“Дзззи… дзззе… дзззи…” — зловеще верещит сигнал тревоги. И душу скребёт он, словно железом по стеклу.
— Подъём! Тревога!
“Дзззе… дзззии…”
На автомате: ноги в брюки, портянки, сапоги, китель, ремень…
— Оружие получать! — заглушая тревожное дребезжание, громогласно командует дежурный по части. — Строиться на плацу!
Только начинает светать. Туманно и серо. Зябко. Зубы чечётку бьют. Холодный ветер треплет юную зелень. Звук тревоги на улице еле слышен. Фонарь качается и уныло позвякивает над входом в казарму. Хлопают двери… Бегут офицеры… Строй собирается. Командир части зовёт к себе командиров рот, что-то втолковывает им, потом команда: “По машинам!”. Урчат тяжёлые “Уралы”, месят колёсами весеннюю грязь и катят через КПП к тёмному лесу.
Взводу лейтенанта Синицына приказано — прочесать лесной массив вдоль железнодорожного полотна.
— Из исправительной колонии совершён побег! — срывающимся голосом кричит молоденький лейтенант. — Нам поставлена боевая задача прочесать лес вдоль полотна до соседней станции на глубину полтора километра.
— Идиот, — еле шевелит губами сержант Зимин, глядя на покрасневшего от напряжения командира. — Как же мы — двадцать шесть человек в лесу полтора километра возьмём? Салага — бритый гусь…
— Быть бдительными! — продолжает орать лейтенант. — Оружие применять строго по уставу! Всех подозрительных задерживать! Сержант Зимин!
— Я, — чётко отзывается Зимин.
— Ответственный за левый фланг!
— Есть…
Синицин вместе с сержантом расставляют личный состав цепью — двадцать метров дистанция.
“ Ну и как же он так полтора километра наберёт, — думает Зимин, едва поспевая за энергичным командиром. — Зачем он про эти полтора ляпнул? Придурок… Чему его только в училище учили”.
— Дойдём до станции, — будто прочитав мысли подчинённого, делится планами лейтенант, — перестраиваемся на нужную глубину и обратно. Поставленную задачу мы обязаны выполнить в полном объёме…
“Чудо в перьях, — опять нелицеприятно размышляет о начальстве сержант. — До станции не меньше пятнадцати километров, а в лесу сплошь да рядом — болото. Это не по тротуару с девицами в обнимку гулять. Ноги вязнуть будут… Пока дойдем, все вымотаются до потери пульса, а он обратно мечтает идти. Дебил… Скорее бы этот месяц прошёл. А там: дембельский поезд… Ту-ту… Скорый поезд к дому мчится… И видал я их всех в гробу…”
— Во что бы то ни стало, — добавляет лейтенант, вытирая ладонью взмокший от начальственного усердия лоб.
— Так точно! — с совершенной серьёзной миной лица кивает сержант.
Идут цепью. В лесу друг друга не всегда видно, поэтому звуковой контакт с соседями не реже, чем раз в пять минут. По правую руку от Зимина бредут бойцы первого полгода службы — Хапов, Севрюгин, Пуштаев. Салаги…. Кричат то и дело…
“Придурки, — думает сержант и не всегда отзывается”.
Поначалу Витёк Зимин идёт и мечтает о скором дембельском поезде. Как поедет он — сержант Зимин при полном параде к дому родному. Вот радости-то будет! Витёк отслужил свои два года и теперь только ждёт заветного часа. И плевать ему сейчас на беглых зеков, благо знает он их повадки, не первый же раз “бегунков” ловит. Не первый раз в поиске. Не будут эти доходяги в лесу у железной дороги прятаться, потому как ни разу они здесь не прятались. Зеки глубже в тайгу уходят, чтоб там пересидеть главный шухер, а потом, поутихнет малость, пойдут к шоссе…. И не здесь пойдут, а в соседний район…
Через десять минут, когда Витьку становится скучно, он видит широкую доску и несколько не особо толстых жердей. Сержант останавливается и чуть-чуть думает.
— Хапов! — кричит он первому бойцу справа. — Тащи Севрюгина и Пуштаева сюда! Бегом!
— Чего делать-то, товарищ сержант? — первым подбегает к Зимину Хапов и улыбается, словно ласковому летнему солнышку. Севрюгин и Пуштаев бредут следом, низко опустив головы.
“Молодец Хапов, — думает сержант, — быстро смекает в чём службы суть. Этот не пропадёт. И я таким был: другие бычились, напролом пёрли и получали соответственно, а я как водица, острые углы обтекал, улыбался, уступал если надо и кому надо… А иначе нельзя… Затопчут… Хапов такой же…. Молоток… Не то что эти придурки. Севрюгин — чмо и увалень. Бухтит постоянно не по делу, надумал командиру роты сказать, что служить не хочет. Вот придурь… Пуштаев — этот слова зря не скажет и всегда волком смотрит… Надо будет в казарме напоследок ему рога обломать, чтоб знал на кого как смотреть”.
— Вот что, бойцы, — вещает младший командир теперь уже вслух. — Дедушка устал… У дедушки ноги заболеть могут… А дедушке ноги надо беречь, потому как на дембель ему скоро… Его там девки ждут не дождутся… Чего молчите? Поняли суть вопроса?
Бойцы переглядываются. Суть вопроса им понятна, а с деталями пока туго. Как и положено, командир, заметив непонимание, ставит задачу чётче.
— Вон из этого носилки мне сделать, — кивает сержант в сторону доски с жердями. — Только доску хорошенько протереть. Негоже дедушке штаны намочить…
Когда носилки были готовы и Витёк садится, трещат кусты, оттуда сердитый крик.
— Пуштаев, ты где, сука?! — выбегает из кустов ефрейтор Селиванов. — Чего не отзываешься?!
— Хватит орать! — мигом гасит пыл ефрейтора сержант. — Бегом в цепь!
— Витёк, — Селиванов поднимает руки, — я же не знал, что это ты их тут чморишь. Кричу, а он не отзывается, я уж подумал, что отстал салабон.
— Не чморю, а тренирую способам эвакуации раненого товарища с поля боя. А ты давай на место! Мы сейчас догоним…
— Базара нет… Бегу…
Ефрейтор убегает, а Витёк велит носильщикам идти вперёд. Севрюгин с Пуштаевым переводят оружие в положение “за спину” и берутся за носилки. Хапов шагает рядом.
— Стоять, — неожиданно приказывает сержант, когда носильщики проходят метров пять. — Хапов, а ты чего без дела задом трясёшь?
— А чего делать-то?
— Дембельский поезд изображать будешь.
— Как?
— Тупой что ли? Ту-ту, чух-чух, тук, тук-тук… И так далее. Понял?
— Так точно!
— Давай…
— Ту, чуф — чуф, тук-тук-тук, чуф-чуф….
— Ладно, сойдет. Пошли!
Идут. Тук, тук-тук… Чуф-чуф… Впереди кусты, Севрюгин поворачивает, чтобы обойти колючее препятствие, но не тут-то было.
— Куда?! — орёт Витёк. — Прямо! Ты чего, Севрюга, сачкануть решил?! В бою тоже обход искать будешь? Настоящий воин не боится трудностей! Он беспрекословно переносит тяготы и лишения! И дедушку! И не дай бог лицо его веткой поцарапает. Вперёд!
Продираются через кусты и выходят на поляну. Метров десять чистого пространства, а дальше опять кусты.
— Вперёд, салабоны! — приказывает сержант. — Чего встали?!
Ещё несколько шагов и… Севрюгин спотыкается… Витёк кувыркается с носилок и падает носом в противную жижу. Как пацан малолетний — лицом в грязь! Да ещё при этом молодняке! И беснуется разгневанный сержант. Он вскакивает, утирает ладонью лицо и наносит серию мощных ударов виновнику падения — руками в корпус, а ногами в основном сзади ниже поясницы. В лицо Витёк не бьёт. Когда он ещё только черпаком был, судили у них в клубе двоих. Те решили молодь жизни поучить да подсветили пару фингалов на лице ученика. Замполит салагу раскрутил и поехали парни в дисбат. В назидание другим. Младший сержант Зимин воспринял назидание должным образом и молодых никогда по лицу не бьёт. Не хочется Зимину в дисбат. Дома лучше. Но учить молодёжь надо, чтоб служба мёдом не казалась! Витёк готовит ещё одну серию по корпусу. Удар, ещё удар, и тут Севрюгин, вместо того, чтобы беспрекословно переносить заслуженные тяготы, разворачивается и бежит в кусты. Да так бежит, что самый матёрый лось от зависти сдохнет.
— Догнать! — орёт сержант и первым бросается в погоню.
Не скоро, но догнали беглеца. Хапов особо постарался, предугадал куда Севрюгин в очередной раз повернёт, метнулся туда и сзади по ногам ударил. Севрюгин свалился лицом в сырой мох. Запыхавшийся Зимин от души отвесил подчинённому леща по стриженному затылку, перевернул на спину, схватил за грудки и прохрипел.
— Всё, Севрюга, вешайся.
— Сам вешайся, — неожиданно ответил подчинённый.
— Ты чего, Севрюгин? — сержант аж вздрогнул от неожиданности. — Совсем обурел? Не жить тебе больше…
— Тебе самому не жить, — продолжил нагло противиться командиру Севрюгин. — Я не успею, так с воли тебя пацаны достанут… Готовься… И ты Хап…
— Чего? — у Витька аж в груди от этакой наглости засвербело и захотелось изо всех сил кулаком в эту жирную рожу врезать. Чтоб хрястнуло всё что можно в поганой свинской физиономии. Хрясссь!
Сержант замахнулся, но ударить не успел — в небе загремело так, что в ушах звон. Потом полило, словно из ведра. Рука командирская ослабла и поплыла. Пропала злая удаль. Побежали все вместе к кустам, в надежде укрыться от дождевых капель в густой листве. Да где там: крупные капли пробивали юную листву сплошь да рядом, как дробь газету. Чуть дальше виднелся ельник — побежали туда, но скоро попали в топкую канаву. Пришлось канаву обходить стороной. Пока обходили ельник потеряли из виду — кругом осока и низкие кусты. Бежали наугад, пока Пуштаев не провалился по пояс в чёрную чавкающую жижу. Пуштаева вытащили и стали жижу обходить… Упёрлись в озеро. Пошли по берегу. Сплошная грязь вокруг. Дождь кончился и вроде полегче стало. Сперва почти нормально шли, бодро, ноги самую малость вязли, потом пришлось с кочки на кочку прыгать. Допрыгали до твёрдого берега пошли в лес, а там бурелом страшенный и обойти стороной его не получалось. Назад к озеру по кочкам прыгать никак не хотелось. Стали пробираться сквозь залежи мёртвого леса. То перелезали через поваленные деревья, то проползали под ними. Ноги часто проваливались в труху гнилого валежника. Пробрались, но легче стало не намного — попали в заросли колючих кустов и серой прошлогодней траву в рост человека. Кое-как прошли и эту преграду, и на первой же полянке все четверо упали без сил. Долго лежали, пока сержант не прохрипел.
Конец ознакомительного фрагмента.
