Деньги пахнут кровью

Алексей Шумилов, 2023

Жизнь успешного бизнесмена полна неожиданностей и непредсказуемых поворотов судьбы. Александру Логинову пришлось убедиться в этом на собственном опыте. Сегодня ты – долларовый миллионер, жена – красавица, есть маленький сын, большая корпорация под управлением. Но завтра тебя решают уничтожить, а бизнес отобрать. Любимая супруга с сыном погибают в подстроенной аварии, бандиты выбрасывают тебя с балкона. Но высшие силы дают Александру шанс на новую жизнь. Он оказывается в прошлом, в теле молодого уголовника, подрезанного дружком в пьяной драке. За окном – весна 86-го года. Начало перестройки, впереди – кооперативное движение, распад СССР, гремящие девяностые, бандитские разборки и региональные войны. Александру предстоит жить в убогой коммуналке с отчимом-алкашом, измученной и запуганной матерью и вести жизнь мелкого уголовника. Но может ли смириться с этим тот, кто в прошлой жизни зарабатывал миллионы долларов и твердой рукой управлял огромным предприятием? Особенно зная, как будут развиваться события в стране и что делать, чтобы стать не просто миллиардером, а серым кардиналом, способным дергать политиков за ниточки и менять жизнь страны к лучшему.

Глава 2

Сознание возвращалось постепенно. Сначала чёрная мгла сменилась серым полумраком. Затем сквозь опущенные веки пробились оранжевые пятна света. Слегка зачесался кончик носа, но было лень двигаться.

«Чего только не приснится, смерть, разговор со Всевышним», — раздражённо подумал я. Медленно открыл глаза и сразу же зажмурился от яркого, режущего света, ударившего по зрачкам.

Ошеломление накатывало волной, затапливая сердце ледяным холодом. За одно мгновение мой взгляд сумел захватить капельницу рядом, иголку, торчащую из худой, обессиленно лежащей руки, синий выколотый перстень на пальце и татуировку в виде кинжала с розой и куском решётки на предплечье. И эта рука точно не была моей!

От шока чуть не помутился рассудок. Всё увиденное казалось дурным сном, чьей-то безумной фантазией в наркотическом бреду.

А потом пришла боль. Она пронзила меня электрическим током, заставив содрогнуться каждую клеточку тела. Боль растекалась по груди огненными ручейками, заставляла подёргиваться руки и трястись ноги. Никогда в жизни я не испытывал ничего подобного. Казалось, к телу приложили раскалённый, пылающий огненным жаром лом и медленно вдавливали его внутрь. Пот тёк с меня не ручьями, а полноводной рекой. В полубреду возникло ощущение, что моё тело плывет посреди небесно-голубых океанских просторов.

Потом опять удушливой мглой навалилось забытьё. Как будто кто-то выдернул вилку из розетки, питающей энергией моё тело, и картинка выключилась, сменившись кромешной чернотой.

В сознание меня привел пронзительный девичий голос.

— Этого не может быть! Валерий Петрович, идите сюда! Посмотрите сами.

Сквозь прикрытые веки забрезжил свет. Размытые тени постепенно превращаются в чёткую картинку. Надо мною склонилась стройная девушка с испуганными глазами в белоснежном халате и таком же чепчике. Рядом с моей кроватью на тумбочке стоит посудина с окровавленными бинтами и тампонами.

— И что тут? Тэк-с… — К девушке присоединился пожилой врач. Как он подошёл, я не заметил.

— Это невероятно. — В голосе доктора слышится изумление. — Такого просто не может быть!

Врач падает на стул рядом, чуть стягивает марлевую повязку со рта, расстегивает пуговицы халата и дикими глазами смотрит на меня.

— Валерий Петрович, нас же за сумасшедших примут, если мы расскажем об этом, — причитает медсестра. — Или мошенниками объявят, на дешевой сенсации популярность зарабатывающих. Так не бывает. Ещё вчера одной ногой на том свете был, с проникающим ножевым ранением грудной клетки, да ещё с осложнением в виде гнойного перикардита, а сегодня свежий шрам на груди. Это просто чудо какое-то, — частит медсестра.

— Чудо, — соглашается врач. — Хорошо, что соседа вчера из реанимации перевели в палату. И этого никто кроме нас не видит. Вот что, Лена. Наложи на этот шрам тампон и бинтов побольше. Мне подумать надо как следует. Но сама никому ни слова, ни полслова. Поняла?

— Не переживайте, Валерий Петрович, никому не скажу. Что я, не понимаю? Я же не дура какая, — уверяет доктора девушка.

Тихонько скашиваю глаза на грудь. Вижу багровый вздувшийся шрам.

— Так что, мне можно уже выписываться, доктор? — Мой охрипший и ослабший голос еле слышен. И тембр у него другой. Раньше у меня баритон был, а тут что-то непонятное.

— Он нас слышал, — вырывается у медсестры, и она в ужасе прикрывает рот ладонью.

— Какой там выписываться. Не выдумывайте, молодой человек, — отвечает пришедший в себя доктор. — Полежите ещё, полечитесь, придёте в себя, а мы вас понаблюдаем.

— Как скажете, док, — соглашаюсь с врачом. И сразу же ощущаю дикий голод. Сильно сосёт под ложечкой, во рту обильно выделяется слюна. Если бы привстал, всю постель бы закапал. Я бы сейчас бройлера сожрал вместе с костями или кило шашлыка легко умял. — Доктор, а покушать чего-то есть? Очень хочется, — делюсь проблемами с Валерием Петровичем.

— Вам сейчас нельзя, сначала пройдёте обследование, — категорично отвечает врач. — В капельнице все необходимые минералы и витамины есть. Этого пока достаточно.

— Док, я сейчас буду одеяло грызть, — равнодушно сообщаю доктору. — Есть хочется так, что челюсти сводит.

Врач откидывает одеяло и внимательно осматривает шрам. Его пальцы касаются груди.

— Больно?

— Нет, — равнодушно отвечаю я.

— А здесь? — Пальцы смещаются и давят чуть сильнее.

— Ничего. Никакого дискомфорта. — Я с интересом наблюдаю за перемещениями руки.

— Это черт знает что, поверить не могу, — ошеломленно бормочет Валерий Петрович.

— Согласен, — поддерживаю врача. — Между прочим, наволочка невкусная, а кусочки нитей будут застревать в зубах. Мне можно начинать её есть или вы что-то придумаете?

— Ладно, — вздыхает доктор, — Лена вам манную кашу из столовой принесет. Там она должна быть.

— Чего-то посущественнее нельзя?

— Нельзя. — Валерий Петрович суров и непреклонен. — Или манка, или ничего. Выбирайте.

— Несите уже свою манку. — Я обессилено закрываю глаза и откидываюсь на подушку. — Изверги.

Док удалился, попросив меня не напрягаться и во всем слушаться медсестру. А потом Лена принесла манку. Каша оказалась с комками и с сероватым оттенком. Но мне было уже всё равно.

Я послушно открывал рот, а девушка аккуратно ложечкой заливала туда манку, не забывая промокать мои губы чистой влажной тряпочкой. Расстегнутый на две верхних пуговички халатик позволял оценить внушительный бюст медсестрички. Я с интересом рассматривал колышущиеся передо мною два упругих молочных полушария, чувствуя себя турецким султаном в спальне любимой наложницы. Чтобы шоу ни на минуту не останавливалось, быстро проглатывал очередные порции каши, скользящие комками по пищеводу, и опять открывал рот, стреляя глазами в вырез кофточки Лены.

Медсестра поймала мой жадный взгляд, испуганно отшатнулась, поставила почти пустую тарелку с кашей на тумбочку и запахнула халатик до горла.

— Манку доедать будем? — сухо спросила девушка.

Я удрученно помотал головой, продолжая пожирать взглядом аппетитную грудь, рельефно обтянутую халатиком.

— Больной, вам нельзя так перенапрягаться. — В голосе медсестрички звучат иронические нотки.

— У вас такие выдающиеся… э-э-э… достоинства, что любой мужчина перенапряжётся.

Девушка хмыкает, гордо вздергивает носик и удаляется, прихватив пустую тарелку.

Откидываюсь на подушку, прикрыв глаза. Что-то не то со мною происходит. Вроде никогда таким озабоченным не был и девчонок так явно не клеил. Может, вторая личность на характер влияет?

А пока с любопытством разглядываю палату. Белые стены с тонкими линиями разветвляющихся трещинок, грязно-голубые стены. В палате ещё три широкие реанимационные кровати с подвешенными на цепях крюками-рукоятями сверху, чтобы больной мог принять сидячее положение, ухватившись за них.

Внимательно оглядел себя. Болезненно худое тело, тонкие, но жилистые руки, татуировка на груди с оскаленной мордой быка, на указательном пальце выколот синий перстень с белым крестом, а на среднем — с чёрным квадратом.

Захотелось нецензурно выругаться. Мастер вселил меня в тело отпетого уголовника. А если он ещё и наркоман? Эта мысль заставила меня похолодеть. Внимательно осмотрел руки. Вены чистые, «дорог» нет. Облегченно выдохнул.

Думать ни о чём не хотелось. Было ощущение сильной усталости. Сомкнул веки и моментально вырубился.

* * *

На следующий день меня перевели из реанимации в обычную палату. Я даже сам ходить мог, тяжело, еле передвигая ногами и задыхаясь при каждом шаге, но мог. Гордо отказался от утки и добрался до туалета с помощью медсестры Наташи, поддерживающей меня за локоть.

В палате меня никто не беспокоил. Один больной, пожилой колхозник, в этот день выписался. К другому, молодому парню, получившему производственную травму руки, пришла девушка, и парочка пошла подышать свежим воздухом в сквере, примыкающем к больнице.

А потом ко мне пришел первый посетитель.

Когда я отдыхал после похода в уборную, дверь резко распахнулась. На пороге стоял мужчина лет тридцати.

— Елизаров Михаил Алексеевич? — уточнил он.

— Наверное, — лениво ответил я, с интересом осматривая гостя. Серый безликий костюм, советские чёрные туфли, похожие на гробы, белая рубашка с расстёгнутым воротником. И тяжёлый цепкий взгляд, выдающий принадлежность гостя к органам правопорядка.

— Что значит «наверное»? — нахмурился милиционер. — Ты что, Елизаров, издеваешься?

— Нисколько. Просто не понимаю, чего вам от меня нужно, — зевнул я.

— Ты получил ножевое ранение. Я обязан снять с тебя показания, — сухо проинформировал сотрудник милиции. — Хватит придуриваться.

— Да я не придуриваюсь. Только вы, товарищ милиционер, не по закону действуете.

— Ты меня ещё учить закону будешь, уголовник недорезанный?! — побагровел мужчина.

— Буду, — твердо ответил я. — Во-первых, вы обязаны представиться и сами изложить цель своего визита. Во-вторых, при допросе пострадавшего, свидетеля и даже обвиняемого у вас должно быть разрешение врача. Вдруг я сейчас разволнуюсь, кровотечение откроется, и отправлюсь к праотцам? И кто будет в этом виноват, угадайте с трёх раз?

— Ты, ты… — Мент начал хватать ртом воздух. — Вообще оборзел, Елизаров?

— Нет, я просто хочу, чтобы были соблюдены процессуально-правовые нормы. Итак, приступим. Ваше имя, фамилия и звание, и чего вы тут у меня забыли? Чётко, кратко и по делу, пожалуйста. У меня здоровье ещё слабое, нервничать нельзя, и нет времени с вами лясы точить.

— Я не понял, кто кого здесь допрашивает? — изумился милиционер. — Ты что, сявка, совсем берега попутал?

— Вы разговариваете, как какой-то уголовник, — укоризненно посмотрел я на милиционера. — Как вам не стыдно? Советский милиционер должен обладать высоким моральным обликом. Он переводит маленьких девочек через дорогу, помогает носить ветеранам авоськи, достаёт котиков из горящих домов. Вы что, дядю Стёпу не читали? Фу таким быть.

— Понятно, — выдыхает сотрудник правопорядка, — ты надо мною издеваешься, плесень блатная.

Железная рука хватает меня за горло.

— Слушай, скотина, — шипит милиционер, наклоняясь ко мне. — Будешь выделываться, прямо из больницы в обезьянник поедешь. Не шути со мною, понял?

Я хриплю, ухватившись ладонями за запястье мента. Мои руки ещё слишком слабы, чтобы снять железный захват с горла.

— Немедленно выйдите из палаты! Кто вы такой? Что себе позволяете? Кто вам разрешил сюда заходить?! — На пороге стоит разъярённый Валерий Петрович.

— Старший лейтенант милиции Владимир Самойлов, — представляется гость, показывая медику красную корочку.

— Это все равно не дает вам права врываться в палату без разрешения врача и подвергать больного физическому насилию. — Доктор и не думает понижать тон. — Выйдите вон и знайте, что я буду жаловаться вашему начальству.

Милиционер прожигает меня многообещающим злым взглядом и стискивает челюсти. Мне кажется, что слышу, как скрипят его зубы. Самойлов отворачивается и быстрым шагом покидает палату.

— С вами все в порядке? — Надо мною склоняется озабоченное лицо доктора.

— Благодаря вам, да, — хриплю в ответ, массируя горло.

— Точно? — не успокаивается Валерий Петрович.

— Сто процентов.

— Вот и хорошо, — улыбается врач. — Сегодня отдыхайте, скоро обед. А завтра, в час дня, ко мне на перевязку. Кабинет в конце коридора. Я Лену пришлю, она вас проведёт.

Второй посетитель пришёл через пару часов. Я отдыхал после обеда, который был так себе: водянистый суп с рыбными хрящами, жёлтая безвкусная пюрешка с котлетой. Но я почему-то чувствовал нарастающий голод. И слопал всё за милую душу за один присест.

Пожилая женщина в накинутом на плечи белом халате зашла неожиданно. Она окинула помещение взглядом и остановилась, увидев меня.

— Мишенька, сыночек, как ты? — заголосила гостья.

— Нормально, как видишь, — усмехнулся я. Внимательно посмотрел на женщину. Усталое лицо, грустные складки возле губ, выцветшие поблекшие глаза, глубокие морщины. Видно, что жизнь её неслабо помотала.

«Мама, мамочка родная», — ком подступил к горлу, а глаза увлажнились.

«Стоп, эта женщина не моя мать! Так почему я так реагирую?» — мелькнула мысль в голове и пропала. Нежность тёплой волной согрела душу.

— Я тут тебе поесть принесла, — засуетилась женщина.

На прикроватной тумбочке появились баночка с гречкой и кусочками курицы, помидоры, огурцы, яблоки, печенье, палка колбасы, кирпичик хлеба и пачка «Космоса».

— Спасибо, мамуль, — поблагодарил я, справившись с чувствами.

— Кушай, Мишенька, на здоровье, поправляйся, а я тебе ещё принесу. — Женщина улыбнулась и ласково погладила по жесткому ежику волос.

— Хорошо, мам. Я потом как-нибудь. Только что пообедал. А за еду ещё раз спасибо. Мне сейчас кушать хочется всё время. Наверное, на поправку иду. А в больничке с этим, сама понимаешь, не очень.

Женщина изумленно смотрит на меня.

— Мишенька, с тобой всё в порядке? Может, надо чего? Так ты только скажи!

— Да всё в порядке, мам. Чего ты так распереживалась?

— Ты никогда мне спасибо не говорил, — задумчиво протягивает женщина. — Может, решил наконец за ум взяться? Слава тебе, господи. Миша, бросай своих дружков поганых! Из-за них у тебя вся жизнь наперекосяк пошла. Тебе двадцать один год всего, а уже отсидел. И сейчас подрезали. Зачем тебе всё это? Ещё не поздно всё исправить. Устроишься на завод, будешь жить как все нормальные люди.

— Мам, я сам больше этой фигней заниматься не буду. Не знаю, пойду на завод или нет, но занятие себе найду. Больше никаких дел со шпаной, обещаю. По крайней мере, сам инициативу проявлять точно не буду. Обещаю, — отвечаю матери.

— Правда? — Глаза женщины влажнеют. — Неужто за ум взялся? Не верила, что доживу до этого!

Поболтали немножко с «мамой». Вернее, говорила она, а я слушал, кивал и поддакивал. Мама мне понравилась. Женщина простая, жизнью битая, но сына своего любит и только добра ему желает.

Наконец, «мама», поцеловав меня на прощанье, удалилась. Через полчаса прибежал радостный сосед по палате, попробовал завязать разговор, но я не был настроен на беседу, отвечал односложно. Любитель общения надулся, достал карандаш и журнал с кроссвордами и раздражённо отвернулся.

Третья посетительница появилась под вечер. Она заглянула в палату, когда я уже начинал дремать.

— Здорово, Мишка. Как сам, оклемался? — спросила гостья с порога.

Посетительница подошла ко мне и присела на матрас соседней кровати. Ей было лет двадцать. Я с интересом разглядывал гостью, расплывшуюся в широкой улыбке. Синие тени на веках, ярко-алая вульгарная помада, белое от пудры лицо. Мордашка, несмотря на молодость, потаскана, верхний зуб в правом углу отсутствует. Глазки ушлые, рожица хитрая, но уже видны отеки и небольшая одутловатость.

«О господи! — пронеслось в голове. — Алкоголичка».

— Более-менее, — ответил нейтрально.

Девушка, если так можно назвать это существо, сложила губки колечком и потянулась ко мне. В нос ударил запах водочного перегара и немытого тела.

Одутловатое лицо с закрытыми заплывшими глазками и сложенными колечком губами угрожающе приблизилось. Светлая грязная челка упала на лоб, придавая дамочке ещё большее сходство с персонажами культовых фильмов ужасов.

«Мама, роди меня обратно», — пронеслось в голове.

Я поморщился и брезгливо отстранился, удерживая гостью руками.

— Мадам, целоваться при встрече — это моветон. Лучше давайте поговорим о высоком искусстве. Как вы относитесь к творчеству Кафки?

Дамочка растерянно заморгала. Челюсть чуть приоткрылась, показывая нижний ряд желтоватых зубов.

— Мишка, ты чего?

— Ответьте на вопрос.

— О хавке?

— Можно сказать и так. — Я благоразумно не стал рассказывать о разнице между жратвой и писателем.

— Извини, родной, с хавкой сложно, бабок голяк, — развела руками красавица, — но я тебе всё же кое-что принесла.

Девка, воровато зыркнув глазками по сторонам и убедившись, что сосед спит, повернувшись к нам спиной, вынула из кулька 250-граммовую бутылочку «Столичной». Дамочка быстро спрятала её в нижнем ящике моей тумбочки и самодовольно улыбнулась, ожидая похвалы.

— Забери эту гадость обратно. И чтобы спиртного в моей палате и близко не было! — заявил я.

Довольная улыбка сползла с лица девки.

— Ты чего это, Миха? — обиженно пробубнила она. — Я старалась. На последние тебе водяры купила, чтобы порадовать.

Девка шумно шмыгнула носом, утерлась рукавом блузки и обиженно засопела.

«Моя же ты красавица. Из какой глуши ты появилась, чудо первобытное?» — умилился я.

Опухшее лицо дамочки сморщилось, глазки покраснели.

— Ладно, не расстраивайся, — поспешил успокоить несчастную. Не хватало, чтобы она прямо здесь заревела. Надо девушку озадачить. — Лучше скажи, что ты думаешь об авангарде? Тебе не кажется, что «Чёрный квадрат» Малевича концептуально является метафизическим выражением предметной ассоциативности?

Деваха изумлённо вытаращила глаза. Из приоткрытого рта потянулась пузырящаяся ниточка слюны.

«Дебилка, б…дь», — обречённо подумал я, наблюдая «зависание системы».

— Пре… предметной ассоциативности, — неуверенно повторила она через минуту, глядя на меня круглыми глазами.

— Именно, — важно киваю. — Так что там насчет «Чёрного квадрата»? Но если не хочешь обсуждать великого маэстро, можем поговорить о шедевре Альфонса Алле «Уборка урожая помидоров на берегу Красного моря апоплексическими кардиналами». Как тебе сюрреалистичное совмещение цветов на этой картине? Не правда ли, оно придает шедевру особую эстетику? А нежно-голубая дымка на заднем плане в сочетании с ядовито-зелёной травкой делает картину более сочной и выразительной. Согласна?

Девка захлопывает рот и быстро-быстро кивает.

— Слушай, а почему ты меня по имени ни разу не назвал?

— Не знаю, — отвечаю гостье чистую правду. Я ведь действительно не в курсе, что это за существо, и как его зовут. Подозреваю, что это девушка предыдущего хозяина тела.

— А может, ты вообще меня позабыл, кобель проклятый, — подбоченивается посетительница, воинственно уперев руки в бока. — Давай, назови моё имя. А я тебя за это поцелую, крепко-крепко, — добавляет она, кокетливо стрельнув глазками.

«Боже мой, только не это!» — от перспективы соприкоснуться со слюнявыми губёнками этой чушки меня бросает в дрожь.

— Аделаида, не? — Смотрю на неё невинными глазами.

Девка нахмуривается и злобно сверкает глазами.

— Не угадал? — грустно уточняю я. — Может, Ефросинья?

Гостья рычит.

— Опять не то? Степанида?

В мою голову летит подушка.

— Верка я, Верка, — орёт гостья. — Мы с тобой уже три месяца встречаемся. Ах ты, алкаш проклятый.

«Кто бы говорил», — скромно замечаю про себя.

— Да ладно, не кипешуй, пошутил я, — улыбаюсь Вере.

— Шутки у тебя, однако, — ворчит гостья, успокаиваясь. — В следующий раз я над тобой пошучу.

«А следующего раза не будет», — продолжаю мысленный диалог с посетительницей.

— Теперь я тебе фиг дам в ближайший месяц, — злобно улыбается девка.

«Слава Богу! Господи, спасибо!»

— Договорились, даже не знаю, как я это перенесу, — печально вздыхаю я. С трудом удерживаю губы, готовые расплыться в широкой улыбке.

Посетительница что-то почувствовала и подозрительно посмотрела на меня.

— А может, не будешь меня так жестоко наказывать? — брякнул я. И тут же пожалел об этом. Не дай бог, это чудовище согласится.

— Посмотрим, — поджав губы, ответила гостья.

«Фух, пронесло».

— Ладно, ты пришла, проведала, теперь можно и домой идти, — деликатно намекаю Верке, что пора и честь знать.

— Козел ты всё-таки, Мишка, — рычит гостья. — И не вздумай больше ходить за мной! Всё кончено.

Мысленно аплодирую Вере. Она хватает принесенную чекушку «Столичной», засовывает её обратно в свой потёртый кулек и, гордо вздернув сизый нос шагает к двери, виляя толстой отвислой задницей.

С умилением смотрю на удаляющийся грушеобразный силуэт своей «девушки». С силой дёрнутая дверь хлопает, как пушечный выстрел, навсегда разделяя меня с бывшей «невестой».

«Прощай, любимая. Мы разошлись, как в море корабли. Как мне будет не хватать твоей одутловатой рожи, мутных глаз и толстой жопы».

— Кто это так дверью хлопает? Был бы здоров, набил бы уроду морду, — недовольно ворчит проснувшийся от удара сосед.

— Забудь, у неё просто синдром алкогольной абстиненции, осложнённый плохой наследственностью, — ответил я. — Наплюй и живи дальше.

— Поссорились? — сочувственно спрашивает парень.

— Было бы с кем, — успокаивающе машу рукой.

Встаю с постели и, пошатываясь от слабости, подхожу к окну. На улице стоит лето или поздняя весна. Деревья уже окутались сочной зелёной листвой. Веточки слегка покачиваются под порывами ветра. На скамеечке сидит дедушка с родственниками. Мимо проходит женщина, ведущая за руку весело прыгающего ребёнка. Идут смеющиеся девушки. Неторопливо шагает парень, увлечённо поедающий мороженое в вафельном стаканчике.

«Здравствуй, новая жизнь! Теперь я не допущу прошлых ошибок. Всё ещё только начинается!»