Академка

Алексей Михайлович Романов

Болезнь накатила безжалостно. Неправильный диагноз с ненужной аппендэктомией обеспечили автору крайне неприятное существование в физкультурном диспансере и, затем, в сердечно-сосудистой больнице. Врачи боялись смерти в больнице и отправили «долечиваться» домой с предложениеминвалидности по неизлечимой болезни. Общение с достойными людьми помогло поверить в себя. Возвращение домой, самолечение и подготовка курсовых проектов под крылышком у родителей, и, снова – возвращение в институт.

Больничные развлекухи

Ночью уснуть не получалось — боль не давала. Так, шаткое забытье. Опиум, снотворные и различные анаболики ни фига не помогали. Чтобы не мешать спать другим болезным стал уходить в сортирный подвал. Там валялся на диване и читал. Потом медсестры меня застукали. Наябедничали врачу. Стукачество из любви к искусству наказуемо: они же и получили персональное задание — отслеживать и выгонять меня из погреба в палату. Устроили дуры себе полноценные ночные дежурства вместо того, чтобы урывать часок-другой для собственного сна.

От первого диагноза инфекционно-аллергического врачиха принципиально не отступала. Назначила анализ Аддис-Каковского (во, блин соответствующе звучит), подозревая меня в скрытой инфекции. Наверное, триппера или сифилиса. Не получилось. Согласно автору этой пытки нужно двенадцать часов подряд непрерывно гулять и периодически сдавать анализы. Подняли мстительные медсестры в пять утра и вперед, болезный, гуляй по коридору. А сами завалились досыпать. В восемь утра меня обнаружили сидящим на полу в каком-то закутке. Опять наябедничали. Потом сами волокли меня на койку. Не осталось сил. Отменили это издевательство.

Придумали ширево снотворным и анаболиками, поили опиумом, но бестолку. Ну валялся, ворочался, смотрел тупо в потолок. Мне это не помогло. Врачиха по-прежнему не верила гистологическому анализу и продолжала экспериментировать. Гестаповка.

Хорошо, что соседи по палате — все спортсмены, на жалость не пробиваемые. Приколы и подъелдыкивания — это всегда пожалуйста. Накормить зазевавшегося соседа пургеном — рядовое событие, почти в каждой палате так развлекались. Вот послать рано утром в спортзал новичка вместо себя, когда так хочется спать — это только у нас.

Сосед, лыжник из пединститута, приучил всю палату спать голышом. Действительно гигиенично и спишь спокойнее. Правда, не всегда.

Наша палата на первом этаже окном выходит на улицу. Ночь. Медсестры разогнали всех по постелям. Свет погашен. Слышим за окном солдатиков, уговаривающих девушек на кой-чего. Лыжник, в чем мама родила, через всю палату несется к открытой форточке, высовывается в нее и выдает советы, как на Красной площади. Громко так.

Услышав это непотребство, вламывается в палату возмущенная медсестра. В темноте ничего не видит. Щелкает выключателем и наблюдает торчащую из форточки голую волосатую задницу. На истошный визг врывается вторая медсестра, и видит уже соскочившую с окна лохматую гориллу. Горилла стыдливо прикрывается ладошкой и пытается проскочить мимо медсестер к своей постельке. Индейский чум. Дамы по своей дурости перекрывают дорогу. И наш лыжник не нашел ничего лучшего, чем прикрыться одеялом соседа. А сосед спал. Почувствовал, что с него стягивают одеяло. Проснулся и с ужасом видит, как к нему в постель лезет голый мужик. Первая его реакция вполне предсказуема — с испуганным верещанием вылетает из кровати. И вот уже две голые гориллы стоят перед ошалевшими медсестрами.

Наше сумасшедшее ржание женщин почему-то жутко обидело. Главврачу донесли. Приходит наша терапевт на утренний осмотр и обещает разогнать нашу палату к такой-то матери. Ладно, спокойно поговорил с ней, пояснил ситуацию и пообещал, что мое состояние ухудшится в скучном обществе. Поверила, вошла в положение привилегированного, в смысле — тяжелого пациента, и нашу палату оставили в прежнем составе.

И развлечения продолжились. Восхитил уже возрастной штангист — квадрат поперек себя шире. Его штанга прямо в палате находилась. Тут же он и резвился. Мы все подвывали от восторга, когда его пришли проведывать жена и две любовницы. Одновременно появились, столкнулись в вестибюле, все из себя очень даже взаимно знакомые. И дюже ревнивые. В вестибюле клочья волос и одежды летели в разные стороны. Визг стоял, как от взлетающего истребителя… Мы трусливо вдоль стеночек пробирались, а этот членомвредитель стоял на высоком крылечке выхода, любовался зрелищем, подзуживал взбесившихся дам и заливисто хохотал. После такого представления его попросили из диспансера.

Вообще-то в нашей палате некоторые правила строго соблюдались. Передачки с доппитанием обязательно общие. Никто не крысятничал. Мою стипендию расходовали на вкусняшки и, немножко, на горячительное. Болящие спортсмены, которых ежедневно гоняли на кроссы, с удовольствием забегали в магазины. Никто не стучал. Ничего стремного за пределы комнаты не выходило.

Немножко такое доппитание помогло молодому солдатику. Имел хорошие спортивные заслуги — четвертое место по армии в беге на 3000 метров. Вот только кормили его в части только картошкой с селедкой. Результат — кишечное кровотечение, которое никак не могли остановить.

В больничной столовой тоже не могли его обеспечить легкими продуктами. Поэтому магазинные походы его заметно поддержали. Мне бы так.

Спрашивается, с какого перепуга я получил абсолютный запрет на все соленое? Диета экспериментальная такая. Медсестры строго следили за ней. Ну, я попросил и ребята тайком добыли соленый огурец. Бочковой. Как поклонник Шерлока Холмса спрятал нарушение диеты на самом видном месте — столе в центре комнаты. Когда надзиратели отсутствовали, прокрадывался туда и бритвочкой отрезал тонкие ломтики. Потом, не торопясь, рассасывал их уже лежа в кровати. Замечательно вкусная штука. Особенно если запретная.

Ведущая терапевт зашла, подозрительно осмотрела этот огурец. Сурово спрашивает:

— Чье?

Все, не сговариваясь, дружно рявкнули:

Конец ознакомительного фрагмента.