Оливия

Алексей Янин

Шестеро молодых людей из России отправляются в поисках чего-то необычного в Северную Америку, где, путешествуя по каньонам, находят скалу со странной надписью: «здесь умерла любовь». Продолжая путешествовать, они встречают старушку, у которой остаются на ночь. Одна из девочек спрашивает старую хозяйку о странной надписи, и старушка рассказывает молодёжи историю трогательной, но крепкой любви.

© Алексей Янин, 2023

ISBN 978-5-0060-2596-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ОЛИВИЯ2

Группа туристов двигалась, наслаждаясь прекрасными и красивыми пейзажеми. Перед их глазами проплывали необычайно красивые зеленые луга, плавно перетекающие в скучные, тёмно-коричневые, каньоны. Молодые люди, парни, девушки, из далекой России, шли по североамериканским каньонам, в поисках чего-то необычного, и весьма интересного. Но больше всего их заводило то, что они сами, сами захотели, сами нашли средства, и сами приехали. Вот уже два дня здесь, а пока только фотографии на смартфонах, и ничего, ничего такого, что могло бы вызвать не просто интерес, а восхищение, и даже удовлетворение. Живописные пейзажи переносились на камеры смартфонов, что бы потом, по возвращении, оказаться выложенными в социальных сетях.

Яркое солнце освещало округу, обдавая жаром молодых людей. «Интересно как, даже не поверил бы никогда что здесь, в северной Америке, нет на таком расстоянии не одной живой души» — смеясь, сказал Павел, тот самый заводила, который и подбил шестерых молодых людей, трех парней и трех девушек, двинуться в такую даль, ради впечатлении. Ребята молча улыбнулись на слова Павла, словно он сказал что-то смешное. Наконец перед глазами ребят предстал высокий, и очень крутой утес. Словно кто-то специально привел их к нему, и именно здесь туристы и решили сделать очередной привал. — «Мальчики, смотрите что это?» — произнесла высокая, стройная и очень красивая, двадцати лет от роду, голубоглазая Алина, показывая на огромную плиту, лежащую у подножия того самого утеса. Ребята дружно подошли к плите, и прочитали надпись: «This is where love died». «Здесь умерла любовь» — перевел на русский язык Олег. «Интересно, а почему именно здесь?» — Алина посмотрела вопрошающим взглядом на ребят, но никто не знал ответа. «Сейчас отдохнем, перекусим, и двинемся дальше, а кому интересно почему здесь, пусть остается и думает. Назад пойдем заберем» — весело смеясь сказал Павел.

День клонился к вечеру, и ребята уже приближались к небольшому городку, Сайленту, что бы заночевать, наконец, в гостинице, а не под открытым небом, как две ночи подряд. Вечерний сумрак окутывал землю.

«Молодые люди, не поможете старушке?" — внезапно раздалось за спиной наших туристов. Они оглянулись, больше от удивления, это же просто неожиданно услышать родную речь здесь, в Северной Америке.

«Чем вам помочь?" — спросила Дарья.

«Я живу здесь, в двух кварталах. Но мой почтенный возраст, он не дает мне спокойно передвигаться. Я не останусь в долгу, если поможете мне дойти до дома, тем более что я вижу, вы тоже из далекой России» — пробормотала старуха.

Ребята молча переглянулись.

«Поможем? Заодно и узнаем есть ли здесь гостиница, или как у них там? Отель?» — сказал Павел. Молодежь молча взяла старушку под руки и неспеша повела по пустым, вечерним улицам. По дороге молодежь стала распрашивать старушку, как она оказалась здесь, в Северной Америке.

«Ох это долгая история, но могу рассказать, вкратце» — ответила старушка, и, немного помолчав, начала свой рассказ:

«Мой папа был инженером, он трудился в одном НИИ, а мама была учителем математмки. Жизнь шла размеренно, но очень стабильно, вот только как то раз в НИИ, как раз в том отделе где работал мой папа, произошла утечка очень опасного химического вещества. Во всем обвинили папу, и грозил ему за это не малый срок. Мама же имела родню здесь, и вот ночью, когда маме по секрету сказали, а у нее все же были небольшие связи, в том числе и в НИИ, что завтра должны приехать арестовать папу, мы и выехали из России, тогда это еще Союз был» — сказала старушка.

Ребята сами не заметили, как оказались на самом краю городка, возле большого, но очень старого дома.

«Вы про гостиницу спрашивали, внучки? Так оставайтесь у меня. И мне, старухе, веселее, и вам экономия» — сказала старушка.

Ребята молча переглянулись и вошли в огромную, старинную дверь, сделанную в Северо-Американском старом стиле.

«Проходите, располагайтесь» — сказала старушка, и улыбнувшись продолжила — «в наших краях не принято особо встречать гостей, но я ценю землячество, да и сами знаете, Россия моя Родина, а у нас гостеприимство в крови» — и старушка захлопотала около старой, каменной плиты. Ребятам даже на миг показалось, что они попали в какую то другую эпоху, в Средневековье. Каменная плита, старый, резной дубовый стол, несколько резных табуретов, да огромная деревянная кровать в самом дальнем углу комнаты.

«Добро пожаловать в Средневековую Европу» — смеясь произнес Павел. «Паша, мы благодарны должны быть, а ты…» — отрезала его Дария.

«А что я? Я просто пошутил» — сказал Павел. Между тем старушка уже начала хлопотать об ужине, и девушки, Алина, Дарья и Елена, самая скромная и молчаливая, взялись ей помочь. Вскоре на огромном дубовом столе стояли блюда, много разных блюд. Ребята с удовольствием поглощали еду, иногда переглядываясь и пересмеиваясь. «Мальчики могут заночевать в той комнате, правда вас трое, а там всего одна кровать, но я могу дать вам ковры. Вы постелите их на пол, и сможете поспать. Девочки же могут лечь здесь,

я все равно сплю в маленькой комнатке, так что, мы не потесним друг друга.» — сказала старушка, и собралась было идти к себе в комнату, что бы предаться власти сна, как любопытство Алины остановило её.

«Простите, но здесь, в каньонах, есть утёс. Возле его подножия лежит огромная плита, с надписью: «This is where love died», кажется переводится: «здесь умерла любовь», вы не знаете историю того места? Ведь просто так такое не напишут?" — Алина очень внимательно посмотрела на старуху. Старуха же неловко улыбнулась, и немного помолчав ответила:"Да, трагическая история, ставшая народной легендой. Ах, как давно это было. Более ста лет прошло» — старуха посмотрела на молодёжь, и еще раз громко вдохнула. «Расскажите нам эту историю» — сказала Дария. «Да родные мои, у меня на это уйдет вся ночь. Вы готовы не спать и услышать это?» — спросила старушка. Молодежь переглянулась, и словно поняв без слов друг друга, молча кивнули в ответ. «Ну хорошо, я вам расскажу, все равно в моем возрасте уже и сон не тот, а вам полезно будет услышать историю настоящей, но трагической, любви." — сказала старая хозяйка, и подвинув большой деревянный табурет к столу, начала свой рассказ: «Оливия, так ее звали, родилась шестым ребенком в бедной ирландской семье, отец ее, как, впрочем, и многие мужчины того времени, был обычным ирландским рыбаком, и часто по несколько месяцев пропадал в море. В ночь рождения дочери он как раз собирался в порт, ему надо было через день сесть в рыбацкий корабль, и исчезнуть в поисках пропитания на несколько месяцев. Крик новорождённой огласил весь дом, но никто не испытал радости, ведь шестой ребенок в бедной семье, это катастрофа. Бедный Бен, так звали ее отца, нашел отдых в том месте, куда приходили жители ирландского городка, что бы отдохнуть или просто убежать, как им казалось, от проблем. Местный кабак просто никогда не был пуст. Вот и в эту ночь много мужиков собралось там, кто-то пришел запить горе, как наш Бен, а кто-то отметить радость. У него впереди было полночи, и этого времени хватило бы, что бы нажравшись, а надо сказать он часто напивался, забыться в пьяном угаре где-то в глубине своего маленького, но уютного, дома. «Здорова, Бен. Что от жены сбежал, как обычно?» — раздалось за его спиной. Бен обернулся. Перед ним стоял местный заводила Джо. «Какое твоё собачье дело? Я бегу от проблем, поэтому я здесь, а ты от кого бежишь?» — ответил изрядно к тому моменту выпивший Бен. «Слышали, он от проблем бежит сюда. А знаете какая у него самая главная проблема? Это его любимая Сьюзен.» — засмеялся Джо. «За своей Бери смотрел бы лучше. А моя

Сью, моя Сью сегодня родила дочь. Шестой ребенок, бог мой.“ — ответил Бен, проглатывая очередную рюмку крепкого алкоголя. „Да что ты, сукин сын, можешь знать о моей Бери?“ — сказал Джо, и подошел к Бену. „Я ничего, а вот весь городок. Ох, многое люди поговаривают“ — засмеявшись ответил Бен. „А ты думаешь, что пока ты месяцами находишься в море, твоя

Сью сидит дома и поглядывает в окошко?» — произнес с гневом Джо. Бен безусловно очень любил свою жену, и такие слова, плюс выпитый алкоголь, не дали ему оставить слова Джо без ответа. Невысокий немного сутулый и очень сухой Бен, и высокий, плечистый Джо сцепились в горячей, пьяной схватке, словно выясняя кто же из них прав. Вскоре в дверь дома, где жил Бен, постучались. «Мэри, а мама дома?» — спросил Эди, один из постоянных обывателей кабака. Мэри, старшая дочь Бена, которой вот-вот должно было исполнится восемнадцать лет, недоумённо смотрела на

Эди. «Мама отходит после родов. А что произошло?» — испуганно спросила девушка. Эди неловко посмотрел на Мэри.

«Только, пожалуйста, отнесись к этому спокойно. Хотя я зная, что это тяжело, почти невозмо» — сказал Эди. Мэри замерла от страха. Что то случилось, она это поеяла из слов нежданного гостя.

«Тим, Дейр

заносите» — сказал

Эди, и двое здоровых, незнакомых мужиков, немного смущаясь, затаскивали в дом тело Бена.

«Что с ним? Он, как и всегда, мертвецки пьян?» — спросила Мэри. Из комнаты вышли все: три брата, и Лиз, самая младшая до рождения Оливии. Они уже привыкли к пьянкам отца, поэтому сейчас молча стояли возле двери в небольшую комнату, которая считалась для них спальней. «Нет, Мэри. Он вовсе не пьян. Он мертв» — произнес

Эди. «Мертв? Но…» — Мэри просто замерла от ужаса. «Перебрал малость и сцепился с местным заводилой Джо. Мы пытались их разнять, но ничего не выходило. Они дрались около часа, и казалось все, конфликт исчерпан. Но Бен, выходя из кабака, полупьяный и злой, споткнулся о порог. Он так неловко упал, что сломал себе шею.» — произнес

Эди, и немного помолчав, добавил: «Я очень сожалею». В доме Сьюзен началось такое. Это тяжело объяснить. Отец, так глупо умерший, и больная мать, тяжело отходящая от шестых родов. И пятеро детей. Пятеро, потому что Оливия еще ничего не понимала. Она спокойно спала на руках Лиз. Сколько горя и слёз было пролито несчастными. Умер не только отец семейства, умер человек, который, пока единственный, мог их содержать. Вскоре четверо мужиков, живущих по соседству, несли ими же сколоченный гроб. Похоронная процессия была весьма небольшая. Больная, еле держащаяся на ногах, Сьюзен, изнемогающая не только от болезни, теперь к ее болезни добавилась скорбь, о смерти мужа, о том, как и кто теперь будет содержать столь немалое семейство?, да шестеро детей. После похорон Сьюзен слегла полностью. Бедная Мэри, теперь на ее руках оставались пятеро детей, да больная мама. Жить бедному семейству было не на что, и Мэри, убитая горем и нищетой, просто не знала что делать. В то время, в местном порту, нанимали мужиков на разные работы. Мэри пришла в порт, и подошла к смотрителю: «Простите, у вас не найдётся для меня работы? У нас недавно умер папа, Бен, он был рыбаком, а мама, тяжело перенесла роды, после его смерти совсем слегла. Я осталась одна, кто может в нашей семье работать. Мне просто необходима работа, у меня больная мама, и пять братьев и сестёр.» — сказала Мэри смотрителю. «Работа. Да ты вообще представляешь, о чем ты меня сейчас просишь? Не каждый мужчина здесь выдерживает, а ты хочешь работу?» — смеясь ответил смотритель. «Пожалуйста. Мне нужна работа, иначе мы просто умрем с голоду» — сквозь слёзы произнесла Мэри. Смотритель молча посмотрел на нее: ну как такая юная, хрупкая девушка будет справляться с тяжелой работой? Но слезы Мэри сделали свре дело. Надо сказать в то время всем было все равно до чужого горя, да и смотрителю даже выгоднее было, лишние рабочие руки. Вскоре Мэри, на ровне со здоровым мужиками, таскала тяжести, мела портовые дорожки, да и много ещё всякой работы легло на ее плечи. За детьми и больной мамой оставался смотреть второй после нее, брат Иден. Так время шло. Денег, что зарабатывала Мэри, едва хватало на пропитание, но хоть так, хоть не полностью в голоде. И вроде все было пусть и не хорошо, но и не очень плохо, пока, в одно утро, не умерла сама Сьюзен. Похоронив маму, Мэри совсем потеряла интерес к жизни. Полностью окунувшись в работу она пыталась забыться и о нищете, и о потере. Наконец в порт прибыл огромный Британский корабль. Рабочие, как и обычно, принялись мыть судно с наружи и разгружать багаж, и Мэри не отставала от них. «Осторожнее, Мэри. Трос не надежен, может оборваться. Давай лучше оставишь эту затею, а саму корму вымоет кто-нибудь другой» — крикнул Джек, один из рабочих, видя что Мэри собралась залезть на высокую корму, что бы ее помыть. «Я аккуратно, мне смотритель обещал, если ее вымою, двойную оплату, даже не представляешь как мне нужны эти деньги.» — крикнула Мэри, взбираясь по холодному, старому портовому тросу. Джек смотрел на нее с замиранием сердца, ведь то что делала она, черт возьми, это же очень опасно. Опасения Джека были не напрасны. И беда не заставила себя долго ждать. Рабочие, все до одного, собрались возле корабля. Кто-то кивал головой, кто молча смотрел. Наконец появился сам смотритель. «Что вы столпились здесь, бездельники?» — крича подходил он к собравшимся. Рабочие расступились, и перед глазами смотрителя открылась страшная, и даже более скажу, ужасающая картина: на самом краю портовой палубы, вся в крови, еле дыша и хрипя, лежала сорвавшаяся с кормы Мэри. Ее длинные, чёрные и густые волосы слиплись от крови, большие карие глаза, боже, вы бы видели эти искренние, чистые и огромные, карие глаза потихоньку мутнели. А из маленького, аккуратного носика и ровных, тонких губ сочились капельки алой крови. Никто ничего не мог уже изменить. Вскоре Мэри обрела покой рядом с любимым папой, Беном, и не менее любимой мамой, Сьюзен. Идену

шёл пятнадцатый год, и естественно он не мог уже содержать никого. Вскоре после похорон Мэри, он отдал Лиз и Оливию в сиротский дом, а сам, взяв с собой Тэна и Леда, оставшихся двух братьев, пошел к рыбакам. Надо сказать их судьба сложилась по-разному. Три брата, воспитанных в одной семье, в одинаковых условиях, и три разных судьбы. Иден, через три года, продолжил ремесло отца, до того он воспитывался в семье одного старого рыбака, и стал рыбаком. В девятнадцать лет он женился на дочери одного местного кожевника, и они прожили долгую, пусть и не богатую, но счастливую жизнь. У них было трое детей: сынок, красивый, немного полноватый Бен, и две дочери: черноглазая и очень красивая Сьюзен, и светловолосая, невысокая, но тоже не менее красивая, Мэри. Тэн, также попавший к одному из рыбаков, нашел свое призвание в плотничестве. Да, несмотря на свой молодой возраст, он был гениальным плотником. Вскоре заказы посыпались к нему со всех концов маленькой Ирландии, и через пять лет он был уже не то, что бы богат, но с неплохим достатком. Вот только подсел на игральный дом, где в одну из ночей, проиграв все свое имущество, повесился с горя на суку дерева, во дворе этого самого игрального дома. Лед же, ох уж этот Лед. Он стал моряком. И уже к двадцати годам его кругозор знал столько стран, сколько не сможет вместить целый учебник. Но, несмотря на свою красоту, а он, в отличие от немного сутуловатого

Идена, или суховатого Тэна, был очень красив: высокий, светло-русый, с голубыми глазами, так и не нашел себе счастья в любви. Что с ним стало ни знает никто, но поговаривают, что он закончил свои дни где-то в Мексике, в одной из больниц, сгорая в жару в свои неполные тридцать от страшной лихорадки. Но вернемся к Лиз и Оливии. Сиротские дома того времени не были вовсе идеалом. Нянечки, в своем большинстве, не любили детей, и работали там за зарплату. Редкая нянечка могла с любовью подойти к чужому ребёнку, именно поэтому очень часто там раздавались крики нянечек и вопли малышей. Дети постарше не просто жили в сиротском доме, нет, они работали, что бы не лишиться пропитания. Но питание было настолько скудным, что, порой детям, бедным сиротам, просто не хватало сил выполнять изнурительные работы. Дети же поменьше, кто не мог работать, просто содержались там до шести-семи лет, пока не достигнут возраста, в котором вполне можно выполнять работы. Ну или пока кто-нибудь не усыновит бедняжек. Вот и Лиз, а ей шёл девятый год, содержали там не по доброте душевной. Ее обязанностью было наведение порядка во всем сиротском доме. Ох, этот сиротский дом. Два этажа, по шестнадцать комнат на каждом. И вот это всё убирала Лиз. Когда же она не успевала, то ее строго наказывали. Сколько раз бедная девочка оставалась, и без того скудного, ужина. Оливии же не было и года. Наконец, в одно весеннее утро, к порогу сиротского дома подъехала огромная карета. Не молодая, лет пятидесяти, женщина, в огромном длинном розовом платье, интересной круглой шляпке, коричневого цвета, и больших очках, вошла в дверь сиротского дома. Богатая дама прошла по длинным коридорам, и наконец остановилась возле маленькой, бедной девочки. «Сколько тебе лет, моё дитя?» — спросила она у Лиз. «Скоро будет девять» — скромно ответила девочка. «Скоро девять, да ты совсем большая» — улыбнувшись произнесла неожиданная гостья. Она ещё раз окинула своими огромными очками девочку, и двинулась в самую глубь коридора, где, за большой коричневой дверью, сидела в своем кресле и что-то вязала, сама мадам

Салони. Мадам Салони

была директором сиротского дома. Не высокого роста, с приятной полнотой, огромным носом с бородавкой, при этом лет пятидесяти, она была настолько строга, что сами нянечки боялись её. Вот к ней и шла неожиданная гостья. Вскоре дверь в кабинет мадам

Салони распахнулась, и гостья вошла внутрь. «Здравствуйте, мадам

Салони. Меня зовут Клеа, я уже, как видите, не молода, но при этом имею неплохое состояние. Я, конечно, могла бы нанять прислугу из старших девочек, или совсем взрослых женщин взять, но наверняка у них у всех окажутся очень строптивые характеры, или ещё чего хуже, куча вредных привычек. Здесь, в вашем сиротском доме, я приглядела нескольких девочек, от восьми, до двенадцати, лет. Я бы хотела купить их у вас» — произнесла Клеа. Мадам Салони

встала из кресла, и подошла к гостье. «Вы сами представляете о чем меня просите?" — спросила она. Клеа

молча улыбнулась, и немного помолчав ответила:»

Поверьте, девочкам будет лучше у меня, да при том я могу вам столько заплатить, сколько вы не заработаете здесь за всю оставшуюся жизнь» — гостья еще раз улыбнулась.

«Вы вообще в своем уме?» — продолжила деректриса, и помолчав добавила: «А если вдруг кто спросит, где девочки? что я отвечу?» — сказала мадам

Салони. «Скажите что они умерли от скарлатины, например. Ну или еще от какой либо болезни. Разве будет кто то проверять? Поверьте, я заплачу вам столько, что вам больше не придется работать ни где и не кем, вообще» — ответила

Клеа. Мадам Салони глубоко задумалась. Жажда денег, вот что сейчас брало верх над ее разумом. Вскоре в её руках лежал чек, с настолько огромной суммой, что мадам

Салони могла и сама уже нанять себе и прислугу, и кого угодно, при этом обеспечить себе безбедную старость. Лиз, вместе с еще девятью девочками, были посажены в огромную карету. Вы бы видели сколько горя и слез испытывали девочки, прощаясь с подругами, или родными братьями и сестрами. Бедная Лиз, она рыдала и не хотела отдавать из рук маленькую Оливию, но чего она могла сделать? Не один человек, у которого есть душа, не сможет смотреть равнодушно на то, как из рук восьмилетней девочки вырывают ее маленькую сестрёнку. Как малышка громко плачет, и тянет маленькие ручки к старшей сестре, а сестра, дико вопя, пытается хоть на секунду ещё удержать в своих руках малютку. Не один человек, но не в этом сиротском доме. Нянечки стояли с таким каменными лицами, что казалось им все равно и до воплей Лиз, и до плача, громкого и душераздирающего, Оливии. А Клеа и мадам Салони смотрели на это, и молча улыбались. Вскоре Лиз, и ещё девять девочек, были посажены в карету, и двинулись в сторону севера, в небольшой городок Халент.

Карета летела по улицам Саронии, того городка, где был приют. Дома, в своём большинстве маленькие, и немного неуклюжие, пролетали перед глазами девочек. Вот уже показалась и дорога, оставляя позади как сам городок, так и прошлую жизнь сироток. Через шесть часов девочки прибыли в Халент, карета остановилась во дворе огромного, трехэтажного, и очень красивого дома. Девочки вошли внутрь. Боже, словно свет осветил глаза их. Лучи света, врываясь в огромные двустворчатые окна наполняли собой холл, а богатая мебель казалась им такой необычной, как из красивой сказки. «Нет, нет, вы будете жить не здесь. Здесь живу я, и моя собачка

Кларитина. Вы же будете жить в самом низу, там, в подвальном помещении я приготовила всё, для вашего проживания. Пойдемте за мной» — произнесла

Клеа, взяв за руку одну из девочек. Подвал, надо сказать, мало чем отличался от самого дома, разве только вместо роскошных диванов да резных шкафов находились деревянные настилы, да один большой, дубовый стол, и небольшой шкаф, старинной резной работы. Были еще и стулья, правда они были очень простые, в отличие от тех, что видели девочки в холле. «Итак, завтра подъем в шесть утра, завтрак, и вы приступите к вашим обязанностям: уборка дома, уход за цветами, выгул Кларитины, да еще куча всего, а пока располагайтесь» — сказала

Клеа, поправляя свои огромные очки. Были в подвале и свои недостатки. Несмотря на неплохое убранство все же здесь было сыро, в основном в ту пору, когда шел дождь, а про зиму я вообще молчу. Нет, конечно подвал отапливался, но сырость, хоть и не сильно, но давала о себе знать. Так Лиз и прожила у Клеа пять лет. Пять долгих и мучительных, но при этом лучших в ее жизни, лет. Она честно трудилась все эти годы, и полюбила и девочек, как сестер, и саму госпожу Клеа. Правда каждую свободную, а может и несвободную, минуту ее мысли занимала и родная, маленькая сестренка-Оливия.

«Как она там? Бедная моя, ей, наверное, без меня очень тяжело» — думала Лиз, и при этом глубоко вздыхала.

Клеа, при всей своей строгости, если и не любила, то уважала своих юных прислужниц. Да, график у девочек был тяжёлый: подъем в шесть утра, работы, пусть и не такие тяжелые, но изнурительные, которые длились целый день до самого глубокого вечера. И лишь перерывы на завтрак, обед и ужин были для них передышкой. Это не могло ни сказаться и на здоровье девочек. Так, в одно прекрасное утро, когда с крыши текла огромными потоками весенняя капель, девочки заметили, выйдя на работы, что среди них нет Лиз. Они переглянулись, ведь за такое могут наказать, при этом всех, и бегом побежали за ней в свою комнату. Лиз лежала на жестком настиле и глубоко, но тяжело, дышала. Кашель, словно гром среди ясного неба, с хрипами вырывался из её груди. Девочки подошли к Лиз. «Бог мой, да ты вся горячая» — воскликнула Анна, одна из юных подруг больной девочки. И правда, пот, словно повторяя весеннюю капель, пробивался по лбу и лицу девочки. «Да, я, по моему, сильно простыла. Простите меня, я не смогу вам сегодня помогать» — захлёбываясь от кашля, сквозь бред, повторяла Лиз. Девочки кинулись из комнаты на верхний этаж, что бы позвать Клеа. Хозяйка сидела в своем кабинете, наслаждаясь очередной порцией бодрящего кофе. Именно в этот момент девочки и ворвались в кабинет Клеа. «Госпожа

Клеа,» — словно соревнуясь между собой на скорость, кричали девочки-«Лиз плохо». Госпожа встала из своего старого, огромного кресла, и подошла к девочкам: «Вы с чего это взяли? «Спокойным голосом спросила она. «Мы сами видели пот, покрывающий ее тело, и слышали жуткий кашель, который, словно страшный зверь, с хрипами вырывался из её груди"ответила Анна. «Пойдемте-ка посмотрим, я уверенна, что ничего серьезного» — улыбнувшись произнесла

Клеа, и вышла вслед за девочками из своего уютного кабинета. Через пару минут и сама

Клеа, и девочки, стояли у настила болящей:"Что с тобой, моя хорошая? «Спросила у Лиз стоящая у её изголовья хозяйка. «Госпожа, госпожа

Клеа, простите меня. Жжёт, все внутри жжёт. Мне кажется что я серьезно заболела, и не смогу ближайшие дни работать“-захлёбываясь кашлем произнесла девочка. „Да что ты, моя милая. Я и сама не допущу, что бы ты работала в таком состоянии. И я уверенна, что ты скоро поправишься. Девочки позаботятся о тебе."-Улыбаясь произнесла госпожа. Может показаться что Клеа было все равно до девочки, но на самом деле она очень переживала. Выйдя из комнаты Лиз Клеа

двинулась на задний двор, где приказала кучеру запрягать лошадей. Вскоре огромная карета, запряженная бело матовой тройкой, неслась в город за местным доктором. Не прошло и трёх часов как у настила, на котором в жару и бреду лежала юная девочка, склонялся местный доктор. Он тщательно послушал дыхание болящей, и проведя еще немного процедур, произнес:"Госпожа

Клеа, я сожалею. У девочки пневмония, но так как вы не обратились ко мне раньше, то начался отек мозга. К сожалению я бессилен здесь. Конечно можно было бы предложить

вам отвести её в госпиталь, но я её уверен, что она не доедет в таком состоянии “."И что же вы предлагаете? „Чуть не крича спросила

Клеа. «Увы, остаётся положиться на волю Божию.«доктор развел руками. «Но вы же врач, вы просто обязаны сделать хоть что-то"кричала от досады

Клеа. «Все что я могу, прописать вам лекарства, и даже дам вам их, возможно лечение и ваша забота, да забота девочек, помогут ей подняться, но… Я не уверен что она проживет хотя бы двое трое суток"сказал доктор, и достав из своего ящика для медикаментов микстуру, прописал лечение болящей. После ухода доктора девочки, да и сама Клеа, все, стояли у изголовья Лиз. Анна и Камила потихоньку молились, другие же девочки громко плакали, и только старая госпожа смотрела на больную, словно пытаясь найти способ вылечить её. «Анна, Камила, Сара… Девочки, подойдите ко мне"тяжело дыша произнесла Лиз. Девочки окружили болящую. «Я умираю… Я это знаю и сама. Нет, я не боюсь смерти, скорее я даже немного рада. Скоро, совсем скоро я встречусь там, на небесах, со своей мамой Сьюзен, долго страдавшей и обретшей покой в земле, со своим бедным папой, Беном, так нелепо ушедшим когда я была еще маленькой. С Мери, бедной, несчастной Мери, которая ради нас пошла работать и погибла случайно в самом рассвете своих лет. Со своими двумя братьями. Нет, я не боюсь умереть. Одна мысль лишь печалит меня. «На лице девочки вместе с потом приступили горячие, и искренние, слёзы. «Моя бедная сестричка Оливия. Пять лет, долгих лет, я ничего не знала о ней, и теперь уже точно не узнаю. Как она там? «Взгляд Лиз застыл в пустоте, словно сквозь полу мрак подвала девочка пыталась что-то разглядеть. «Не говори так, госпожа найдет способ вылечить тебя, мы найдем способ. Я буду просить Иисуса, и Он исцелит тебя"плакала Камила. Лиз протянула свою горячую руку, и взяв руку девочки продолжила: «Не плачь, мне тяжелее, но я стараюсь не плакать. Смерть неизбежна, мы все рано, или поздно, но умрём. Я жалею лишь о том, что больше не увижу мою маленькую сестрёнку. «Из последних сил, сквозь слёзы, улыбалась девочка. «Мы попросим госпожу Клеа, она возьмет Оливию к нам"плача произнесла Анна. «Наивная, если бы она только захотела. Но… Лишь об одном хочу попросить вас, мои сёстры, сестры не по крови, сестры по участи"и Лиз, с трудом при поднявшись на настиле, достала из-под подушки старую, но очень красивую, в нарядном сиреневом платье, куклу. «Это Марин, я раньше играла с ней, она заменяла мне Оливию, да и Мери. Попросите Клеа, госпожу Клеа, передать её моей маленькой сестренке. Пусть

Конец ознакомительного фрагмента.