правда…

Холодный блеск молотка.

Стук в дверь заставил меня вскочить в панике и прижать руки к груди.

— Татьяна, это Олег! Я вам ключи хочу передать.

Я переступила через сумку и щелкнула замком. Он почти упирался лбом в косяк на огромной ладони лежал длинный золотистый ключ с ежиком зубчиков на конце.

— Замок был старый, Галина Тимофеевна попросила еще один поставить, ниже. Извините, пришлось пошуметь. Вот, возьмите, это ваш экземпляр.

Я смахнула с лица упавшую прядь и взяла с его ладони теплый ключ.

— С… спасибо.

В полумраке коридорной лампочки было заметно, что его глаза сощурились.

— Вы точно в порядке?

— А… Не знаю.

Он постоял с минуту, рассматривая меня, но ничего не сказал, и вскоре направился ко входной двери, где были разложены инструменты, включая большую дрель и даже, кажется, маленькую болгарку.

— Уже закончил! Ты — наше золото! — из кухни показалась Галина Тимофеевна, моего присутствия даже не заметившая. — Чтобы мы без тебя делали, Олеж! И смотри, как хорошо, даже дверь не поцарапал. Красота!

— Обижаете, теть Галь, — пробормотал мужчина, складывая инструменты и доставая веник.

— Ой, сама все уберу! Я тебе там отвар заварила и блинов. Иди покушай!

Это был больше приказ, чем приглашение.

Дверь отделила меня от жильцов дружелюбной квартиры, оставив наедине с тем, что случилось вчера. Я положила ключ и книжечку, которую так и продолжала сжимать в руке, на столик напротив, села на диванчик, сложила руки на коленях и уставилась на два этих предмета.

По правилам социума и придуманных им законов, я должна пойти в полицию. Да, я могу, не хочу, но могу. Но это нечто большее. Ведь я не смогу встать и уйти, когда мне будет надо, я не смогу понять, обвиняют ли они меня, не припишут ли мне чего, они будут касаться меня, тогда, когда я этого не хочу! Многие из них принимают нас за сумасшедших, они не разбираются и не хотят понять. А все это может привести к срыву.

Татьяну Петровну ничто не вернет, и того мужчину, если это он, разумеется.

Но, есть справедливость и правда.

И есть я.

Мама всегда учила меня быть правильной, этому учили и школа, и колледж, и родственники, и друзья.

Родственники!

Оля!

«Мне надо поговорить с твоей Вовой об очень важной вещи!»

Телефон тренькнул, отправив сообщение, и я стала ждать, когда цвет значка сменится, это будет означать, что сестра прочитала информацию. Слава богу, она — любительница этого девайса и даже в туалет с ним ходит.

«Привет, сестрица. Вова на смене. Будет завтра. Срочно?»

«До завтра терпит»

Я положила телефон на столик и занялась уборкой. Куртку решила не стирать, а упаковала ее в больший чистый пакет, который купила под мусор. Туда же я положила и паспорт. В нем кроме отметки о ранее выданных паспортах была отметка и о регистрации браке с неким Стручковым В. С. в далеком 1946 году.

У Татьяны Петровны есть дочь за границей, ей будет очень плохо от того, что случилось с ее матерью. Что же, это еще один аргумент. Но основной все же в том, чтобы наказать того, кто это сделал.

Уже вечером, когда комната была прибрана, на город опустилась по осеннему холодная и внезапная ночь, и даже, кажется, сам старый дом угомонился, я сидела за столом и смотрела фильм с экрана старенького ноутбука.

Шум в квартире отвлек меня от просмотра не сразу, фильм был про больницу, это вполне могло идти специально созданным режиссером фоном. Что-то большое рухнуло на пол, до этого успев уронить что-то поменьше, что с грохотом встретилось с полом. Но даже не это заставило меня удивленно замереть, а то, что в мою дверь, прямо как я не далее, как вчера, забарабанили.

— Таня, Таня помоги! — глухой голос мог принадлежать только председателю квартиры.

Я боюсь таких ситуаций, теряюсь в них. Раньше так было, сейчас стало гораздо легче. Работа в аптеке много научила и психологически, и социально подготовив, например, к тому, что людям легче дойти до нас и попытаться умереть среди лекарств, нежели вызвать врача.

Я распахнула дверь.

— Олежка, он задыхается!

Волосы Галины Тимофеевны длинные с яркими серебристыми прядями, коих в копне оказалось гораздо больше, чем виделось в пучке, рассыпались по плечам, халатик на груди распахнут, а под ним ночная рубашка с воротничком под самое горло.

Дверь в комнату моего соседа была распахнута настежь, сам он лежал на полу, сжавшись комок, и со свистом дышал.

Мама многому меня научила, но самое главное, она просила меня никогда не ставить диагнозы. Это не обязанность фармацевта или провизора, понимать, что у вас болит, и что вам назначать. Мама боялась, что с учетом моей хорошей памяти, и умения быстро находить в своем «внутреннем» каталоге то, что надо, я могу начать этим баловаться, чем сделаю только хуже.

Но здесь, у меня не было выбора. Самое главное, понять сердце ли это или нечто другое?

Но понять, что это не сердце, можно было едва приблизившись к мужчине.

— Аллергическая реакция. Нужен гистамин. Вы вызвали скорую?

— Да! Тоня! — смутно понимание обратилось в озарение, и женщина рванулась ко входной двери, вылетела на площадку и забарабанила в дверь коммуналки напротив.

Пока она долбилась в соседскую дверь, я подбежала к окну в комнате Олега и распахнула его, впуская сырой холодный воздух в комнату, которая оказалась узенькой, как ниточка, но удивительно чистенькой. С высокой этажеркой с книгами, небольшой планкой-вешалкой для одежды и тумбой под ней для мелочи, кроватью и столом у самого окна. Вот и все, что тут помещалось.

На полу валялись осколки той самой огромной кружки, из которой сосед пил отвар, судя по запаху…

Вполне возможно, что именно он виной тому, что лицо мужчины опухло так, что тот едва мог открыть глаза, кожа покрылась красными пятнами — точками.

Я схватила с кровати плед и укрыла им скорчившегося мужчину, чтоб его не продуло.

— Олег, расслабьтесь, вы делаете хуже. Сконцентрируйтесь на моем голосе и дышите, через нос старайтесь вдыхать.

Лишь спустя некоторое время мой голос проник в его объятое паникой сознание. Он попытался задышать, получалось не ахти, из груди шел свист. Но по крайней мере было понятно, что полностью просвет не закрыт, тут скорее паника.

В этот момент послышался топот, и в комнату ввалилась тучная женщина с целой охапкой лекарств в пакете, за ней следовала бледная Галина Тимофеевна.

— Что?! Что надо-то?!

— Преднизолон бы или хотя бы гистамин какой-нибудь?

Женщина захлопала глазами, а потом закивала, как китайский болванчик.

— Да-да!

Она принялась рыться в огромном пакете, но безуспешно. А потом просто плюнула и высыпала лекарства на пол.

— Вот!

Это были таблетки. Не ампула. Черт!

Я схватила лекарство и поспешила к себе, где, растерев в ложке таблетку и смочив ее водой, которая обратила твердое в некое подобие раствора.

— Олег, вам надо попытаться это сглотнуть, слышите меня!

Лоб у мужчины побледнел и покрылся испариной, когда я поднесла ложку к его рту, он с трудом заставил себя разомкнуть челюсти, сведенные страхом, но сглотнуть у него никак не получалось. Лишь спустя целую минуту ему удалось сделать глоток. После чего оставалось только ждать. И действия гистамина и скорую. И молиться, последним активно занималась совсем не набожная на первый взгляд соседка из первой от входа комнаты. Ведь, похоже, именно ее отвар и стал причиной отека Квинке.