Аномалия души

Алексей Хапров

Эта история началась с банального курортного знакомства.Главный герой романа встречает во время отдыха на море интеллигентную, симпатичную женщину. Решив соединить с ней свою жизнь, он переезжает к ней, но тут при весьма странных обстоятельствах пропадает маленький сын его будущей супруги. Обращение в милицию результата не даёт, и главный герой решает сам взяться за поиски. В конечном итоге ему удаётся разгадать тайну исчезновения ребёнка. Но разгадка эта оказывается поистине чудовищной. Книга содержит нецензурную брань.

Глава четвертая

Хозяйка уехала с первыми петухами, едва забрезжил рассвет. Сквозь пелену сновидений до меня доносились суета в прихожей и стук посуды на кухне. Подсознание настойчиво призывало меня подняться, но дьявольская сила Морфея всё же оказалась сильней. Преодолеть её я смог лишь только в одиннадцатом часу.

Я открыл глаза, зевнул, потянулся и посмотрел на окно. За неплотно прикрытыми шторами проглядывала пасмурная хмурь.

Я спрыгнул с кровати, застелил постель, принял душ, позавтракал, оделся и, приветливо подмигнув слегка порыкивающему на меня Нигеру, вышел за калитку. Вдохнув полной грудью, я огляделся по сторонам и, решив последовать вчерашнему совету мой курортной знакомой, направился к видневшемуся вдалеке лесу.

Идти было приятно. Царила прохлада. Навстречу дул мягкий, освежающий ветерок. Оживлённо чирикали воробьи. Широко раскинув крылья, они купались в придорожной пыли. Где-то в стороне гремела музыка. Сидевшие на лавочках старушки с интересом смотрели на меня и о чём-то тихо перешёптывались.

Дойдя до конца улицы, я увидел старую, покосившуюся хибару. Она стояла последней в правом ряду домов, и была, как бы, от них отделена: расстояние между ней и соседней избой заметно превышало обычное.

«Наверное, здесь никто не живёт», — подумалось мне.

Но это оказалось не так. В маленьком, покрытом паутиной, окошке мелькнуло чьё-то лицо. Его черты я не рассмотрел. Но на выражение глаз внимание обратил. Они были злыми и колючими. Меня передёрнуло. Я резко отвернулся и ускорил шаг.

Мой путь продолжился по широкой грунтовой дороге, по обе стороны которой простирались казавшиеся бескрайними поля. Левое поле было голым, пустым. Видимо, в этом году оно «отдыхало». Правое усеивали початки кукурузы.

За полями дорога раздваивалась и расходилась в разные стороны. Далее начинался лес.

Мои уши наполнило заливистое пение птиц. Их многоголосый, нестройный хор походил на торжественную оду. Пернатое братство словно приглашало меня в свои владения.

Мимо промелькнула белка. Она промчалась столь стремительно, что я успел рассмотреть только её пушистый рыжий хвост.

Мой взгляд упал на кусты ежевики. Я нагнулся, собрал пригоршню ягод и отправил их в рот. Они оказались удивительно сладкими и приятными на вкус. Я от удовольствия даже воздел глаза к небу.

Впереди показался огромный валун. За ним начиналась тропиночная развилка.

«Прямо, как в сказке, — подумал я. — Налево пойдёшь — счастье найдёшь, направо пойдёшь — коня потеряешь».

Памятуя о вчерашнем наказе Натальи, я взял влево. Болот действительно лучше избегать.

Сначала всё было хорошо. Заполнявшие пространство берёзы, осины, ольха заряжали бодростью и придавали сил. Но, углубившись в чащобу, я вдруг обнаружил, что окружавший меня пейзаж стал приобретать иные очертания: лиственница исчезла, господством завладели сосны. Они смыкались всё теснее и теснее, и безжалостно, точно задавшись целью превратить мою одежду в лохмотья, карябали меня своими колючками. Земля посырела. Её поверхность потеряла ровность и стала какой-то бугристой. В воздухе повеяло запахом перегретого пара. Дорожка запетляла между узких, продолговатых впадин. На дне одной из них просматривалась какая-то спираль. Я пригляделся. Это была насквозь проржавевшая колючая проволока. Меня пронзила догадка: да это же окопы! Наверное, они остались здесь ещё со времен войны.

Птичий гомон стих. Вокруг воцарилась мёртвая тишина, в которой едва улавливался шёпот гулявшего по кронам деревьев ветра. Моего благодушия поубавилось. Лес не казался мне уже таким дружелюбным, как в самом своём начале. Мне стало неуютно. Меня обуяла тревога. Мне почудилось, что надо мной витает нечто зловещее. Дойдя до старой поваленной сосны, я повернул обратно.

Чем ближе виднелись поля, тем яснее становилось у меня на душе. Туманившая её тягостная аура постепенно теряла свою силу. За границей лесного сумрака в меня точно плеснуло жаром. Небо прояснилось от облаков, и воздух наполнила изнуряющая духота. Путь домой получился утомительным. Когда я поравнялся со стоявшей на отшибе хибарой, с моего лба градом струился пот. Ненароком бросив на неё свой взгляд, я увидел одетую во всё чёрное дряхлую, сгорбленную старуху. Её узкое, сухое лицо имело мертвенную бледность. Старуха стояла у забора и обирала примыкавший к нему смородиновый куст. Рядом с ней маячила маленькая девочка лет семи — восьми. Она была какой-то не по-детски серьёзной. В ней начисто отсутствовала та живость, тот озорной огонёк, та непосредственная беззаботность, которые обычно бывают свойственны детям.

Словно почувствовав на себе мой взгляд, старуха повернула голову. Я поспешно отвёл глаза. Мне не хотелось показывать ей своё внимание.

Пренеприятная особа. Вылитая ведьма!..

— А она и есть ведьма, — усмехнулась Наталья, когда я, вернувшись домой, поведал ей впечатления от своей прогулки. — Это же Гоманчиха. У неё издавна такая репутация. С ней никто не связывается. От неё предпочитают держаться подальше. Её даже в магазине без очереди пропускают, лишь бы она побыстрее убралась восвояси.

— Вот как! — изумлённо вскинул брови я. — И чем же она заслужила столь мрачный титул?

— Это длинная история. Расскажу как-нибудь потом.

— А про болото тоже расскажешь потом? — не отставал я. — Что в нём такого особенного? Чем оно так опасно? Почему туда не стоит ходить?

Наталья вздохнула.

— Народу там погублено немало. Говорят, что по ночам там бродят призраки. Души тех, кто в трясине погребён, но надлежащим образом не захоронен. И если с ними встретиться, они запросто могут за собой увлечь.

— И ты во всё это веришь? — рассмеялся я. — По-моему, это просто сказки для маленьких детей.

— Сказки — не сказки, а люди оттуда, случалось, не возвращались, — понизила голос Наталья. — Да и видок там жутковатый. Прямо, как в преисподней. Я там бывала.

— Зачем же ты туда ходила?

— За клюквой. Те места клюквой богатые.

— А почему их именуют Любавиной топью?

— По имени разбойницы, что в её окрестностях промышляла. Здесь целая легенда…

Давным-давно, в старые незапамятные времена, когда Русью правили ещё Великие князья, жила в местной деревушке крестьянская девка по имени Любава. Неизвестно, чем умилостивили Господа Бога её родители, но дочь у них получилась на загляденье. Стройная, голубоглазая, белокурая. Как начинала говорить — рядом словно журчал ручей. А как косу свою распускала — иначе как Богиней не назовёшь. Жила Любава матери и отцу на радость, но так получилось, что приметил её как-то местный помещик Архип Кудрин. А как приметил, так с первого же взгляда и пленился. Думать больше ни о чём не мог, только лишь по ней одной вздыхал. Помучился он, помучился, да решил власть употребить. Девка то была крепостная. Повелел он Любаве идти к нему в услужение. Та всей душой воспротивилась. Не прельщала её участь постельной служанки у толстого, противного старика. Но как хозяина ослушаешься? И решила она податься в бега. Ночью, с благословения родителей, выскользнула из хижины и в лес подалась.

Осерчал Архип Кудрин. В такое бешенство впал, в каком его отродясь не видывали. Отца Любавы насмерть плетьми запорол. Брата меньшого, несмотря на его юный возраст, солдатом в дружину определил, где тот погиб в первом же бою.

Потеряв в одночасье всех своих близких, мать Любавы лишилась рассудка и вскорости померла.

Обозлилась Любава. Сковал её сердце лёд. В душу проникла лютая стужа. И решилась она на страшную месть. Месть за жизнь свою погубленную и за семью, невинно убиенную. Месть всем, всему миру, всему свету.

Первым от её руки пал, конечно, Архип Кудрин. Подкараулила она его как-то в лесу, когда он мимо в своей повозке проезжал, вышла из-за деревьев, и давай глазками играть, за собой увлекая.

Архип на наживку клюнул. Кровь забурлила, страсть в самую голову вознеслась. Приказал он вознице коней остановить, на землю соскочил — и к Любаве. Та от него, игриво хохоча — в лес. Он следом за ней. Догнал её у болота и руки довольно потирает. Ну что, мол, попалась, птичка? Теперь никуда не уйдёшь. Вечно будешь моей невольницей. Да не учел купец, что перед ним уже не ангел в девичьей плоти, а самый, что ни на есть, демон, принявший его обличие.

Подпустила Любава его к себе поближе, отвела из-за спины руку, а в ней серп. И всадила она этот серп прямёхонько Архипу в глаз. Тот в крик. Кровь наружу ручьём. А Любава не успокаивается. Орудует своим инструментом, точно мясник на скотобойне. Сначала второй глаз мучителю выбила, затем вспорола ему живот. А когда тот силы терять начал, схватила его за шкирку, к болоту подтащила и в трясину спихнула. Так он там и утоп.

С той поры в этом болоте многие свою погибель находить начали. Как появится кто у леса, так ему белокурая дива навстречу является. Улыбается, за собой манит, в гости зайти зовёт. А как доведёт плененного её чарами путника до топи — тут же его и кончает. Убьёт и в болоте топит, чтобы не нашли.

Когда число её жертв перевалило в значительное, решил народ её извести. Устроили ей облаву, пригнали к болоту, окружили и вознамерились верёвками связать, чтобы затем прилюдную казнь учинить. Только не захотела Любава от чужой руки смерть принимать. Поняв, что ей не вырваться, метнула она на солнце прощальный взор, широким крестом себя осенила и в трясину бросилась.

— Вот такая история, — заключила Наталья. — Поговаривают, что её призрак до сих пор бродит по лесу и заблудших путников выискивает. Правда это или нет — не знаю. Но, на моей памяти, в тех местах уже несколько человек исчезли. Ушли и не вернулись. Сколько их потом ни искали — так и не нашли. Одному богу известно, что с ними стало. Валун у развилки помнишь?

— Помню, — кивнул я.

— Вот, по преданию, именно в этом месте Любава своих жертв и караулила. А по тропе, которая сворачивает вправо, их к болоту на погибель вела…