С парусами по жизни. Часть 2.1. Онежско-Ладожские приключения

Алексей Ушаков

«Онежско-Ладожские приключения» охватывают период в 20 лет.Это наша Жизнь, наши мысли и наш трёп на камбузе, как когда-то в прошлом веке, треп нашего поколения на кухнях в «хрущевках». Это и наша исповедь себе и Богу, это и парус, и Ладога, и приключения, и истории из жизни. Более 700 фото и карт стоянок. Книга в двух частях Часть 2.1 и Часть 2.2. Книга содержит нецензурную брань.

Мы отступаем, но не сдаемся. 2003-й год

Десять тысяч — и всего один забег остался,

В это время наш Бескудников Олег зазнался:

Я, говорит, болен, бюллетеню, нету сил — и сгинул.

Вот наш тренер мне и предложил: беги, мол…

Владимир Высоцкий

2 января 2004 года. Снег валит и полное безветрие. Сижу в кабинете на втором этаже дачи. Перебираю документы на «микрик Глория», на котором мы с Боцманом провели около 210 дней в походах, и который сейчас стоит и мерзнет под навесом в ожидании своей участи. Дела идут не очень, денег на свои мечты и проекты нет, а расплачиваться везде надо. Предстоит мучительное решение — продать яхту, а это часть мечты. На кожаном диване напротив меня лежит пудель Эдди — мой друг и спаситель, который при первых моих мыслях о продаже перевалился на живот, вытянул лапы, поднял голову и внимательно уставился на меня. В его взгляде вопрос: «А меня ты спросил? Ты забыл, сколько мне пришлось пережить на этой лодке? Я до сих пор забираюсь в кокпит, прячась от солнца и вашей суеты». Мы смотрим друг другу в глаза, не мигая, и я понимаю, о чем думает пёс — это будет предательство любимой. Я очень долго не расстаюсь ни с чем — ни с машинами, ни с вещами — и тут… Это так немодно и непривычно сейчас, да? И «микрик» бы служил, да вот «Дюфур» появился и встал между нами, и, как всегда, надо выбирать между любимыми. Понимаю, что покупатель может появиться не раньше середины апреля, складываю документы и прячу в стол, откладывая окончательное решение. У Эдди отлегло, он валится на правый бок и закрывает глаза, с шумом выпуская воздух облегчения через ноздри.

Мой взгляд устремляется в белую даль поля, где неожиданно снежную гладь нарушает движение зверя. Метрах в ста пятидесяти от забора участка (сейчас уже поля не видно из-за выросших деревьев и кустов), прямо через поле, не торопясь, идет большая рыжая лиса, и ее ход грациозен. Иногда она замирает на месте, выгибая дугой спину, подпрыгивает вверх метра на полтора, и как коршун кидается вниз, уходя в снег передними лапами и мордой. Потом ложится на снег и что-то делает. Мне пришлось достать подзорную трубу, чтобы разглядеть у лисы в лапах пойманную мышь. Скоро появилась ворона. Она металась вокруг лисы, то попадая, то исчезая из круга зрения трубы, пытаясь, наверное, схватить кусок добычи, но не тут-то было. Лисы нынче не те и в басни не верят. Мне вспомнился рисунок, висевший в офисе моего знакомого: забор весь в рекламных плакатах, на нём сидит ворона с сыром в клюве, мимо идёт лиса, которая говорит вороне: «Понимаешь, ворона, даже вопрос так не стоит, отдавать ли сыр!».

Спускаюсь в каминный зал рассказать жене об увиденном. Эдди сбегает вниз по ступеням первым, обгоняя меня и скользя на поворотах с грохотом, он торопится занять в комнате лучшее место, чтобы видеть всех и всё и не жариться у камина.

У жены все болит после первой в этом году пробежки на лыжах. Я сажусь в кресле у камина, а супруга лежит на диване и дремлет. Второй день нового года. Пытаюсь восстановить в памяти хронологию событий года прошедшего, подвести какие-то итоги. Когда успели пройти эти последние восемь месяцев? Да, время бежит! А что сделано такого эпохального, чтобы подводить итоги?

Пару кругов по 5 км

Камин успокаивает и греет, нагоняя воспоминания.

Кажется, совсем недавно я летал в Грецию, потом в Италию и Францию, и это был октябрь-ноябрь!

Тогда еще мне повезло, в самолете соседкой оказалась очень интересная образованная дама из Узбекистана, по-восточному милая и мудрая. Весь перелет прошел в интересной беседе о литературе, театре, кино, о судьбах наших народов, оказавшихся разделенными решением кучки недоделанных политиков.

В аэропорту всегда встречали выходцы из России, осевшие в Европе. Надоела им наша действительность, вот и оставили Родину в поисках лучшей стороны. Трудно им, видимо, но не жалеют и с увлечением рассказывают про свои мытарства и новую жизнь.

Из воспоминаний о тренировочных походах на Средиземном море

В Афинах было душно, а в марине тепло и немного ветрено. Всю дорогу до моря стояли в пробках — весь город большая стройка, впереди Олимпийские игры. Нас провезли улочками. На первый взгляд, все скромнее, чем, скажем, во Франции или в Испании. Места меньше, теснее и грязнее. Ресторанов мало, в основном таверны и харчевни.

После официальной встречи и обеда, кстати, очень вкусного и обильного, попадаю на причал, где нас ждет прекрасная парусная восемнадцатиметровая яхта. Партнер постарался. Большая, удобная лодка на 11 человек, но нас только трое — я, мой наставник — старый греческий капитан небольшого роста и с животиком, его зовут Андреас, и русский парень Володя лет 35, сбежавший из страны после перестройки в 93-м. Он идет матросом. Располагаемся, осматриваем яхту, пьем чай и отправляемся закупать продукты. Нам предстоит идти в перегон на север Хорватии в Пореч. Основная цель перегона — обучить меня управляться с большой лодкой в одиночку. Капитан-наставник будет говорить, что и как мне делать, а я должен это быстро исполнять. Если что-то пойдет не так, Андреас и Володя будут мне помогать. Лодку мы должны там оставить для клиента на чартер, а лодку «Жано-36», что стоит там после ремонта, перегнать в Мессину на Сицилию, забрать там «Оушен Стар-52» и вернуться через Коринфский залив и канал в Афины. Понятно, что мы не туристы-отдыхающие и идем без остановок, неся вахты в жестких условиях, причем, 50—60% нагрузки должно пасть на меня — обучение…

Этой лодкой я легко управлял один — 52 фута

Рано утром Андреас будит нас запахом кофе и звуком запущенного дизеля. Быстро пьём кофе, отдаем швартовы и выходит в море. Все формальности по отходу были выполнены накануне, и яхта спокойно покидает причал. Для неспешных греков такое как-то странновато.

Дует несильный ветерок, яхта спокойно идет под парусами. Я исполнил все указания, включая постановку и настройку парусов по выбранному курсу в одиночку. Теперь я сижу за правым штурвалом и смотрю на приборы: эхолот и скорость яхты, указатель скорости и направления вымпельного ветра, картплоттер, компас, отслеживаю паруса, выхожу периодически к вантам и на бак осмотреть море — включен авторулевой по курсу яхты (изменение ветра он не учитывает, как «подрулька»). Проходит с полчаса и появляется возможность поговорить с Андреасом и с матросом. Андреас сносно говорит по-русски — учился в СССР в Плехановском, но жизнь так сложилась, что стал моряком. Он не очень разговорчив и вообще не приветствует болтовню на вахте и вносит ясность:

— Мы с Володей меняемся каждый час, кто-то из нас будет на хозяйстве, а ты, Алексей, будешь отдыхать три часа через шесть часов вахты — ок?

— Хорошо.

Проходит час с выхода из Афин, и Андреас со словами «вахту сдал матросу» спускается в каюту. Я слышу, как он начинает что-то делать на камбузе. В обязанности Володи входит следить за происходящим и исполнять то, что я буду просить, причем я должен сказать, что сделать и как сделать.

Капитан — курсант АБУ

Ветер постепенно меняется, поворачивая к северу, и мне приходится перестраивать паруса. Володя просит и его учить, а то он тут так и будет в матросах ходить. И тут выясняется, что он бывший офицер — лейтенант, попал под сокращение части. Я усаживаюсь за штурвал и начинаю тихую беседу:

— А здесь трудно было после переезда?

— Очень трудно! Ни денег, ни жилья, ни знакомых, ни образования высшего, ни работы, языка не знали. Приходилось любую работу выполнять. Я ремонтами занимался — красил все подряд, штукатурил, потом вот прибился в яхт-клуб. Все деньги уходили на жилье, питание и обучение новой специальности и языку. Я же раньше спортсменом был в армии. Сам понимаешь.

— А русскоговорящая диаспора помогала?

— В основном морально. Все они сами здесь на птичьих правах пока. Каждый за себя дрожит. К нам очень настороженно относятся. Нужно репутацию заработать, прежде чем к тебе станут хорошо относиться и помогать на ноги встать. Но все ты должен сделать сам. Возможность дают.

— Ну а сейчас как?

— Выкарабкались. Появились ясные перспективы. Трудно, но спокойно и все по закону. Выживает сильнейший, бизнес очень жесткий, но не так, как в России — есть правила и некая честность их исполнения, и никакого насилия, не как у нас.

— Я рад за тебя. Ты молодец. Спорт многое тебе дал.

— Понимаешь, мы в России очень многого не знали и не умели, просто это нам не надо было, другие условия и задачи, а Мир по-другому живет и нам многому надо учиться. Прежде всего, конечно, язык. Ох, и намучился я с ним и бабок сколько потратил, а сейчас уже три выучил.

— Молодец, что тут сказать.

Тут на палубу поднялся Андреас, осмотрелся, глянул на приборы и карту и сказал:

— Ребята, завтрак на столе. Даю 15 минут.

Мы с Володей кинулись вниз. Если честно, я давно после кофе есть хотел, и вообще…

Завтрак на двоих: два яйца вкрутую, четыре куска белого хлеба, два куска сыра, четыре сосиски, две порции овсянки, два куска сливочного масла, два стакана натурального апельсинового сока, два пакета заварки для чая и две пластинки шоколада. Нормально!

Известный всем Греческий остров — из транспорта ослики

Мне нравится ходить в перегоны, когда не надо каждый день заходить в марины, выполнять портовые формальности, подключать там воду и электричество, тащиться осматривать яхт-клуб и его ресторан, да еще ближайшие магазинчики и сувенирные лаки. Вахты и вахты. Закаты, рассветы, работа с парусами, изменение курса, расхождение с кораблями — обычно в перегоне мы идем значительно мористее чартерных лодок. Идет размеренная жизнь, просто морская работа.

Иногда Андреас «давал вводную» — ставил задачу, которую надо было решать на ходу по курсу. Все перегоны описывать не буду — скучно получится, только самые интересные моменты. Так, в довольно свежий ветер, он скомандовал:

— «Обрыв» грота-фала, сворачивайте грот на палубу.

Мы с Володей стащили грот вниз, не меняя курса, это было непросто. Андреас отвязал грота-фал от дощечки на гроте и вытянул его на палубу.

— Действуйте! — и включил секундомер.

Так, для справки: ветер был 7—10 м/с, волна около 0,5—0,7 метра. Высота мачты 25 метров. Володя ждет указаний, он явно немного растерялся. Что делать — надо протаскивать! А чтобы протаскивать, надо еще это что-то туда завести с топа мачты вниз. Всё ясно, только лезть на топ на ходу и волне? Иду и пускаю дизель. Делаю так, чтобы под генуей и дизелем лодка шла точно по курсу и не очень дергалась. Притаскиваю три ящика с инструментами, запчастями (ЗЧ) и расходниками. Ура, есть тонкая стальная проволока, из которой быстро делаю крючок и объясняю Володе, подводя его к мачте:

— Я опущу сверху внутри мачты тонкую веревку с грузом, ты должен будешь её поймать через вот эту щель, вытащить и привязать грота-фал вот так (показываю), продеть все в щель, я там буду вытаскивать и потом с грузиками спускать вниз фал. Ты ловишь и привязываешь грота-фал к дощечке грота — все понял?

— Да.

Ура, в ящиках есть капроновая нитка на катушке толщиной 1.5—2 мм и свинцовые грузы «сосисками» для рыбалки. Нанизываю пять грузиков на нитку, закрепляя узелками, чтобы не ездили, и сую в карман непрома. Достаю спасжилет со страховочным поясом, надеваю. Слава Богу, на яхте оказалась, наверное, случайно, мягкая «беседка» — иду и цепляю её к спинакер фалу, а сам спинакер фал завожу на лебедку и вставляю ручку — работать будет. А фал от стакселя цепляю к своему страховочному поясу, завожу на лебедку и втыкаю ручку. Объясняю Володе:

— Оба фала должны быть натянуты, тяни по очереди.

Смотрю на Андреаса.

— Начинайте, только ты, Алексей, кожаную ушанку надень, иначе голову разобьёшь.

Ну, натерпелся я. Качает, я руками мачту обнял, меня тянут (хорошо я тогда всего 82 кг весил), мачта раскачивается на волне. Не сразу, но всё получилось: нитка с грузами проскочила вниз, Володя её зацепил, вытащил и привязал грота-фал, я сверху его вытащил и ору:

— Давай на хрен опускай меня быстрее…

Когда мы все привели в соответствие на палубе и с парусами и все лежало на штатных местах, а лодка шла по курсу, Капитан дал нам 30 минут на «привести себя в порядок и оправиться». Когда мы поднялись на палубу и заняли свои места у левого и правого штурвалов, Андреас сходил на камбуз и принес нам по кружке пахучего кофе из термоса, с шоколадом, и начал разбор «полетов»:

— Алексей, а вы видели там два цветных шнура привязаны — сверху и снизу — так это именно на этот случай, ну да ладно, вы эту задачу решили. Вы первые у меня, кто сделал это так быстро.

Коринфский канал

В целом, переходы шли довольно гладко, но «учения» проходили каждый день. У Андреаса было много для нас и меня «задачек». Честно скажу, по 10-ти бальной системе я получал 7—9 баллов за исполнение и не всегда укладывался во временной норматив. Но ведь я только учился. Сорвалось у меня только два задания: я не смог решить правильно и быстро задачу с течью воды через вал винта и быстро запустить дизель, который глотнул воздуха и воды (два варианта). Мы были курсантами, хоть я уже и имел и Диплом капитана, и Сертификат яхт-мастера. За все эти перегоны мы изучили все системы яхт — их устройство и ремонт. Всё надо было делать в одиночку, но мне часто помогал Володя — и он хотел стать мастером для работы, ему надо было. В портах и маринах практика была небольшая — пришел, встал, оформился, сдал лодку на хранение. Потом взял другую лодку, принял её по схеме, проверил, оформил отход и тю-тю, ушёл. Даже Коринфский канал спокойно прошли. Короче, рабочие будни. Для любопытных замечу, что я успел немного погоняться и на доске, и на яхтах, но готовился исключительно к длинным тяжелым переходам, которых и на «SWAN-59», и на «Дюфур-32» хватало. Меня заточили под перегоны и под длительные путешествия автономки — я готовился стать одиночником. Может, кому-то и подробности интересны, но это только у камина или на яхте за вечерним чаем.

Греческие «каникулы» пролетели быстро.

Не прав мой Боцман, когда говорит, что с окончанием отпуска заканчивается год. Этим 2003-м годом я и весной пару месяцев зацепил на Средиземке, и летом нам все же удалось еще раз сходить на Онегу на два месяца и даже покатать там своих друзей. И осенью прихватил месяц. А еще удалось убедить чиновников из Конаково и тверского губернатора начать проводить в Конаково регату, где наш Клуб выступал организатором и спонсором и подготовил призы участникам. Огромный вклад в организацию регаты, которая стала традиционной и проводится по сей день, стали яхтсмены Твери. Надо сказать, что Клуб вкладывался в это дело в надежде построить рядом с Конаково спортивно-туристический комплекс «Московское море». Год оказался насыщенным.

Я с Тверским губернатором и руководителем спорта

Что хочу сказать — если вы чем-то занялись, постоянно совершенствуйтесь в этом до приличного мастерства, но никогда не останавливайтесь на чем-то одном, как спортсмены-олимпийцы, а старайтесь стать разносторонними, универсальными — пригодится, да и интеллект будет выше. Старайтесь мыслить нетрадиционно, не быть как все и не повторять то, что уже кто-то делал — а вот изучать, как что-то кем-то было сделано, полезно.

Удивительно, но, сидя на даче, я часто вспоминаю яхту и переходы, а в крейсерском походе мне непременно видятся зимние вечера на даче, падающий в свете уличного фонаря снег, огонь в камине, поземка в поле. Недаром говорят, что хорошо там, где нас нет.

Участники первой регаты в Конаково

Скоро рождество и традиционные морозы, а здесь они бывают под — 40. Мы ждем с женой приезда Сергея и Татьяны, что были у нас на яхте на Онеге. А перед этим за несколько лет они перегнали яхту своим ходом из Москвы в Турцию, прошли Черное море и всю Средиземку. Потом ушли на Канары, и стали готовиться к переходу через Атлантику. Решение примечательное тем, что яхта небольшая, всего восемь метров, и совсем не морской проект.

На дачу ребята притащили с собой снегоход, лыжи, ружья и желание отдохнуть по полной! Их улыбающиеся лица и вечный спор о том, кто из них указал правильную дорогу к дому, еще раз напомнили их приезд на Онегу. Вместе с ними из машины выкатился с лаем очень симпатичный пес Филя породы скотч-терьер. Эдди не выдержал и тоже гавкнул пару раз, затем отвернулся от Фили и стал загребать ногами снег, кидая в сторону чужой собаки. Потом псы обнюхали друг друга и, не проявляя никакой враждебности, стояли подле своих хозяев, пока те вынимали из машины вещи и разговаривали о разных пустяках.

Как и обещали, на Рождество сильно похолодало. Вызвездило. На небе была полная луна. От мороза она была в ореоле и дымке. После прогулки с собаками Сергей не выдержал и решил осмотреть окрестности со снегохода, дав обещание не портить лыжню, которую я пробивал и поддерживал последние дни, что шел снег, а это непросто — на кругу около пяти километров, когда глубина снега уже под 50 см. Пока Сергей катался, мы с женой Сергея Татьяной и Лидой сидели у камина и пили чай. Татьяна рассказывала про Канарский круиз и свою собаку. Вскоре вернулся Сергей, замерзший и довольный. Сели пить чай. Они вспоминали лето и обсуждали планы на завтра. Было решено кататься на лыжах и снегоходе, потом сауна и праздничный обед.

Антонина катает меня на снегоходе

Во время дневных прогулок на снегоходе, а потом и на лыжах, наткнулись на массу следов лосей, кабанов и зайцев, что вызвало у Сергея охотничий азарт, и было решено отправиться в «ночную засаду». С наступлением темноты Сергей отправился к перелеску в поле организовать «засидку» — перед полянкой, куда выходят звери, в укромном местечке за кустами были поставлены два кресла и столы, так что у каждого стрелка был свой сектор обзора. Теперь, когда Сергей вернулся, они сидели и пили чай, дожидаясь нужного времени, чтобы отправиться через все поле пешком (чтобы не распугать зверьё шумом и запахом снегохода) к приготовленному месту и встать на номер, как говорят охотники.

Говорили про собак — это главная тема собачников. Мы рассказывали про отношения Эдди и Сэндика (пес жены, породы шарпей, доставшийся мне как приданное) и про то, как они — псы жили на ближней даче у поселка Володарского. Кстати, скотч-терьер Филя, зайдя к нам в дом, запрыгнул на хозяйское кресло и больше на него никого не пускал, рычал. Масик же подошел к Сергею, как к старому знакомому по яхте, гавкнул и запрыгнул ему на колени, разлегся, и сколько при этом ни рычал Филя, Масик и не дернулся.

Из воспоминаний о хитром и умном пуделе Эдди

На ближней даче я узнал свою собаку совершенно с другой стороны и полюбил Эдди еще больше. С первых дней проживания на даче Эдди стал проявлять полную самостоятельность и независимость. Напомню, что у нас с Лидой второй брак, и у каждого из нас была собака. Утром, как только мы выпускали собак на прогулку, мой пес исчезал за калиткой и мог не приходить по три-пять часов, а Сенди оставался ждать у калитки. Возвращаться он скоро стал не один, а в сопровождении своры разномастных собак, больше похожих на дворняжек или брошенных, но когда-то ухоженных псов. Еще больше мы удивились, когда эта свора стала собираться под окнами дома часов в пять утра и лаем вызывать Эдди, который начинал скулить и лапой теребить хозяина, всем видом показывая, что ему срочно надо выйти. А хозяин (это я) вспоминал свое детство, когда его приятели кричали с улицы, вызывая его гулять, поднимался и выпускал собаку. Но самым интересным оказалось то, что Масик завел себе телохранителя: большую мохнатую собаку, похожую на кавказскую овчарку. Впоследствии, гуляя по участкам, мы не раз наблюдали, как кавказец вступался за Масика, отгоняя собак, что-то имеющих против его подопечного. А Масик был наглый и своенравный пес. Лето прошло, и свора собак исчезла. Видимо, многие собаки все же были домашними, им пришлось бросить свободную бродячую жизнь и отправиться с дач в городские квартиры вместе с хозяевами. Я же продолжал жить на даче, да еще остался в одиночестве с двумя собаками: Масиком и Сэндиком. Кстати, Сэндик со двора никогда и никуда не уходил дальше 15 метров от калитки. Даже если Эдди уходил со сворой, он тоскливым взглядом провожал свору и возвращался на участок ждать. Жена уехала в командировку, а остальные домочадцы переехали в городские квартиры. На мне было большое хозяйство, приходилось все делать самому, времени не было, и поэтому по утрам я просто выпускал собак за калитку, надеясь на их самостоятельность. Трусливый шарпей далеко не убегал, а мой пудель стал пропадать на час и более. Ни его телохранителя, ни других собак на дачах уже не было, а Масик изо дня в день продолжал задерживать меня с выездом на работу. Однажды я устал ждать собаку и пошел на ее поиски. Проходя мимо небольшого прудика, я засмотрелся на поплавок рыбака, по которому было видно, что клюет рыба, и присел на берегу. Сентябрь выдался на редкость жарким. Было тепло и тихо. Так я просидел минут пять, нежась в лучах утреннего солнца, и совершенно неожиданно заметил свою собаку. Пес заходил в воду. Постояв немного в воде, он вышел на песчаный берег, встряхнулся всем телом и… лег на спину, раскинув лапы, подставляя пузо солнцу.

Мой пёс Эдди по кличке Масик

— Это ваша собака? — спросил рыбак и, не дождавшись ответа, сказал:

— Он здесь каждый день купается. Насмотрелся у людей и повторяет.

Было забавно, но от этих купаний в цветущей воде шерсть собаки начала издавать неприятный запах и пришлось мыть ее шампунем. Однажды пес не пришел на зов, а я не смог его найти на обычных местах и, не в силах больше ждать, уехал на работу. Вернувшись, обнаружил на крыльце мертвую утку, а в доме съеденный Сэндиком наличник двери. Масика не было. Я звал, свистел, но все тщетно. Пришлось идти искать. Каково же было моё удивление, когда я увидел голову своей собаки, неподвижно торчащую из воды в самом углу пруда, где плавала стайка уток. Стало ясно, откуда появилась утка на крыльце. Он ещё и охотник, но из любви к искусству.

Потом я рассказал приятелям, как искал перед Новым годом для собаки комбинезон, чтобы защитить ее шерсть от налипания снега во время наших лыжных походов. Дело в том, что Эдди идет за мной по лыжне. Шерсть у него довольно длинная, и на неё начинает налипать комками снег. Собака превращается в снежный ком, ложится и начинает зубами отдирать комки. Долго не удавалось подобрать нужный размер — средние пудели уже считаются большими собаками. Наконец, нашли что-то похожее по размеру. На примерку в магазине времени не было — по размеру вроде то, я его и взял. Приехав на дачу, сразу стал примерять псу комбез, оказалось, что он маловат. С большим трудом запихнул в него Масика, а застегнув, обнаружил, что пес в комбинезоне напоминает мне неживое чучело с широко расставленными лапами и неподвижной головой, и хвостом. Мне надо было идти мыть машину, и я подумал — а может, обомнется, растянется, приживется, взял Масика под мышку и вынес во двор. Поставил его на дорогу недалеко от машины и тот, не в состоянии двигаться нормально, просто стоял, расставив лапы. Когда он захотел повернуться на шум на дороге, переваливаясь с бока на бок (морду он повернуть как раньше не мог), потерял равновесие и упал набок, да так и остался лежать с расставленными лапами, как неживой.

Мы долго смеялись этому, но Сергей, прерывая веселье и чаепитие, встал и стал одеваться, давая понять, что пора идти на охоту.

Из воспоминаний об охоте на кабанов

Оделись очень тепло, во все меховое с ног до головы — сидеть-то придется часа три, четыре, а на дворе мороз 28 градусов. Вышли за забор на поле, где снегоходом проделана дорожка прямо до «засидки». Идти тяжело от множества надетой одежды. Не торопимся, чтобы не взмокнуть и не шуметь. Метров за триста до места зарядили ружья. У Сергея карабин с оптикой, а у меня штуцер короткоствольный, заряженный пулей. Договорились, как себя вести в той или иной ситуации, и очень осторожно пошли к обустроенному месту. Почти полнолуние. Все хорошо видно, даже в мелколесье. Подошли, приготовили все и тихо уселись в кресла. Теперь надо замереть и не двигаться, как объяснял Сергей. Шевелить можно только глазами, сопеть и шмыгать носом нельзя. Нельзя даже пукнуть. От ходьбы жарко, но лицо все в инее.

Сколько прошло времени, я не знаю, но плечам стало холодно, из носа потекли сопли, иней на ресницах мешает моргать. Мелкий снежок сделал одежду почти белой. Глаза устали всматриваться в неясную даль полянки, где должен выйти зверь, хотелось спать и зевать. Луна, как фонарь, висит прямо над ними. В этой тишине слышно все, даже звук электрички и сигнал тепловоза с расстояния в пятнадцать километров с одной стороны, и звук грузовика на шоссе в пяти километрах с другой. Где-то далеко лают собаки. Вдруг эту тишину разрывает треск сломанной ветки. Ясно, что это идет зверь. Сильное напряжение, сердце застучало. Немного в стороне еще треск веток. Жаль, но это где-то рядом, не на нашей поляне. Потом какой-то шум, возня и что-то типа храпа, потом опять треск. Тишина. Больше ни звука. Холод нас одолел, и мы встаем. Разряжаем оружие и тихо разговариваем. Оказывается, просидели четыре часа!

— Жаль, — говорит Сергей. — Небольшой ветерок с нашей стороны на зверя, он нас учуял. В следующий раз будем умнее.

Идем обратно, еле волоча ноги. Устали.

На следующий день днем ходили на лыжах и заглянули на то место, где стояли столы и был слышен хруст и «храп». Мы перекрестились — поляна размером 100 на 100 метров была вся изрыта, виднелись клочки черной шерсти, по виду тут было большое стадо кабанов, слава Богу, что они вышли не на нас, бережет меня Бог.

Дни летят быстро. Уже девятое января. Сергей с Татьяной собирают вещи, а в это время приезжает дочь Антонина с мужем. Садимся все вместе пить чай, скотч-терьер Филя залез на диван и рычит, всем видом показывая новичкам, что только приехали — диван мой, потом прыгает в кресло и снова рычит.

И это мы можем!

Пока ребята не уехали, дочь успевает покататься на снегоходе до темноты. Мы провожаем ребят, а сами идем играть в настольный теннис и стрелять из пневматики по мишеням. Поздним вечером после ужина садимся смотреть фотографии летнего похода на Онегу, в который могла пойти и Антонина, но так и не собралась.

Из воспоминаний о походе на Онегу

Мы тогда готовили лодку к походу — предполагалось, что он продлится более двух месяцев. Уже почти все сменные команды дали своё согласие и вписались в мой график. Я уговорил дочь приехать на яхту и посмотреть условия — уговаривал приехать на Онегу в Петрозаводск или идти с нами из Москвы, но она посмотрела, «покрутила хвостом» и сказала, что в этот раз не пойдет:

— Опять до сентября пропадешь? Я же так надолго не могу, да и что я там делать буду, не, не интересно.

— Ты бы могла на неделю-две приехать на яхту в Петрозаводск на Онегу, а могли бы с мамой на море поехать…

— Она поедет на дачу, мы туда будем приезжать.

Яхта хорошая, но я с тобой не пойду

Еще неделю назад мне казалось, что поход не состоится. Все было против нас. На наш Клуб (РОПК/ROSC) наехала налоговая инспекция. Судя по вопросам, которые задавал нам проверяющий инспектор, молодой парень, плохо знающий законы, сразу стало понятно — кто-то «заказал» нас и слил информацию. Противостояние продолжалось довольно долго, пока не перешло в высокие кабинеты людей с погонами. Нам все же выдали положительное заключение проверки, но с условием, что мы сократим масштабы своей деятельности. Ну, хоть так. Люди старели, уходили на пенсию, в кабинеты приходили другие люди, с трудом понимающие, что и для чего было сделано и что это даёт.

А хороший мог быть матрос…

А на яхте опять не работал анемометр, барахлил лаг, никак мы не могли доделать полку и сетку для неё в кормовую каюту, ложемент солнечной батареи, а при креплении бортовых каютных сеток, в день отхода, просверлили газовый трубопровод, проходящий в коробе по левому борту. Хорошо, что все быстро среагировали, и не произошло пожара. Звонили знакомым, чтобы привезли большие паяльники, изобретали технологию ремонта. Помогать сразу пришел Леша Капустин. Доделывали все до ночи, а за пятнадцать минут до полуночи решили отходить, ведь завтра понедельник, а в понедельник и в пятницу 13-го, как известно, в плавание не выходят. Второпях при отходе с борта на пирс не спрыгнул Капустин, но тут же решено было взять его с собой до ближайшего удобного для отъезда места высадки, которым оказался Углич. Возвращаться плохая примета. Так Леха провел на борту пару прекрасных дней, а мы с удовольствием внимали рассказам известного яхтсмена.

От Углича до Шексны двое суток пришлось идти без остановок, поскольку даже наша лодка не могла найти для себя безопасного места стоянки из-за упавшего на полтора метра уровня воды. К стенке набережной Ягорбы в Череповце подходили очень осторожно, лавируя между торчащими из воды предметами. Чтобы сойти на набережную, пришлось устанавливать лестницу.

Мне вспомнился Череповец — рабочий город с дымящими трубами и сильным смогом, стоящий на Рыбинском водохранилище, который встретил нас дымкой и тополиным пухом, жаркой духотой и ощущением бабьего лета, а ведь был только конец июня.

У набережной Ягорбы

Боцман ушел в магазин. Я развалился в кокпите в ожидании его. Как-то сразу меня отпустило напряжение последних недель и стартовых дней. Полегчало. Наступила расслабленность. Тревожность последних месяцев, державшая меня на взводе и заставлявшая постоянно чем-то заниматься, придумывать, что делать и как, стала постепенно уходить. Обычно москвичам требуется три-пять дней, чтобы сбросить груз городской суеты и переключиться на другую «волну». Пришло хорошее настроение, и я удачно пошутил, когда две местные красавицы почти без ничего на себе подошли к перилам набережной, где стояла наша лодка, и спросили:

— И куда идет яхта? — с явным желанием прокатиться.

— В Грецию через Финляндию, Швецию, Данию, Германию, Испанию, Францию, Италию, Хорватию и через Коринфский канал в Афины, — что привело их в полное замешательство, видимо, отъехать на пару часиков с нами они могли и сами, а вот в Грецию через… это надо у родителей спрашивать и загранпаспорт иметь на руках. Облом!

Получилось очень убедительно, особенно описание маршрута. В этот момент мне показалось, что это действительно возможно прямо сейчас, и мы с Боцманом справимся. И времени, и запасов вполне хватит. И мысленно я проделал этот путь. В этот момент пришло окончательное понимание, что я буду заниматься перегонами и путешествиями, а гонки заброшу.

В шлюзе

Пока я болтал с зеваками, рассказывая о лодке, и вспоминал Средиземное море, вернулся из магазина Боцман, и мы продолжили свой путь на север. Как всегда, после выхода с Ягорбы в Шексну на фарватер, налетела гроза со шквалистым ветром. Пришлось приводить лодку в порядок, вытирая палубу насухо, а хотелось перекусить. Боцман принес копченую курицу, запах которой выделял у нас обильную слюну. В этот поход мы как-то по-особенному рвались, что-то в тайне ожидая от него и преодолевая все возникающие сложности с азартом. Шли быстро, собираясь дойти до Онеги за пять дней. До ближайшего шлюза пришлось идти на моторе — узкий, извилистый и мелкий фарватер, много встречных кораблей.

Шекснинский шлюз мы прошли ранним вечером. Началась Средняя Шексна — место с особой красотой и аурой. Всегда ждем этого момента. Ветер стих, сделав воду зеркальной, а звуки долгими и отчетливыми. Берега раздвинулись, дав широченную дорогу по чистой воде с естественными запахами, многослойными как бутерброд. Неповторимый аромат состоял из смеси запахов чистой воды и лесов по берегам, земляники и грибов, покосов и лугов, далекого запаха навоза. Над нами и в зеркале воды перед нами темнеющее голубое небо с желтым отливом заката. Позади нас долгая пенная дорожка от гребного винта, тихий плеск за кормой и ровное стрекотание дизеля, но мы его не слышим, поглощенные красотой. По ходу открываются такие виды, что ком к горлу подступал, глаза влажнели. Встречных кораблей не было. Вот лес по правому борту расступается, и открывается на повороте пологий берег с крутым обрывом. По пологой части тут и там разбросаны избы, огороды и плетни, баньки. Все это стоит как-то незатейливо в беспорядке. Видны колодцы с большими «журавлями» — видимо, вода глубоко. Селян не видно. Внизу у кромки воды лежат перевернутые лодки. В основном, деревянные из досок, все просмолены, но встречаются и алюминиевые «Казанки» и реже «Прогрессы». И как только до них добираются владельцы — обрыв-то метров 35—45. Наверное, эти лодки здесь и транспорт, и способ добыть рыбу — кормиться. Из печных труб нескольких банек струится дым. Он хоть и поднимается вертикально, но потом, сдуваемый вечерним бризом, размазывается по зеркалу воды, делая его мутным и начиная сливаться с вечерним туманом, выползающим из редких заводей по берегам. Мы почти бесшумно скользим по этому зеркалу, пересекая дым, и сразу слышим запах печки и березовых веников, стараясь дышать полной грудью, чтобы запомнить и впитать всё это. Где-то прокричал петух, давая отбой своему гарему. Пару раз тявкнула собака, потом вторая — и тишина.

Из воспоминаний детства

Вспомнились поездки с родителями на Плещеево озеро и озеро Сомино, и деревня между ними, название которой я уже не помню, простой деревенский дом егеря-лесника, в котором останавливались. Родители спали в доме, в комнате, а я с братом на сеновале. Там же стояла корова, козы и бараны — запах был соответствующий. Зароешься в сено, и нормально. Два эти озера соединяла узкая извилистая, не очень глубокая река. Мама и я ловили рыбу на удочку на речке, а брат с отцом и егерем отправлялись на озеро Сомино — мелкое, заросшее травой — бить острогой щуку, леща и линя. Таскать мелочь на удочку я не хотел, было желание прокатиться на лодке и смотреть «большую рыбалку». Я часто сопровождал лодку по берегу. Еле заметная тропка была почти прямой, а река петляла так, что я часто обгонял лодку и прятался в траве, чтобы отец не заметил. Когда «большая рыбалка» заканчивалась, я бежал по тропе к дому и нес благую весть об улове. Тропинка иногда сильно петляла, как и речка, часто дорогу преграждали протоки, которые приходилось перепрыгивать или переходить по брошенному бревну. Было страшновато — заросли осоки и тростника были выше моего роста, ветер их раскачивал, а они шумели. Надо было успеть прибежать вперед плоскодонной лодки, идущей под мотором, чтобы предупредить домашних о возвращении взрослых с удачной рыбалки. Подвесной мотор «Стрела», что стоял на лодке, издавал очень громкий звук и наполнял все вокруг специфическим запахом и сизым дымом выхлопа, но даже этот звук и запах часто терялись в зарослях, через которые приходилось бежать. Что деревня близко, показывал появившийся запах навоза и крик петухов, да лай собак; сразу становилось спокойней — не заблудился.

У озера Сомино

По лицу Боцмана было видно, что и ему пришли какие-то непростые воспоминания и мысли. Обычно здесь мы идем под авторулевым — большие прямые и широкие отрезки пути с большой глубиной. Боцман идет на нос, на скамейку на релинге, и, обнимая штаг, впитывает красоту. Вот за этим, наверное, и идем мы на Север, где однажды оставили свое сердце.

Грустно, что с ними нет сейчас дочки и жены — видеть, ощущать и вдыхать эту красоту, но утешает, что у них дела, что обещали приехать, может, и не в этот раз. Немного одиноко, но одиночество — это повод для творчества, раздумий и осмыслений. Не знаю, что думает родня, жёны, но каждая разлука с ними только усиливала мою любовь к ним, ведь в разлуке главное это не долгое ожидание, а радость и откровение встречи.

С Боцманом мы приспособились и научились ценить лучшие качества друг друга молча. Правда, ему достаётся от меня за косяки и медлительность, но и к этому он привык и после пяти дней раскачки набирает нормальную форму. И «тут и там» мы ходим вдвоем и приглашаем на лодку только близких друзей, кто интересен и может вписаться в команду, кто знает и принимает правила. Очень трудно найти новых друзей и членов команды, а с возрастом ещё сложнее. Люди готовы пользоваться тобой, мило улыбаясь и не предлагая ничего взамен — ушли и забыли. Лучше, конечно, друзей не терять, но время идет, и друг может стать врагом, а враг — другом. Кстати, худшие враги приходят из бывших друзей. И брат может не быть другом, но друг — почти всегда брат. Чтобы сохранить друзей, надо научиться прощать. Жаль, что такие истины приходят с возрастом.

Нам встречались корабли

Впервые за последние годы идем в поход без пуделя Эдди. Лодка опустела и осиротела. Мы с Боцманом так и ищем глазами собаку там, где она обычно выбирала себе место. Привыкли к Масику, он стал полноценным членом команды. Это решение далось нелегко. Солнце и блики сожгли Масику глаза, да и шоколад сделал свое дело — пёс стал плохо видеть и начал проходить курс лечения. Решили в этот раз собаку не брать, хоть и приготовили ему спасжилет. Тем паче, что Эдди уже привык к новому месту прописки и к своему соседу по квартире шарпею Сэнди и наладил вполне приличные отношения с домашними. Как говорит жена:

— Если что, Эдди не пропадет, за него волноваться не надо — весь в Хозяина.

Из воспоминаний о пуделе Эдди

Как-то зимой поехал на дачу в сопровождении Масика просто на один день — откачать воду из подвала. Километров за двадцать до участков остановился на лесопилке приятеля, с которым строили мост и дороги на дачах. Остановился, вышел и выпустил пса на улицу. Разговорились с Виктором, вспоминая былое, да про житуху поболтали. А когда пора стало ехать, собаки-то и нет. Приятель говорит:

— Твой Эдди, наверное, со сворой убежал. Там течные собаки и кобели со всей округи. Мой лабрадор тоже убежал. Теперь надолго, могут и завтра прибежать.

— И что же делать?

— А что делать, поезжай на дачу, а на обратном пути заберешь свою собаку. Я ее поймаю.

Так я и сделал. Зима, темнеет быстро. Когда возвращался, уже было темно, метель, мороз. Пес, конечно, не появлялся, а свора собак где-то лаяла. Тогда я взял фонарь, боевой нож и пошел на собачий лай. Через полчаса ходьбы вышел на опушку леса, где из-за сук дрались кобели. Своей собаки я здесь не увидел. Сразу в голове мелькнуло:

— Подрали Масика бедного, волчары поганые! Ну, всех порву!

Пошел по следам собак, идущим в лес. Пройдя с километр по колено в снегу и петляя как заяц, наконец-то увидел своего пса. Тот сидел под большой еловой веткой так, что только морда была видна и, если бы глаза не блеснули в луче фонаря, я бы его и не заметил. Пес жалобно гавкнул пару раз, выпрыгнул из-под ветки и завилял хвостом, пытаясь сказать:

— Ну, наконец-то, я уже заждался тебя!

Онега встретила нас солнцем, туманом и штилем, криком чаек, запахом чистой воды и прибрежного леса — погодой, которая расслабляет и очаровывает. Легли в дрейф напротив Вытегорского маяка. Обычно яхтсмены после выхода в озеро встают на якорь недалеко от берега или ложатся в дрейф, если позволяет ветер, купаются, перекусывают и наслаждаются, отдыхая от грязных и шумных каналов и шлюзов. Вот и мы искупались, перекусили, после чего Боцман убрал посуду и официальным тоном сказал:

— Алексей Борисович, Капитан ты наш дорогой, ты зовешь меня Боцман, а давай-ка я буду звать тебя Кэп, хорошо?

— Не вопрос, только хоть иногда добавляй: «Господин Кэп».

— Лучше я буду иногда говорить: «Овсянка, сэр».

За это время все изменилось.

Небо заволокло, подул сильный северо-северо-западный ветер, пошел мелкий дождь и похолодало. Погода на Севере меняется быстро. Делать было нечего — с навальной волны надо уходить. При таком ветре ближайшее укрытие будет на острове Брусно, а туда идти 41 милю, а это часов восемь. Изрядно соскучившись по парусам после нескольких дней хода по каналу через шлюзы, поставили сразу геную и грот — можно было идти в бейдевинд. Включили авторулевого, задав на GPS-навигаторе координаты острова Брусно, и уселись в кокпите, прижавшись к стенке рубки, чтобы козырек защищал от ветра и дождя. Усталость и пара бессонных ночей да поднявшаяся волна и морось сморили нас. Головы упали на грудь и покачивались в такт волнам — мы дремали.

выход из Вытегорского канала

Яхта, хорошо сбалансированная парусами, мерно качаясь в такт волнам, не торопясь шла за ветром, который то усиливался, то ослабевал. Сквозь дрему я ухитрялся отслеживать курс по компасу. Мне снился сон:

Идем мы через Атлантику в районе экватора, уходя от настигающего нас циклона. Стало душно, ветер поменялся, и чувствовалось приближение шторма. Солнце превратилось в светящий сквозь дымку диск. Изредка Кэп вскидывал голову на волне, смотрел на компас и ронял голову на грудь. Лодка сама шла за ветром, унося его…

Я проснулся от жары и ветра с кормы, который начал разворачивать лодку несмотря на усилия авторулевого. То, что я увидел в небе с юга, заставило меня заорать: «Полундра, снимаем паруса». Боцман вскочил и спросил, что делать, не совсем понимая причину такой спешки.

Вытегра — о. Брусно

— Давай быстро, грот снимаем.

Сам я травил шкоты, заводил дизель и разворачивался против ветра, который нес на нас с юга огромный вал, что-то подобное горизонтальному смерчу в диаметре несколько сот метров и довольно низко над водой — по небу на нас катилась черная колонна из облаков, свернутых трубочкой. Мы успели смотать грот на гике и закрепить шкотами, а потом свернули на закрутке геную. В этот момент вал настиг нас и прошел по нам как каток, чуть не касаясь топа мачты. Лодку раскачивало с борта на борт, но мне удалось её удержать. Температура воздуха скакнула вверх градусов на 20 — было жарко, как в печке. Минут через 10—15 ветер стих и пошел сильный дождь, небо опустилось до мачты, стало сумрачно. Мы упаковали грот, как положено, в чехол, всё привели в штатное состояние и убрали с палубы лишнее. Быстро разобрались, где мы находимся — до Брусно было минут 50 хода на моторе. Дождь превратился в ливень. Лодка, шедшая со скоростью шесть узлов, легко преодолела путь до острова, и мы зашли в мелкий залив, немного прикрытый островом, чтобы встать у причалов рыболовецкой бригады, как мы это делали не раз.

Небо перед началом шторма

Второй день стоим у частного теперь причала, к которому нас не хотели пускать, пережидаем непогоду и отдыхаем. На Онеге шторм.

Подошли к обновленному рыбацкому причалу и завели швартовы мы очень быстро. В этот момент поднялся сильный ветер, похолодало, и морось перешла в сильный дождь. Хотелось быстрее поесть — и в койку. Мы только зашли в лодку и сняли непромы, тут стук в борт. Боцман выглянул наружу.

— Кэп, там тебя…

— Что еще случилось? — вышел на палубу.

На причале стояли две женщины с ружьями в руках.

— Здесь стоять нельзя. Это частный причал. Немедленно покиньте залив.

— Ну, вода-то у нас еще не продается, так что залив я могу не покидать точно.

— Не хорохорьтесь. Сами знаете, в заливе стоять опасно, очень мелко, уходите, пока неприятностей не нажили.

— Вы извините нас, мы не знали, что это все теперь частное владение. Я пятнадцать лет сюда хожу. Здесь раньше рыбаки жили. Бригада рыбаков.

— Это раньше рыбаки, а теперь здесь частный клуб охотников и рыбаков.

— Понятно, то-то я смотрю причал восстановили и удлинили, все по уму сделано… Не гоните нас. Погода портится, шторм начинается, укрытий на этом берегу до Петрозаводска нет, а у меня на борту больной. Темнеет. Негоже яхту в ночь и бурю выгонять, ведь есть писанные, а есть и не писанные правила — людские, и традиции.

— Знаем мы вас. Напьетесь и стрелять начнете.

— Да что вы, не смотрите на размер яхты, нас всего-то двое, да и не пьем мы совсем. Я вам документы сейчас покажу. Боцман! Дай мою сумку с судовыми документами. Вот, смотрите. Есть судовой журнал, в нем можно отметку сделать, что мы зашли, паспорта, документы на лодку, дипломы.

Шлюзовая лестница

— Ну ладно, стойте до утра и на берег чтоб не сходили! Вода у вас есть?

— Да, вода есть, сходить на причал не будем, договорились.

— Всё улажено, Боцман, мы остаёмся, давай жрать, пожалуйста, — спустившись с палубы в каюту, порадовал я команду.

Тогда мы еще были в состоянии есть наши сосиски непонятного содержания — в смысле, здоровья хватало, и на яхте у нас холодильник, в котором запас подобной снеди. Рис с сосисками и горошком да чай. Никаких вечерних посиделок, по каютам.

Теперь можно было спокойно лежать в носовой каюте и через стекло люка смотреть в небо на пролетающие тучи и облака — на вечных небесных странников. Жаль, что они не почтальоны и не могут передать привет близким. Они как бутылки в Океане, но только несут не записки, а наши мысли. И это хорошо, ведь наши слова могут услышать и прочитать бесы, а мысли — только ангелы.

Яхтсмены, которые уходили из центральной России на Онегу или Ладогу, за тысячи километров считали каждый день своего отпуска, шли круглосуточно, чтобы быстрее сюда попасть. И мне было немного жаль, что приходится отстаиваться у этого причала и не иметь возможности сойти на берег, но уж больно сильно похолодало, штормит и дождь не прекращается.

— Стоим уже второй день, похоже, и завтра стоять будем

Но Боцман в хорошем настроении:

— Все, что не делается, все к лучшему. Главное, что мы на яхте, а значит, отпуск не пропал.

Боцман у меня очень позитивен. Что бы ни случилось, он говорит: «Ну и прекрасненько».

— А ты заметил, какие решительные женщины?

— Да, Кэп, свое охраняют. Скоро здесь база отдыха будет, можно будет заходить. Наверное, баня будет, ресторанчик, все лучше, чем рыбаки.

— Что лучше, а что хуже, неизвестно — настоящую цену всему мы узнаем в старости! Здесь всё будет платное, слышал же — Клуб для рыбаков и охотников. Думаю, что со всеми атрибутами будет клуб. Сейчас время такое — еще есть возможность что-то прибрать к рукам, а потом только передел будет.

Пока я заполнял СЖ, рассматривал показания метеостанции и наблюдал за движением облаков, Боцман-кок, занимаясь обедом, философствовал и очень скоро сформулировал закон относительности по Коку:

— Если ты схватился за горячую сковородку, то мгновение кажется часом, а если у тебя в руках оказалась горячая красотка, то час кажется мгновением!

Мы долго смеялись над этой трактовкой, а потом Боцман стал мечтать о том, как мы пойдем в кругосветку. Мечты перешли в рассуждения, и он заметил, что рассуждения делают людей слабыми. Чем больше человек медлит, тем сильнее спешит, тем быстрее бежит его жизнь. Мы убиваем время, а время убивает нас! Если мы тратим время впустую, мы не осознаем цену жизни. Достигнуть цели можно, только пройдя весь путь. А когда мы устаем идти и бороться, мы начинаем рассуждать и делать вид, что стали мудрее, или начинаем пить. Все приходит и уходит, и только время принадлежит нам, и потеря его самая страшная утрата.

— Боцман, нам принадлежит не только время, но и наш бесценный опыт, знания, навыки, информация — и они у нас или есть, или их у нас нет. Кто понял жизнь, тот не спешит! В попытке все успеть мы теряем смысл наших действий. Надо делать только главные и важные дела, именно от них зависят наша эффективность и счастье. Конечно, вся жизнь состоит из мелочей и нюансов, но и главные и важные дела состоят из мелочей. Есть такое правило: 20% твоих усилий приносит тебе 80% дивидендов по жизни — можно не заморачиваться на остальное.

— Кэп, а как же планы, которые ты для нас пишешь по работам на лодке по 50 пунктов — 10—15 пунктов можно из плана не делать?

— Планы Капитана по лодке — это совсем другое дело, от их исполнения зависит наша жизнь.

Боцман продолжал говорить о своих мечтах и надеждах — единственной своей собственности на тот момент, а мне стало казаться, что у нас уже нет будущего — только настоящее, а значит, молодость прошла окончательно, и все, что мы не успели сделать, уже не сделать. А пришла ли зрелость? Надо сказать, что именно такие вопросы приходят в голову в долгих походах на яхте. И себе нельзя соврать, отвечая.

К вечеру на швартов села стрекоза — к хорошей погоде

Пока Боцман заканчивал возиться с обедом, я, размышляя вслух, не спеша сервировал стол. Люблю, чтобы на столе все было красиво и правильно, так научила меня мама еще в детстве, заставляя накрывать на стол к обеду, когда собиралась вся семья.

— Сэээр! Вы где так стол научились сервировать, все хотел Вас спросить?

— В детстве, мама всегда просила помогать ей накрыть стол к обеду, а чтобы мне не скучно было, подсовывала старые поваренные книги, толстые такие, с картинками. Там все расписано было: что и чем едят, как подают, что на столе должно быть и где находится, что в какой последовательности подавать, какие вина, с чем пьют…

— Вы шикарно жили?

— Да нет! У меня, конечно, не было трудного детства. Отец был военным, много летал, испытывая различное оборудование и приборы, был достаток. Мама, хоть и имела два высших образования, не работала. Она ведь у меня университет закончила, географический факультет, и театральное училище, картины маслом писала. Правда, подрабатывала вязанием. Она профессионально это со временем стала делать. У нее были клиенты даже из Большого театра, космонавты из женщин, ну много, в общем. Отвлеклись. Да, порядок такой заведен: за стол садиться всем вместе, а уж обедать — точно. Жизнь текла ритмично, размеренно изо дня в день, мы все ощущали, что есть будущее, и мы все легко собирались на обед. Да, обеды были настоящими…

— Как это, настоящими?

— Настоящими? Как заведено, было! Стол сервируется почти по всем правилам. Закусочки на стол ставятся. Соленая капустка хрустящая, сдобренная пахучим подсолнечным маслом (оно тогда на разлив продавалось), иногда лучок кольцами сверху. Грибочки хорошо шли. Особенно я любил соленые чернушки и грузди. Огурцы и помидоры соленые. И заметьте, все это собственного приготовления!

— Чернушки — это черные грузди, что ли?

— Вроде того. Грибочки в большой кастрюле с холода с балкона достаешь, пласт или два отковырнешь, в дуршлаге промоешь — и в салатник. Лучок кольцами туда же, перчик, маслице пахучее. Это, брат, супер! Чернушки правильные в засолке становились бордовыми. Помидорчики в собственном соку, огурчики соленые. Свежий черный хлеб большими ломтями, он тогда намного лучше был, чем сейчас. Ну, иногда колбаски порежешь докторской или любительской от «Микояна». Я тебе скажу, что от запаха любительской колбасы текли слюни! Закусишь как следует, а уж потом суп! Обычно лапша куриная, или картофельный, или борщ. Экзотику всякую, типа бульона с фрикадельками или клецками, я не любил. Потом второе! Обычно котлеты с картошкой или макаронами, реже с кашей. Каши шли на утро и вечер. Ну, а потом компот, как водится!

— Это сколько же надо есть?

— Да ладно, минут тридцать-сорок, а потом идешь спать на часок. Все равно кровь от головы так отливает, что глаза сами закрываются. Кстати, у меня дед был, он почти до ста лет дожил, так он именно так питался и обязательно после обеда час спал. Правда, вставал он в пять утра, быстрый первый завтрак — и за работу! Дореволюционная еще закваска была, правильная!

Так давно не было ветра

— Это тот, что химиком был, буржуазным специалистом, репрессированный?

— Да, он.

— Слушай, а завтракал ты как?

— Завтрак — это святое. Стакан молока, молочная каша, потом что-нибудь мясное, обычно котлета с гречкой или пшенкой, чай с булочкой — выпечка своя была. Ну что ты смеешься? Это еще не все! После обеденного сна, через час, полдник — чай с пирожками. Мама с бабушкой очень хорошо пекли пирожки, слойки, пончики… Пальчики оближешь!

— А ужин?

— Ну, ужин — неинтересно. Одно блюдо, что за день осталось, и чай.

— Ты мне свои детские фотки показывал, так ты там худой, как скелет, а так питался.

— Так всё в ум и уходило, думаешь, чего это я такой головастый, да и сколько мы двигались! Особенно летом. Я на месте не сидел. Только и помню, как на великах гоняли, в теннис играли… Эх, наши игры были подвижные, перечислять времени не хватит. Есть некогда было! Если ты про тимуровцев читал, так вот, мы так все летние каникулы проводили, даже еще интереснее. Мама утром с рынка придет, разбудит, и сразу завтрак. Стакан молока или пару кульков свежих ягод: смородина, крыжовник, вишня или еще что. Потом котлеты с пюре, чай. С собой пару яблок — и погнал на улицу. Там уже пацаны кучкуются и спорят, во что играть. Все знают, что часов до двух дня все свободны, потому как у многих обед. С полвторого из окон начинают кричать бабушки и мамы, призывая своих чад на обед, так что к этому времени надо быть у дома.

— А летом что у вас на обед было?

— Все просто: салат из помидоров и огурцов, борщ или окрошка, котлеты с рисом или картошкой, компот и яблоки.

— А мясо вы что, не ели?

— Я никогда не ел. Оно жесткое было с жилами, я его терпеть не мог. В то время мясо продавали только замороженное. На тушах даже штампы стояли с годом закладки на хранение. Свежего мяса я и не помню. Так вот, пообедал — и бегом во двор. Мы даже соревновались, кто быстрее вернется во двор, на мороженое за девять копеек.

— А домой когда?

— Летом к девяти вечера всех загоняли домой. Но сделать это было непросто. Мы носились, как лоси, по городку. Что ты хочешь, если я уже в восьмом классе мог забежать на пятый этаж через две ступеньки с тридцатью кило картошки в двух сумках, да еще на время это делали, да на одной ноге бывало!

— А стрелять когда начал?

— В девятом классе, когда военное дело началось. Нас вывезли на военное стрельбище пострелять из настоящего оружия. Хотя нет, стрелять я начал годом раньше в школе, у нас в подвале тир был, для мелкашки. Так вот, наш военрук на меня кивнул офицеру, и тот мне дает винтовку, подводит к огневому рубежу и инструктирует. Дает патрон. Я заряжаю, целюсь, бах, в черный круг. Он еще дает патрон. Я опять в мишень. А третий патрон положил в десятку. Меня потом в военкомат вызвали и определили ходить в тир. Вот я и тренировался в армейском тире два года. Стрелял из пистолетов, винтовки и автомата.

— А чего больше всего любил из еды?

— Больше всего любил докторскую колбасу толстым шматом на свежий черный хлеб или на белый — и тогда с молоком! Я и сейчас так люблю. Вообще, мы раньше каждый праздник ждали. Знали, что застолье будет и что-то очень вкусное подадут. Взрослые поедят как следует, выпьют — обычно по три или пять рюмочек, а потом разговоры, песни, танцы под патефон.

— Ты еще патефон застал?

— Ну да! Родители здорово танцевали, а я вот так и не научился, стеснялся.

— Ну да, не царское это дело!

— Понимаешь, сейчас неинтересно стало праздники отмечать. Не то настроение. Раньше к празднику готовились: все доставать надо было, опять же заготовочки свои. А теперь все в магазинах есть, правда, по вкусу и не сравнить со своим. У всех одно и то же каждый день.

— Ну, ты загнул, каждый день. Дорого-то как все! Многие вообще себе такого и позволить-то не могут.

— Это сейчас не могут, а раньше все могли, хоть и не часто!

— Да, и мы скоро не сможем. Вот на пенсию выйдем — и все! Что ты на 15 000 рублей сможешь купить, что содержать? Всё продать надо будет.

— Все же, Кэп, у Вас было трудное детство. Чтобы так питаться, надо было над собой усилие делать.

— Знаешь, жизнь была более спокойной и размеренной. Не было такого сумасшедшего ритма жизни, как сейчас. У нас было время задуматься, не спеша поесть. Чай пили, так это процесс был, а сейчас пакетики, тьфу, прости Господи! А теперь утром заглотнул чего-нибудь и погнал. Хорошо, если днем успел перехватить где-нибудь, а так приехал к ночи, нажрался как удав, и уже спать пора.

— Вот и толстеем!

— Мне врач сказал, что я не толстею, а пухну с голода! Говорит, что надо есть по три-четыре раза в день, и после семи вечера не есть. А при нашем режиме, говорит, мы превращаемся в верблюда — начинаем запасы делать впрок. Слишком большой промежуток между приемами пищи.

— Все-таки от правильного питания и режима очень многое зависит. Это с годами начинаешь понимать. По молодости все нипочем, а к старости глядь, козленочком стал!

— Особенно теперь! Раньше мы хоть и ограничены во всем были, но имели социальные гарантии, расслоения такого не было. А теперь все упирается в деньги, а заработать их удается далеко не всем. И выучиться удается далеко не всем. Сынки родят сынков и постепенно деградируют. А с сынками, устроенными по блату на ответственную работу, деградирует Государство.

— То есть?

— То и есть, что исследования генетиков показали, что за первые пятьдесят лет Советской власти, в результате жесткого отбора на выживание по признакам не лучших человеческих качеств, социогенетическая единица, которая до революции 1917 года называлась русский народ, перестала существовать. Ей на смену пришла новая единица — советский народ или новая общность людей, мутантов с большими отличиями от исходного материала. И только кое-где еще встречаются отдельные особи, уцелевшие на родной земле, да не успевшие мутировать на чужой, а так все лучшие представители генофонда уничтожены.

— И куда мы после очередного переворота будем мутировать, Кэп?

— Наше спасение будет в том, чтобы вобрать в себя все лучшее, что есть и осталось в Мире — в Европе и Азии, в том числе академические и фундаментальные знания. Это даст нам сильнейший толчок. Выживем мы в любых условиях — мы ведь приспособленцы в высшей степени. Вопрос — какими мы будем? Пойдут ли за нами, или мы потащимся за кем-то в рабство. Так что надо рожать и рожать, учить и воспитывать своих детей в традициях русского народа и русской культуры, не давая насаждать чужестранные традиции, верования и учения, модели образования. И никакой толерантности. Этнос и генофонд должны восстановиться. Надо прививать своим детям широту взглядов, желание творчества, желание учиться и стремление к получению академического образования. Надо искоренять детсадовскую и коммунальную психологию, ведущую к стадности. Надо, чтобы сильные мира сего поняли, что их дети всего лишь их дети, а не будущие властители мира. Если элиты создавать только из детей богатых и продвинутых родителей, они вырождаются, превращаясь в зло нации.

— Да, сейчас торговцы без образования зарабатывают больше, чем инженеры или ученые. Нужны специалисты по деланию денег, а есть у них образование или нет — это никого не волнует. Наличие денег создает у этих людей иллюзию их значимости и элитарности. Молодежь, конечно, учится, но это уже не то образование, что было у нас. Знаешь, мне кажется, что сейчас молодежь с таким образованием еще держится из-за наличия бесплатных информационных потоков в Интернете. Скоро использование компьютера и Интернета станет нормой, но платной по всем направлениям, вот тут недостатки образования и вылезут. Серость и узколобость, как в среднем на Западе. Да и управлять глупыми и наивными много проще, чем хорошо образованными.

— Да, ты прав. Я с американцами и французами общался в свое время, когда еще в НИИ работал. По крайней мере, по нашей ядерной тематике они были весьма узколобы и прямолинейны, хуже наших троечников — ни универсальности, ни широты взглядов, всё очень узко, регламентировано, но уровень выше среднего. Ты же знаешь, у каждого времени есть свои плюсы и минусы. Давай не будем хлопать в ладоши, когда музыканты ушли.

— Ну что, садимся, заморим червячка!

о. Брусно — Петрозаводск

На третий день, когда погода наладилась, по всем показателям и приметам ожидалось только её улучшение, и мы решили отправляться в Петрозаводск, куда должны были приехать Сергей с Татьяной, бывалые моряки, прошедшие на своей 8-ми метровой яхте из Москвы на Канары. А вот на Онеге они еще не были. С Брусно до Петрозаводска нам нужно было пройти 37 миль, часов на шесть хода.

Мы отважились сойти на причал и дошли до небольшого дома современной постройки, где на крыльце нас встретили женщины, что вооруженные ружьями гнали нас с причала. Ничего не оставалось, как поблагодарить за приют и распрощаться.

Ветер был северным в пределах 7 м/с, волны практически не было, и мы одним галсом в бейдевинд дошли до Петрозаводска. Сразу зашли на стоянку на улице Речников, где всё уже было знакомо. Оказалось, что дождей и сильно ветра здесь не было, о чём свидетельствовала паутина на рейлинге соседней с нами лодки. И здесь летал тополиный пух, было жарко и душно.

Яхт-клуб на улице Речников

В Петрозаводск друзья приехали на машине, на гоночном «Рейнж Ровере», прямо в яхт-клуб. Оказывается, они уже несколько раз принимали участие в гонках на джипах по Карелии, и эти места им знакомы. Короче, прибыли любители месить грязь.

На яхте у нас был полный порядок, запасы пополнены, и было решено, несмотря на вечернее время приезда, немедленно отходить. Перетащили из машины вещи, сделали запись в журнале Капитана Клуба, получили прогноз погоды и отвалили от причала.

Сергей с Таней осматривали яхту, раскладывали вещи и готовились заступить на вахту, придирчиво примеряя одежду и изучая погоду. Боцман накрывал чай в кокпите, благо погода позволяла: дул слабый попутный ветер, было тепло от догоняющих нас лучей закатного солнца. Одевшись и приняв вид бывалого морского волка, Сергей, поинтересовавшись, каким курсом идти и что нас может ожидать, встал к румпелю. Вскоре в кокпит вышла Татьяна в форме бывалой морячки и сказала:

— Если начнется шторм, предупредите меня за полчаса, я спущусь в каюту, расклячусь в ней и буду молиться.

Сергей с Татьяной у нас на яхте

Я вынес на палубу карту и показал рулевому маршрут и конечную цель нашего путешествия: Шардоновы острова, расписав при этом все прелести тамошней стоянки. Погода была великолепная, и мы решили, что дойдем этим галсом чуть дальше «поворотного» буя — это около 17 миль, а потом повернем почти на север и, в надежде на вечерний бриз, одним галсом, если получится, дойдем до Шардоновых островов — это еще 20 миль, то есть нам неспешным ходом топать 6—7 часов.

К этому времени Боцман накрыл чай с сушками, печеньем, пряниками, фруктами и легкими закусками, поскольку Капитан распорядился плеснуть рюмашку Нептуну и поприветствовать дорогих гостей.

Пить чай в кокпите в лучах заката на борту идущей под парусом яхты — это неописуемое удовольствие. Представьте езду на гоночном джипе из Москвы в Петрозаводск без остановок — шум, вонь, тряска, жара. А тут тишина, чистейший воздух, солнышко и легкий ветер — именно в такие моменты все яхты представляются белыми кораблями с людьми на них в белых одеждах и с шампанским в руках. К счастью, на самом деле это не так, но мечтать не вредно.

А вот и красная рыбка

Ветер скис до 3—4 м/с, но еще можно было идти под парусами. Напряжение от переезда и встречи спало, и начались долгие рассказы про проделанный на Онегу путь на машине с одной стороны, и про перегон яхты с другой стороны. Потом ребята рассказывали, как из Барселоны перегоняли яхту в Гибралтар и дальше. Солнце давно село, но было светло — белые ночи. Появились звезды, взошла луна. На некоторое время разговоры стихли: все любовались лунной дорожкой. Зная, что где-то по дороге будет банка, Боцман спустился к штурманскому столу, где стоял бортовой компьютер, чтобы свериться с электронной картой, на которой отображается положение яхты.

— Капитан! Надо бы взять чуть правее!

Сергей смеется, берёт правее и продолжает любоваться ночной картинкой озера. Я тоже смеюсь:

— Вот дошла техника. Боцман может пойти посмотреть на экран компа и дать совет, правее тебе идти или левее, не смотря на акваторию, не беря ориентиры и не определяя своё место на карте, без мучений и угрызений совести…

— Кэп, чего вы ржёте? — спрашивает выглядывающий из яхты Боцман. — Я что-то не то сказал, опять перепутал лево с право?

Все улыбаются, настроение у всех отличное, погода радует…

— У меня такое ощущение, что я попал в свою колею со своими в доску ребятами, — говорит Сергей, Татьяна улыбается и кивает.

Стоянка на шардонах

Заштилело. Мы еще какое-то время просто сидим в кокпите и любуемся видами, ребята делают фото. Приходится убирать паруса и запускать двигатель. Яхта идет на авторулевом, тихо разрезая зеркальную гладь воды, а мы с Боцманом начинаем готовить якорь и швартовые канаты, рассказывая ребятам, что и где лежит. Мы встаём на то место, откуда всегда открываются потрясающие закаты. Это место открыто для северо-западных ветров и стоять тут не всегда безопасно, но ради закатов надо рисковать. Мы тихо подползли к знакомому месту, положили якорь, Боцман спрыгнул на берег и завел два носовых швартова, установил сходню. Но все остались сидеть в кокпите и любовались закатом — он был особенный своими красками и настроением.

Две недели пролетели незаметно. Как описать эти дни, если, слава Богу, ничего не приключалось? Никак, только показать фотографии, сделанные на разных стоянках, которых было много, ведь мы день стоим, день идем.

От поворотного буя Петрозаводска до Шардон

С погодой нам повезло. Все дни было тихо и солнечно. Купались и загорали, поймали несколько лососей (мы считали, что поймали семгу, сравнивая оригинал с фотографиями в книге Сабанеева, а местные рыбаки утверждали, что семга уже давно здесь не живет), побывали во многих красивых местах, поведали друг другу кучу интересных историй, мечтали и строили планы, о чем-то спорили. Мы с Боцманом охотно слушали рассказы ребят о гонках на джипах, в которых те постоянно участвовали, и задавали множество вопросов про джипы и соревнования, про переходы на яхте по Средиземке и планы на Атлантику. Все свободное время ребята проводили или на яхте, перемещаясь по Европе, или на джиперских гонках, или на охоте, или на горнолыжных склонах. Хотелось крикнуть: «Молодцы!». Они были на десять-пятнадцать лет моложе, но жили спокойно и уверенно, полностью отдаваясь своей жизни и беря от нее максимально возможное. У них была масса замыслов и планов. Мы сошлись в том, что мечты — это планы, на которые просто нет денег!

Брошенный баркас в брошенной д. Пегрема

— В жизни каждый должен пройти свой путь, — говорил Сергей, — и совершить свои ошибки, познать Мир, достигнуть цели, и не искать легких путей — они все равно ведут в тупик. Успех измеряется не достижениями, а преодолениями препятствий. Богатство не в том, что мы получаем, а в том, что отдаем, а это прежде всего любовь, внимание и свои возможности, родным и близким. Найти друзей и попутчиков очень сложно. Надо быть осторожным в этом выборе. Суть человека заключена в его мыслях и желаниях (хотелках), интересах и ценностях.

В этом мы сошлись полностью и были рады, что разделяем одно из основных пониманий в жизни.

Сергей с Татьяной уехали, дав обещание найти время на Новый год приехать ко мне на дачу — и выполнили потом. К нам приехал Алексей из яхт-клуба «Труд» прокатиться по Онеге и пройти маршрутом до Москвы. Свой отпуск он решил провести с нами. Было очень приятное время и приятные беседы. Как говорят военные, все прошло штатно — ни приколов, ни косяков не было. Москва Алексея вымотала. Он был главным инженером в яхт-клубе, принимал участие в гонках, однако нуждался в тишине и спокойствии, просто желал искупаться, посидеть на солнышке, посмотреть на закат и пообщаться на отвлеченные от работы темы. Обычная история.

Из воспоминаний того времени

Мы находились в центре антициклона. Было тепло, солнечно, практически безветренно. Я лежал на каменистом берегу небольшого острова, нежился в лучах июльского солнца и наблюдал, как ветерок изменял поверхность воды и отражения облаков и солнца. Пахло дымком костра, на котором стояла коптильня с выловленной утром рыбой. Боцману с Алексеем повезло: они так поставили сеть, что в неё попалась дюжина сигов по килограмму каждый. А сиг — это не только серебристо блестящая кожа, а еще нежное и жирное мясо. Мы успели их засолить и теперь, пока Боцман отправился на Тузике на соседний остров посмотреть грибы, а Алексей дремал на нагретом солнцем камне, я занимался копчением рыбы.

Этому делу я научился еще в детстве на нижней Волге и Ахтубе, где провел несколько летних школьных каникул вместе с отцом и мамой. Отец в те годы служил в Ахтубинске и мог привезти туда семью. И у них появилась прекрасная возможность насладиться рыбалкой, помидорами и арбузами, которыми была засеяна вся степь, вишней. За четыре лета подряд в возрасте от 10 до 14 лет я научился ловить и готовить любую рыбу. Узнал, как, где и на какую снасть ловить даже черепах. Более всего нравилась спиннинговая рыбалка, в которой я преуспел вслед за братом.

Половину лета мы жили в палатках на берегу Ахтубы. Рыбу можно было ловить в реке и ее протоках, в многочисленных озерцах. Рыбы было очень много и разной: щуки и судаки, жерехи и сазаны, осетры и белуги, сомы, ну и, конечно, всякая мелочь — плотва, красноперка, окунь, раки… Попадалась и очень большая рыба, в рост человека, но сам я такую не ловил, а только наблюдал и помогал вытаскивать. Самая большая моя рыба весила около пяти килограммов, но для меня она была огромной. Рыбы было много, и чтобы она не пропадала, ее приходилось постоянно коптить, чем я и занимался, освоив эту процедуру в совершенстве.

Капитан Серега

Дело ведь нехитрое. Главное — это коптильня, плотно закрывающийся металлический чемодан с решетками внутри. Лучше, если коптильня сделана из нержавейки, а решетки из титана. Под решетки на дно ящика кладут веточки ольхи или ивняка (возможны и другие варианты) слоем пять-десять сантиметров, поплотнее. Вставляют решетки с выложенной на них рыбой на спинки, чтобы сок не вытекал, закрывают крышку на защелки и ставят чемодан на костер, используя подставки. Лучше, если костер уже прогорел и в нем угли. Минут через десять-пятнадцать из-под крышки начинает струиться дымок. Уже минут через тридцать от запаха дымка начинает течь слюна. Обычно к этому времени рыба и готова. Сняв чемодан с огня, торопиться открывать крышку нельзя, надо дать остыть, а то полыхнут обугленные ветки, что на дне. А солить для копчения рыбу надо так: чистим от внутренностей, обсыпаем солью, укладываем в полиэтиленовый пакет и плотно заворачиваем (да не в один, а в 3—4 пакета) и закапываем в песок на глубину 35—45 см — под гнет, чтобы рыба просолилась, но лишней соли не взяла. Через 2—4 часа, в зависимости от размера, выкапываем, промываем в воде, подсушиваем на солнце и ветерке и начинаем коптить.

Коптить рыбу это просто, а какая она вкусная…

Съеденная рыбка, как известно, водички просит, вот нам и приходилось постоянно ходить на расположенные неподалеку бахчи за арбузами и дынями, а по дороге еще заходить на помидорные поля. Выращивали здесь знаменитый сорт «Бычье сердце» — огромные, мясистые и очень вкусные помидоры. Сорванные с куста, они имели особенный аромат. И не было ничего лучше, чем съесть такой помидор с солью и черным хлебом. Больше я нигде таких помидоров не ел и не видел.

От этих воспоминаний у меня всегда выделяется слюна. Многие мои знакомые так и продолжают ездить в отпуск в те края, прикипев на всю жизнь, а я вот наловился на всю жизнь и больше рыбалка меня не интересует, только как грузина: «Ты помидоры любишь? Кууушать да, а так — нэт!».

В памяти о тех местах еще сохранились пыльно-песчаные бури, небольшие смерчи и кустики «перекати поле», за движением которых можно наблюдать бесконечно, как за огнем. А ещё суслики, стоящие вдоль дорог по стойке смирно, прижав передние лапки к груди, и провожающие каждый автомобиль. И их злейшие враги — степные орлы, сидящие на телеграфных столбах в ожидании добычи. А какие там комары! Они вылетают из крон деревьев и кустов точно по часам около пяти вечера, жрут всех подряд и с заходом солнца прячутся в листве. Во время их активности нельзя быть раздетым — искусают так, что несколько дней в себя приходить надо будет.

А вот и Алексей до нас добрался

Вернулся Боцман ни с чем. Сухо, дождей не было больше месяца, какие тут грибы. Золотистые от копчения сиги выложены на блюдо. Запах распространяется по округе и сводит нам животы судорогой. Садимся в тени сосны, источающей аромат смолы, и начинаем пробовать рыбу. Жир течет по рукам, нашим восторгам нет предела.

Меня многие считали бесшабашным пофигистом, потому что я постоянно бросал работу и семью на пару месяцев, чего очень многие себе позволить не могли. Каждый является рабом чего-то в какой-то степени, вот и я не мог бесконечно бороздить на яхтах. Семья и работа требовали моего присутствия. Постепенно жизнь и взгляды меняются. Сейчас многие мои знакомые купили яхты и держат их в Турции, Греции, Хорватии, Испании и весь сезон занимаются «извозом» — катают клиентов за деньги. А сезон-то длится по 6—9 месяцев. У многих это бизнес, о котором более подробно расскажу потом.

С Онеги мы спокойно за 9 дней дошли до Твери и оставили там яхту в яхт-клубе у речного порта, что в устье реки Тверца. Встречал нас с Алексеем и Боцманом Сергей на своем гоночном «Рендже» и развез по домам — ох и натряслись мы. В «Труде» стоять стало не очень удобно, а в Твери налаживались связи и ходить там было где, да и ехать было в Тверь три часа, а в «Труд» два часа. В Тверском яхт-клубе мы простояли до ухода в яхт-клуб на Ладоге.

Мне вот подумалось, что с годами все труднее оторваться от насиженного места и устремиться в неизведанную даль или даже повторить уже пройденный когда-то путь. Проще сидеть у камина или перед телевизором за пивом и осуществлять эти путешествия мысленно в мечтах. Похоже на онанизм, не правда ли? Похоже, что мы боимся утратить то, что имеем и к чему привыкли. Просто надо преодолевать в себе слабость подняться, страх и сомнения перед неведомым, ведь каждый способен дойти до цели, если идет. Иногда судьба предоставляет нам шанс, приоткрывая ворота на время, и нельзя его упускать, надо выйти и найти свой путь и познавать этот мир снова и снова. Чем чаще мы уходим от привычного в неведомое, покидая зону комфорта, тем скорее мы приходим к простым истинам и законам жизни. Мир больших городов искусственен, придуман нами, чтобы возвыситься над миром и природой, а это невозможно, поэтому некоторые из нас, смельчаки, интуитивно пытаются хоть на миг вырваться из него на природу, туда, где никого нет. А кто не может преодолеть себя, не может бросить что-то, расстаться с чем-то, тот накапливает в себе негатив и нереализованность. Часто такие люди, не имея возможность изменить действительность, начинают менять восприятие, и для многих это кончается печально.

К вашим услугам, ребята…

Не живите прошлым

Этот совет самый важный из всех: забудьте и живите дальше. Больше всего злости, разочарования, несчастья и отчаяния в этом мире происходит от людей, держащихся за прошлые обиды и проблемы. Чем больше вы будете прокручивать их в уме, тем крупнее они вам покажутся, и тем хуже вы будете себя чувствовать. Не боритесь с несчастьем — это всего лишь наш опыт. Забудьте и живите дальше. Сделайте это, и тем самым лишите его силы ранить вас. Невозможно быстро ехать вперед, смотря в зеркала заднего вида! Прошлого нам не изменить, но мы можем выстроить «правильное» будущее согласно нашему опыту и пониманию. Наше сегодня — это наши Мысли и Слова вчера, а наши Мысли и Слова сегодня — это наше ЗАВТРА. А это означает, что мы можем, если захотим, выстроить наше Завтра. Наши Мысли сильно определяют наши Мечты, Желания и Цели — если мы хотим иметь положительный Результат и наладить с кем-то Отношения, надо идти навстречу друг другу и не пытаться домысливать за Человека и думать о нем плохо, скорее всего, вы не знаете и не понимаете логики его мыслей и действий, к тому же Правда у каждого своя, и она может не противоречить Истине, а быть одной из её сторон.

Жизнь несправедлива и Правды нет! Но это не означает, что мы своими поступками должны нести неправду и несправедливость! Мы не можем изменить Мир, но можем изменить себя!