Алые маки «Арваза». Южная граница: люди, события, факты (1970-2000 гг.)

Алексей Малинский, 2023

Пустыня Кара-Кумы и высокогорный Памир, стремительная река Пянжд и отроги Копетдага. Краснокнижные архары, дикие кабаны и поджидающие добычу кобра или шакал – привычный антураж для тех, кто нёс службу в Среднеазиатском пограничном округе. Службу будничную, полную тревог по команде «Застава, в ружье!», и боевую – как в том же пылающем войной Афганистане. Оценку событий, фактов, боевых операций в этом неспокойном регионе уже дали многие генералы: с высот командных, оперативно-стратегических. Предлагаемый автором взгляд совершенно иной: снизу, с «дозорки» пограничной заставы, с окопа и тех рубежей, где непосредственно обеспечивалась надежная охрана и защита Государственной границы СССР. Портрет поколения пограничников 1970-х – 2000-х получился колоритным, многослойным и отнюдь не парадным. Но в этом и есть его ценность, которую наверняка отметят читатели. В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Глава 3

Сермяжная правда майора Подолякина

Ровно в пять тридцать утра, что называется, «с петухами», в комнату отрядной приежки, чуть шаркая подкованными сапогами, зашел дежурный по части капитан Ата Гашаев. Как всякий родившийся и воспитанный на восточных традициях человек, он даже в неурочный час старался быть подчеркнуто доброжелательным и участливым. Для капитана такая манера общения была характерна еще и потому, что он был не просто отрядным офицером, служакой, а главным отрядным… стоматологом. Молва о нем как о рекордсмене по удаленным зубам, вполне возможно, была преувеличена, но допотопная бормашина, работавшая на ножной тяге, с которой Гашаев разъезжал по пограничным заставам для лечения всех нуждающихся, была чистой правдой.

Заглянув однажды в бытовую комнату, где разместился офицер-стоматолог, я с фотографической точностью запечатлел в памяти сидящего на крепком табурете перепуганного солдата. Его широко открытый рот и выпученные глаза, полные обреченности и ужаса, говорили сами за себя. В такой ситуации любой бы струхнул. Своеобразной «палочкой-выручалочкой» для изнывающих от зубной боли пациентов были спокойствие и уверенность в действиях Аты Гашаева.

Приглушенным, умиротворенно-воркующим голосом, с шутками и прибаутками он живо рассуждал на самые разные пустяшные темы, отвлекая страждущего от боли и страха бойца. При этом капитан не забывал весьма энергично работать начищенным до зеркального блеска сапогом сорок третьего размера, дабы придать максимальное ускорение ремням бормашины и безостановочно сверлить больной зуб. Когда же на несколько секунд этот жуткий, посвистывающий звук умолкал, Гашаев старательно доводил до нужной консистенции замазку для пломбы, «паковал» кариес и уже под занавес процедуры участливо интересовался: «Нигде не жмет, может подправим?» Желающих продлить сеанс с мастером-универсалом, как правило, не находилось!

Вспыхнувшая под потолком яркая лампочка гостиничного номера, потревожив рой недобитых нами накануне мух, никак не смутила глубокий лейтенантский сон.

— Товарищи офицеры, подъем! — совмещая нотки требовательности и сочувствия, произнес дежурный, тормоша некоторых лейтенантов за плечи.

Впечатление — как будто не ложились. Только и помню: трижды за ночь мы поочередно бегали под холодный душ, смачивали простыни, поглощали стаканами теплую воду из графина — бесполезно! Всепроникающая жара, потное липкое тело, духота не оставляли никаких шансов на скорый сон. Чертова пустыня, раскаленное дыхание которой ощущалось каждой клеточкой организма, похоже, испытывала нас на прочность. В бездну сна, точнее, какое-то полузабытье мы провалились лишь после двух часов ночи. А тут — что за ранний подъем?

Поспешный сбор, чисто символический перекус в офицерской столовой, и вот мы уже в распоряжении старшего офицера отделения службы штаба части майора Анатолия Васильевича Подолякина. В отличие от нас он выглядел бодрячком. В очередной раз нетерпеливо взглянув на свои новенькие, со светящимся циферблатом, часы «Командирские», он хорошо поставленным командным голосом напомнил: «Шесть минут до отъезда, товарищи офицеры. Едем по утреннему холодку, это ценить надо!»

Всякая поездка из управления отряда на участок границы, как и в обратном направлении, тщательно продумывалась заранее. Экономию бензина, материально-технических и человеческих ресурсов никто не отменял, поэтому мы идем колонной. Видавший виды УАЗик, куда мы вчетвером погрузились, шел во главе колонны. За нами — ГАЗ–66 с продовольствием и овсом для лошадей, следом — груженный под завязку сеном ЗИЛ–130. Замыкал колонну старенький, сразу после ремонта в «хозяйстве» капитана Ивана Ивановича Тихого ГАЗ–66 с несколькими солдатами, прибывшими из госпиталя, и отпускниками.

Наш путь лежал на правый фланг пограничного отряда, в Койне-Кесыр, где размещалось управление комендатуры, пограничная застава и одноименный туркменский аул.

— Ну, что, лейтенанты, смотрите, слушайте, запоминайте, — поглядывая на нас с ободряющей улыбкой, произнес майор Подолякин, едва колонна выехала за ворота КПП. Справа по борту взгляд упирался в ничем не примечательный бетонный забор с венчиком жидкой проволоки-«колючки», огораживающий территорию части. Слева — только-только просыпался пэгэтэ (поселок глинобитного типа), он же районный центр, Бахарден.

Незамысловатый быт туркменских семей

В некоторых дворах по холодку жизнь уже бурлила: женщины в длинных, без намека на приталенность национальных платьях и в платках, привычно прикрывающих нижнюю часть подбородка, хозяйничали у тандыров. Разводили огонь, согревали воду в чайниках. Тут же, неподалеку, широко двигая по горизонтали большими желтыми зубами, неспешно пережевывала траву пара двугорбых верблюдов. У загона блеяли барашки. Высокие, с человеческий рост, глинобитные дувалы скрывали большую часть территории, но отнюдь не бедность и однообразный быт многодетных туркменских семей.

— Ассалом-алейкум, яшули! — махнул рукой в окно Подолякин, когда наш УАЗик, подпрыгивая на рельсах, преодолел железнодорожный переезд.

Дедушка-аксакал, с красной повязкой на рукаве видавшего виды халата, приветливо улыбнулся беззубым ртом и неспешно, как в замедленной съемке, помахал нам в ответ худощавой кистью руки. Его взгляд был долгим и вполне дружелюбным.

— Ветеран ДНД (добровольной народной дружины) Дурды Оразкулиев, наш человек, — бросил в салон майор. — Виноград у него — пальчики оближешь! Да и по части бдительности он молодец. Ни одного постороннего с прибывающего пассажирского или грузового поезда не пропустит. Ведь у нас тут пограничная зона, чужих не жалуют.

Железнодорожная станция, как и одноколейка, соединяющая Ашхабад и Красноводск, были местной достопримечательностью. Пару раз в день шумно вздрагивающий, дымящий трубой тепловоз, наполняя округу запахом прогорклой солярки, тащил за собой с десяток пассажирских или грузовых вагонов. Здесь же, параллельно железной дороге, проходила прямая, как по линейке прочерченная, асфальтированная трасса. Движение по ней было незначительным, но аварии случались. Водители, включая военных, расслабленные жарой и однообразием несменяемой до самого горизонта «картинки», иногда за рулем засыпали. Благо отсутствие глубоких кюветов и сравнительно небольшая скорость движения редко доводили до тяжелых последствий.

Спустя тридцать минут езды, притормозив на повороте, наша колонна окончательно распрощалась с ровным асфальтовым полотном и съехала на каменистую, с выбоинами грунтовку.

— На Койне-Кесыр ведут два маршрута, — пояснил майор Подолякин. — Один — сравнительно короткий, через Арчман и Нохур, с традиционным перекуром на самом водоразделе горной вершины, в районе «Белого камня». Мы им пользуемся в весенне-летний период, пока погода и не размытые селевыми потоками дороги позволяют. Отличительная особенность этого маршрута какая? Правильно, — не дождавшись ответа, продолжает майор, — ухабы. Вместо дорог здесь одни направления: между валунами, крутыми подъемами и спусками, пересохшими руслами родников. Так что к концу маршрута ваши задницы станут деревянными. Это я вам гарантирую!

— Кстати, — поучительно задирает вверх указательный палец майор, — сразу предупреждаю: если кто из ваших жен вздумает рожать, для них этот маршрут в любом случае не годится. Горные серпантины, бездорожье — всю душу вытрясут!

К счастью, мы пока холостяки и нас эта проблема не касается.

Другой маршрут в Койне-Кесыр был более приятным, хотя и намного продолжительным. Он пролегал через в чем-то схожие с крымскими субтропики Сумбарской долины.

«Субтропики по соседству с раскаленной пустыней, возможно ли такое?» — не верили мы своим ушам. Оказывается, чудеса случаются. Высокогорный Копетдаг двумя своими нисходящими хребтами, подобно заботливым женским рукам, прикрывал этот благословенный уголок земли от горячего дыхания Каракумов, а извилистая речка Сумбар хоть и заметно пересыхала знойным летом, но все же помогала сохранять здесь мягкий и комфортный микроклимат. В его ореоле буйно цвели весной и щедро плодоносили осенью яблони и инжир, абрикосы, персики и алыча, плантации граната, виноградников и арбузов. Каменные дувалы повсеместно прикрывали густые заросли ежевики и шиповника. Они же служили преградой от вездесущих ослов, разгуливающих по аулу без всякого хозяйского присмотра.

В последующем каждый раз проезжая по Сумбарской долине, мы невольно любовались устроенным здесь бытом, тщательно продуманной системой орошения участков, утопающими в зелени частными домами, заботливо ухоженными россыпями плодородной земли. Редкий хозяин не имел тут пары верблюдов, коров или хотя бы вечного трудяги осла — лучшего транспортного средства в горах.

По всему маршруту то и дело встречались кошары с блеющими овцами. Здесь же, неподалеку, ютились приземистые, сложенные из подручных материалов овчарни, рядом с которыми резвились родившиеся всего пару-тройку недель назад шаловливые ягнята. С детской непосредственностью они носились по округе, бодались, куролесили, а подустав, отлеживались, мирно пощипывая зеленую травку, ни о чем не беспокоясь. Их безопасность обеспечивали не столько мальчишки-пастухи, жующие краюху лепешки и отхлебывающие из пиал зеленый чай, сколько огромные сторожевые псы — алабаи. Хищных волков, шакалов и лисиц они чуяли за версту, не оставляя им ни малейшего шанса подкрасться незамеченными.

Алабаи

На высоте здесь всегда была и безопасность жителей. В районном центре Кара-Кала («Кала» в переводе с туркменского — «крепость») дислоцировался штаб одноименного пограничного отряда. Местные жителы, вспоминая рассказы своих убеленных сединами аксакалов, любили называть эти места на старый лад «Карры-Кала» («Старая крепость»). Лишь спустя годы название населенного пункта постепенно трансформировалось в Кара-Кала («Черная крепость»), да так и закрепилось на веки вечные.

К концу XIX века здешние места были надежно прикрыты от враждебных вылазок с территории Ирана. Слишком уж тягостные воспоминания оставили о себе работорговля и разорительные набеги. А вот процветавшая пышным цветом контрабанда через границу долго считалась вполне себе обыденным занятием. «Разве торговля с иранскими сородичами преступление?» — удивлялся местный люд, ловча, изворачиваясь и охотно подпитывая взаимную нелегальную торговлю. Искоренить эту дурную привычку пограничникам долго не удавалось. Так и жили, постепенно наводя «революционный порядок». Поначалу этим занимались русские казаки — надежные стражи границ царской империи. После эстафету охраны государственных рубежей подхватили, сменяя друг друга, солдаты-срочники, призываемые из Украины, Молдавии, Сибири, некоторых центральных районов России и Урала. Причем делали это на совесть. Стерегли рубежи Родины как порог отчего дома. Отсюда и уважение, которое ни за какой бакшиш не купишь.

Когда-нибудь время безжалостно сотрет следы крови и пота защитников этих рубежей. Исчезнут, превратясь в пыль веков, камни, на которых кто-то старательно нацарапал штык-ножом свое личное послание потомкам: «Держим границу крепко». И подпись — есаул Голота. «С нами Бог» — казаки Голованов, Чеметьев, Ряшкин, Матузин. Надпись ротмистра Сотникова уже почти нечитаема. Впрочем, как и хорунжего Астахова. Кто они, эти безвестные ныне герои, стражи границ? Мы наверняка никогда не узнаем подробностей их биографий, но, когда присядешь на помеченный автографом камень, коих все еще немало на участке Среднеазиатского пограничного округа, сердце наполняется чувством гордости и уважения. А еще — сопричастности к тому великому делу, которому они служили и которому ныне служим мы, пограничники 70-х.

Примечательно, что солдатский труд всегда высоко ценился местными жителями, а пограничники были желанными гостями в любом доме. В исторической памяти туркмен применительно к русским не сохранился уничижительный термин «завоеватель». Скорее это был брат и добрый наставник, привнесший разрозненным, вечно враждующим между собой кочевым племенам ростки цивилизации, духовности, технического прогресса и всестороннего развития. Брат, который ничего не навязывал, не диктовал свою волю, но с готовностью делил пополам последнюю лепешку чурека. А еще удивлял своим упорством в преодолении трудностей, достижении поставленных целей.

В той же логике складывались отношения пограничников, преимущественно славян, с коренными жителями туркменских аулов, приверженцами ислама. Разгром басмачества в 30-х годах прошлого века, победа русских войск над многочисленными, но слабо обученными бандами местных баев некоторое время саднили сердца воинственной части туркмен. Однако продолжалось это недолго, поскольку не было питательной почвы для конфликта. Продвигаемые иноверцами лозунги о свободе и справедливости, передаче наделов земли беднейшим дехканам, образовании детей и уважительном отношении к женщине-матери грели сердца подавляющей массы местных жителей, множили число сторонников «победы социализма».

Мне могут возразить: лозунги хороши, но жизнь часто вносит свои коррективы. И далеко не всегда в лучшую сторону. В этой связи уместен вопрос: а что же подпитывало на протяжении свыше полувека взаимные дружеские чувства? Скажу определенно: отнюдь не партийные лозунги и начальственные установки. Дружба пограничников и жителей этих удаленных мест складывалась постепенно, кропотливо, по кирпичику. Каждый из которых состоял из поступков, готовности по первому зову протянуть руку помощи, поделиться последней лепешкой чурека, не колеблясь спасти чью-то жизнь. И, конечно, из духовной близости, общих моральных и нравственных принципов людей, не привыкших держать камень за пазухой. Пограничники всегда говорили то, что думали, не допускали подлости и предательства, умели прощать и ладить, находить выход из общих проблемных ситуаций.

О двух таких случаях, вполне себе будничных, рассказал нам по пути следования майор Подолякин.

— Под гусеницу трактора во время уборки урожая случайно угодил мальчишка лет двенадцати. Сложный перелом ноги, большая кровопотеря. Малейшая задержка по времени и — неминуемый летальный исход. Семья в отчаянии! Что предпринять?

На машине заставы, что оказалась поблизости, быстро доставили пострадавшего в больницу, а затем еще и прямое переливание крови произвели, благо группа крови одного из солдат подошла. Новость о «кровной дружбе» пограничников и туркменской семьи тогда молниеносно облетела не только местный аул, но и весь район, была опубликована даже в республиканских СМИ. К счастью, жизнь подростка была спасена. Семья пострадавшего, как и весь приграничный аул, отныне были накрепко, «кровными узами», связаны с пограничниками. И это был только один такой «кирпичик».

В другом случае, совсем недавно, экзамен на высокий профессионализм пришлось держать находящемуся в служебной командировке поблизости от туркменского аула Дайне капитану медицинской службы Сергею Маринину. Внезапные роды у молодой женщины спровоцировало ее нечаянное падение у горного ручья. Большая кровопотеря, угроза жизни ребенку. И снова счет шел на минуты. Эвакуация больной была проведена силами санитарной авиации. При этом наш военный врач до последней минуты не отходил от больной, сделал все, чтобы она поправилась, стала счастливой мамой. Разве такое забудешь!

Но чаще всего на характер взаимоотношений влияли ситуации чисто будничного, прозаичного характера. Скажем, местный колхоз при случае всегда выручал пограничников сеном, соляркой, тракторами для вспашки контрольно-следовой полосы, запчастями для машин. Никто не говорил вслух, но все понимали: не о себе хлопочут пограничники, о нуждах надежной охраны государственной границы страны пекутся. Именно осознание важности общего дела, взаимное бескорыстие были той цементирующей основой, которая сплачивала воинов в зеленых фуражках и жителей приграничья, придавали их взаимоотношениям особую ценность.

Урывки встреч с нохурлинцами, а также опытными пограничниками то и дело приходили мне на память, пока наша колонна с черепашьей скоростью, не более 5–7 километров в час, медленно ползла по намеченному маршруту.

Майор Подолякин деликатно помалкивал. Он давно обратил внимание на провалившихся в утреннюю дрему молодых лейтенантов, вырвать из которой их не могли самые крутые раскачивания УАЗика и резкие скачки на ухабах. По неписаным правилам старший машины даже слегка вздремнуть права не имел. И дело здесь не столько в уставных требованиях, сколько в жизненном опыте. Поглядывая на спящего старшего машины, тут же начинал клевать носом водитель. А это уже опасно! Тут под угрозой жизни всех попутчиков.

— Тормозни-ка вон у того ручья, — приказал Подолякин водителю.

Минутная остановка. Умылись ледяной водой, размялись — и снова в путь.

Сопят лейтенанты. Поглядывая на них, майор о чем-то задумался. Как выяснилось, о том, как сам когда-то, получив приказ, добирался на свою первую пограничную заставу Тагарёво. Самую трудную, высокогорную, зимой просто недоступную в силу суровых климатических условий. Следовавшая с ним молодая жена, невысокого росточка, совсем хрупкая симпатичная девушка, которую Подолякин неизменно называл «мой Галчонок», наверняка испытывала ужас от нависающих горных скал и обрывов, узкой, извилистой дороги, ведущей, казалось, к вратам самого ада.

На границе полно непредвиденных ситуаций. Вот и в этот раз случилось так, что старенький автомобиль заглох у самого подножия горного хребта и добираться далее к месту службы молодой семье пришлось в конном строю. Хорошо кобылу для жены молодого офицера солдаты подобрали смирную, с ленцой. Своего же коня он тогда едва сдерживал, не особенно беспокоя шенкелями, притормаживая натянутыми поводьями. Как умелый кавалерист, получивший превосходную выучку в Алма-Атинском погранучилище, Подолякин прекрасно знал: если один конь выходит из-под контроля и срывается в галоп, остальные понесутся за ним с той же резвостью и неукротимостью. Ахнуть не успеешь, как шею свернешь!

Почти двенадцать километров по грунтовой извилистой дороге вверх, через заросшие травой и можжевельником распадки, нагромождения камней и глины, принесенных селевыми потоками. Эти суровые километры стали тогда первым серьезным экзаменом для молодой пограничной семьи. Ничего, добрались. Обжились, не спасовали перед трудностями! Ну, а уж застава, особенно жены начальника заставы, замбоя и старшины, расстарались от всей души: полевые цветы, образцовый порядок в выделенной квартире, праздничный обед с пельменями собственного приготовления и даже компот из сухофруктов. От былой опаски лейтенанта Подолякина и его Галчонка тогда не осталось и следа!

Женщины Тагарёво — ментально те же декабристки!

В последующем, в очередную годовщину начала службы, Подолякины частенько седлали лошадей и, прихватив вина, яблок, инжира и сладкого винограда, выезжали на пикник в тыл участка своей заставы, к небольшому, искрящемуся кристально-чистой водой роднику. Их роднику! Окружающая тишина, выразительный перезвон птиц, плескающаяся в прозрачной воде небольшого озерца мелкая рыбешка создавали неповторимую атмосферу единения с природой, нежности чувств, красоты и романтики отношений, которую хотя бы на пару часов не мог потревожить никто.

Бросив укоризненный взгляд на беззаботно посапывающих молодых офицеров, Подолякин повернулся ко мне и повел неспешный рассказ о том, как, едва прибыв на заставу Тагарёво, он тут же попал… «под раздачу».

— Через три недели нам предстоит инспекторская проверка. Проводит группа офицеров управления отряда и пограничного округа — озадачил меня тогда без особых предисловий начальник заставы. Проверяющие «лютуют», на служебную нагрузку скидок не делают. Многим солдатам ставят тройки и даже «неуды».

«Короче, — притормозил сам себя НЗ. — Слабое звено у нас — огневая подготовка, особенно стрельбы в ночных условиях, и марш-бросок на шесть километров с полной боевой выкладкой. Ну, или кросс на три километра. Это уж как проверяющие решат. Первое я беру на себя, ну а кросс, дружище, за тобой. Небось после училища навыки не растерял?» — хохотнул тогда начальник заставы.

С ретивостью молодого офицера я взялся за дело. Кроссы и марш-броски через день следовали один за другим. Многие из них я проводил лично, задавая нужный темп на дистанции. Как-никак перворазрядник! — войдя в азарт, рассказывал Подолякин. — В училище я часто тянул за собой учебную группу, подхватывал у отстающих курсантов автоматы или пулеметы, ведь время на финише дистанции фиксировалось по последнему.

Как ни старался, но мои заставские «орлы» до выполнения нормативов никак не дотягивали. Особенно тормозили четверо «дембелей», срок окончания службы которых неумолимо приближался. Серьезных причин, чтобы «рвать жилы», у них явно не было.

В один из дней, как назло, случилось так, что всю ночь мне пришлось мотаться по сработкам сигнальной системы, отдавать приказы на службу пограннарядам. А с утра понеслись вводные из отряда. Срочными поручениями по самое «не могу» загрузили офицеры штаба и тыла. Ясное дело — глаз не сомкнул. Устал как собака!

А в 17 часов, как водится, в дверь канцелярии постучал дежурный по заставе сержант Корниенко, призывавшийся из Ворошиловградской области. Доложив о построении заставы на кросс, он уже перед строем произнес:

«Так шо, товарышу лейтенант, вы ж не спамши. Може треба вам видпочиты? А кросс — ну его к бису, на завтра перенесем…»

«У меня-то силы найдутся, а вот вы, слабаки, когда норматив выполнять научитесь? Моя жена быстрее вас всех бегает!» — выпалил я в сердцах.

«Ваша жена?» — загудел строй.

«А давайте на спор, товарищ лейтенант, — поймал меня на слове ефрейтор Мовчан. — Если ваша жена хотя бы последнего на кроссе солдата обгонит, мы на инспекторской проверке сдохнем на дистанции, а норматив выполним. А если нет, я и еще двое моих земляков поедем в отпуск. Как вам такое предложение? — не унимался он. — Слово офицера для вас что-нибудь значит или нет?»

Эмоции накалялись. Мои солдатики вошли в спортивный раж и уже предвкушали легкую добычу. Как ловко, дескать, они провели молодого летёху!

«Согласен», — огласил я, наконец, заставе свой вердикт. И мы в присутствии всего личного состава ударили с ефрейтором по рукам.

А потом был кросс на три километра, на котором моя жена вначале бежала где-то в конце группы, подбодряя отстающих, а на финишной прямой без особых усилий обогнала первого, самого спортивного пограничника заставы. Причем метров этак на тридцать. И все это она проделала с такой легкостью, что у моих парней глаза от удивления округлились.

«Как такое могло случиться? — недоумевали мои парни. — Ну, как?! Худенькая, хрупкая, в полтора метра росточком женщина всю заставу на кроссе сделала!» Конфуз вышел грандиозный! Всю ближайшую неделю только об этом и говорили.

Уже после инспекторской проверки и вполне успешного забега личного состава заставы, включая моих дембелей, я признался: «Моя жена — мастер спорта по легкой атлетике, серебряный призер чемпионата России по бегу на десять километров!»

Мастер на все руки сержант Лазарев.

Когда народ малость пришел в себя после моих слов, я предложил: «Ну что, бойцы, может устроим соревнования на перекладине или брусьях? Моя жена горит желанием показать вам мастер-класс».

Желающих соревноваться в этот раз не нашлось. Зато интерес к спорту на заставе вырос многократно. Почти все свободное время мои погранцы стали проводить в «качалке», на волейбольной площадке, гимнастическом городке. Половина — бросила курить и бесцельно вылеживаться в выходные дни в кроватях. Спорт стал тем инструментом, который буквально преобразил заставу, укрепил ее морально-боевой дух.

— М-да, было дело! — довольно крякнул майор Подолякин, окончательно стряхивая нахлынувшие воспоминания.

* * *

…На подъезде к Нохуру машину резко бросило из стороны в сторону, и мои однокашники, больно ударившись о сидения спереди, наконец-то проснулись.

— Товарищ майор, разрешите долить воду в радиатор? — спросил водитель, подъезжая к роднику. — Что-то опять движок греется…

— Перекур, — громко объявил Подолякин, покидая машину. — Все за мной, познакомимся с местными жителями!

Прикладывая на восточный манер правую ладонь к сердцу, мы приветливо поздоровались с почтенными белобородыми аксакалами, а затем мужчинами помоложе, принимая из их гостеприимных рук пиалы с кристально чистой ледяной водой. В глаза невольно бросились рыжие и блондинистые туркмены. Да и среди окружавшей нас детворы рыжих «светлячков» было более чем предостаточно. «Чудеса генетики или последствия набегов завоевателей?» — задумались мы.

Аксакалы и молодежь всегда начеку!

Пока майор Подолякин общался с аксакалами, пересыпая русскую речь словосочетаниями на туркменском, мы с любопытством оглядывались по сторонам, оценивали каменные дома нохурлинцев с их самобытной архитектурой. Разбросанные широким жестом по всему горному плато, они были густо увиты зелеными виноградниками, обсажены миндальными и гранатовыми деревьями. Некоторые крупные плоды на них уже потрескались, обнажив зернистую, рубинового цвета сердцевину. Шумная ребятня искоса поглядывала на созревшие плоды, но приближаться к ним не рисковала. В эту пору мальчишки лакомились в основном крупными ягодами спелой ежевики, царапая пальцы, стараясь добраться до самой середины куста.

Плодородной земли в ауле было немного. Часто ее добывали вручную из грязевых потоков, приносимых очередным селем. Тем удивительнее казались плоды рук человеческих: ухоженность территории, продуманность системы водоотведения и озеленения. Огромные валуны — и те как-то приспосабливались к месту: где становились частью каменного забора, а где — местом для сушки белья.

— Ну, как впечатления? — подошел к нам Анатолий Васильевич и, жестом притормозив наши вопросы, голосом опытного экскурсовода произнес: — Мы с вами сейчас находимся на горном плато западной части Копетдагского хребта. Высота — примерно 1200 метров над уровнем моря. Нохур, между прочим, аул необычный. Природа здесь уникальная по своей красоте. Округлое горное плато, где разместились дома нохурлинцев, отвесные скалы — это еще не все. Здесь неподалеку находится самая высокая точка Копет-Дага под названием «Учкуи» (три колодца), а еще водопад Хур-Хуры, высотой около 50 метров. А вон там, в горной расщелине, — показал Подолякин, — есть пещера. Родники и горные ключи не иссякают здесь ни зимой, ни летом. Их-то и используют нохурлинцы в целях орошения своих участков.

— Ну, а что это за чудо природы — рыжие и светловолосые туркмены, я сроду таких не видел? — не удержался с вопросом Виктор Курбатов.

— Я не раз пил чай с нохурлинцами, организовывая с ними взаимодействие…

— Наверное, не только чай? — вклинил кто-то шутливую реплику со стороны.

— А вот и нет, — оживился майор, решив подкрепить свои слова конкретным примером. — Однажды при завозе продуктов питания сюда ошибочно доставили целую бочку пива. Настоящего «Жигулевского»! Сваренного по всем правилам ГОСТа. Случись это где-то в другом туркменском ауле, ее бы распродали за пару часов. В Нохуре же бочка простояла нетронутой целых две недели, после чего незадачливый продавец перевез дефицитный товар в другой магазин, в Дайне. Спиртное, включая пиво, в Нохуре никогда не было в почете.

Нохурлинцы, компактно проживающие в ауле Нохур, а также в Большом и Малом Койне-Кесыре, Чокур-Юрте, считают себя самыми правильными туркменами, потомками Александра Македонского. По одной из легенд, полководец, возвращаясь после неудачного военного похода на юг, оставил в этих местах группу раненых воинов-греков и римлян. Со временем, выздоровев, те стали активно заниматься охотой, скотоводством, земледелием. Укореняясь в этих местах, они предпринимали регулярные набеги на соседей, где похищали молодых девушек — будущих жен, отвоевывали наделы плодородной земли. Постепенно бледнолицые чужестранцы положили начало роду нохурлинцев и основали большой аул Нохур. Отсюда — рыжие и белокурые туркменчата, блондинистые мужчины и женщины, гены которых то и дело напоминали о своих древних пращурах.

— Кстати, — понизил голос Подолякин, — расскажу вам строго по секрету. Однажды, уже в наши дни, потомков нохурлинцев за их разбойные набеги на соплеменников и похищения молодых дев все же настигло жестокое отмщение. В ауле Нохур, по заведенной традиции, использовали труд только ишаков. Они неприхотливы в еде и уходе, при этом очень выносливы и трудолюбивы. Так вот, проезжая как-то поздним вечером через Нохур, шутники из аула Дайне, где компактно проживали в основном текинцы, оставили в «подарок» своим обидчикам… молодую ишачку.

То, что последовало затем, сложно описать словами. Местные ишаки буквально взбесились. Они подняли в ауле такой переполох, разрушили столько загонов — не пересчитать! Понесенный ущерб был сравним разве что с землетрясением!

— Но это секрет! — загоготал во весь голос майор Подолякин. — Лучше нохурлинцам об этом случае не напоминать!

А вообще местные жители тщательно берегут традиции и обычаи своих предков. Очень трудолюбивы, доброжелательны, открыты для общения, но при этом всегда на страже семейных и нравственных ценностей. Скажем, своих жен и подростков-девочек они до сих пор не пускают в кино. Не жалуют они и женщин или девушек со стороны. Были несколько случаев, когда парни из этих мест во время срочной службы в армии знакомились с девушками из центральных регионов России, даже брали их в жены. Издевкам и холодному неприятию по отношению к ним со стороны жителей аула не было конца. И жены-славянки, не выдержав морального прессинга, вынуждены были покидать эти места, уезжать к себе на родину, несмотря на решительные возражения мужей.

Не менее популярна здесь и другая легенда. По преданию, именно в этих местах, в горных отрогах Копет-Дага, после утомительного сорокадневного плавания причалил ковчег библейского пророка Ноя. Помните, «каждой твари по паре»? Щедрой рукой Ной отсыпал нохурлинцам зерен пшеницы, цветов, саженцев миндаля, винограда, грецких орехов, выпустил на волю множество птиц и животных. Если подняться выше, на высоту 1600 метров над уровнем моря, можно увидеть возделанные нохурлинцами поля, где произрастает немало культурных растений, отличающихся высокой урожайностью. Словом, народ здесь самобытный, ничего не скажешь!

— А пограничников они воспринимают тоже как чужаков или терпимо? — поинтересовался мой земляк лейтенант Валера Роман.

Затянувшись сигаретой, Подолякин не спешил с ответом.

— Нам с ними детей не крестить. Тут главное другое. Нохурлинцы — люди слова, наши надежные друзья. Они прикрывают тыловые подступы к границе. Не было случая, чтобы на этом участке местности появился кто-то из посторонних, без пропуска в пограничную зону, и прошел в сторону границы никем не остановленный. Отсутствие «зеленых фуражек» отнюдь не означает, что участок неконтролируем. Наше наблюдение за обстановкой осуществляется глазами простых водителей и чабанов, колхозного сторожа в саду или обычного поливальщика огорода, дедушки-аксакала, отдыхающего возле арыка, или неугомонной детворы, школьников, да мало ли! На этот счет мы с ними как братья. Одно дело делаем!

Сфотографировавшись на память рядом с огромной чинарой, пустившей здесь свои корни пару сотен лет назад, мы наконец двинулись в путь. Радиатор остыл. Остыли и мы, все еще не веря своему счастью. Оказывается, Туркмения — это не только безжизненные пески и потрескавшиеся от безводья такыры, напоминающие с высоты птичьего полета грубый черепаший панцирь. «Имеющий глаза да увидит!» — хитро прищурясь, произнес Анатолий Васильевич, приглашая нас жестом к машинам.

Нохурлинский чинар

Натужно ревя моторами и раскачиваясь на ухабах, колонна двинулась в путь, по направлению к все еще неведомой нам границе.

* * *

Остаток пути мы провели в неспешном общении. Тягуче длинная, монотонная дорога, скрашенная стараниями интересного, вдумчивого собеседника, к этому невольно располагала. Майор Анатолий Васильевич Подолякин был именно из таких: с тонким юмором, наблюдательный, посвященный во все тонкости пограничной службы, легко переходящий с командного тона на товарищеский, даже отцовский. При этом — ни намека на занудство, высокомерие, всезнайство. Не случайно мы в оба уха впитывали в себя его поучительные рассказы, массу полезной информации, основанной на реальных фактах и событиях службы. Временами наш УАЗик буквально вздрагивал от оглушительного хохота, при котором даже водила-второгодник был вынужден притормаживать и, прыская от неудержимого смеха, склоняться лицом к рулю.

«Как же удивительно могут раскрываться люди в неофициальной обстановке», — невольно подумал я, вспоминая нашу первую встречу у офицерской приежки. Тогда, по первому впечатлению, перед нами предстал типичный майор-служака: под два метра ростом, с крепкими ручищами, в старательно отутюженной, хотя и порядком выцветшей офицерской рубашке цвета хаки. Он был гладко выбрит и расточал густой запах «Шипра». Поначалу строгий и официальный, в обращении только на «вы» и «товарищ лейтенант», он буквально подчеркивал окружающим свой высокий статус старшего офицера штаба пограничного отряда. Здесь же, украшенный басовитым хохотком, перед нами солировал колоритный персонаж шукшинских рассказов. К сожалению, не познанный и не описанный великим мастером.

За остаток пути мы узнали от майора Подолякина больше, чем от всех «лекторов» управления погранотряда, вводивших в обстановку молодых офицеров. Как оказалось, Бахарденский пограничный отряд — важное звено в системе охраны государственной границы в масштабах всего округа. Его участок, в силу транспортной доступности — рядом железная дорога и аэропорт, — довольно часто испытывают на прочность нарушители границы. Со стороны Ирана — контрабандисты, хозбытовики и невинные, на первый взгляд, пастухи, тщательно проинструктированные службой безопасности САВАК. С нашей стороны — психически неуравновешенные чудаки, в поисках «свободы» и лучших условий жизни, а иногда и уголовники-рецидивисты.

За успехи в службе отряд много раз признавался лучшим в войсках пограничного округа, удостаивался почетных наград. В конце шестидесятых — начале семидесятых годов занимал первое место в пограничных войсках страны по количеству используемого конского состава. На погранзаставах Яблоновка и Каранки численность лошадей порой доходила до 70 голов. Многие заставы были полностью кавалерийскими, а на оставшихся сформированы кавалерийские отделения.

Насыщать пограничные части современными автомобилями, адаптированными для выполнения служебно-боевых задач в условиях бездорожья — легковыми ГАЗ–69 (для доставки тревожных групп) и грузовыми внедорожниками ГАЗ–66, прожекторными станциями на базе грузового ЗИЛ–130, стали лишь после боестолкновений на острове Даманский, советско-китайского участка государственной границы. Пролитая пограничниками кровь притянула тогда всеобщее внимание к вопросам безопасности передовых рубежей страны. Словом, когда «гром грянул», советское правительство тут же изыскало необходимые финансовые, оргштатные и материально-технические ресурсы для решения возникших острых проблем.

После печально известного хрущевского указа под кодовым названием «миллион двести» (по числу одномоментно сокращенных военнослужащих Вооруженных сил СССР) это был вполне разумный шаг в сторону укрепления частей и подразделений, занятых не учебной практикой, а именно боевой работой, охраной государственной границы.

Двадцать три заставы, три пограничные комендатуры, три заставы отрядного подчинения, прикрывающие направление вероятного движения нарушителей границы. Плюс КПП «Гаудан», подразделения гарнизона: комендантская и автороты, рота связи, объединенная ремонтно-техническая мастерская, спецсвязь, небольшие по численности тыловые подразделения и, конечно же, гарнизонная гауптвахта. Стандартный и самодостаточный вариант войсковой части, призванной успешно решать поставленные перед нею служебно-боевые задачи.

Конец ознакомительного фрагмента.