Чудеса за третьей дверью

Алексей Котейко (2025)

Имение во Франции и счёт в банке — наследство от дяди, о существовании которого Степан даже не знал. Джек-пот сорван, и жизнь удалась? Однако судьба, подарившая ему счастливый билетик, позаботилась и о том, чтобы Степан не растратил свой шанс впустую. Владеть — это одно, но стать подлинным хозяином — совсем другое. Тем более когда наследство требует приложения рук, ума и души, а на пути постоянно возникают совершенно неожиданные препятствия. Он думал, что случилось чудо — и даже представить не мог, что чудеса ещё только впереди.

Глава 5. Память минувших лет

Руй деловито нарезал сыр и колбасу. Степан рылся в кухонных шкафчиках, пытаясь вспомнить, где он видел большую банку с какао.

— Я бы не отказался от яишенки, — подал голос Дуфф из кресла перед камином.

Человек и лютен, будто по команде, бросили свои занятия и повернулись к гоблину.

— Ладно, тащите что есть, — благодушно махнул рукой тот.

— Было б быстрее, если б ты помогал, — заметил домовой.

— Я помогаю. Тем, что не мешаю, — Дуфф принюхался и с интересом спросил:

— Шоколад?

Степан, отмерявший в сотейник найденный какао-порошок, кивнул.

— Если хотите, могу предложить чай. Или кофе.

— Нет, почему же, — гоблин явно воодушевился. — Шоколад вполне подойдёт!

Руй что-то проворчал себе под нос.

Когда импровизированный ужин был готов, тарелки и чашки заняли два составленных вместе у камина стула, а Степан устроился на третьем — домовой порывался уступить ему кресло, но человек категорически отказался — полночный «военный совет» можно было считать открытым.

— Главный вопрос: насколько она опасна?

Фейри растерянно переглянулись и Руй пожал плечами:

— В общем-то, она совсем не опасна. Если её не разозлить.

— Она дух, — добавил гоблин, словно это всё объясняло.

Степан требовательно посмотрел на него. Дуфф скорчил гримасу, но продолжил:

— Духи только отчасти принадлежат нашему миру. Можно жить с ними рядом, можно говорить с ними. Но понять их до конца ни один смертный — а я подразумеваю под этим и людей, и фейри — не сумеет. К тому же духи очень себялюбивы.

— Кто бы говорил, — буркнул Руй. Гоблин осёкся и резко повернулся к лютену. Домовой усмехнулся:

— Хотя это правда. Фейри горды, но духи — обидчивы до крайности. Причём часто вообще непонятно, что могло их обидеть.

— Значит, она не просто опасна, а очень опасна, — Степан невольно покосился на большое кухонное окно, словно туда вот-вот могла заглянуть русалка.

— Я даже и не знал, что в здешнем пруду кто-то есть, — признался Дуфф. — Помнится, русалка жила у излучины Блаве, там, где была пристань старого аббатства. Но это не может быть та же самая, они никогда не уходят так далеко от своих постоянных мест. Так что, полагаю, наша тут недавно.

— А как вообще появляются русалки?

Гоблин нахмурился. Руй вздохнул:

— Это погубленные души. Молодая девушка становится русалкой, если её смерть происходит на берегу водоёма или в воде, и водоём становится её могилой. Однако не всякая смерть означает появление русалки. Я вот впервые встречаю их. Тут вроде бы ещё важно время года и, кажется, фаза луны. Наверняка есть и другие условия. Простите, хозяин, подробностей я не знаю. Но вы ведь слышали её песню? Это скорбь об утраченной радости жизни.

— То есть где-то на дне пруда лежит скелет какой-то девушки, которую убили в имении? — ошарашено переспросил Степан.

— Или она сама наложила на себя руки, — внёс коррективу Дуфф.

— Месье Руй, но вы ведь всё это время присматривали за шато. Вы бы наверняка увидели, случись тут нечто подобное!

— Не надо путать фейри с локатором, — недовольно проворчал гоблин. — Лютен ведь не может сутки напролёт патрулировать имение. И вообще, они хранители дома, но не земель вокруг него.

— Это правда, хозяин, — подтвердил домовой. — В доме от моего внимания вряд ли бы что-то ускользнуло, но в парке… Если кто-то пробрался незамеченным и совершил убийство, или сама девушка бросилась в пруд — я мог об этом ничего и не знать. Но совершенно точно могу сказать, что полиции здесь не было. Въезд ведь только через верхние ворота, и розыски требуют немало времени — я бы их наверняка увидел.

— А мы можем сами обследовать пруд, отыскать кости и убрать их? Похоронить, или что там в таких случаях полагается?

— Ничего из этой затеи не получится, — махнул рукой гоблин. — Хотя не исключено, что своей вознёй ты взбесишь русалку. И она в итоге вознамерится утопить тебя во что бы то ни стало. Иногда прошлое лучше оставить прошлому.

— Так что же теперь, в темноте вообще не соваться в парк и не ходить к пруду?

— Допустим, в темноте там и делать нечего. Если только ты не любитель ночной рыбалки. Но на самом деле можно поступить проще: надо одарить русалку. Показать своё уважение и намерение доброго соседства. Обычно духи благосклонно принимают знаки внимания, для них сам такой жест важнее, чем его содержание. Надо будет раздобыть красивых ярких лент и ещё что-нибудь сладкое.

— Я испеку, — отозвался Руй. — Думаю, кунь-аман будет в самый раз.

Гоблин мечтательно облизнулся и пробасил:

— Испеки два! — Дуфф поймал выжидающий взгляд домового. — Пожалуйста.

— А если русалка не примет дары? — поинтересовался Степан.

— Тогда у нас действительно проблема.

* * *

Беспокойный сон и ночной совет закончились тем, что утром Степан проснулся с тяжёлой головой. На обеденном столе, аккуратно прикрытые белыми салфетками, стояли два пирога. Рыжий кот, свернувшись клубком, подрёмывал в кресле. На надувной кровати у подножия лестницы, раскинув руки и запрокинув голову, храпел гоблин.

— Доброе утро, месье! — Степан, потирая опухшие глаза, направился к чайнику.

— Да чего уж в нём доброго, — проворчал Дуфф, садясь на постели. — Вот когда я выпью чего-нибудь горяченького, утро сразу подобреет.

Кот проснулся, перебрался из кресла на стул и с гордым видом посмотрел на Степана.

— Пахнет изумительно! — похвалил человек, приподнимая салфетку и принюхиваясь к пирогу. — Что в нём?

— Мука, сахар и масло, — зевая, отозвался Дуфф. — Много-много подсоленного бретонского масла.

— А русалки не боятся соли?

— Не боятся. Если на то пошло, есть пирог она и не будет — я ведь сказал, это жест. Ну а рыбам в пруду что соль, что сахар — всё едино, — гоблин взобрался на соседний с котом стул и положил на стол странное сооружение. Это были плотно переплетённые веточки ивы — так обычно начинают плести донца для корзинок. Только у конструкции месье Дуффа не было никаких стенок, зато друг на друга накладывались с десяток одинаковых донышек.

— Наш плотик, — пояснил гоблин. — Нам же нужно будет отправить пирог на середину пруда. Теперь дело за лентами.

— У меня лент нет, — растерянно сказал Степан. — Придётся съездить в город, в магазин.

— Руй говорил ночью, что среди последних хозяев шато была старая дама. Думаю, можно сначала поискать в тех комнатах, где она жила. Время у нас есть, всё равно дары русалке не стоит нести посреди белого дня.

Жуя очень сладкий и очень масляный пирог, и запивая его крепким чёрным кофе, Степан размышлял над тем, как всё-таки пристроить месье Дуффа к работе. Однако этот вопрос разрешил сам гоблин, заявивший, что пока человек с домовым будут рыскать по особняку, он, дескать, лучше займётся виноградниками.

— Мы, гоблины — дети земли, — гордо заявил Дуфф, внимательно следя за реакцией человека. Степан с самым серьёзным видом кивнул, соглашаясь с таким значительным утверждением. — Хорошего урожая не обещаю, но посмотрю, что можно сделать. Я-то ещё помню времена, когда Бретань славилась своим вином! — докончил гоблин, разом запихнул в рот огромный кусок пирога и, мурлыча под нос какую-то песенку, ушёл.

— Спасибо, месье Руй, — улыбнулся Степан коту. — За пироги и за… воспитательную работу. Похоже, пока я спал, тут многое изменилось.

Кот широко раскрыл пасть, продемонстрировав довольную улыбку и острые клыки.

* * *

Всего в доме, как выяснил накануне Степан, было четыре разных входа: его башня; терраса с парадными дверями, с торца короткого фасада; оранжерея на торце длинного фасада; массивная дверь с обратной стороны дома, рядом с котельной — скорее всего, предназначавшаяся когда-то для слуг, и ведущая прямо на служебную лестницу. Он решил начать осмотр с бывшего главного входа, и теперь стоял на террасе, любуясь старинной дверью.

Полукруг кирпичной арки переходил в точно такой же полукруг, набранный из деревянных деталей. Получившийся круг делился вертикальными планками на три части: широкую центральную, которая и была собственно дверью, и узкие боковые. Вместо филёнок здесь были установлены наборы из квадратных стеклянных кубиков, частью просто прозрачных, частью цветных — алых, золотых, синих. Какой-то умелец прежних времён тщательно сточил и подогнал каждую стекляшку, повторяя изгибы и углы деревянных элементов.

Вестибюль за дверью был просторным, но вовсе не огромным, как можно было бы ожидать от роскошного загородного имения. Слева и справа от входа имелось два арочных проёма — правый когда-то заделали, и от него осталась только деревянная резная арка, под которой висело большое зеркало в тяжёлой раме. За левой аркой видно было обстановку гостиной. По центру вестибюля помещалась парадная лестница — на середине подъёма она разделялась на два пролета, уводившие, как и арки, влево и вправо — а за лестницей располагались две двери.

Ближнюю ко входу часть гостиной заполняли разномастные диванчики, кресла и журнальные столики, всюду лежали вязаные пледы и диванные подушки. В угловой башенке под окнами было устроено широкое полукруглое сиденье, а на подоконниках возвышались стопки книг. У окна, выходившего на террасу, стоял на тумбочке покрытый пылью телевизор эпохи девяностых. Слева от него у стены помещался приземистый комод, явно сохранившийся от первоначальной обстановки шато. На комоде, тоже изрядно запылённые, были расставлены фарфоровые фигурки, над ними на стене висели в рамочках фотографии — большие и крохотные, чёрно-белые и цветные. Память о давно прошедших и, наверное, счастливых днях.

— Это и есть квартира старой дамы? — спросил Степан у кота. Тот утвердительно мяукнул. — А сама она где на этих снимках?

Кот указал лапой на один из верхних портретов, будто нарочно повешенный так, чтобы не бросался в глаза. Фото, сделанное в сепии, запечатлело молодую женщину с гордой, прямо-таки королевской, осанкой. Она была одета в светлую юбку и приталенный жакет, на голове — маленькая элегантная шляпка на тёмных, аккуратно уложенных волосах; на руках чёрные перчатки. Женщина смотрела в камеру без улыбки, скорее выжидающе. Она была очень красива, и прекрасно знала это, позволяя любоваться собой. В расплывчатых силуэтах на заднем плане Степан узнал один из воротных столбов, и каменного пса на нём, пока ещё целого и невредимого.

Дальняя от входа часть комнаты имела форму пятиугольника: диагональная стена её была смежной со стеной башни, и здесь, как и в башне, у стены располагался большой камин. Должно быть, использовать его было накладно, поэтому прямо в мраморный портал установили маленькую металлическую печку, выведя её трубу в каминный дымоход. Рядом с камином помещался шкаф — полки в нём оказались забиты отрезами и кусками разных тканей — а напротив стоял рабочий стол с множеством выдвижных ящиков. На столе, прикрытая деревянной крышкой, обнаружилась старая швейная машинка.

— Нам везёт! — обратился к коту Степан. Бегло просматривая ящик за ящиком, он вскоре нашёл мотки разноцветных лент, и теперь отрезал от каждого понемногу. — А цвет и длина имеют значение? — забеспокоился Степан. Кот отрицательно мотнул головой.

— Тогда порядок, мы готовы. Идём дальше?

Ближайшая к гостиной дверь вела из холла в кухню. При делении наследства старая дама получила целиком прежнюю кухню шато, и, похоже, большей частью оставила её в первоначальном виде. У диагональной стены здесь была устроена ниша с огромной угольной плитой на десяток конфорок; рядом с этим гигантом установили современную газовую плиту. По периметру стен висели старинные шкафчики, в углу была мойка на три раковины. Большой разделочный стол занимал всю центральную часть кухни — его хозяйка, видимо, использовала и для готовки, и как обеденный. К кухне примыкала кладовая, на полках которой стояли запылённые банки, коробки и бутылки.

— Вряд ли это ещё съедобно, — пошутил Степан. Кот согласно мяукнул.

За второй дверью обнаружилась ванная комната. На полке над раковиной до сих пор стояли несколько баночек с лекарствами и стакан, в котором рядом с растрёпанной зубной щеткой сиротливо скорчился почти пустой тюбик зубной пасты. Степан проверил дату: паста была просрочена без малого двадцать лет тому назад.

— Человек не должен доживать в одиночестве, — задумчиво пробормотал он, аккуратно ставя тюбик обратно в стакан.

Правый пролёт лестницы теперь упирался в глухую стену — последствия дележа дома между наследниками — а левый выводил в короткий коридор с крохотным узким окошком в конце, с видом на заросший парк. В коридоре имелось всего три двери, и Степан принялся методично открывать их по порядку, двигаясь по часовой стрелке.

За единственной дверью слева обнаружилась просторная комната, когда-то светлая, но теперь погружённая в полумрак из-за плюща, укрывшего стены дома. Два окна выходили на фасад, а между ними помещалась остеклённая дверь, через которую раньше можно было попасть на балкон. Степан осмотрел её, но открывать не стал: за грязными стёклами можно было разглядеть бурую жижу, в которую годами превращались на балконных плитах опавшие листья.

— Сюда — только в резиновых сапогах. И хорошо бы с автомобильной мойкой, — прокомментировал он коту своё решение.

Эта комната, занимавшая всё пространство над вестибюлем и гостиной, прежде служила, наверное, чем-то вроде салона. В углу, у выхода на балкон, стоял рояль, позади него в двух больших кадках возвышались засохшие мёртвые пальмы. Напротив, в башенке, кто-то устроил художественную студию. На мольберте всё ещё стоял натянутый на раму холст с несколькими беглыми мазками краски. На двух этажерках громоздились баночки, засохшие кисти, старые палитры и измазанные в неопределённые цвета тряпочки. Под окнами, лицевой стороной к стене, были составлены готовые работы. Степан хотел было взглянуть на них, но, увидев, что подрамники покрывает толстый слой вездесущей пыли, решил отложить это на потом, совместив с генеральной уборкой.

Дальняя дверь на правой стороне коридора вела в хозяйскую спальню. Как и этажом ниже, смежная с главной башней стена шла по диагонали, и, как и в гостиной, здесь тоже был камин, в который для удобства и лучшего обогрева встроили небольшую железную печурку. Спальню, казалось, не трогали с тех пор, когда здесь жила старая дама. За приоткрытыми дверцами гардероба виднелись развешанные на плечиках платья и жакеты; тёмно-зеленый кардиган так и остался лежать на аккуратно застеленной кровати. На туалетном столике пыль припорошила забытую косметику, на комоде стояла открытая шкатулка, с краёв которой свешивались цепочки и бусы — словно пытаясь убежать вслед за покинувшей их хозяйкой. У окна, выходившего на обратную сторону дома, помещались маленький столик и кресло-качалка. Столик украшала низенькая ваза с засохшим букетиком фиалок.

— Странно, неужели наследники вообще не разбирали вещи? — поинтересовался Степан у кота. Тот попытался скорчить гримасу, которая, видимо, должна была означать: «Они тут и не появлялись». — То есть им хватило денег со счёта и того, что они получили от продажи имения?

Кот кивнул.

— Вот уж действительно, с собой на тот свет ничего не заберёшь, — задумчиво произнёс Степан, разглядывая забытую в углу трость. — Человек жил, что-то делал, мечтал. Радовался, страдал. А потом ушёл — и про него будто забыли. Как-то это всё неправильно, — закончил он.

Кот жалобно мяукнул.

Степан открыл последнюю дверь — и замер на пороге, потому что эта комната словно вознамерилась опровергнуть только что высказанную им мысль. Помещение явно стояло запертым, а прежде за ним, похоже, тщательно ухаживали, потому что пыли здесь было гораздо меньше, и вокруг царил образцовый порядок. Комната принадлежала молодому человеку — в шкафу висела мужская одежда, на полках были расставлены книги, в основном учебники по геологии и научная фантастика. Над письменным столом на лесках покачивались модели самолётов — монопланы, бипланы и трипланы первой половины прошлого века. Календарь на стене сохранил дату: 2 февраля 1943 года. Рядом с ним были подвешены фотография в рамке под стеклом и потускневшая медаль с крестом, на чёрно-красной полосатой ленте. Фотография, сильно выцветшая и размытая, запечатлела юношу, с серьёзным видом рассматривавшего что-то в большой книге, раскрытой перед ним на столе.

— Это её сын? — спросил Степан. Кот отрицательно покачал головой.

— Брат? Старший? А, младший…

Он попытался представить себе, что же должно было произойти, чтобы женщина с фотографии осталась совсем одна. Была ли в том её вина, или это просто жизнь сложилась так, а не иначе? В квартире он не заметил вещей детей или внуков, и ничто не говорило о том, что они вообще существовали, что навещали её или проводили в имении летние каникулы. Гордая красавица старела в одиночестве, до последнего дня храня память о погибшем брате — память, отмеченную торжественными строчками официального письма и кусочком бронзы на цветной ленточке.

«Дуфф прав. Иногда прошлое лучше оставить прошлому».