Джунгли Блефуску. Том 2. Джонни Кишки Наружу

Алексей Козлов

Из несвободного, грязного, испорченного Ворвилля главный герой стремится в горы, в мир дикой природы. Он начинает своё путешествие, которое приведёт его неизвестно куда. Здесь, в лесу, основана удивительная колония алкоголиков и философов, не задумывающихся о будущем.

Глава 4

Марчи Блюй Ярче

Дни здесь непохожи один на другой! Хотя можно сказать, что напротив они похожи друг на друга, как агнец и жопа!

Я с удивлением узнал, что при якобы существующей в Фиглеленде конституции или что-то вроде этого, запрещающих гражданам иметь два гражданства, есть государства, пролоббировавшие свои интересы и к примеру, анареи имеют право быть и гражданами Фиглеленда и своей нечестивой страны Исруль. При этом, к примеру гражданам Финляндии отказано в таком же праве, они, чтобы получить гражданство Фиглеленда,, должны отказаться от финского гражданства! Ничего себе равноправие выдумали анареи! Кто такие эти анареи, чтобы им открывались все двери там, где они закрыты для собственных белых граждан? Кто они такие? Зачем Фиглеленду граждане, подчиняющиеся враждебным нам блокам, преданные враждебным партиям, обслуживающим враждебные силы? Институт двойного гражданства — преступный инцидент истории и он должен быть отменён законодательно! Раз и навсегда! И чтобы ни у кого даже мысли не было подвергнуть это решение сомнению! Человек, не живущий на своей территории, рано или поздно утрачивает связь с ней! Должны ли мы считаться с его желанием сохранять статус-кво и извлекать привилегии из того, к чему его нельзя допускать?

— Да нет! Рокфеллеры и Морганы — умные люди!

— Неужели? И в чём их ум? В том что меня и моих земляков ограбили до нитки? Такой ум должен быть в земле! В чём их ум?

— Сам знаешь!

— Не знаю! Обвести вокруг пальца единственный народ, который терпел столетиями этих уродов, ввергнуть в качестве благодарности его в нищету и братоубийство, на это нужен ум, великий ум! Но не просыпаются ли великие умы среди ночи от ужасных видений в своей голове, мучимые духами моих замученных соплеменников, не ужасаются ил они перед неизбежной местью, которая будет неистово кровавой для их детей, не кричат ли их жертвы им в уши?

— Не просыпаются! Не тот случай!

— И ладно! Настанет день, когда многие из них не проснутся! Будет ли это по вине арабов, или Господь пошлёт на них иное, я не знаю, знаю только, что мокренько будет, справедливенько и красненько!

— Твоими бы устами…

— Что?

— Делать мировую революцию!

— Я никогда не ошибался! Может быть я не доживу до счастливых времён воздаяния, но то, что оно придёт, я не сомневаюсь! Так же я знаю, что среди моего народа опять могут найтись дураки, которые будут их спасать, когда они, чужие и обтрюханные, попросят воды и хлеба! Земляк! Не делай этого больше! Прогони их от своих дверей! Не слушай их речей! Не верь ни одному их слову, ибо их слова — желчь гибельная! Лучше спасай кошек!

— Да я тоже прикалываюсь с тобой! Что раскочегарился? Я что, не знаю, с кем имел дело?! Я знаю, какие это умники! Планета земля превратилась из-за их поганого глистианства и его ублюдочного сынка-выблядка Большевизма, из-за их папы Уолл-Стрита в свалку враждующих, ни во что не верящих банд… Разве такими должны быть люди? Создай условия, они сделают из земли рай, сделай по-другому — построят ад! Они несут на своих бредовых теориях насилие и беспорядок и настанет время, когда все их изобретения будут заклеймлены, как преступные. Их книги сгорят в огне великого поколения, которое неминуемо и очень скоро встанет на их пути железной преградой, которую они не смогут перескочить. Это поколение поднимется среди руин безверия, на самом краю существования!..

Мы обратили взоры на Ральфа, который спустя минуту углублённого молчания снова исполнял роль первой скрипки и заскрипел на славу:

— Край беден! Беден интеллектуально и духовно! Нет настоящих искусств! Нет настоящей интеллигенции!!!..

Он прямо надулся, как лягушка, когда про интеллигенцию вспомянул, бродяга! Нашёл о чём распространяться! Болтун!

–…Нет настоящего бодрящего шоу! Мы должны обеспечить родному горному краю такое шоу, какого у него ещё не было и какое он заслуживает всей своей героической судьбой, все своей…

— И какого же шоу заслуживает столь благостный и великолепный край! — спрашиваю, — Какого? Ревю «Зловещие Мертвецы», пип-шоу «Белоснежка и семь гномов»?

— Не кошунствуй, Лихтенвальд! А не то переименую в Шванцерберга! Нет! Не мертвецы! Живее всех живых!

— А что?

— Борьба Сумо!

— Что???

— Борьба Сумо!

— Борьба Сумо????? И кто же будет главным борцом Сумо???????

— Ты, Бак!

— Я? Ты шутишь! Я не умею!

— Научим!

— Я не хачю!

— Заставим! Смотри! — Ральф подъял руку к небу и стал похож на Саваноролу, — Представь себе огромный плакат при въезде в ущелье, и броская надпись на нём большими буквами: «Борец Сумо Иван Борщ против Зловещего Вампира Эка Голдфингера из Старых Нидерландов!» Представил? Это же Мегашоу Века! А также пляшущие девочки и Магда с Причиндалами!» Представил?

— Да!

— Ну?

— Ну!

— Хорошо?

— Хорошо!

— Так вот! Надо каким-то образом загнать этих идиотов на представление, а там разберёмся! На всякий случай подготовим пути отступления! На заднем дворе должна быть калитка или подземный ход к реке. Как у китайских императоров Дзинь Пан и Пук До! На чём мы остановились?

— «Борец Сумо Иван Борщ против Зловещего Голдфингера из Нидерландов»!

— Вот вот! Против! Именно против!

— А кто будет зловещий Голдфингер? — проблеял Фрич, чуя неладное, — Кто?

Все, кроме меня, улыбнулись. Ну, как можно задавать такие вопросы, когда всё и так понятно! На такие должности у этих друзей выдвигались только Фрич и я. Я тоже не всегда хорохорился, но они уже знали, если я упрусь, ничего не выйдет, поэтому Фрич был как пионер — всегда в прорыве.

— Фрич! Да ты и будешь! Не понял, ноготок? — радостно осклабился Ральф, показывая большую дыру между зубами, — Ещё до твоего рождения было ясно, что не избежать тебе борьбы Сумо! Как ты наивен!

По Фричу было видно, что идея борьбы Сумо увлекла его меньше всех. Он даже посерел, бедняга. И поделом!

— Может, Белоснежкой и гомами обойдёмся? — возопил он, — Не тяну я на Зловещего Голдфингера, ну не тяну! Я как скелет! Худой! Сутулый! А тут нужен богатырь! Какой я Голдфингер? Я скорее Минипен, а не Голдфингер! Тут горцы! Они шуток не понимают! И где мы Магду возьмём да ещё с причиндалами? Что за шутки?

— Была бы Белоснежка, а гномов я уж как-нибудь найду! — осклабился Ральф, — А насчёт Минипена, ты прав! Литлпип! С Магдой дествительно туго! Но отступать нам некуда, Фрич! Позади это!

И он сделал неопределённый, но довольно неприличный жест рукой.

— Как бы позора не было? Бить потом будут по-настоящему!

Но Ральф был непреклонен. Он стоял, олицетворяя собой крайнюю степень сосредоточенности.

— Коготки Фредди ступились о решётки тюрьмы! Маньяк Свечкин манкирует летучими мышами! — сказал он, — Он, видите ли, не хочет! Всем хочется есть, пить, сношаться с красавицеами, а он не хочет помочь благому делу и поучаствовать в благотворительной акции! Да у нас чистюля завёлся! Жертва демократии! Забью в пушку! Выстрелю пепел в сторону Греции! В распылллллл пошлю!

— Но Белоснежка лучше! — гомонил Фрич, — Может, всё-таки пип-шоу? Правда, Белоснежка лучше! И причиндалы тут к месту будут! «Рождественские Причиндалы Николая-Угодника»! Хорошо! Может, индейцы и Кортес? А?

— Не! Сумо! Только Сумо! Не волнуйся! К Белоснежке мы ещё вернёмся! Не волнуйся насчёт пидоров!..

Фрич был совершенно нормальный гетерогенный мужичок, и никаких сношений с пидорами не имел…

–…Пидоров для тебя найдём!

Ну, Ральф и шутил! Он всегда шутил отпадно, а тут сам себя превзошёл! Это уж он слишком махнул! Я бы так не стал Фричу говорить! Его душа от малейшего дуновения летает, не то, что от таких ударов! Его словами можно разрубить! Дурацкая шутка, нечего сказать! Борец Сумо! Монтесума тот ещё!

В то время, как я предаюсь философским рассуждениям, с пляжа доносится шабутная частушка:

Мы вчера в прямом эфире

Развлекались вдругорядь:

Пили, пили, пили, пили,

А теперь идём. бать!

«На смерть радиозвезды!» только так можно назвать этот шедевр! О если бы телезвёзды умирали почаще! Только так! Просто панегирик какой-то! Почаще бы они умирали, эти звёзды, было бы прикольнее! Ничто так не любит наблюдать человек, как бедствия врага и неприятности друга! А так скучновато, один умрёт, двух, глядишь, откачали! Два померли, пятеро в себя пришли! В общем, наблюдается кругом неплохой прогресс медицины! Склиф у нас ведь работает неплохо, из кусков может человечка собрать! Привики прививаются! А с душою что делать, а?! Кое-кого и из могилы вон подняли! Подняли! Ну и что? Поют теперь снова свои замогильные песни! А-аааа! А-ааааааааа! В городах всё плоское, а потому люди пьют!?

Всегда у них так — как у сучки течка, так Галилей виноват!

А мы в горах! Никому дела нет до нас! Кроме фараонов, конечно! Вон недавно они Страуса побили до полусмерти и в заключении лейтенант сказал мне и ему: «А я вас, сударики, на цугундерчик отправлю, будете там жижечку месить!»

И нежно так сказал, что Страус даже от неожиданности заплакал. Он рыжий и в детстве ему много раз очки топтали. Я бы тоже, увидев такого рыжего, даже не посмотрел бы нанего, сразу бросился бы очки с носа у него срывать и топтать после! Такие словно созданы для того, чтобы им очки ратоптаь! Просто раскатать очки!

Ну что ж! Неизбежные философские размышления настигают каждого, кто только приближается к этим горам!

После страшного безделья, чтобы снова стать человеком, надо хорошо выспаться!

Миллионеры мелочью под ногами брезговали, и подбирали только вафельные пачки с баксами. Хотелось поближе подобраться к Прохорову и основывать вместе с ним новую партию!

Одно время к нам в лес зачастил любознательный поп, то ли решивший вывести нас из тьмы интеллектуальных блужданий, то ли тоскующий по неформальному общению. Звали его отец Авгий. У него были до того прищуренные глаза, что он казался ослепшим. Его любовь к богу вызывала уважение, но уступала его любви к спиртным напиткам. К тому же он не прочь был нас мистифицировать, или врать.

В первую встречу он гарантировал зубом, что час Страшного Судилища так близок, что присяжные заседатели будут ещё до рассвета.

Поповская утка настолько удачно улеглась в головы моих друзей, что не вызвала ни у кого из них ни малейшего сомнения в правдивости его слов! Кто ж с первого раза не поверит попу? А ведь он мог и соврать! И он наверняка обманывал нас! Я не знаю в чём он мог нас обманывать, но по его хитрющей лисьей физиономии было видно, что да, обмануть может! Даже если никого не обманывал! Это очень диалектично так думать, я бы сказал!

— Ты морской вепрь! Сильный морской вепрь!

— В море вепри не живут!

— А ты живи!

— Зисис май гёл! Зе гёл ис май!

— Чо он сказал! Он не говорит обо мне — спросил Бак.

— Не знаю!

— Сколько же этот конёк-горбунёк будет из себя изображать пикадора? — зычным голосом спрашивал он, указуя на Бушующего престарелого аристократа Павла.

У Павла были не только чрезмерно замедленные движения, как у ленивца, но и ум, как у жирафа.

— Сколько родине надо, столько и буду! — неожиданно уместно отвечал лесной аристократ. И бзднул. Тоже вполне уместно.

— Ох, и сметлив же ты, падла! — сказал ему Патрикеев, наш неверующий килл-гуманист.

— Мал золотник, да вонюч! — подхватывал отец Авгий осуждающе, возмущенно шевеля чёрными жучиными бровями, — В бога он хотя б верует?

— А то б!

И хор завывал ему вслед тысячами голосами и подголосками, то ли ангельскими, то ли ещё какими.

— Хотя б верует! — отвечал богобоязненный Бак, — Да только пока не сильно! Я тоже! Не верю! В детстве у меня был случай… Один мой знакомый веровал в бога и был странный парадокс, у нормального человека, когда он смотрит на тёлку, текут слюни, а у этого сопли текли…

— Зелёные?

— Когдп у влюблённого текут зелёные сопли, значит, его любовь истинна, она вечна!

— Дай-кость я его приобщу! — весело заквохтал отце Авгий, — Фому этого! Неверного! Дай-кость я ему рога наставлю!

И начал засучивать рукава в ципках. Почему-то никакой разницы между божьими слугами и прапорщиками в природе не наблюдается. Вероятно в далёком будущем прапорщики и попы сольются в единое целое и в церквах будут служить Господни Прапопы!

Рыжий рыжий конопатый. Убил дедушку!

— Да как-то так! Верует, но неявно! — подтвердил я, — Вы не волнуйтесь! Это сейчас бывает! Я знаю сексота, который верует в бога и для которого свято всё, что он делает по инструкции. Для такой родины это совершенно святой человек! Заповеди и инструкции для внутреннего пользования для него святы! Но представься случай остаться безнаказанным, он бы не… делать грабанул банк!

— Сейчас с вятость такая! Не придерёшься!

Я всегда лезу в чужие разговоры, меня мёдом не корми, когда вокруг чужие разговоры, я ввинчиваюсь в них с ходу, с полуфразы, как будто всё слышал, о чём там эти козлы говорят! Никто спасибо за это не сказал, но зато пару раз меня побили. Это я так шучу! Попробовали, но с меня слезешь, как заползёшь!

Я знал одного народного мстителя, который отвёрткой замочил Пашу Заречного, десять лет терроризировавшего весь посёлок Таёжный, сказал при этом: «Господи! Я сделал!» А односельчане хором радостно поддакнули: «Слава богу!» Вот это был воистину верующий человек!

Я верующих в этого глиста не уважаю, но иногда завидую им, как можно позавидовать сильно ширнувшемуся во время падения на голову человечества огромной кометы. Ему лучше. Комета летит, подлетает, а ему хорошо. Вот в таком смысле я долбаным глистишкам завидую. А больше им не в чем завидовать!

А потом на седьмой годок отсидки благодарные односельчане поставили ему памятник на главной плащади города, в тоге и сандалиях.

— И ты думаешь, они в рай попадут? — заинтересовался Бак.

— Хотелось бы!

— А если они в раю с этим Пашей встретятся, там такая чехарда начнётся — хоть всех святых выноси! Паша если в рай попадёт, сразу говорящей змее голову отвертит! И ангелам тогда не поздоровится! Нет, ему в аду лучше будет!

— Он и его заморозит!

— Первые всё равно будут последними! — уверенно доканчивал поп и отправлялся восвояси, вращая хитрющими глазами и подмигивая всем встречным.

Эх, Паша!

Сколько пидора не корми, а у слона… всё равно хлеще!

А потом я заснул, и как всегда полезли в голову всякие фантомы. Сначала появился пузан. В руках у него была огромная рейсшина и аптекарский пузырёк. Его звали архитектор Мятликов. Это было на улице, и увидев у Мятликова рейсшину и пузырёк, широкие народные массы метнулись к нему, дабы отнять всё наследство Мятликова. И он само собор бросился в широкую дверь церкви, из которой шёл сильный колеблющийся свет. И толпа за ним протягивала руки и клешни.

Супостат Мятликов метнулся под защатительный полог иконостаса, но там его уже ждали два монгола с саблями. Он прыгнул на штору, и как обезьяна в мгновение очутился в окне церкви, откуда достать его было труднее. Монголы были ошарашены, и на мгновение захлопали глазами.

Они выскочили наружу и принялись бегать под стенами, чертыхаясь на своём языке и посылая стрелы в бойницу.

А потом появился милиционер.

Есть люди, которых можно исправить словом, есть такие, кто, и отсидев в тюрьме сто лет, ничего не уразумеют, а есть такие, которых жги на костре кверх ногами, ничего не поймут! Полуковик милиции Лапочка был из таких, кого и сатана побаивается, я вам так скажу.

Его лексикон был беден. Слова «блин, шмат, мясо и б…» являлись в таких неожиданных, сильных и свежих сочетаниях, что у окружающих кружилась голова. С помошью пяти слов он не только мог выразить всё огромное разнообразие нахлынывавших на него ощущений, но и украсить речь перлами. Иногда подобно бриллианту в субботний день, из его рта вырывалось и интеллигентское слово «ж…».

Как только я заснул, лодка вошла под вязовые заросли и сквозь тихую воду были очень хорошо видны камни на дне и шустрые маленькие рыбки, которые при всяком случае норовили скрыться под огромными валунами. Река была довольно широка и широкие полосы света пронизывали её медленное течение на всю глубину.

Пиратский корабли медленно скользил внутрь увешанного влажными лианами берега.

— Шморкердинский! Ко мне! — неистово кричал бешеный одноглазый, как полагается в таких случаях, пират Марчи Блюй Ярче, натягивая на голову ярый двуухий расхлебай и размахивая зачумлённым пистолетом..

— Врачу, исцелися сам! — сказал тут из кубрика доктор Керосинов таким голосом, таким, кажется, люди и не говорят! Голос из подземелья! Каждое утро ему приходилось вытворять до семи операций аппендицита и до пяти ампутаций. Пираты были импульсивны, и как дети норовили чуть что отыграться друг на друге! Поэтому в радиусе ста миль не было человека, у которого был бы полный набор членов, подобающих человеку. У одного нет коленной чашечки, у другого глаза и пальца на левой ноге, у третьего уха и мениска. Был ещё тут человек, весь состоящий из ушей и носа-рогоносец Гастрофакер, то есть гастербайдер!

По лицу одного из гоменапластов чем-то торговавшему из-за занавески было понятно, что на самом деле он — самая первая жертва пластической хирургии.

«Я палец сломал в колесе о подругу!»

— Кто здесь? Античные педофилы на этом празднике жизни! Готические соглашатели и маньяки? Современные живые механизмы?

— Сударь! Пред вами истинный герой-гаррибалдиец Фиксенков!

— Обдолбанный гаррибальдиец Фиксенков! Ко мне!

— Я здесь! Отдыхаю!

— О чём ты думаешь, Марчелло?

— Я? Об одном и том же! Иная целка и член поломает!

— О как! Ну не скажите монсеньор, в придачу к моим неясным мыслям и сомненьям, мне явлен ваш софизм!

— Здесь не софизм! Банальность! Люди! Масса! Компост!

— Ну! Как хотите! Я знаю твёрдо! Целка — это целка! Целка — это во всяком случае — не верблюд! И ей не подобает спешка, жадность, расплывчатость видений, дребезжанье, отдельные порывы, тренд коварный и многое другое, всё по списку!

— Какая река, такая и стремнина!

— Странно, но утопленники, потонувшие в этой реке были всегда погрызаны раками, в то время как утоплые в других были совсем как новенькие! Это парадокс какой-то! Эта особенность нашей реки столь редко раньше бросалась в глаза, что…

— Что?

— Это тайна!.

— Доходное местечко, нечего сказать!