Вкус вечной ночи

Алексей Черемисин

Казалось, что весь мир лежит у ног юной особы, только-только закончившей один из лучших институтов Российской Империи. И все было бы хорошо, если бы на выпускном балу Настя не встретилась с коварным древним вампиром. Обратив девушку в себе подобную, он бросил ее, совершенно одинокую и гонимую обществом, и на этом начинается многолетний путь скитаний ее истерзанной, холодной души. И так продолжалось до той поры, пока несколько веков спустя Настя не встретила молодого потомка своего убийцы…

Глава вторая: недалекое прошлое

— Насколько мне известно, сбежав из Тамбова, более сотни лет ты путешествовала? — спросил у Насти Люцифер, прекращая танец.

В ту же секунду исчез мертвый оркестр, и откуда-то, словно из стен адского бара, послышалась музыка куда как более спокойная и даже лиричная, очень напоминающая по звучанию французскую средневековую.

— О, так и хочется заговорить верлибром! Да, это так. В родной город мне путь был заказан, поэтому я объездила практически весь мир. Гуляла по руинам несокрушимых прежде древних городов. И Карфаген, и Мемфис, и Афины. И Вавилон, и Фивы, Аркаим… Везде гуляла я ночами. Виджаянагар, что был когда-то сердцем Индии. Спускалась в катакомбы пирамид Египта. Пила кровь в центре Стоунхенджа, жила в Тинтагеле, где был рожден король Артур. Тристан с Изольдой тоже там ходили, мне нравилось то чувствовать, тот древний дух, что окружал их замок. Романтика и рыцарская честь. Я видела архитектуру древних эльфов, в Ирландии и Скандинавии особенно их много. Хоть и минули сотни лет, но те руины, как и прежде, утонченны. Возвышенны и сказочны, и удивительно прекрасны. Гармония всегда их окружает. Я плавала в ночи в Лох-Нессе, с шотландским лордом, очень романтичным. Пропажа лорда списана была на динозавра… Не обошла вниманием и пирамиды майя, останки Трои и великих римских городов. Бывала и в Тибете, в Исфахане и в Медине. К стене я плача прикасалась, и к земле Голгофы тоже. Константинополь и Алеппо, Эль-Фаюм, Дамаск, Иерихон… Бродила по пустыне в поисках Ирема, мне интересен был тот город тысячи столбов. И со стены китайской на луну смотрела, ныряла в океане к пирамиде Р’льех… А в Арктике была среди руин Гипербореи, истоков русских я там видела следы. Невиданный по силе дух в них магии древнейшей, потом Аркону я решила посетить, чтоб духа Святовита приобщиться. А в Африке я среди джунглей видела развалины, что строили совсем другие расы, но не человек. Цивилизации, что древностью неимоверной просто мозг взрывали людям, даже и бессмертной мне. Я видела останки Стигии, где люди-змеи прежде жили. Запретный храм Дамбалы, где лежал скелет дракона. И великанов видела останки, что йотунами викинги прозвали, пещеры гномов, и в Аид вход легендарный. И реку Стикс, и черных магов капища, друидов, где в жертву даже в наши дни людей приносят. Конечно же, объездила я всю Европу, была во всех ее крупнейших городах. И Новый Свет мне открывал объятья, Австралия и пирамида Антарктиды — была везде я, скрашивая вечность.

— И везде ты оставляла за собою кровь, — дополнил падший ангел, подавая девушке руку и подводя ее к барной стойке.

— Что уж поделать. Такова моя природа. — пожала плечами Настя.

Тень бармена по-прежнему стояла за ней, словно в ожидании, молчаливая, таинственная и по-прежнему жутковатая.

— Позвольте представить — Ньярлатотеп, — указал на тень Люцифер. — Один из древних воплощений хаоса, который любезно согласился подавать нам сегодня напитки.

— Тот самый, которого описывал в «Некрономиконе» Альхазред? — удивилась Настя. — Тот самый черный пожиратель душ, вбирающий в себя весь жар и свет, и никогда их не освобождающий?

После этих слов там, где должны быть у человека глаза, у мрачной тени зажглись серебристые звездочки, а Люцифер при этом самодовольно улыбнулся.

— Вижу — годы путешествий действительно пошли тебе на пользу, дитя мое. Не могу не отметить твое действительно незаурядное и любопытное образование.

— Благодарю, — слегка поклонилась древнему демону Настя.

Тот шок, что испытала она поначалу, оказавшись в царстве преисподней, постепенно начинал сходить на нет, и она все больше превращалась в ту женщину, какой была до своей гибели на земле: уверенную и чувственную, холодную и задумчивую, обворожительную принцессу ночи.

Несмотря на то что внешне ей по-прежнему было не более восемнадцати лет, один взгляд ее бездонных черных глаз мог покорить любое мужское сердце, разжечь в нем пламя и потом уйти, оставив за собой лишь пепелище.

— Итак, что ты будешь сегодня пить? — спросил Люцифер, сам между делом указывая тени на бурбон Jack Danie’ls.

— Текилу! — бросила Настя, грациозно усаживаясь на невысокий барный стул. — С кровью и серебряную, пожалуйста!

— Не в каждом баре найдется такой ингредиент! — оценил выбор демон, так и оставшись стоять, положив свои локти на столешницу. — Не в каждом, но только не в баре владыки преисподней. Ньярлатотеп, будь так добр, уважь леди первой.

По-прежнему не проронив ни слова, мрачная тень открыла бутылку холодной Olmeca, поставила перед Настей высокую стопку, обильно сдобренную по краям солью, и наполнил ее на две трети полученным из агавы напитком.

Ловко выхватив из-под бара древнего вида бутылку с замшелым стеклом, Ньярлатотеп откупорил ее, и ноздри девушки почувствовали, как по огромному залу разлился неповторимый и божественно дивный аромат свежевыжатой явно у девственника восхитительной «четверки».

«Четверкой» она и ей подобные именовали самую редкую в мире четвертую группу крови, и не имело значения, положительный у нее резус, или нет. Несмотря на чуточку разный вкус, что придавал крови резус-фактор, «четверка» во все времена оставалась «четверкой», и Настя любила ее больше всего на свете.

Наполнив стопку практически до краев, посланник хаоса украсил ее аппетитным кусочком лайма и подал сей шедевр оживившейся вампирше. Потом он так же быстро наполнил широкий хрустальный бокал ароматным бурбоном, приправил его льдом и поставил напиток перед задумавшимся о чем-то Люцифером.

— Благодарю за гостеприимство! — сказала Настя, поднимая текилу, словно обозначая тост.

— Всегда пожалуйста! — улыбнулся демон, стукнув легонько бокалом по стопке девушки, и со вкусом пригубив свой напиток.

Непередаваемо чарующе облизнув с края соль и с недвусмысленным намеком продемонстрировав свой влажный язычок, Настя одним глотком опрокинула текилу и поставила опустевшую стопку на стойку. Подцепив коготками кусочек лайма, девушка откусила от него половинку, а то, что осталось, эротично протянула Люциферу.

Ей все еще до дрожи в конечностях хотелось соблазнить демона, и мало что в настоящий момент могло бы сбить ее с намеченного пути.

Глядя вампирше в глаза, падший ангел принял угощение, не менее эротично облизнув потом пальчики девушки и даже обхватил один из них своим ртом.

Сделал он это настолько многообещающе и возбуждающе, что Настя снова почувствовала, как разум ее поплыл куда-то вдаль, оставляя в теле только плотские и граничащие с животными инстинктами сладострастные желания.

— Так вот какой ты стала, Настенька… — услышала она издалека задумчивый голос Люцифера и, поняв, что тот продолжает ее дразнить, усилием воли вернулась к реальности.

Усевшись на стул рядом с Настей, демон сделал еще глоток бурбона и уставился на девушку своими проницательными, мудрыми и глубокими изумрудными глазами.

— Скажи мне, девочка. Какой ты себя запомнила? Я говорю о том времени, когда ты могла бы еще посмотреть на себя в зеркало.

— Я помню себя… Хм… Пожалуй, милой, юной, весьма дружелюбной и даже наивной. Не чуждой амбиций и считающей себя хитрой. Лишь многим позже поняла, что хитрость мне несвойственное чувство. Уж слишком я во всем прямолинейна. Но это лишь воспоминания и очень старые. Давно я не смотрелась в зеркало…

— Действительно, несмотря на возможности, что сулит вампирам темный дар, огромным минусом такового является неспособность когда-либо увидеть себя в зеркале, во веки вечные.

— Я скучала по своей внешности, — призналась девушка. — Но жизнь заставляет привыкать ко всему, привыкла и я. Я запомнила себя в том виде, в котором пошла на последний свой бал, совсем еще юной девушкой, и именно с этим образом в сердце я все эти годы, из века в век, жила.

Люцифер опустил свои веки, и одна из окутанных туманом стен вдруг волшебным образом превратилась в зеркало. В нем отражалось все: и барная стойка с разномастными бутылками в витринах, и Люцифер в элегантном костюме и с прекрасными черными крыльями, и пауки, и дубовые панели, и даже сияющая звездами вместо глаз жутковатая, мрачная тень за стойкой. Не отражалась только Настя.

Не понимая, к чему клонит падший ангел, вампирша сделала тени знак повторить напиток и, вопросительно глядя на Люцифера, театральным жестом показательно опрокинула окровавленную текилу в себя.

Зеркало показало лишь то, что сам по себе напиток поднялся в воздух, потом мистическим образом словно бы растворился, вылившись в никуда, и опустевшая стопочка потом изящно опустилась на стол.

— Многие считают, что зеркала не отражают вампиров по причине того, что в составе отражающего материала используется серебро, — задумчиво глядя на Настю, проговорил Люцифер. — Красивая легенда, но в корне неправильная. Давно уже серебро не используется в зеркальном производстве, да и вода и прочие отражающие поверхности не показывают вампирам их мертвый облик. В чем истинная причина — знал кардинал Сикуэрос: вампиры не отражаются в зеркале потому, что образ их является оскорблением Господа.

— Мне приходилось об этом слышать, — согласилась с демоном Настя.

— Это жестоко. Лишить кого-либо возможности увидеть себя и оставить лишь лживые воспоминания о том, каким его же творение, что признает Создателя отцом, уже, по сути, не является.

Помолчав немного, Люцифер добавил:

— Твой образ действительно оскорбляет великого Создателя Вселенной. По крайней мере, он так искренне считает. Но сейчас ты находишься в моем царстве, а потому — я дарую тебе этот скромный подарок…

И в зеркале, сидя на стуле рядом с Люцифером, отразилась непередаваемо прекрасная черноволосая женщина.

Настя была настолько шокирована этим чудом, что в первые секунды она почувствовала ком в горле, чего с ней не случалось уже очень и очень давно.

— Не стесняйся, дитя мое. Подойди посмотри на себя! — посоветовал демон и Настя, соскользнув с барного стула, очень медленно и не веря глазам своим, зашагала к отражающей блестящей поверхности.

Люцифер был совершенно прав, когда говорил, сколь лживы ее воспоминания. Та девушка, что увидела Настя, являлась девушкой лишь внешне. Она много лет уже не была той наивной дебютанткой, какой запомнила ее вампирша перед балом.

Та женщина, что отражалась в зеркале, пылала страстью, в каждом движении ее был многообещающий эротизм, но при этом чувствовалась какая-то отстраненность, недосягаемость и тихая, томная грустинка. Не было той теплоты, что исходит от девушек восемнадцати лет. Да и вообще возникало ощущение, что подобная женщина, отраженная в зеркале, попросту не может существовать на земле.

Ее и прежде сравнивали со статуями древних античных богинь, что являли в прошлом идеальное воплощение красоты, но ныне совершенно белоснежная, дивная кожа вампирши самым точным образом удивительно подчеркивала те утверждения.

Волосы Насти были черны и блестящи, и, роскошною волной струящиеся по плечам, они ничем не напоминали сейчас былую скромную прическу на балу из прошлого.

Лицо отражения имело абсолютно совершенные черты, что особенно подчеркивали эпикурейские изящные скулы. Они непередаваемо тонко дополняли аккуратные пологие брови и похожие на омут черные глаза, с тонким налетом оттенка крови, что обрамлялись очень длинными и густыми, похожими на крылья бабочки, ресницами.

Глаза эти были на редкость глубоки и волнующи, но Настю поразило то, какая в них таилась многовековая грусть, а также опыт, мудрость и исключительная проницательность. Это не могли быть глаза молодой дебютантки. То были очи уставшей отчасти, но все же полной желания жить и любящей себя уверенной женщины. Очи женщины, знающей себе цену и умеющей себя соответственно подать.

Помимо глаз, бровей и ресниц бледность лица изумительно оттеняли очень чувственные, нежные губы алого цвета. Губы, за нежностью которых уже много лет скрывалась лютая смерть.

Впервые за столетия на глазах у Насти навернулись слезы. Только сейчас она осознала, насколько прав был Люцифер, когда обрядил ее именно в это, кровавого цвета, бальное платье. Носить платье белого цвета она уже больше была недостойна.

— Спасибо тебе, падший ангел, — прошептала она, поднеся руку к лицу и недоверчиво погладив себя по щеке.

— Называй меня лучше добрым волшебником, — допив одним глотком бурбон, попросил девушку Люцифер. — Ты единственный человек за всю ужасную историю вечности, который был столь трогателен в своем подобном убеждении. Не скрою, что я часто вспоминаю тот момент с какой-то грустной теплотой.

— Ты так и не ответил. Оболенский был твоим посланником? Ты оскорбился на меня за мой отказ принять твой дар и решил отомстить так, сделав вампиром?

— Ну вот к чему мне такая мелочность! — поморщился демон и, встав со стула, он подошел к Насте и положил ей руки на плечи. — Оболенский был совершенной случайностью, капризом судьбы, и только она виновна в том, что он подарил тебе тогда темный дар.

— Много лет, освоившись в новой жизни, я потратила на его поиски… — опустив руки падшего к себе на талию, произнесла девушка. — Не передать словами, насколько сильно я хотела отомстить ему. И ему, и всем его возможным потомкам. Но месть моя в итоге так и не свершилась.

— У тебя была возможность отомстить потомкам! — хитро прищурился Люцифер. — Но в тебе тогда взыграла жалость.

— Что толку мстить невиновным, если убийца о том не узнает?

— Убийца ничего уже не узнает, ибо князь Оболенский пал смертью храбрых на поле боя. Это случилось во время Второй мировой войны.

— Пал смертью храбрых? Не слишком ли громкие слова для убийцы?

— Как бы ни кипела в тебе твоя заслуженная ярость, увы, девочка, но это так. После революции поручик гвардии залег на дно и много лет скитался по Ленинградским лесам, питаясь теми, кто случайно забредал в них за грибами или на охоту. Оставив пышность Петербурга, он стал отшельником и вел тихую жизнь убийцы, но все же истинный Оболенский был в душе древним русским офицером и дворянином, для которого слова честь и отечество никогда не являлись пустым звуком. Он был ярым патриотом и с большой любовью относился к русскому народу, несмотря на то, что ему приходилось периодически употреблять его представителей в пищу.

— Не очень-то вяжется с былым портретом этого франта! — хохотнула Настя. — Ну и как же он погиб?

— Произошло это за две недели до начала Ленинградской блокады. Железнодорожное сообщение было прервано, и Советская власть эвакуировала население Ленинграда, используя для этого автомобильный и водный транспорт. То была одна из последних автомобильных колонн, наполненная ужасно перепуганными и совершенно одинокими маленькими детьми. Некоторые из них лишь только-только научились ходить. Отцы их и деды были призваны в Красную армию, а матери и бабушки занимались строительством защитных укреплений в городе. Эта колонна попала тогда в немецкое окружение, детей выгнали из грузовиков и собрали в кучу, чтобы расстрелять.

— Беспощадные нелюди… — прошептала вампирша.

— Вовсю осуществлялся тогда план «Барбаросса», а он предусматривал практически полное истребление русского, украинского и белорусского народов. Когда на детей уже были направлены пулеметы, а пальцы фашистов лежали на курках, на них неожиданно набросился Оболенский. Князь понимал, что он погибнет, но он не мог безучастно смотреть на то, что собирались сделать немцы с зареванными и трясущимися детьми. Те малыши, что успели его рассмотреть, потом рассказывали, что сам Бог послал к ним ангела на помощь, ибо древний офицер был облачен в свой белоснежный парадный гвардейский мундир. Немцы тогда так и не поняли, с чем же на самом деле им пришлось в ту ночь столкнуться.

— Неужели несколько немецких солдат смогли остановить могучего вампира древности? — спросила Настя.

— Пулеметчики успели подать сигнал бедствия, и Оболенский, отправив детей в леса под руководством водителей колонны, отважно остался на месте бойни, отвлекая внимание фашистов на себя. Немцы потеряли в ту ночь около трети одного из полков, и лишь когда нацисты догадались задействовать артиллерию, этот бой был прекращен. Несмотря на то что традиционно вампиров убивают осиновыми кольями, светом солнца, серебром и святой водой, попадание под прямой артиллерийский обстрел не оставляет им никаких шансов на спасение точно так же, как и простым смертным людям.

— И все же убийца мой должен был быть наказан! — продолжала настаивать на своем Настя.

— Уже много десятилетий поручик Оболенский находится в преисподней и ежесекундно принимает полагающееся ему наказание. Правда — он оказался кремень, и, несмотря на все наши старания, князь так и не издал ни звука. Ни крика, ни мольбы, ни плача, ни стенаний.

— Я хочу его видеть, — попросила девушка. — Если ты и правда сегодня мой добрый волшебник, то дай мне его увидеть и подари хотя бы час!

— Хочешь добиться того, что не смогли добиться опытные в пытках черти? — усмехнулся демон.

— Хочу и добьюсь!

— Ну что ж. Сегодня я буду особенно щедр и вместо часа я дарю тебе целых три!

С этими словами зеркало растворилось в воздухе, и Настя увидела скалистую узкую дорогу, что уходила в небеса. По обе стороны от нее простиралась бездна, пылающая яркими всполохами огня, а где-то высоко наверху девушка увидела крест с висящей на нем обессиленно поникшей человеческой фигурой.

Фигура показалась Насте до ужаса знакомой и, гордо вскинув изящный подбородок, девушка медленно направилась к возвышающемуся над нею деревянному кресту.

Она шла нарочито неторопливо, чтобы дать Оболенскому прочувствовать, что к нему приближается боль. Сам Люцифер ужаснулся бы, если бы смог узнать, какие мысли наполняют сейчас черноволосую голову прекрасной вампирши.

Она шла величаво и царственно, и в этот раз она точно знала, что является королевой происходящего вокруг неистово беснующегося адским пламенем бала. Ее личного бала. Ее не пугали ни всполохи огня, ни дикий вой ветра, ни рев бушующей по обеим сторонам дороги преисподней, это все воспринималось ей как праздничная легкая иллюминация.

Оболенский был прикован серебром к кресту из осины. Помимо гвоздей, которыми были прибиты к дереву запястья и стопы офицера, их, для верности, опоясывали еще и толстые цепи из того же металла, обильно сдобренные по всей длине своей многочисленными шипами.

Несмотря на то, что серебро является мягким металлом, подручные Люцифера сумели придать ему необходимые свойства, и кровь поручика, шипя, как в огне, стекала вниз к подножию креста и далее — тонкими струйками бежала по скале навстречу Насте.

Из одежды на поручике были только белые военные кальсоны, и обнаженное тело его терзали с жадностью и визгом три огромных и кружащихся вокруг креста мохнатых, черных нетопыря.

Их клыки вновь и вновь вырывали куски мяса из тела князя, но раны сразу заживали, как у мифического Прометея, и страшная пытка продолжалась вновь и вновь, как бег воды по кругу.

На голове имперского гвардейца был шипастый серебряный венец. Он очень сильно впивался в кожу, и стекающая из-под него густая кровь каким-то чудом превращалась постепенно в святую воду, что заливала собою лицо поручика и причиняла тому неимоверные страдания.

В правом боку Оболенского, всаженный в тело едва не по рукоятку, торчал отесанный грубо осиновый кол, и было удивительно, как, чувствуя осину, пронзившую внутренности, поручик исхитрялся не издавать при этом ни звука.

Завершая великолепие, на шее вампира висела добротная связка ароматного и ядреного чеснока, и даже Настя поморщилась от того, насколько удушливым был тот ненавистный всем вампирам тошнотворный аромат.

Несмотря на все причиняемые мучения, взгляд кавалергарда был полон гордости, спокойствия и странного, какого-то мудрого и печального смирения.

Настя подошла к кресту и задумчивым томным взглядом окинула тело своего убийцы. Взглянула изучающе, неторопливо и как будто бы примериваясь.

Взгляд Оболенского прояснился, и он даже криво улыбнулся девушке.

— Приветствую вас, мадемуазель! Я так и знал, что мы еще встретимся, но не думал, правда, что при таких вот грустных обстоятельствах.

— Я очень долго не могла тебя найти… — совершенно бесцветным голосом сообщила ему Настя.

— Судя по тому, что ты нашла меня здесь, у тебя у самой сейчас дела не очень. Хотя не скрою, что ты выглядишь сейчас лучше меня.

— Спасибо одному очень доброму и крайне щедрому, могущественному волшебнику!

— Да уж, мои-то дела совсем паршивые! — кивнул поручик.

Окинув снова взглядом князя, Настя медленно и с опасной, хищной грацией подошла к нему вплотную.

Взглянув в глаза вампирши, князь понял, зачем она здесь, и низким голосом произнес:

— Я надеюсь, ты по достоинству оценила мой темный дар и та овечка, что я встретил на балу, превратилась в хищницу, над которой не властно время.

— О да. Времени было достаточно. Чтобы я научилась многому… — многообещающе ласково подтвердила вампирша и медленно провела ногтем по напрягшемуся животу истязаемого кавалергарда.

Нажав чуть сильнее, она оставила на коже Оболенского глубокую и длинную окровавленную полосу, которая буквально на глазах очень быстро начала заживать.

— Пока я искала тебя — я встретила одного из твоих потомков. Внешне он очень похож на тебя. Такие же брови и такие же глаза…

— Надеюсь, он еще жив? — хрипло спросил Оболенский, наблюдая за девушкой.

— Жив. Самой на удивление.

— Еще до того, как я стал вампиром, у меня родился сын, а у него после внуки. То было многие сотни лет назад. Все эти годы я не забывал о потомках и внимательно наблюдал всегда за своим родом. Увы, к моей кончине остался лишь один мальчик, ибо все мое колено извели репрессии. Я рад, что он выжил и продолжил мой род. Спасибо тебе, что принесла мне в ад благую весть.

— Не за что… — прошептала Настя, и глаза ее вдруг, несмотря на пламя, совершенно стали черными.

Черными, жуткими и страшными.

— Не передать словами, как ты прекрасна… — восхищенно сказал ей убийца. — Я очень горд, что создал тебя, мое кровавое творение. Моя холодная, изящная и мистическая королева теней…

— Нам подарили всего лишь три часа. Не будем терять время попусту…

И над пылающею бездной преисподней, устремляясь ввысь Геенны Огненной, впервые послышались дикие крики поручика лейб-гвардии, истязаемого кавалергарда князя Оболенского.

* * *

Прошло уже пять лет с тех пор, как Настя вернулась в Тамбов. Полтора столетия нескончаемых путешествий ужасно ее утомили, и вампирша вдруг почувствовала тоску по родине.

Будучи уверенной, что о ней уже давно забыли, что было истинной правдой, она вернулась на родную землю и обосновалась жить на заброшенном кладбище, что находилось в лесу, совсем неподалеку от города.

Город сильно изменился за это время, и мало что теперь напоминало о произошедших здесь когда-то драматических событиях. Разве что — несколько храмов, включая оскверненный в прошлом собор, да бывшее здание альма-матер девушки, в котором располагался теперь один из медицинских институтов страны.

Конец ознакомительного фрагмента.