Русские исповеди

Алексей Чурбанов, 2015

Книга, которую вы держите в руках, включает семь увлекательных рассказов о русских людях разного происхождения и социального статуса, не потерявших себя в вихре событий российской истории второй половины XX – начала XXI века. Героев роднят самобытность и сила характеров, позволившие сохранить достоинство и внутреннюю свободу в сложных, порой трагичных обстоятельствах. Книга заинтересует любителей современной психологической прозы и всех, кто неравнодушен к слову «русские» и к его смыслу.

Возвращение домой

— Вот и навестил родных, слуга народа.

— Сколько ему лет-то было?

— За сорок, говорят. Думаешь, заказали его, а?

— Ну, не сам же…. Журналюг не подпускай к месту происшествия.

— Огородили.

— Хорошо. Ждём москвичей.

Хруст песка, шипенье рации. Далёкое завывание сирены.

Заместитель министра Василий Петрович Колодин всё слышит: и голоса и звуки. Но голову от земли оторвать не может, и пошевелить членами тоже, будто нет у него ни рук, ни ног — пустота одна.

Песок хрустит совсем близко. Взволнованный голос сверху:

— Товарищ полковник! У него голова не так лежала. Нос, вроде, в песок упирался, а теперь вбок торчит.

— Не трогай ничего там, Саша. Бригада скорой уже приехала, разберутся.

— Он жив, товарищ полковник!

— Второй четвертому… Объект, похоже, живой. Подгоняй машину, и врача сюда. Не докладывай пока никому. Бережёного — сам знаешь…

1. Палата интенсивной терапии областной больницы, где третьи сутки лежал Василий Петрович Колодин, изначально была двухместной, но с прибытием высокопоставленного пациента вторую кровать вынесли, а вместо неё втиснули два стола. За одним сидели, сменяя друг друга, медсёстры: возились там со шприцами и лекарствами, заполняли журналы, шёпотом разговаривали по мобильникам и набивали эсэмэски. Место за вторым столом всегда занимал сонный охранник в защитного цвета форме.

Василий Петрович, если не спал, то, лёжа на спине, равнодушно наблюдал за работой медицинского персонала, сменой медсестёр и охранников. Мозг, замороженный лекарствами, с трудом реагировал на окружающее. Поэтому первая эмоция — быстрая, как птица, прилетевшая вместе со свежим запахом дождя из приоткрытого окна — удивила Колодина новизной и простотой. Одна за другой зарождались юные и короткие ещё мысли. Хаос перед глазами сменился зыбкими картинами на грани реальности и фантазии, пока его вдруг разом не накрыла лавина воспоминаний о том, что произошло с ним в последние несколько дней.

Собравшись из столицы в родную губернию, Колодин хотел «убить двух зайцев»: решить деловой вопрос, где требовалось употребить его московские связи и влияние, и посетить малую родину — райцентр Елизаветинку, в котором уже пятый год тянул лямку мэра однокашник и самый близкий друг Колодина Алексей Иванович Порошин.

Министр, подписывая Колодину отпуск, попросил:

— Потолкай, Вася, местное начальство. Регион бедный, а они спят так сладко, будто нефть вчера за околицей откопали. Программу по жилью запороли, дорожные деньги профукали, не говоря уж про инновации: первое десятилетие нового века заканчивается, а они слова такого, кажется, не слыхали.

— Поговорю с Бубновым, — расслабленно пообещал Колодин, думая о своём.

— Давай. А то у него срок губернаторский выходит. На новый могут и не выдвинуть.

— Ну, тут уж как карта ляжет, — усмехнулся Колодин, подняв глаза к потолку.

Министр подошёл к Василию Петровичу вплотную и тихо сказал: «Я уже догадываюсь, как». Потом добавил: «Это не для него».

В самолёте Колодин занял кресло у окна в «салоне» первого класса, отгороженном от остальных пассажиров простенькой занавеской, и сразу после взлёта попросил у озабоченной стюардессы коньяку. На душе у него устанавливалось спокойствие.

Внизу остались министерство на Садовом кольце, квартира на проспекте Мира, а в ней жена с пасынком, и ещё одна квартира на Арбате с больной тёщей. Тесть — бывший дипломат высокого ранга, открывший Василию Петровичу путь в коридоры власти, уже два года как ушёл в мир иной. Больше у Колодина никого в Москве — да и вообще нигде — не было: своих родителей давно схоронил, а братьев или сестёр Бог не дал.

Через два часа Колодин вышел из самолёта, с удовольствием вдыхая сухой, приправленный ароматом степных июльских трав, воздух, столь не похожий на московский. Он постоял бы ещё минутку-другую, перебирая знакомые с детства ароматы, но к трапу бесшумно подкатил чёрный «Лексус» с «мигалкой» и губернаторскими номерами, который Василий Петрович ещё из окна самолёта приметил стоявшим в тени у здания аэровокзала. Пожилой, не знакомый Колодину водитель вышел из автомобиля и стал напряжённо всматриваться в спускавшихся на перрон пассажиров, пытаясь угадать высокопоставленного клиента. Не угадал. Василий Петрович сам подошёл и протянул ему руку, другой рукой подавая чемодан. Водитель открыл для него дверь переднего пассажира, но Колодин решил сесть назад.

«Я его не знаю, говорить с ним не о чем, что ж мне садиться вперёд, — подумал Василий Петрович. И ещё его взяла лёгкая досада: «раньше Бубнов своих заместителей присылал меня встречать».

Водитель, будто прочитав его мысли, повернулся и сказал: «замы все в разъездах, уж простите великодушно».

— Нет проблем, — буркнул Колодин, показав, что не настроен точить лясы. Водитель всё понял и, стремительно взяв с места, пустил машину с ускорением полукругом по лётному полю, ювелирно с мягким качком проскочил узкие служебные ворота и выехал на автостраду, ведущую в город. Через пятнадцать минут они миновали другие — каменные — ворота с резной кованой решёткой и въехали в тенистый парк. Извилистая асфальтированная дорога, обсаженная липами, привела к ещё одним — внутренним воротам, за которыми виднелся дом усадебного типа с «греческим» портиком, выходившим к бассейну и отражавшимся вместе со старыми ивами в аквамариновой воде. Летняя резиденция губернатора.

— Вторых ворот в прошлый раз не было, — отметил Колодин. — Ничего, это веяние времени, символ, так сказать, неспокойного века. А вот бассейн вместо запущенного пруда — это перебор. Барский дом отделан с иголочки, но стеклопакеты поставлены белые, пластиковые. Сэкономил Бубнов (а, может, подрядчик схалтурил, тогда — недосмотрел), а зря, зря. Приедет какой-нибудь московский начальник с острым язычком — да хоть премьер-министр — пошутит вскользь так, мимоходом, потом полгода от журналистов и интернетчиков отбрехиваться придётся.

Навстречу Василию Петровичу вышла девчонка, одетая как вожатая из его пионерского детства (белый верх, чёрный низ), только без галстука. Она представилась референтом губернатора и проводила Колодина в дом, дважды назвав Иваном Петровичем. Колодин даже не поморщился: что взять с такой красотки?

— Гости на веранде, — улыбаясь, сказала она. — Прошу Вас, проходите и располагайтесь. Шеф будет через пятнадцать минут.

— Осторожничает Андреич, — подумал Колодин. — Сейчас, наверное, смотрит на всех через какую-нибудь потайную дырочку, или нет — какую дырочку — смотрит на экран монитора в своём кабинете, и отмечает, кто как сел, как себя ведёт, что говорит. Осторожничает, потому так долго и сидит на своём месте. Советская закваска чувствуется.

Василий Петрович, прошёл по коридору, отделанному светлым деревом, чуть помешкав, толкнул ажурную дверь и вышел на веранду, всю «прострелянную» лучами солнца. В центре просторного помещения с окнами до пола, прикрытыми ажурным тюлем, стоял длинный полированный стол, за которым в разных местах сидели несколько человек. Колодин знал в лицо только одного — худощавого мужчину восточной внешности — «олигарха» местного масштаба Тимура Адриановича Хунданова.

Поздоровавшись со всеми и отдельно кивнув Хунданову, Колодин занял кресло справа от губернаторского. Он знал, что это место на совещаниях всегда занимали чиновники федерального уровня. Хунданов, напротив, сидел, точнее, полулежал, подперев ладонью щёку, в самом дальнем углу стола.

— Правильно, бизнес должен держаться в тени, — усмехнулся про себя Колодин.

Открылась дверь, и в помещение вошёл губернатор Бубнов — статный седой мужчина шестидесяти лет с гаком в тёмном двубортном костюме с широкими полами.

— Для начала проведём перекличку, — предложил он, поздоровавшись и заняв свое место во главе стола. — Здесь не все знакомы, поэтому прошу назваться и указать должность. Итак, региональную власть представляет ваш покорный слуга Бубнов Аркадий Андреевич, губернатор, — он привстал и кивнул головой.

— Федеральный центр? — Бубнов посмотрел на Колодина. Василий Петрович встал и представился.

— Хорошо. Военные? — продолжил Бубнов.

Поднялся загорелый мужик в полевой форме: «Полковник Кущин Виктор Викторович, начальник гарнизона».

— Бизнес?

Изящным движением приподнялся Хунданов и, упираясь костяшками пальцев в полированную поверхность стола, чуть наклонив голову, представился тихим голосом, добавив к имени единственную регалию: «бизнесмен».

— Общественные организации?

— Здесь, — быстро отреагировал сидевший в сторонке и явно чувствовавший себя не в своей тарелке парень в джинсах, — Косичкин Алексей, председатель общественного движения «За экологию».

— Отлично. Пресса?

Все недоумённо переглянулись, и Бубнов, насладившись произведённым эффектом, с ухмылкой бросил: «Шутка».

Опустился экран, и на нём появилась карта.

Колодин узнал очертание заказника «Елизаветинский лес», похожего на зелёного дикобраза, длинный нос которого «обнюхивал» Елизаветинку — родину Василия Петровича, а хвост упирался в промзону областного центра. Лесной массив был настоящий, и зверьё там водилось настоящее: лоси, кабаны, косули и много всякой мелочи. При Елизавете Петровне лес составлял часть царских охотничьих угодий.

В 90-е годы Бубнов поднял вопрос о придании лесу статуса заказника, был поддержан демократическими силами, общественностью, а потом и Москвой. Однако большой кус леса остался в ведении военных — частично под окружными складами, но в основном просто прирезанным к складской территории. В нём вырос банно-спортивный комплекс для военного начальства, несколько коттеджей, да, пожалуй, и всё.

Упомянутые уважаемые люди собрались в резиденции губернатора для того, чтобы окончательно решить вопрос о передаче областным властям военных земель в лесу, то есть присоединить их к заказнику. Военные выставили свои условия, засуетились потенциальные инвесторы. Василий Петрович обеспечивал поддержку проекта в Москве. Это было не сложно: всё, что предлагалось, вполне укладывалось в русло текущей военной политики, получило одобрение экологов, добавляло очков губернатору перед возможным выдвижением на следующий срок, словом, устраивало всех. Оставалось согласовать интересы.

Начальник гарнизона полковник Кущин с указкой в руках рассказал о том, что за земли отрывают от себя военные.

— Не только область, — многие хотели бы претендовать на эту жемчужину средней полосы России, — закончил он.

— Если Москва не перебьёт — никто не сунется, — прокомментировал Бубнов слова полковника и повернулся к Колодину: «Василий Петрович, как там питерские москвичи, не претендуют на наш лес?»

— Мне дали понять, что это наше внутреннее дело, у них интереса нет, — ответил Василий Петрович. — Только просили не борзеть.

— Кто просил? — заинтересовался полковник.

— Кто у нас правительством руководит?

— Что, сам?

— Почти.

— Они там борзеют, а нам нельзя? — послышался голос Хунданова с дальнего угла стола.

Никто не обернулся на голос, но все посмотрели на губернатора.

— Ладно, — помедлив секунду, сказал Бубнов. — Перейдём к конкретике.

— Правильно, — одобрил Колодин. — На провокации не поддаёмся. Но что-то очень свободно ведёт себя авторитетный бизнесмен.

— Раскрываем карты, — предложил Бубнов. — Чего хотят военные?

Полковник встал и снова подошёл к карте.

— Мы хотим вот этот участок — он обвёл указкой край леса — девяносто гектаров под коттеджное строительство.

— Для себя?

— Себе тоже, но, в основном, на продажу.

— Всё? — спросил губернатор, скорее для проформы, так как, судя по всему, главные требования военных были с ним уже согласованы.

— Нет, не всё, — помявшись, сказал начальник гарнизона. — Вы знаете ситуацию с жильём для офицеров, увольняемых в запас…

— В областном центре не получите, — рубанул рукой Бубнов, — только в районах. В Елизаветинке хотите?

— Да хоть у чёрта на краю, — оживился полковник.

— Ладно, поговорю с Порошиным. Тридцать квартир отыщем.

— У нас двести шестьдесят очередников.

— А вы постройте для них дом сами. На деньги от продажи коттеджей. — Бубнов, похоже, начинал сердиться или делал такой вид перед предстоявшим диалогом с Хундановым. — Вопрос исчерпан, присаживайтесь.

Полковник занял своё место за столом.

— Что у нас планирует бизнес?

— Бизнес денег не просит, — откликнулся со своего места Хунданов, — и квартир тоже. Наоборот, мы деньги вкладывать хотим: в гольф клуб самый большой в стране, в гостиницу, в жильё при гольф клубе, ну и по мелочам: заправочные станции, торговые точки, парковки.

— Тимур Адрианович, — мягко остановил его Бубнов, — не могу не задать вопрос, поймите меня правильно, — он сделал паузу, и было видно, как сузились глаза бизнесмена.

— Поймите меня правильно, — продолжил Бубнов, будто не обратив внимания на разлившееся в воздухе напряжение, — вы представляете здесь только себя или всё заинтересованное бизнес-сообщество?

— Себя и всех вменяемых инвесторов, — облегчённо и с некоторой запальчивостью ответил Тимур Адрианович. — Болтуны — за бортом, но все, кто что-нибудь стоит, — со мной. Назвать фамилии?

— Не надо, запомним это, господа. И где будет ваш гольф-клуб?

«Ай да Бубнов! Построил авторитетного бизнесмена. Или у них всё разыграно? Не для меня ли?» — вдруг пришло в голову Колодину.

Тимур Адрианович пошёл к карте. Колодин отметил про себя разницу в стиле поведения военного и бизнесмена.

Полковник прост и чист, как лист бумаги. Двойного дна не видно, да, наверное, и нет. Капризничать, конечно, военные будут, могут и дополнительные требования выкатить, но всё, в конечном счёте, разрешится к удовлетворению сторон. На полковника смотреть было приятно именно из-за его однозначности, законченности. Имеешь с таким дело — будь готов столкнуться с упрямством, неуступчивостью, в крайнем случае с простенькой хитростью — вот и все заусенцы.

Бизнесмен — изящен, в этом ему не откажешь: лёгкий льняной костюм, светлые остроносые туфли. Узкая, гибкая фигура, длинные подвижные пальцы рук. Выразительное лицо с благородно вычерченными бровями и крыльями тонкого носа. Национальность с ходу не определишь: восток — дело тонкое. Движения плавные, почти неуловимые, при этом говорит нервно и наступательно. И главное: он сам и манера его поведения рождали у присутствующих сложное, неоднозначное ощущение, одним из компонентов которого было чувство опасности.

Хунданов подошёл к карте и провёл длинным пальцем по границе участка леса, примыкавшего к Елизаветинке: «Вот этот район, в том числе пойма ручья и примыкающие земли сельхозназначения, которые давно не обрабатываются».

Бубнов молча выслушал Хунданова, так что Колодин не понял, является ли предложение бизнесмена чем-то новым для губернатора или они уже обсуждали его до сегодняшнего совещания. Но Василий Петрович понял, что под гольф клуб планировалось забрать земли, на которые имелись планы у него самого, а этого допускать было нельзя. Не затем он организовывал поддержку проекта в Москве и приехал на это совещание.

— Разрешите, Аркадий Андреевич? — чуть привстав, обратился Колодин к губернатору.

— Давай, Василий Петрович, — подчёркнуто по-свойски отозвался Бубнов.

— Хочу отметить, что в районе, который очертил Тимур Адрианович, имеются уникальные природные объекты, требующие особого режима хозяйствования: это Мокрый луг и пойма Святого ручья.

— Мы изучили вопрос, — посмотрев на Бубнова, ответил Хунданов, — никаких ограничений на использование этих территорий нет

— Там ключи, питающие всю местную водную сеть.

— Вот-вот, ключи, — повторил Хунданов, и его лицо впервые потеряло бесстрастное выражение. — Они будут питать каскад озёр, который мы создадим на территории гольф клуба. А речки не пересохнут. Мы сделали расчёты: останется и народу водица.

— Ну ладно, изучите дополнительно этот вопрос. — Бубнов, видимо, решив разрядить обстановку, заулыбался и повернулся к сидевшему рядом Колодину: «Василий Петрович, а у тебя там интерес, что ли?

— Интерес-не-интерес, а родина, знаете, — ответил Колодин.

— Да, а в чём, собственно, ваш интерес вообще участвовать в этом деле? — вдруг спросил Хунданов — без юмора спросил, серьёзно. — Мы карты раскрыли, раскройте и вы.

Василий Петрович взял паузу, раздумывая о том, нужно ли ввязываться в рискованную дискуссию и что-то тут объяснять.

Прямого, понятного этим людям, ориентированным на материальный дивиденд, интереса у Колодина не было. Был интерес другого свойства: сохранить (для себя, прежде всего) живописную пойму Святого ручья, рождавшегося на Мокром лугу, где били мощные родники, славные целебной ключевой водой — гордостью Елизаветинки. К этим родникам давно подбирались: то завод по розливу бутылированной воды хотели построить, то санаторий отгрохать для областного начальства, но мэр Порошин не без помощи Колодина все эти попытки спускал на тормозах. Нельзя сказать, что бескорыстно.

Была у Колодина давняя мечта — чуть ли ни детский сон — поселиться на берегу Святого ручья, и чтобы Мокрый луг был виден из окна, и лес за ручьём заповедный.

Они и место с другом-мэром Порошиным подобрали. Как заканчивается частный сектор, к ручью идёт полевая дорога, у которой стоят развалины часовни, а за ними брошенный коровник. Вот от коровника (который, конечно, нужно снести, а часовенку, наоборот, восстановить) и до Мокрого луга пятнадцать-двадцать больших участков нарезать, не скупясь, по полгектара каждый, чтобы не коттедж, а имение возвести на радость себе и потомкам. Колодин с Порошиным и соседей уже себе подобрали: главного архитектора города, бывшего председателя горисполкома, народного писателя всероссийского масштаба, других не менее уважаемых и приятных людей, и переговоры с ними провели. Поэтому интерес Колодина был в том, чтобы Мокрый луг и окрестности его вместе с передаваемым военными участком леса присоединить к заказнику. Тогда был шанс защитить столь близкий сердцу Василия Петровича пейзаж.

Колодин решил не юлить, отчасти потому что не любил, а отчасти потому что с этими людьми юлить было опасно, и рассказал о своём интересе, сведя его, однако, к сохранению в Елизаветинке уникального природного ландшафта и созданию в его окрестностях нового экологичного района малоэтажной застройки.

Колодина поняли правильно, и Хунданов заметно повеселел: «Если дело в экологичной малоэтажной застройке, то — договоримся».

— Конечно, Тимур Адрианович, но Мокрый луг должен стать частью заказника, — не спустил бизнесмену Колодин. — Об остальном будем договариваться.

— Под Мокрый луг иностранные инвесторы денег дадут, — в голосе Хунданова послышалось разочарование, а его лёгкий восточный акцент стал чуть более явным. — Без него проект не реализуем.

— Ну, значит…, — начал, было, Колодин, однако Бубнов перебил его: «Технические вопросы сегодня не обсуждаем». Потом шумно встал, оглядел собравшихся и резюмировал: «Я своим распоряжением создаю комиссию с участием всех заинтересованных сторон. Там и завершим обсуждение. Прошу соблюдать конфиденциальность. Все свободны». Повернулся и быстро вышел из помещения.

С уходом губернатора атмосфера стала разряжаться. Хунданов забрал со своего места тонкий кожаный портфельчик и, ни на кого не глядя, двинулся к выходу. За ним торопливо выскочил эколог. Военный подошёл к Колодину с явным намерением познакомиться поближе, но Василий Петрович решительным движением протянул ему руку, которую тот вынужден был пожать и тем самым завершить общение. Когда Колодин остался один, подошла уже знакомая ему девчонка и сказала: «Аркадий Андреевич просит Вас остаться ещё на полчаса.

— С удовольствием.

Через пять минут стремительно вошёл Бубнов, снимая на ходу тяжёлый пиджак.

— Марина, — обернувшись, крикнул он в открытую дверь, — принеси нам чаю, коньяку и закусить.

Аркадий Андреевич подошёл вплотную к Колодину, дородный, гладкий, красивый: в белоснежной рубашке и широких шёлковых помочах в синюю клетку. Вокруг глаз — сетка морщинок, но щёки, шея гладкие и ухоженные. Волосы уложены безупречно. Колодин невольно залюбовался Бубновым — так он был при всей свой грузности изящен и гармоничен. Сразу видно человека на своём месте.

Сам Василий Петрович не приобрёл положенного ему по рангу лоска, да и не очень старался: стригся в разных салонах (а надо у своего парикмахера), ходил в костюмах неизвестных производителей (а надо выбирать из десятка уважаемых фирм), мог надеть галстук или ботинки, купленные в супермаркете (в его окружении это однозначно считалось недопустимым). Тщательно выбирал для себя только несколько аксессуаров: часы (по неписанной традиции выбранные им часы получены в подарок за безупречную службу), очки (заказывал у известной фирмы в Германии) и носки (прихоть, имевшая корни в далёком детстве).

С Бубновым Василия Петровича свела судьба года за два до памятной новогодней отставки президента Ельцина. Трудные это были годы для чиновничества, принёсшие много обид и разочарований. А Аркадий Андреевич Бубнов тогда только избрался губернатором и приехал в Москву искать поддержки сильных мира сего. Щегольски одетый, открытый, не пуганый ещё, а скорее даже лихой, но при этом, в чём позже убедился Колодин, расчётливый и умный.

Колодин дослуживал в администрации президента и искал возможности спрыгнуть с подножки поезда, шедшего, как многим казалось, чуть ли не под откос. Многим, но не Бубнову. Не без помощи Василия Петровича Аркадий Андреевич наладил контакты с нужными людьми, и его личные дела и, что важно, дела региона пошли в гору. Они оставались с Колодиным хорошими приятелями, но статус губернатора, конечно, по всем статьям перебивал статус заместителя министра, пусть и федерального.

— Давай поздоровкаемся теперь по-свойски, — сказал Бубнов, обнимая Колодина за плечи, — борец ты наш за экологию. Сейчас мы с тобой выпьем, закусим, и ты мне про столицу будешь рассказывать.

— Согласен. А вы мне про здешнюю жизнь.

— Так вот она, наша жизнь, — развёл руками Бубнов, указывая глазами на симпатичную референтшу, бесшумно сервировавшую столик на двоих у открытого окна. — Ты же видел сегодня, скольких дармоедов нужно ублажить, чтобы святое дело сделать — заказник расширить.

Подождал, когда девчонка выйдет, и подтолкнул Колодина в спину: «Пойдём».

— Здесь чисто? — скорее по привычке поинтересовался Василий Петрович.

— Абсолютно. Перед каждым приездом мои люди проверяют. Думаешь, кто-нибудь из гостей? Можем музыку включить, если боишься.

— Я не против.

— Мариша, поставь нам что-нибудь душевное… Любу Успенскую или Колю Расторгуева.

— Хорошо, Аркадий Андреевич, — послышался звонкий голос из-за двери.

Колодин подошёл к открытому окну, выходившему в сад, и вдохнул аромат цветущего шиповника. Он смотрел на клумбу с «анютиными глазками», остриженную траву на лужайке, и ему представлялся пионерский лагерь, где он по-мальчишески мучительно и сладко влюбился в пионервожатую Лизу. Белый верх, чёрный низ. Пионерский галстук, который потом расписывался глупыми пожеланиями…

Воспоминания Василия Петровича прервал Бубнов, который с гагаринским «поехали!» первый жадно опрокинул рюмку коньяка, налитого им собственноручно из чёрной бутылки матового стекла.

Колодин присоединился к губернатору. Они быстро выпили по три рюмки и теперь не торопясь закусывали.

— Лихо мы сегодня вопрос решили, да? — изящным движением отрезая кусочек сёмги, спросил Колодина Бубнов, — двадцать минут, и всё.

Василий Петрович кивнул, пытаясь прожевать кусок грудинки.

— А раньше все вопросы решались в бане, помнишь, Василий Петрович? Голяком, бывало, на перевернутой шайке государственные документы подписывали, пока девчонки нам спинки тёрли. Забыто теперь это, как первые коттеджи с башнями из красного кирпича, как спирт «Рояль». Всего десять лет прошло, ну — пятнадцать, а насколько цивилизованнее мы стали? Правда?

— Не все, — ответил Колодин. — Я в прошлом месяце на северах был. Вот там баня так баня. Еле отбился.

— Приставали? — хихикнул Бубнов. — Я своим давно запретил. Мне-то что — без виагры уже никак, да и с ней не всякий раз получится. А молодёжь сначала удила закусила: что за госслужба без бани? Но я поставил вопрос ребром: европейцы мы или не европейцы? — Бубнов радостно засмеялся, хитро поглядывая на Колодина. — Вон в Вене мой помощник спросил метрдотеля, где ближайшая сауна, так тот чуть в обморок не упал, как будто про притон какой интересовались.

— В Вене сауна — это и есть притон. Не путайте с Финляндией.

— Ага, поучи дядьку, — добродушно усмехнулся Бубнов, отправляя в рот очередные пятьдесят грамм.

— И матом у меня в администрации не ругаются, — вдруг добавил он. — Не то, что в вашей Москве.

— Кстати о Москве. — Бубнов положил вилку и умными глазами поглядел на Колодина, как в душу заглянул. — Что там слышно, Вася: выдвинут меня на следующий срок?

— Не знаю, Аркадий Андреевич, — помня наставление министра, ответил Колодин. Помолчав, однако, добавил: «Ничему не удивлюсь».

— И правильно. Шепнули мне, Вася, что не выдвинут больше. А это значит, концы надо зачищать, чтобы ни один чёрт придраться не смог. Понимаешь? Раньше — почётная отставка, орден Ленина, поцелуй генсека, служебная дача и автомобиль с шофёром. А теперь радуешься, если уголовку не завели. Мельчаем, братец.

— Ты вот в свою Елизаветинку стремишься, — продолжал Бубнов (молодец, — подумал Колодин, — наблюдательный), а я бы в Москву подался. Хоть бы и на твою должность.

— Понижение для вас будет, Аркадий Андреевич. — ответил Колодин. — Да и дело неблагодарное. Замминистры — это мазохисты, которых все имеют. Наезжают на министра — сажают заместителя, вы же знаете.

— То-то ты насиделся, прямо в наколках весь…

— Не зарекаюсь.

— Что так? Общак министерский держишь?

— Начинается, — с неудовольствием подумал Колодин, потянувшись за бутылкой. Вот так он однажды под рюмку рассказал Бубнову о том, что приходится заниматься всякими тёмными делами: таскать туда-сюда сумки с деньгами, встречаться с сомнительными личностями, решать судьбы неугодных власти, но толковых и симпатичных людей. Бубнов тогда ответил жёстко, как отрезал: «Не министру же этим заниматься». И, в принципе, был прав: кочегару ли стесняться чёрных рук? Больше к этому не возвращались, но иногда под шафе Аркадий Андреевич подкалывал Колодина как сегодня, а Василий Петрович всегда расстраивался по этому поводу и злился.

— О больном ни слова, Аркадий Андреевич, — коротко ответил Бубнову Колодин.

— Ладно, ладно, — сказал Бубнов примирительно, однако не удержался и съязвил: «Домик на Рублёвке не построил ещё?»

— Без комментариев, — терпеливо произнёс Василий Петрович.

— А что, у вас там, говорят, по блату бесплатно можно.

— Щас, — Колодин не то, чтобы разозлился, скорее, чуть ли не обиделся. — В Москве слова «бесплатно» никто не знает.

— Ладно, ладно, — повторил Бубнов, наполняя обе рюмки. Выпив, он делался расслабленным и даже сентиментальным. Вспомнил старую историю о том, как в Кремле встретился с президентом в неформальной обстановке.

В последний год ельцинского правления, когда окружение президента фактически изолировало его, ослабевшего физически и политически, Аркадий Андреевич почти случайно попал на кремлёвский междусобойчик, где зондировались варианты политической перегруппировки в преддверии отставки президента (о которой тогда, естественно, присутствующие не подозревали). Бубнов в то время не был в фаворе у «демократического» крыла ельцинского окружения, так как сделал несколько неосторожных заявлений о необходимости поставить под контроль миграцию для того, чтобы снизить межнациональную напряжённость. Пресса отреагировала немедленно. Его назвали коммунфашистом, а регион собирались включить в «красно-коричневый пояс». Бубнов испугался, сменил риторику и стал искать встреч в Москве, чтобы объясниться и как-нибудь загладить вину.

Однако никто из приближённых к президенту с ним не разговаривал, и Бубнов, политическим чутьём понявший, что его гладкая карьера под угрозой, пришёл за помощью к Василию Петровичу.

С подачи Колодина Бубнов и оказался на закрытом банкете в Кремле. Искали «мальчика для битья». Василий Петрович позвонил Бубнову и прямо спросил: хочешь, чтобы тебя побили? Есть один шанс из тысячи, что отбрешешься, очки наберёшь. Один — но есть. А так — политический труп. Бубнов долго не думал и согласился. Была у него эта черта, которая нравилась Колодину, и которой Колодин сам, как ему казалось, был лишён: пойти ва-банк — или пан, или пропал.

На междусобойчике, однако, решали другие вопросы, и о Бубнове будто забыли. Он подходил к одному, к другому из президентской команды, заискивал, оправдывался, но от него отмахивались. Бубнов понял, что дело глубже, чем он ожидал, однако в чём оно заключается — не знал.

Президент — уже больной, обрюзгший, но в хорошем настроении сидел в окружении «семьи», и время от времени подзывал к себе кого-нибудь из губернаторов на пару слов. Наедине ни с кем не оставался, всегда кто-нибудь из «свиты» был рядом. Бубнов не удостоился аудиенции, а потому сидел расстроенный и напряжённый, в то время, как все, наоборот, расслабились. В окружении президента раздались взрывы смеха, туда понесли подносы с шампанским и графины с морсом. Бубнов вышел в коридор и прошёл в туалетную комнату. Встал там у окна, мял в руках сигарету. Вдруг дверь открылась, и он увидел президента собственной персоной.

Конец ознакомительного фрагмента.