Неприкаяный ангел

Алексей Шерстобитов, 2015

Новая книга Алексея Шерстобитова стала продолжением вышедшей год назад его книги «Шкура дьявола». Герои, знакомые читателю по первому роману легенды преступного мира 90-х Леши Солдата – Весна, Татьяна, генерал Силуянов, тетушка Элеонора – стали главными действующими лицами и этого произведения. О чем новый роман? Жанр его определить непросто: тут и великолепно выстроенный острый сюжет, в котором задействованы спецслужбы и тайные организации, и мир криминала с его жестокими законами, и личные переживания, и религиозно-философские размышления. И все это – на фоне горнего мира светлых ангелов и падших духов, ведущих непримиримую войну за каждую человеческую душу. «Можно сожалеть, но нельзя ничего поменять»-пишет автор в предисловии к «Шкуре…». В новой же книге он как бы задался целью опровергнуть себя самого: его главный герой – он сам – находясь в многолетней коме, путешествует в сопровождении Ангела-Хранителя между земной юдолью и вечной жизнью, борется за то, чтобы получить из рук Бога «второй шанс», возможность выбрать другой путь и в этом мире, и в загробном. И лучшее средство для этого, как пишет автор, «взгляд со стороны… не только на кого-то, но и на себя самого, и, прежде всего, глазами тех, кто когда-то был тебе близок и дорог». Тогда и свершается одна из тайн мироздания: преображение человеческой души, ее анабасис, очищение и восхождение к жизни вечной. Этот путь и проходит «неприкаянный дух» Леши Солдата. А противоречие между тем, что «нельзя ничего поменять» и свершившимся преображением души – кажущееся. Конечно, прошлое неизменно, но можно изменить, исправить свою будущую участь – к этому и стремится автор, призывая к тому же читателя. Исправление – это возвращение к впитанному с молоком матери тому чистому нравственному, что было заложено в нас Богом. Вернуться к истокам, к началу пути – значит попробовать заново, но уже с имеющимся опытом. Конечно, он не гарантия, поскольку поток, в который входит пользующийся вторым шансом, не будет прежним и приобретенное не сможет быть панацеей, но только вехами, показывающими направление движения. Этот дар не будет легче прежней жизни. Но нужно ли задумываться об этом начинающему путь? Первый маяк виден, и раз его кто-то поставил, то до него можно дойти. Дорогу преодолеет только идущий.

Татьяна

Не знаю, сколько прошло времени, да это и не важно, главное теперь отношение к своему положению. Странно — при, почти, полном отсутствии непонимания промежуточных целей, я верю, что достигну главную! Правда, я до сих пор не осознал своего состояния, формы, объема, зато привык к этому миру.

Изменившемуся существу тяжело привыкнуть к отличиям своего состояния, просто, как духа, ведь душа воплоти, очень отличается от души без нее! Мне кажется, что иные качества были и прежде, какие-то обновились, а какие-то вновь обретенные, из тех, что нельзя иметь при плоти, ощущаются будто родные, но долго отсутствовавшие.

Я начал обретать частично память. Она кажется мне не моей. Касается это не самих событий или знакомых мне людей, которые обязательно должны были быть, а самого понимания происходящего, взаимосвязей, причин, следствий. Все происходящее я теперь воспринимаю совсем по иному — как познавший настоящее и правду о нем. Я удивляюсь, почему почти никто не в состоянии иметь веру, дающую неограниченные возможности?

Я живу двумя мирами, сопереживая одному, не имея возможности ничего в нем исправить. Второй же принял мою душу, кажется, чтобы наставить меня. Он проводник в первый, если я смогу доказать, что достоин второго шанса.

Я уже видел, как люди появляются на свет. Их души, конечно, чисты и невинны — ни чета моей. То, что может произойти со мной, по возвращении, отдаленно сравнимо с рождением. Я очень надеюсь, что многое из осознанного здесь, сможет перейти и туда, и переживаю из-за того, что может быть иначе…

Помните, вначале моего здесь нахождения, я опасался передвигаться, хотя для этого достаточно было мысли и координат. Откуда я мог знать координаты? Оказывается это понятие доступно каждому новорожденному ребенку. Захотел кушать — подумал о маме, и сразу очутился у нее в объятиях. Так происходит, потому что дети верят.

Находясь в этом мире, я не верю в него, но знаю, что он есть. Так происходит с каждым, кто попадает из предполагаемого в очевидное.

Что значит поверить, я не могу объяснить, только показать. Непонятно, при взгляде отсюда на людей, почему каждый, имея наставление, не пользуется им. Написано же, чуть ли не в каждой строке Евангелия, что имея веру все возможно: излечиться; оживить упокоившегося; перенести кого угодно, куда угодно; переместить целую гору в море; обходиться без пищи; сопротивляться бесам, изгоняя их; переделывать человека, целый народ, да что угодно, и веру-то при этом нужно иметь, хотя бы, с «малое зерно».

Что движет телом — физическая потребность, а душой и духом — тоже потребность, но духовная. Как только мы становимся высокодуховными существами, большинство потребностей, связанных с материальным миров, становятся лишними. Лишившись же тела совсем, попав в этот мир, я даже не могу вспомнить о них, хотя это не совсем правда. Сюда со мной перешли потребности моих страстей. Правда, я был человек сдержанный, но все же… Я уже говорил об этом — когда-то курил, но бросил. Привычка была настолько сильна, что желание иногда возвращалось. Здесь оно тоже иногда появляется, но меня это почти не волнует, а вот упокоившегося курильщиком, эта мука будет преследовать, и облегчения не будет никогда! Навык этот будет мучить душу вечно, причем в самых тяжелых своих проявлениях…

Мы вдвоем зависли над гладью океана. Я пытаюсь вобрать в себя понимание движения каждой маленькой волны, создающей рябь. Каждой! Это значит всех, до единой, на всем пространстве земного шара. Конечно, я не в состоянии быть сразу везде, это может только Всемогущий — Он всегда везде, и всегда Все. Но все связано воедино, и значит все можно почувствовать — зная одну волну, можно понять, какой будет любая другая. С волнами это просто, но многое в материальном мире гораздо сложнее. Я бы освоил очень быстро, но для этого необходимо верить, хотя бы, как Ангелы. Это сложно объяснить, но у них нет ничего земного, а я по-прежнему часть того мира, что и держит.

Это так же сложно понять, как и нежелание покаяться падшим воинствующим духам злобы, не видящим в этом смысла.

Почему они не хотят вернуться к тому, что лучше бесконечно? Представьте себе, как это не понятно при их точном знании, о конце, который рано или поздно наступит. Зачем они продолжают оставаться Его врагами и уничтожают род человеческий, пред представителем которого не захотели поклониться? Кто знает… Не стоит над этим задумываться, ведь и первочеловек, быв возвышенным, совершенным, всемогущим, зачем-то захотел ослушаться, ради неизвестности…

Знаете, какое занятие для меня сейчас самое приятное? Любоваться детьми. Я был поражен, когда понял, что они видят нас. Там где дети, нет падших ангелов, они боятся их чистоты и призора Божьего. Рядом с ними много Ангелов, хотя и нет Ангела без дела.

Почему-то, меня часто притягивает именно один ребенок — это девочка. Впервые я увидел ее, когда ей не было и десяти лет. Конечно, она уже грешила потихонечку, но по сравнению со своими сверстниками, она просто невинна.

Я люблю наблюдать, как она просыпается и засыпает. Ее Ангел-хранитель уже привык ко мне. Наверное, моя привязанность к ней неспроста, поскольку я не просто так тянусь к ней, и мой попутчик дает понять, что всему свое время.

Ее зовут Татьяной. Рядом с ней прекрасный человек — бабушка. Часто дом их посещают священники, бывают и разные люди, одного из них, я уже знаю. Это тот, за которым мы наблюдали на кухне с дорогой отделкой. Девочка называет его «дядя Мартын», и всегда после приветствия, справляется о здоровье папы.

Странно, что папа никогда не передаёт привет, не появляется сам вместе с этим дядей, но еще страннее, что это не очень беспокоит дочку. Вокруг нее всегда, ощущается весна, точно так же, как в мире горнем всегда Пасха. Вообще, стороннему наблюдателю, странным может показаться многое. Засыпая, ребенок обнимает огромного крокодила, а просыпаясь постоянно с его лапой на себе, словно тот обняв, оберегал ее всю ночь.

Я вижу все ее сны, и мне кажется большинство их обо мне — на все воля Божия!

Когда я появился в этом, новом для меня мире, то не ощущал ничего от человеческих переживаний и эмоций. Сегодня мне много присуще и большинство переживании похожи на те, что охватывают людей. Я нуждаюсь в заботе о ней! Я хочу защищать ее от возможных неприятностей, и я знаю, что так и будет.

Мой попутчик уверен, что где-то, в глубине своей души, я желаю стать ее ангелом, но это не возможно.

Девочка с бабушкой часто ходят на могилку, где молодая красивая девушка смотрит на них с памятника, и будто оживает в эти моменты…

Странно, что все это сопровождается очень теплым потоком откуда-то сверху, потоком, обнимающим одновременно и меня, и Татьяну. В эти моменты я застываю и понимаю, что будь я на земле, то был бы счастлив рядом с ними обоими.

Вот и сейчас, пожилая женщина, и девочка, шли по дорожке небольшого погоста при храме, направляясь в сторону аккуратной оградки, за которой цвел куст роз. Это правда, была очень хорошая работа скульптора, а цветы были вырезаны из красного гранита.

Милена — звали упокоившуюся. День ее упокоения различался лишь несколькими неделями от дня рождения девочки:

— Привет, мамочка!..

— Здравствуй, доченька!.. — Вторила ей старушка, смахивая украдкой слезу…

— Мамочка, ты такая красивая, ты как Ангел! Жаль, конечно, что мы так и не встретились ни разу, но зато сейчас ты с Ангелами, и наверняка молишься за папу. Недавно была у него. Дядя Мартын нас к нему возит иногда. Знаешь, мне кажется, я там тебя тоже, чувствую.

— Танечка, деточка, помоги бабушке, я не могу пыль стереть с задней стенки, а тебе сподручнее… — Элеонора Алексеевна, конечно, это была тетушка Милены, с одной стороны, радовалась возможности бывать на ее могилке, и благодарила Господа, что она появилась, но каждый раз давался все труднее и труднее.

Слезы катились градом, зато молитовки, хоть и были сбивчивы, но сопровождались такой сердечностью, что иногда ей казалось, попроси она Бога воскресить племянницу, это обязательно получилось бы.

Татьяна привыкла к слезам бабушки, убежденная, что это слезы радости, и иногда роняла сама несколько прозрачных солоноватых бусинок. Тогда старушка подходила, и нежно обнимая свое чадо, припевала: «Слава Богу за всеее, слава Богу за всеее…, слава Бооогу за скоооорбьиии, за рааадость.»…

То, что на земле называют «сердцем», имея в виду нечто духовное, при виде этой картины восторженно трепетало. Я подхватывал напеваемое, и не мог оторваться от этой, кажущейся идиллии. Не знаю почему, но с этими двумя существами, почти всегда были только Ангелы. Тщетные попытки падших духов, по их бесполезности, как они не старались, даже не замечались. Им здесь просто нечем было питаться!

Бабушка часто крестилась и читала «Исусову молитовку». Многие люди в такие моменты трижды плюют через левое плечо, даже не отдавая себе отчет, зачем. Бесы, обычно возвращают эти плевки обратно, нисколько от них не страдая. А вот крестное знамение напрочь лишает их сил, и какого-либо, желания.

Вокруг Тани и ее тетушки, в ликовании хороводили несколько светлых духов. Свет и неизреченное пение, уносились в выси, души, пришедших на кладбище радовались…

Не знаю как, но я чувствовал присутствие, еще кого-то. Душ упокоившихся здесь быть не могло, если только это не произошло недавно, но поскольку девочка потеряла маму давно, мысль эта отпадала сама собой. Хотя, молитвы усопших, о нас грешных, настолько сильны, что зачастую их энергетика воспринимаются именно за души наших родственников. Да, мы чувствуем именно их заступничество, но почти никогда не отвечаем своим…

В сегодняшнем моем мире нет материи, как мы ее понимаем при жизни, но слово остается словом, и нет ничего удивительного в том, что молитва, давно ушедшего сородича, доходя до подсознания нашего, формируется в нечто нам привычное. Вот и чудится нам то привидевшееся, то просто желаемое, в то время, как ни дорог, ни сообщений между этими мирами нет и быть не может…

Время у могилки, любимого человека, пролетало незаметно. Они покидали ее, наведя порядок, после прочтения положенного церковью правила, когда души, успокоившись, отпускали от места последнего упокоения тела.

В душе престарелого человека, в котором не было спокойствия, но смятением сплетались чувства, среди которых, сожаление о девочке, оставшейся без родителей, окутывало печалью старческие переживания, и все больше из-за мыслей о своем приближающемся конце. На кого останется ее любимая и ненаглядная дочушка, кто присмотрит, кто обласкает и не даст попасть в беду.

Тетушка молила здесь, будет молить и после своего упокоения, а это значит, если Господь слышит и управляет благополучно сейчас, то и после, тем более, управит…

Совсем юное создание, покидая место акрополя, освещая его своей улыбкой, думала уже о другом человеке, притягивавшем ее все время. Отец был нездоров, подробности ее не интересовали, она понимала происходящее с ним по-своему, и в сущности, была права.

Танюша воспринимала самого близкого и родного человека в процессе перерождения и перехода в другую ипостась.

Ничего странного или не обычного для ребенка в этом не было, ведь Господь создал мир мудрено для понимания человека, и что уж удивляться, если такое простое существо, как бабочка появляется на свет сначала в коконе, и лишь после долгих перемен, превращается в крылатое «неземное» существо.

А сколько таких примеров в учебниках! Да и бабушка часто теперь говорила, что когда маму позвал Бог, девочка была совсем крохотной, а сейчас уже доставала ей до плеча, и в школу пошла, и еще многое. А папа все равно лучше всех! Она-то помнит, как заулыбался весь зал, когда она, войдя, взяла его за руку…

Она помнит, как он опустился пред ней на колено, и, не сдержавшись, все-таки, назвал ее дочкой! Дети чувствуют энергетику людей гораздо лучше, чем уже повзрослевшие. То, что обожгло тогда Татьяну, полыхало и сейчас! Никогда раньше такого она не испытывала, может только в церкви, но это не удивительно — огнь любви Создателя обжигает каждого, кто раскрывает стенки своего сердца навстречу Его Свету.

Рядом с отцом, она ощущала его не воплощенное скопленное чувство родного, любимого человека. Оно грело сейчас, и было взаимно.

Татьяна помнила, как держала в своих руках тяжелую голову отца, в день, когда дяди и тети разрешили ему вернуться к ней, пусть и не сразу, но… — он обязательно вернется и сбудется то, о чем она долго мечтала. Теперь думать об этом легче, ведь папа нашелся, а значит осталось только подождать…

Я смотрел на моего попутчика, взор его переливался, каким-то умилением, показывая мне, чуть ли, не прямую причастность к переживаемому этими созданиями. В мире дольнем, человеческом, мы увеличиваем количества зла, что впрочем, тщетно. Эти же девочка и пожилой человек, не имели ко злу никакого отношения, а я и к их миру. Что могло быть между нами общего или, что нас могло объединять?

Я даже не задумывался над этими вопросами, все они были потусторонние, хотя что-то и тянуло к этому маленькому ангелоподобному человеку. Я видел, что девочка чиста и непорочна, а ее пение в храме на солей, от куда ее даже не было видно, только слышно, буквально разрушало все замыслы злых духов в отношении других прихожан.

Услышав ее голос, все, даже праздно посетившие службу, лишь для галочки или установившегося порядка, теряли нить мирской мысли, и сливались с услышанными песнопениями. Многие, потом не моги отделаться от мысли, что никогда не ощущали себя такими чистыми и совестливыми, как после этой Литургии.

Этот голос соединял их со Светом надежды, даваемой каждому. Проникая в самое жестоковыйное сердце, он приводил его в трепет, и подталкивал к месту, где хранятся в нем хорошие и добрые начала. Кто-то злился от этого в первые минуты, кто-то сдавался сразу, и забывая свои заботы и печали, успевал сделать несколько хороших дел совершенно безотчетно.

Иногда этого хватает, что бы вступить на дорогу в основной храм внутри каждого из нас, но находят его редкие, а открывают двери в нем единицы…

Мы покинули эту пару, и я снова завис над рябью океана, он не впечатляет здешних обитателей так, как завораживает таких, как я. В нем видится, хоть какое-то подобие бесконечности. Долго наблюдающий, кажущуюся вечность, утопает не столько в глубинах материального, сколько в бессознательном обширном внутреннем, что и есть бесконечность.

Испугавшись неведомого и быстро возвратившись в привычное, живущие отрезок, несуществующего в вечности, времени, вдруг чувствуют, что приблизились к смерти.

Я смотрел на поверхность воды, и наблюдал за жизнью частичек, хаотически носящихся в сгущенном пространстве. То что я видел, было не густотой, а пустотой, ведь расстояние в атомах, между ядром его и, по-разному заряженными электронами, в сотни раз больше, чем они сами, то есть по земным меркам это практически пустота…

Тяжело духу сконцентрироваться на вещественном и плотском, когда от плотского остались лишь обрезки эмоций, без фактических воспоминаний, без их источников и причин. Но столь уж это важно, когда ты учишься переживать в месте, где все счастливы?!…

Мой попутчик — Ангел, он никогда не умрет, а это значит, что у него нет переживаний вообще, поскольку у него не может быть потерь, и не может быть нужды, кроме одной — Бог и его Слава, в которой всегда избыток. Но иметь к ней отношение может лишь совершенно чистое существо.

Как не странно, меня это не волнует, здесь я просто верю: на все воля Божия и ошибок в ней не бывает…