Избранное

Алексей Решетов, 2009

Предлагаем вашему вниманию сборник стихов Алексея Решетова.

1950–60-е гг.

Сумерки

Сероглазые сумерки глянут в окошко

И уйдут, как обиженный гость;

И гостинец неотданный — звезды в лукошке

Разбросают по небу. И первая горсть

Будет тлеть до рассвета на пиках еловых.

А назавтра, влюбленные в нас без конца,

Сероглазые сумерки явятся снова,

Будто им, а не солнцу открыты сердца.

1957

«Ещё не знаешь точно дня рожденья…»

Ещё не знаешь точно дня рожденья

Цветов, листвы, душистых мягких трав,

Но видишь, как идут приготовленья

В семье полей, полянок и дубрав.

Вот и ручей запел под снегом тонко

О том, что зелень смотрится в него.

Так мама расшивала распашонку

Задолго до рожденья моего.

1958

Руки

Навек остыли руки рыбака.

Но как похожи на живые руки,

Скреплённые при помощи шнурка,

Большие и тяжёлые, как муки.

Неужто им и вёсел не держать,

В раздумье рыжей не сгребать бородки?

Так просто возле ворота лежат,

Как в ливень перевёрнутые лодки.

1958

«Знакомая запевочка…»

Знакомая запевочка

Слышна издалека,

Неведомая девочка

Идёт от родника.

А ветер вьётся около,

Горят цветы кругом…

В одном ведёрке — облако,

И солнышко — в другом.

1958

«На траве золотистые блики…»

На траве золотистые блики,

Ствол сосновый в душистой смоле,

И румяной щекой земляника

Прикоснулась к прогретой земле.

А над Камой, жарой опалённые,

Низко-низко склонились кусты.

Им бы сбросить рубашки зелёные

И поплыть, догоняя плоты.

1958

«Кофточка застенчивого цвета…»

Кофточка застенчивого цвета,

Под косынкой — золотая рожь.

Женщина тиха, как бабье лето,

Протянула запотевший ковш.

Ничего она мне не сказала,

Просто поспешила напоить.

Петь устала, говорить устала,

Только нежной не устала быть.

1958

Земля

В ней золотые жилы не устали

Ждать, что за ними дерзкие придут.

В ней кости и зелёные медали

Солдат, которых девушки не ждут.

В ней всё, в земле:

начало радуг, хлеба,

Тонюсенькой черёмухи, ручья.

И эту землю на седьмое небо,

Живой и мёртвый, не сменяю я.

1959

Небо

На дымок из русской печки

Опирается оно,

На три кедра возле речки

Опирается оно.

И над явью и над былью

Наших дней и прошлых лет

Режут небо птичьи крылья,

Режут, режут, — следа нет.

Нет конца и края небу.

Нет конца, но до клочка

Эта синь над морем хлеба,

Над пиликаньем сверчка,

Над пробитой в травах стёжкой,

Над прищуром добрых вод

Нам близка: мы все немножко

Подпираем небосвод.

1959

«Ставень хлопнул…»

Ставень хлопнул,

Гаснут краски.

Путь-дорога далека.

Колобок из русской сказки

Закатился в облака.

Сонный лось жуёт кувшинку,

Запивает из реки.

Тополиную пушинку

Сонно нянчат ветерки.

Спят лисицы-огневушки,

Спят ежата под сосной,

Спят волнушки на опушке —

На околице лесной.

Вон берёзонька прямая

Задремала в тишине,

Через голову снимая

Платье, сшитое к весне.

1959

«С лесной берёзы, с белого плеча…»

С лесной берёзы, с белого плеча,

Запела птица про мою печаль,

Про то, что я, наверное, смешной,

Про то, что ты смеёшься надо мной.

А ты пройди по травам босиком —

И лёгкий след я пригублю тайком.

Ты по воду пойди — и на пути

Я встречусь, чтобы ношу донести.

Ты будешь жить

в морозе здешних зим,

Я буду добрым солнышком твоим.

Ты станешь задыхаться, близких звать,

А я вакцину буду открывать.

Тебе венки из стружек принесут,

А я тебя, остывшую, спасу,

Как сломанную ветку подниму

И не отдам ни смерти,

никому!

1959

Дворик после войны

Мирный дворик.

Горький запах щепок.

Голуби воркуют без конца.

В ожерелье сереньких прищепок

Женщина спускается с крыльца.

Пронеслось на крыльях веретёшко —

То есть непоседа-стрекоза.

Золотая заспанная кошка

Трёт зеленоватые глаза.

У калитки вся в цвету калина,

А под ней — не молод и не стар —

Сапогом, прошедшим до Берлина,

Дядька раздувает самовар.

1960

«Какие чудо-маки…»

Какие чудо-маки

У нас в саду цвели!

Казалось, что из магмы

Самой они взошли.

Под тенью тучи серой

Их пламень не утих.

И словно пули в сердце

Входили пчёлы в них.

1960

«Настали дни суровые…»

Настали дни суровые,

И спрятаться спешат

Под шали под пуховые

Серёжки на ушах.

В лесу озябла клюквинка,

Меж кочек лёд блестит,

И пар идёт из клювика,

Когда снегирь свистит.

1962

«Я помню: с тихою улыбкой…»

Я помню: с тихою улыбкой

Скрипач, что на войне ослеп,

Водил смычком над тёмной скрипкой,

Как будто резал чёрный хлеб…

1962

«Ах, до чего же осень глубока!..»

Ах, до чего же осень глубока!

В лесу глубоко, во поле глубоко.

Она, как полноводная река,

А я — рыбак в челне своём убогом.

И вот уже я чувствую — тону.

Но мне дышать всё легче,

как ни странно,

И старая замшелая поляна —

Речное дно. Хожу себе по дну.

Подводный мир!

Волшебно хороши

Листы растений,

розовых и рыжих.

И вся печаль смывается с души

Среди поющих в день осенний рыбок.

1962

«Может, чёт — а может, нечет…»

Может, чёт — а может, нечет,

Может, плакать — может, нет.

Может, утро — может, вечер.

Может, темень — может, свет.

Может, дальний голос вьюги,

Может, тихий волчий вой.

Может, губы — может, угли.

Может, сторож — может, вор.

Может, я тебя бросаю,

Может, я тебя ловлю.

Может, я тебя спасаю,

Может, я тебя гублю.

1962

Михайловское

И не видать в окне Россию,

Всю погружённую во мглу,

И только пёрышком гусиным

Скрипит сверчок в своём углу.

И льются нянюшкины песни,

Как будто слёзы по щеке,

И драгоценных женщин перстни

Горят на пушкинской руке.

И на одной из стен лачужки

В глухом неведомом краю

Тень стихотворца тенью кружки

Пьёт участь горькую свою.

1962

«Ах, Пушкин, Пушкин, милый Пушкин…»

Ах, Пушкин, Пушкин,

милый Пушкин,

Чего пустой бульвар стеречь?

Приди ко мне, погрейся пуншем —

Гранитный плащ не греет плеч.

Всё те же снеги, те же сани,

Идалии и Натали,

И только няни,

бедной няни

Твои друзья не сберегли.

Каких я вин заморских не пил,

Каких не нашивал оков —

Стучит,

стучит мне в сердце пепел

Твоих златых черновиков.

1962

Поэты

Л. И. Давыдычеву

Поэты погибают не от пуль,

Поэтов сокрушают не наветы:

Сам по себе мучителен их путь,

Самих себя не берегут поэты.

Расширены глаза, как у детей.

Попробуй жить

и не растратить крови,

Переживая тысячи смертей

И чьих-то

несложившихся любовей!

Да, чистой кровью пишутся стихи,

Да, вечно

словотворчество людское,

И с красной начинается строки,

И красной завершается строкою.

1962

Костёр

Как истинно талантливый актёр,

Чьим мастерством

нельзя не восхищаться,

Всю ночь горел

в глухой тайге костёр,

Не уставая перевоплощаться.

И ярок был его короткий век,

И смерть его была

как роль живая,

В которой умирает человек,

Багровую рубаху разрывая.

1962

Белый лист

Виктору Болотову

О, белый лист, поэту ты претишь,

Так белый флаг немыслим для солдата.

Так белой ночи давящая тишь

В рыданиях девичьих виновата.

Но полон чуда, веры, торжества

Тот миг, когда естественно и просто

Приходят вдохновенные слова

На лист, необитаемый, как остров.

О, белый лист — как белое чело,

Как белые больничные постели,

Как белый снег, что рухнул тяжело

От выстрела на пушкинской дуэли.

1963

«Мы в детстве были много откровенней…»

Мы в детстве были много откровенней:

Конец ознакомительного фрагмента.