Самосбор. Бетонное сердце

Алексей Старых

Гигахрущевка – бесконечное и вечное пространство многоквартирного дома. Спутник всех её обитателей – постоянный ужас перед неизведанным явлением Самосбор. Смерть или чудовищные мутации – последствия зловещего явления. Никто и ничто не может полностью защитить от ада.Очередная научная экспедиция попала в ловушку. Лифт, последняя связь с населенными этажами, уничтожен. Единственный путь ко спасению ведет через многочисленные коридоры, населённые опасными существами.

Глава 1. Герои нашего подъезда

— Даешь семисменку в одну смену! — вещал с высокой трибуны лысеющий мужчина под громкие аплодисменты. — Только ударным темпами работы каждого из нас мы сможем защитить трудящихся всей Гигахрущевки от буйства стихии Самосбора! Враги трудящихся — чернобожники, диссиденты и прочая религиозная погань — говорят: Гигахрущ не сможет прожить без нас! Без нас все развалится, и Гигахрущ вымрет. Такие речи фанатиков-тунеядцев не смутят, не запугают, не обманут рабочих! И вот — чтобы навсегда спасти трудящихся от гнета оккультного мракобесия, от установления их власти, надо создать великую армию труда! Она будет непобедима, если в ней будет трудовая дисциплина. Трудовая дисциплина, бешеная энергия в труде, готовность на самопожертвование, тесный союз рабочих и ликвидаторов — вот что спасет население навсегда от гнета Самосбора!

Стены цеха тряслись и гудели. Сотни рабочих восторженно кричали «Ура!» и одобрительно махали выступающему. Смена на заводе по производству гермодверей заканчивалась весьма нетипично. После внезапного перевода директора в какой-то НИИ из соседнего блока прислали нового крепкого хозяйственника. Мужики говорят, что раньше он занимал канцелярскую должность в наркоме пищевой промышленности и вообще ничем не выделялся. Видимо, руководство решило спихнуть серую мышь подальше от себя, дабы освободить место для более инициативных. Хотя — кто знает, что там у них происходит. Коммунистическая партия Гигахруща КПГХ никогда не отличалась гласностью своих деяний. Из-за чего даже ее существование ставится под сомнение некоторыми маргинальными слоями. На самом деле никто и никогда не видел ни одного члена центрального комитета. Для рядового жителя есть только главблоки, народные комитеты и многочисленные мелкие общественные организации, которые транслируют партийную волю и круглосуточно следят за ее исполнением. Мелкие функционеры и царьки всех мастей удобно расположились за герметичными шлюзами верхних этажей, изредка выползая из теплых нор с очередной порцией пламенных речей и кричалок.

— Для исполнения этого плана нам нужен новый тип трудящегося! Активный, находчивый и бесконечно преданный идеалам коммунизма! Такой, как Александр Сергеевич Тимофеев! — директор поднял на сцену невысокого жгучего брюнета в потрескавшихся очках. — Благодаря его рационализаторскому предложению мы смогли сократить расходы сырья на пятнадцать процентов, в то же время увеличив прочность изделий на треть! Товарищ Тимофеев не только талантливый инженер, но и примерный семьянин! По этому случаю мы награждаем вас, Александр Сергеевич, похвальным листом и талоном, дающим право на внеочередное приобретение одного непродовольственного товара в течении цикла.

Не поднимая взгляда, Тимофеев принял подарки и крепкое рукопожатие своего начальника. Аплодисменты качающейся волной побежали от края толпы до сцены и тысячами игл пронзили виски инженера. И он спешно покинул сцену, дабы не упасть в обморок у всех на глазах. Рабочее время уже давно подошло к концу, и можно было отправиться на свой этаж, в родную ячейку.

Блок СГХ 433А являлся хорошим примером самодостаточного микрогосударства. Сто семьдесят пять этажей были полностью укомплектованы. Имелось тридцать производственных уровней, включая три пищевых и ткацкую мануфактуру. В случае полной изоляции можно было бы выживать за счет собственных ресурсов многие гигациклы. Правда, если последствия Самосбора будут столь же катастрофическими, как на семьдесят третьем этаже в прошлую семисменку, все самообеспечение полетит к чертовой матери. Потребовалось несколько смен и целая рота ликвидаторов, чтобы вычистить лифтовую шахту от слизи и крови, а семьдесят третий забетонировали наглухо, со всеми выжившими.

Когда-то давно молодой семье Тимофеевых предлагали взять там ячейку, но чуйка Сашу вовремя отвела от такого подарка. Хотя жена, Зина, еще долго попрекала своего суженого, что вместо просторной двушки приходится ютиться в какой-то конуре с маленьким ребенком. Теперь все претензии забылись.

Тимофеев дернул стальным ключом, и дверь с глухим скрипом покорно впустила хозяина квартиры. Дома царило спокойствие. За стенкой тихо шипел кухонный кран в сопровождении неровной ударной партии жестяных кастрюль и тарелок. Воздух наполнялся эхом печено-сладковатого запаха готового ужина. Ароматная палитра моментально проникла в мозг Тимофеева и поманила к источнику шума. Не разуваясь, Саша прошелся по старому ковру, оставив пыльные следы на нейлоновом ворсе. Завернув за ободранный угол, он увидел порхающую среди кухонной утвари стройную фигуру в горчичном платье. Зина была увлечена мытьем грязной посуды. Журчащая вода окончательно заглушала все посторонние шумы, не давая ей и шанса заметить приход мужа. Саша по-хозяйски уселся за кухонный столик и занял позу ожидания, осуждающе скрестив руки на груди.

Гражданка Тимофеева уже домывала последнюю тарелку, как вдруг чьи-то руки схватили ее за талию. От испуга Зина с грохотом выронила тарелку, пролив на платье содовый раствор.

— Мама! — радостно пропищал детский голос.

— Сына, ты меня напугал, — с облегчением сказала Зина. — больше так не делай.

— Не буду, — сказал ребенок, сжимая руки. — А можно я посмотрю мультики?

— Я же сказала, когда папа придет, тогда и посмотришь.

— Кхм-кхм, — демонстративно покашлял Саша.

Зина обернулась и встретила недовольный взгляд мужа. Она молча подала одобрительный жест ребенку, и тот радостно ускакал в комнату.

— Ой, Саша, ты уже.

— Как и всегда.

— Прости, — нервно тараторила она, — закрутилась, даже не заметила, как ты пришел, — Зина достала чистую тарелку, положила на стол и наполнила ее еще теплыми белыми лепешками. — Вот, оладьи приготовила, как ты любишь.

Саша скептически потыкал указательным пальцем блюдо.

— Белый концентрат, — холодно сказал он. — Как же все это достало.

— Так розового уже второй цикл не дают, а я помню, как ты их любил.

— Стопку налей.

— Саш, может, лучше отвара? — умоляющим взглядом посмотрела жена. — Тебе же…

— Стопку налей! — угрожающе повысил тон Саша, перебив ее. — Я не могу это есть всухомятку!

— Нету… — по лицу Зины прокатилась слеза. — Ты вчера последнюю выпил.

— Врешь, там еще полпузыря было, — прохрипел Саша, сжимая кулаки. — Доставай, куда спрятала!

— Да нет же, вы с Митрохиным все выпили! — буквально переходя на плач, сказала Зина.

— А если найду?

— Да пожалуйста! — закричала она, размахивая руками по сторонам. — Ищи, ищи где хочешь! Хоть всю ячейку переверни!

Саша вскочил из-за стола, схватил Зину за волосы и зарядил ей две звонкие пощечины.

— Не смей кричать на меня! Поняла?! — оттягивая темный плетеный пучок волос, рычал Тимофеев.

— Сашенька, отпусти, мне больно, — умоляла Зина.

— Учу тебя, учу, а толку ноль, — презрительно шептал он. — Муж пришел с рабочей смены, хочет отдохнуть, выпить нормально, а жена целый день дома сидит и пальцем не поведет, чтоб мужику хорошо сделать.

Неожиданно на кухню прибежал сын. Тимофеев спешно убрал руки с волос жены и как ни в чем не бывало сел за стол. Зина отвернула заплаканное лицо от ребенка и стала имитировать привычную деятельность.

— Что тебе, сына? — сдерживая плач, спросила женщина.

— А можно мне к Степе пойти поиграть? — спросил ребенок.

— Уже поздно, — ответила Зина, — пойдешь завтра.

— Ну ма-ам! — жалобно пролепетал ребенок.

— Слушай, что мать сказала! — вмешался отец. — И вообще, нечего с ним шляться. Я тебе говорил не ходить на лестницу! Постоянно вас в закрытых секторах ловят.

Ребенок насупился и обиженно зашагал прочь с кухни.

— А ты куда смотришь, мать? — продолжил Саша — Сын разгильдяем растет.

— Буду воспитывать, — покорно сказала Зина.

— Будет она, — хмыкнул Саша. — А раньше что мешало? Или пока не всыплешь, голова не работает?

Ответа не последовало. Зина тихо всхлипывала, оттирая пригарь кастрюли, моля про себя, чтобы это все кончилось. Тимофеев молча доел ужин, демонстрируя всем своим видом презрение к блюду.

— Я пошел к Митрохину, — сказал Саша. — Может, хоть там будут гостеприимнее, чем в собственном доме.

Тимофеев быстро вышел из-за стола и широким шагом покинул ячейку, громко хлопнув гермодверью напоследок.

— Мам, — вопрошая подошел сын. — Почему ты плачешь?

— Я не плачу, сынок, — успокаивала его Зина. — Просто капелька соды в глаз попала.

Коридорные лампы дневного освещения постепенно переходили в вечерний режим. Во многих местах вместо них включались слабые желтые источники света. Этажи готовились ко сну. По узкой лестнице, едва шевеля ногами и шатаясь во все стороны, брел домой инженер Тимофеев. За время своего похода он успел три раза споткнуться, из-за чего разбил линзу в очках, оторвал кусок перил и уронил в промежуток между пролетами заводской пропуск.

— Наверно, паленка попалась, — размышлял он. — Митрохин, гад! Напоил меня, а мне еще на работу завтра! Как я такой там появлюсь?

Медленно волоча ногами и цепляясь за стены, Тимофеев все же добрался до своего этажа. Оставалось еще каких-то двадцать метров, и можно будет спокойно упасть в кровать, а завтра — будь что будет. Подойдя к своей двери, Саша стал неуклюже шарить по карманам в поисках ключа.

— Где ты, говнючок? — тихо приговаривал он, приманивая неуловимый кусочек металла.

Основательно обшарив все карманы, инженер пришел к выводу, что ключи ушли вслед за пропуском.

— Открывай! Ык! — застучал Саша по металлу гермодвери.

Реакции не последовало. Тогда он постучал еще раз. И еще раз. Но это не привело ни к каким результатам.

— Ну, мать, ты у меня еще получишь, — с заплетающимся языком сказал Саша. — Пойду обратно к Митрохину, он настоящий друг. А с тобой, — пригрозил он указательным пальцем двери, — мы завтра поговорим.

Только Саша успел развернуться, как по ушам вдарила этажная сирена, а в воздухе загулял запах сырого мяса. Тимофеев с ужасом упал на дверь, силясь провернуть гермозатвор, но лишь оторвал каучуковую накладку вентиля.

— Слышь, открой! — беспорядочно барабанил он. — Открой, кому говорю! Ты че удумала? Открывай, хуже будет!

Тем временем в ячейке Зина лежала на кровати, крепко прижав к себе ребенка. Она слышала все: и сирену, и стук по металлу двери, и призывы мужа. Она лежала с холодным стеклянным взглядом и слушала, пока ребенок мирно спал.

— Зиночка, милая, родная, — жалобно вопил Саша, — открой пожалуйста, хоть ради сына! Я пить брошу, только открой.

Дыхание Тимофеева сбилось, в какой-то момент он даже понял, что резко протрезвел. Сейчас он был готов отдать все что угодно, лишь бы дверь открылась. Спустя минуту жалобных завываний он понял, что никто не откроет. К ногам Саши медленно приближался кипящий фиолетовый туман. Отчаяние, страх, ненависть, все смешалось в безумный коктейль. Сердце выбивалось из груди.

— Открой, тварь! — срывая голос и кидаясь на дверь, орал он. — Открой, паскуда! Убью гадину!

Через пару мгновений голос Саши приобрел жидкие горловые тона. Постепенно отдельные слова превращались в неразборчивую какофонию ужаса и невыносимой боли. Удары в дверь становились все реже и тише, пока и вовсе не сошли на нет. Наступила звенящая тишина. Все было кончено. Начался Самосбор.