Цветок яблони

Алексей Пехов, 2022

Демоны пришли из мрака и ночь окрашена в цвет крови. Война разгорается. Героям, каждый из которых прошел долгий путь, придется решить для себя, на чьей они стороне и чем готовы пожертвовать, чтобы исправить прошлое эпохи Шестерых.

Глава четвертая

Кузнец

Однажды подмастерье кузнеца, встретил шаутта. Демон втерся в доверие, ложью проложил дорогу к дружбе, нашептал на ухо, что подмастерье достоин большего.

— Твоя сила вырастет, ты сможешь открыть свою кузницу, — так говорил он. — Покажешь мастеру, что лучше, чем он. Надо всего лишь раскопать самую старую могилу на кладбище.

И тот поверил ему. И ночью, взяв лопату, при свете фонаря начал копать, нарушая заветы Шестерых.

Подмастерье сломал гроб, надеясь найти там силу, но из него выбрался второй шаутт. И оба демона, смеясь, пожрали глупца.

Потому что не стоит тревожить мертвых.

Старая сказка Единого королевства.

Когда, примерно через тысячу лет, земля перестала рыдать, то вздохнула. Точно большой травоядный зверь, избавившийся от страха. Глубоко и шумно. Тяжело переживая случившееся.

Девушка стояла и слушала это живое дыхание, ощущала его через подошвы алебастровых туфелек. Горы слабо подрагивали, возмущаясь, что их заставили разойтись в стороны, распахнуть долину, по которой теперь, упруго ревя, неслась грязно-бурая, только что родившаяся река. На одной из ступеней она спотыкалась, падала вниз, превращаясь в колоссальный свирепый водопад.

По алому, впитавшему в себя зарю, небу, расходились круговые волны и возмущенные этим облака — целыми легионами — трусливо бежали во все стороны, стремясь поскорее скрыться за горизонтом. Те из них, кто не успел, рассеивались по небу, словно мука по широкой тарелке, а затем сгорали, обращаясь в странную плоскую радугу, захватившую весь алый небосвод.

Небо дрожало, точно также, как и земля, кашляло больным громом и разветвленные корневища молний врезались в горные пики, выбивая из них золотые искры.

Горячий вихрь змеей прополз через всю долину, без злобы обнял девушку, даря огонь солнца сквозь тонкое пурпурное платье. Пурпур — ее любимый цвет, совершенно не подходил к сегодняшнему случаю.

И к ее настроению.

Она присела, коснулась ладонью все еще теплой земли, подняла пару похожих на кубики камешков. Нет. Не камешков. Спекшиеся косточки какого-то несчастного зверька, не успевшего убраться, когда мир стал меняться. Повинуясь наитию, девушка убрала их в маленькую поясную сумочку.

— Ты плачешь, Младшая, — мягким шепотом обратился к ней Нлон. — Есть ли повод для грусти?

Она подняла на него глаза. Высоченный и внешне совершенно нескладный, ее учитель обладал невероятной пластикой движений. Он не шел, танцевал, стелился над землей и его призрачный плащ из теней летел на весеннем ветре, мерцая искрами, что были основой его крови.

Мерк, немного стыдясь чувств, вытерла мокрые щеки:

— Во мне слишком много эмоций, только и всего. Я восхищена тем, что у тебя получилось. Она прекрасна. Этот последний штрих сделал всю долину настоящей драгоценностью.

Теперь они оба смотрели на антрацитовую башню, состоящую из немыслимых граней, углов, шипов, острой чешуи и пронзающих алое небо шпилей. Мерк до сих пор ощущала, как появление строения в этой реальности, заставляет воздух слабо звенеть.

— Она одна из двух, что будут.

— Зачем они тебе?

— Нам, Младшая. Вторую построят Нилн и Текл. Моих сил на нее уже не хватит.

Она хотела указать, что учитель не ответил на вопрос, для чего его народу требуются башни, но он заговорил первым:

— В твоих глазах не только восхищение, дочь моя. В них бездна печали. Что не так?

Девушка подняла к небу узкую ладонь с длинными пальцами, словно бы закрываясь от солнца.

— Я урод, — в ее голосе послышалась жесткость к самой себе. — Вы призвали нас в одно время, выбрав самых талантливых из всех людей. Семерых. Мне было четырнадцать. Теперь двадцать два, и ты сам знаешь, чего я смогла достичь за прошедшие годы.

Он ничего не сказал. К чему? И так всем вокруг известно, чего достигла Мерк.

Ничего.

Она единственная, у кого дар не проявлялся. Мерк ощущала его, но никак не могла ухватить. А точнее разбудить.

— Мальт и Моратан могут открывать дорогу в ваш мир, смотреть на солнца и луны. Мири способна ткать нити, Миерон… — Мерк осеклась, поняв, как глупо перечислять все, что умеют другие. Уж Нлону, как призвавшему их, это известно куда лучше, чем ей. — Тебе не кажется, что я достаточно выросла, учитель? Сколько ты будешь беречь меня от правды?

Асторэ сел на теплую землю, подтянул длинные нескладные ноги к коленям, плащ из теней укрыл его, и когтистая рука похлопала рядом, предлагая Мерк присоединиться.

— Ты должна понимать, Младшая, что правда многогранна.

— Правда пряма. Лаконична. И понятна. Иногда для того, чтобы озвучить ее следует лишь сказать «да» или «нет». Так ответь. Я смогу использовать твое волшебство?

— Нет.

В носу предательски защипало, но на этот раз девушка справилась с эмоциями, приобняла учителя и коснулась губами его сухой, горячей щеки.

— Спасибо.

— Что забрал у тебя надежду? Ты не понимаешь, Младшая. Не понимаешь своего собственного дара. Он у тебя особый и не позволит использовать мою магию. То, чем владеют асторэ, в большинстве своем недоступно людям.

— Но Мальт…

Нлон поднял ладонь, прося не перебивать его:

— Вы семеро — единственные из племени, в ком мы нашли предрасположенность к волшебству, хотя изначально никто из нас не ставил такой цели — учить вас подобному.

— Мали и Мири начали учиться сами…

— Да. И стали совершать ошибки, которые касались всех нас. Поэтому я выступил за то, чтобы помочь вам познать мир таким, каков он есть. Но то, что вы используете — это не наша магия. Не наша сила. Вы как цветы, что ловят скудный свет далекого холодного солнца, который течет из мира Трех солнц и десяти лун.

Она знала, о чем говорит учитель. То, что использовали ее братья и сестры лишь капля от магии, принадлежащей асторэ. Никто из людей не смел зачерпнуть больше, ибо их тела были неспособны вместить в себя великую силу, текущую из соседнего, истинного мира создателей. А Мерк не могла и этого.

— Мы долго ждали тех, кто способен помочь нам. Эйвы, уины, д’эр вин’емы — они не подходят, хоть и любимы нами. Лишь вы, люди, оказались близки к тому, чего мы так долго искали.

— И в итоге наше появление здесь травит этот мир и убивает его.

Нлон издал немного насмешливый звук, отчего искры в его сосудах замерцали звездным светом.

— Зная твою натуру, ты в этом винишь исключительно себя, Младшая.

Мерк, ничуть не улыбнувшись, серьезно ответила:

— Все человечество. С нами вы совершили такую же ошибку, как и с гвинами. С них ведь все началось.

Искры учителя погасли, он весь окутался в тени и туман, возвращаясь мрачными думами во времена, трагичные для каждого асторэ. Когда им пришлось уничтожить тех, кого они создали еще до людей.

— Гвины умели черпать силу той стороны. Их желания были порочны и опасны.

— Знаю. Вы приняли решение.

— Оно было тяжелым, но правильным.

Мерк вздохнула и прижалась головой к его плечу.

— И вот появились мы.

— И вот появились вы.

Они смотрели, как остывает небо, теряя алые краски, наливаясь светом обычного дня. Потревоженная земля все еще дрожала и вздыхала.

— Мири говорит, что все наше существование повод для грусти асторэ. Что мы ваше разочарование, такое же, как гвины. Червоточина, сжирающая мир. Что наше будущее предопределено и принесем мы вам лишь беду.

— Мири не всегда права, Младшая. Порой она считает, что видит грядущее, но забывает о переменчивости нитей. Вы не ошибка.

— Скажи это моему дару. Ведь я единственная, кто связан с той стороной. Как гвины.

— Гвины могли черпать силу, для вас же тот мир закрыт, точно также, как для нас. Поэтому ты и не сможешь пользоваться магией.

Он не добавил «никогда», но это слово прозвучало в голове Мерк. Никогда она не станет той, кем должна была стать. Потому что не может черпать, как другие, из источника асторэ. Ей подвластна лишь тьма, которая под запретом…

Пламя разгоралось плохо.

Огонь, словно не желая участвовать в том, что задумала Мерк, гас не раз и не два, отказываясь прикасаться к пище, будто считая ее отравленной. Потом, спустя время, показавшееся Младшей вечностью, он согласился принять солому, кленовые листья и уголь из южных шахт. Но все еще не хотел расти и сварливо чадил. Она проявляла с ним терпение, точно с капризным больным, взращивала на ладонях, мягко дышала, отдавая ему свои силы, шептала о том чуде, что уготовано им создать, уговаривала много часов.

И, наконец, жестокосердное пламя прислушалось к ученице асторэ. Неожиданно вспыхнуло так, как вспыхивает ночью венец на вершине пробудившегося вулкана. Рев потряс все основание пустующей башни, эхо стремительным голубем заметалось, ударяясь о стены, врезаясь в лестницы и мчась по высоким пролетам, неслышимое никем, кроме нее. После пламя сыто ревело, щедро отдавая жар горну, и басовито пело, порой поддерживаемое шумным дыханием раздуваемых мехов.

Никто не беспокоил Мерк. О ней словно забыли, потеряли в самом сердце башни, среди лабиринта коридоров и негромких всплесков воды вечно теплых бассейнов, в которых ночами дно светилось бледно-голубым светом невидимых звезд. Она скрылась, желая отвлечься от всего, забыть о своих неудачах.

Та, кому не суждено было стать волшебницей, собрала золотые волосы, скрыла под кожаным плотным чепцом, сменила легкое платье на штаны, короткую рубашку и плотный защитный фартук.

Не все братья узнали бы ее сейчас. В пропитавшейся потом одежде, с вымазанным сажей и копотью лицом, с несколькими ожогами на плечах и предплечьях, с растрескавшимися кровоточащими губами, Мерк орудовала молотом, который для обычного взрослого мужчины был бы неподъемен. Но сила ее спящего дара, сила крови первых людей, любимых созданий асторэ, позволяла не замечать тяжести и не ведать усталости долгие часы.

И в этой работе Мерк, действительно, забыла о своих бедах. О пустоте, что поселилась в сердце. И мире, который отказывался принимать человечество и терпел их лишь благодаря асторэ.

Она забывалась и соскальзывала в транс, плавя металл в тигле, разливая его в формы, обрабатывая и закаляя. Если хотела пить, то пила из ручья, протекавшего через два зала от ее кузницы. Желала есть — питалась спелыми ягодами размером с яблоко, что росли на моховом ковре, украсившем стену возле лестницы, созданной словно бы из растаявшего воска.

Когда силы иссякали, Мерк спала прямо на полу, подложив под голову свернутое в валик пурпурное платье.

Однажды, проснувшись, она увидела девушку, ходившую по мастерской. Невысокая, с круглым лицом, веселым вздорным носом и смешинкой на щеках, та касалась пальцами то одной металлической заготовки, то другой, проявляя живое, почти детское любопытство ко всему, что здесь находилось. Рыжие волосы она стригла коротко, что Мерк всегда считала настоящим преступлением против красоты.

— Так и думала, что ты вспомнишь обо мне первой, сестрица.

Она не была сестрой. Никто из остальных учеников асторэ не был ей ни сестрой, ни братом, но так они все считали, ибо объединяло их куда большее, чем память крови.

Сила магии стала им семейными узами.

— Я принесла тебе дары, — Мири чуть склонила голову, прислушиваясь к сердцебиению пламени, которое стало внезапно частым и громким. Огонь не ведал иных людей кроме той, кто создала его. — Вино из ежевики и черноплодки, пирог из яблок этого года.

— Яблоки? — чуть хмурясь со сна, Мерк приподнялась над своим «ложем». — Уже осень?

— Ты пропала на пять месяцев. Так что, конечно, уже осень и она близка к своей середине. — Мири подняла изломанную дугу металла, всю словно бы оплавленную и изъеденную. Положила назад, рассеянно потерла пальцы, испачкавшиеся в ржавчине. — Нлон корит себя, что ты ушла.

— На нем нет никакой вины, — Мерк ощутила слабый укол сожаления, что не поговорила с учителем, прежде, чем прийти сюда. — Но спасибо ему за такт. Он всегда слишком хорошо знает мое настроение и не стал беспокоить из-за пустяков.

— Хм… — Мири все еще изучала испачканные пальцы. — Нлон это Нлон. Да что там. Все асторэ куда мудрее нас. Интересно.

Мерк не стала спрашивать, что заинтересовало сестру. Такое случалось часто, ибо ее дар показывал будущее или то, что могло бы им стать. Этим словом «интересно» рыжеволосая женщина отмечала видения, приходившие к ней столь внезапно.

Прямо в воздухе, соткавшись из морозных узоров, обрел форму маленький диванчик с полосатыми подушками, столик на одной хрустальной ножке, больше подходящий чаше для фруктов, изящный подсвечник, тарелки и фужеры. Мири с удовольствием присела и взяла с пола невесть как оказавшуюся там сумку:

— Я, знаешь ли, искала тебя здесь несколько часов и достаточно проголодалась. Нет-нет! — Она остановила Мерк, решившую присоединиться к ней, движением ладони. — Где твои манеры? Ты видела себя в зеркало? Ах, да. Нет зеркала…

Зеркало появилось почти тотчас же, заняв дальнюю стену, но Мерк со смехом отмахнулась:

— Не могла бы ты…

Мири, конечно же, могла — и умывальник, больше похожий на целый фонтан, вспучив пол, вырос рядом с зеркальной рамой.

Мерк с удовольствием умылась, а затем вытерла руки пушистым полотенцем, отмечая сколь приятно, когда ткань касается ее кожи.

— Люблю тебя, — Мири аккуратно разрезала все еще дымящийся пирог, и в помещение, заполненное запахом кузни, где жар и металл пропитали даже стены, на мягких лапах карифского кота втекли ароматы выпечки, яблок и корицы. — Любой из нас таил бы обиду. Или по меньшей мере завидовал, но не ты. Все наши способности, то, чего ты лишена совершенно несправедливо, воспринимаешь без злобы.

— Злиться можно лишь на свой дар. И на ту сторону, закрытую для этого мира. Где-то в ней таится ключ к моим способностям, но достать его все равно что прыгнуть в бездонную пропасть, — она села на диван, и Мири протянула ей блюдце с кусочком пирога. — Полагаю, Мальт прислал тебя.

— Он беспокоится, — не стала отрицать Мири. — Не меньше, чем Нлон. Даже больше.

— Отчего же не пришел сам?

— Границы слабеют. Мир, где могут жить люди и асторэ, сжимается. Мы потеряли много земель, пока ты здесь. Он сражается, как и все остальные.

— Но не ты.

— Я не очень-то приспособлена для битв, — она повела покатыми плечами. — Выпечка занимает меня куда больше.

— Но ты видишь грядущее, сестра. Скажи мне, есть ли решение?

— Увы, грядущее не подчиняется моим желаниям, Младшая, — Мири чуть вздохнула, открывая кувшин с вином. — А было бы неплохо. Оно подсовывают мне иногда странные вещи. Например, сказало, что завтра, то есть сегодня, я буду пить апельсиновое вино. На зло ему, взяла ежевичное с черноплодкой.

Она налила хмельной ярко-оранжевый напиток в прозрачный бокал, затем поймала на губах Мерк усмешку.

— Апельсиновое, чтоб его.

— Ты продолжаешь пытаться управлять будущим, и вот результат.

— Я не меняю нити с тех пор, как Нлон запретил, это лишь попытка обмануть видения.

Мерк знала, что за всей этой мягкостью сестры скрывается много-много упрямства. А еще любопытства. И стремления познавать нечто новое. Двигаться вперед. Мири, как тщеславный вор, для которой запрет, словно сложный замок — вызов. Маленькую рыжую сестру никогда не останавливали запреты. Ее остановило кое-что другое.

Когда асторэ поняли, что Мири видит нити, первооснову волшебства, и может ее менять, а это, в свою очередь, меняет магию, ибо один конец нитей здесь, а другой теряется на той стороне, они призвали тех, кто стал следить за своеволием людей.

Миерон называл их сулла, а Моратан куда более точно — убийцами гвинов.

И теперь Мири только смотрела, но не меняла.

Почти… не меняла.

Касалась их столь незначительно, чтобы не привлекать к себе чужого внимания.

— Какие еще новости, кроме борьбы с тьмой?

— Мальт решил построить город. На юге, в плодородной долине. Теперь они спорят с Милтом о названии.

— И какие варианты?

Мали скорчила рожицу:

— Смешные. Странные. Пафосные. Ты же знаешь наших братьев. Уверяю тебя, что ни одно название, из предложенных, не подойдет. Город, если он когда-нибудь появится, назовут Аркус.

— А им об этом известно? — вопреки желанию сохранить серьезность, Мерк не могла не улыбаться.

— К чему? Пусть забавляются, споря друг с другом до хрипоты. Что ты пытаешься здесь сделать?

— Что бы ни пыталась, ничего не выходит, — она уклонилась от прямого ответа.

— Хм… Тебе отказано в способности пользоваться даром, но он никуда от этого не денется из твоей крови. Та сторона закрыта для всех, а вот ее дыхание… Металл ржавеет и плавится, стоит тебе начать работать с ним. Очень интересно. Сталь не подходит. А золото?

— Я не пробовала. Пока, — она отведала кусочек пирога, одобрительно кивнула. — Твоя выпечка как всегда чудесна.

— Это мелочь. Основной подарок вот.

Мири не удержалась от театрального жеста, но серьезность сохранить не сумела, подмигнув сестре с видом заговорщицы, замыслившей невероятную шалость. Поперек ее двух ладоней, сформировавшись из воздуха, упал тяжеленный брус. Руки предательски подались под его весом, но все же гостья смогла удержать странный дар и положила на стол перед Мерк.

Почти ярд в длину, почти круглое сечение, почти прямой, почти гладкий.

Слишком много «почти».

Она подалась вперед, рассматривая потемневший металл с выражением глубокого сомнения. Увидела трещинки, выемки, ложбинки и ямочки. Небольшой изгиб, сплющенность у дальнего края.

Прислонила ладонь, закрыла глаза, и Мири увидела, как под веками быстро-быстро двигаются глазные яблоки. Наконец та вздохнула, откинулась назад, взяла вино, сделала большой глоток, ощущая на языке вкус апельсиновой цедры и меда. Больше не было улыбок, веселья. Жесткий взгляд. Почти гневный.

— Похоже на серебро, — голос Мерк тоже теперь звучал… не так. От легкости не осталось и следа.

— Всего лишь похоже, — Мири продолжала безмятежно улыбаться.

— От него смердит смертью.

— Тебе виднее.

— Этот металл прежде был частью живого.

— Да.

— Кость, превращенная в серебро. Ребро, если быть точной.

— И снова «да».

— Нам запрещено заходить в хранилище асторэ. Сомневаюсь, что ты об этом забыла.

— О, я обладаю прекрасной памятью, хоть и путаюсь порой, теряя из-за нитей представление между нынешним и будущим. Но я не ходила в этот могильник. Старшая дерзнула.

Эти слова удивили Мерк настолько, что она подалась вперед.

— Мали?!

— Представь себе. Самая разумная из нас решила бросить перчатку, не желая оставаться послушной игрушкой. Ее можно понять.

— Все настолько плохо?

— С тех пор, как ты предалась одиночеству, ее недуг ускорился. Она слепнет с каждым днем, и никто из нас не может помочь. Так суждено, говорит Текл. Все они говорят. Мали решила увидеть как можно больше, пока у нее есть такая возможность. Так вот, — Мири коснулась пальцами серебра. — Это она принесла.

— Когда Нлон узнает, он будет огорчен.

Та отмахнулась:

— Не узнает. Тысячи лет туда никто не ходил, и он не станет проверять каждую полку. Мы взяли совсем немного.

— «Мы»? «Немного»?

— Мальт. Я. Мали. Моратан. Они жутко тяжелые, знаешь ли. А Мали просила помочь. У нее были какие-то идеи на счет этих штук, но, как я понимаю, не вышло. Зрение они ей не вернули, и я подумала, что отнесу-ка в кузницу парочку. Раз Старшей уже без надобности. Ты хотя бы превратишь этот пережиток прошлого во что-то красивое. И я принесу еще, если захочешь.

— Они выступили против асторэ, своих создателей. И оказались очень сильны. Их сложно было одолеть, потому что гвины могли быстро перемещаться в пространстве. Как д’эр вин’емы, получившие потом такой же талант. И чтобы поймать гвинов, асторэ превратили их кости в металл. Лишили легкости. А сулла добили. Вы нашли скелет гвина в хранилище, и в этой штуке слишком много той стороны. Его следовало бы уничтожить.

— Следовало, — согласилась Мири. — Даже у меня от близости с ним кровь кипит, представляю, что чувствуешь ты. Но это невозможно. Во всяком случае пока асторэ не найдут решения. Сила гвинов растеклась по миру, отравив наше с тобой племя. В них до сих пор та сторона.

— И это опасно.

— Опасно, — Мири снова не стала отрицать очевидное. — Как тот же меч. Или даже кузнечный молот. Вопрос лишь в том, как и в каких целях его применить. Гвины принесли много зла, и после них не осталось ничего хорошего. Ты же можешь создать из их наследия нечто прекрасное. Если оно тебе не понравится, мы просто отнесем обратно в хранилище.

Мерк долго молчала. Так долго, что пламя в горне, прислушивавшееся к разговору, вопросительно треснуло, оторвав девушку от раздумий.

— Что ты видела? — напрямик спросила Мерк у Мири. — Что ты сказала остальным? Никто не стал бы все это устраивать, если нет веской причины. Я желаю знать.

— Мои пророчества — моя кара. Они приходят и уходят. Те, что я могу запомнить, в большинстве своем ведут в никуда. Или они рассказывают о событиях столь далеких, что никто из нас не доживет. А, скорее всего, те события вовсе никогда не случатся. Это как бесконечное количество дорог, которые ветвятся, сливаются между собой, петляют, а в итоге… Я ошибалась куда чаще, чем оказывалась права, — Мири наклонилась и заговорила тихим шепотом, так, словно боялась, что их подслушает то же пламя. — Но есть очень маленький шанс, что Мали станет зрячей, а ты пробудишь свой дар.

— Как?

— Говорю же — дороги ветвятся. На одной из них ты стоишь с белыми волосами и в тебе сила, которой нет сейчас. Все, как в тумане. Весь вопрос, рискнешь ли ты найти эту дорогу из тысяч других. Открыть дверь вот этим ключом, — она коснулась кости гвина. — Каждый из нас обретет могущество, продвинется в изучении магии. Это выгодно всем.

— Асторэ…

— Учат нас, — с нажимом произнесла Мири. — Мы нужны им для борьбы с последствиями войны против гвинов. И мы должны стать сильнее, чтобы помочь. Потому что пока нас отодвинули от любых важных дел, ибо мы слишком слабы по сравнению с ними. Лично я хочу быть поддержкой для Нлона и остальных. А ты?

Спустя время после того, как алая нитка расплавленного металла юркой ящеркой втекла в подготовленную форму, остыла и обрела новую внешность, Мерк взяла получившееся в руки.

Металл был черным, приятно-тяжелым и странно-теплым. Он не ржавел, как железо, легко выдерживая силу создательницы. Мири оказалась права. Много часов она молчала, наблюдая за работой сестры и теперь, приблизившись, спросила.

— Что это будет?

— Браслет.

— А что ты сделаешь для меня?

— Еще не решила. Но мне нужно больше металла.

Когда Мири ушла, Мерк уснула, сжимая заготовку. Ощущая приятное тепло и не видя, что огонь в горне горит синим цветом.