Привилегия выживания. Часть 1

Алексей Игоревич Шаханов, 2019

Что представляет из себя человек, если привычный социум со всеми его законами, правилами, догмами и традициями перестает существовать? Каким он видит мир вокруг себя? Что меняется в нем под давлением обстоятельств? Как он поведет себя в экстремальной ситуации или в случае необходимости тяжелого выбора, не отягощенный оценкой своих поступков и их последствий через призму социальной машины?Содержит нецензурную брань.

Глава 3

Год первый, зима.

Отец учил меня: «Не бойся быть напуганным, не беги от собственного страха. Ничего не боятся только очень-очень глупые люди. Страх — это твой союзник. Научись его контролировать, никогда не выключай голову, не давай страху руководить тобой и превращаться в панику. И тогда он поможет тебе даже в самой сложной ситуации, когда кажется, что все обстоятельства против тебя».

Мне было тогда лет пять или шесть, в этом возрасте трудно было что-то донести до меня, так что отца я не особо слушал, но нечто подобное он говорил достаточно часто, чтобы, в конце концов, сказанное осело у меня в голове, стало моей собственной мыслью.

И хотя физиологию процесса я узнал значительно позднее, а настоящий сильный страх испытал еще позже, управлять одним из самых базовых человеческих чувств я учился с детских лет. Когда учительница решала, кого вызвать к доске, когда мы с пацанами играли в «войнушку» во дворе, когда я нес двойку в дневнике домой — даже в таких мелких ситуациях я использовал каждый шанс.

Страх мобилизует, мгновенно перестраивая процессы в организме, готовит его к критическим ситуациям. Человек становится сильнее, быстрее и сосредоточеннее. Если не контролировать этот «форсаж», либо проблема, вызвавшая страх, должна разрешиться, либо состояние перерастает в панику. Оценка ситуации сводится к самым примитивным путям решения, причем чаще всего человек выбирает наиболее хреновое из них. Вырастает шило в заднице и непреодолимое желание бежать, делать что-то в то время, когда надо остановиться, глубоко вдохнуть и просчитать варианты, или, наоборот, когда надо действовать, человек замирает, ныряет головой в песок и отказывается дальше принимать участие в событиях, которые чаще всего продолжают раскручиваться и без него, порой с самыми убийственными последствиями. Это была теория.

И как всякая хорошая теория, она не выдержала попадания в глупую голову, в данном случае — мою.

Вместо того чтобы оградить от неприятностей, извращенная моим мозгом идея наоборот подталкивала раз за разом проверять свою психологическую устойчивость в деле. Впрочем, настоящая практика до поры обходила меня стороной, ни в одну серьезную историю вляпаться, вопреки желанию, так и не удалось, не то чтобы я нарывался, но никогда не избегал конфликта. В какой-то момент я подумал, что, возможно, мне придется годами ждать возможности, если таковая вообще представится.

Решение подписать армейский контракт пришло спонтанно, точнее, когда я больше в шутку завел этот разговор со Смоукером, он отреагировал неожиданно живо, чем здорово меня подстегнул.

«Нам дадут стволы, курс рукопашки, абонемент в спортзал, так еще и заплатят за это? Где расписаться кровью?» — энтузиазм моего друга напоминал локомотив на полном ходу. Даже спорить не хотелось, тем более что я себе представлял все примерно в таких же радужных красках.

Дома мы наплели, конечно, что, трезво все обдумав и взвесив, решили всего-то за восемнадцать месяцев заработать себе реальную путевку в жизнь. Впрочем, номинально это даже не было ложью, социальные льготы и привилегии «защитникам Родины» полагались приличные.

Зато девушка моя только пальцем у виска покрутила, заявив, что если выходные я не буду проводить дома, то нахер я тогда вообще такой нужен. Обещал ей выбрать место службы поближе к ее спальне.

Контракт оформлялся на полтора года, из которых в течение первых шести месяцев новобранец проходил «курс молодого бойца», где его тестировали, определяли дальнейший профиль, обучали, экзаменовали и присваивали звание, после чего он отправлялся по распределению защищать всех и вся от вероятных противников.

Контракты делились на две группы, если грубо: боевые и небоевые. Соответственно, последние гарантировали достаточно скучное и относительно безопасное времяпрепровождение в ходе исполнения контракта. И единственным условием, с которым нас отпустили из дома, было подписание именно такого варианта. Крыть нам было, в принципе, уже нечем, несмотря на то, что «боевые коллеги» повышались в звании быстрее и получали награды чаще, от этого росли только зарплата и премиальные, все последующие гражданские льготы на уровне до офицерского для обоих типов контрактов были одинаковыми.

Армия все меньше ассоциировалась со словом «служба», становясь просто работой, такой же, как и любая другая, связанная с риском для жизни. На поверхности все еще побеждали «ура-патриотизм» и проморолики про гражданский долг, которые во время окончательного перехода армии на контрактную основу просто заполонили ТВ и интернет. Это было объяснимо, власти всерьез боялись остаться без пушечного мяса вообще.

Впрочем, когда реформы вооруженных сил закончились, истерическая пропаганда любви к отечеству постепенно увяла сама собой, люди вставали в строй, чтобы зарабатывать неплохие деньги и строить карьеру, как в армии, так и после ухода с военной службы.

Именно расчетливыми молодыми карьеристами, двадцатидвухлетними выпускниками вузов хотели видеть и видели нас родители, а не двенадцатилетними балбесами и сорванцами, коими мы были по факту, несмотря ни на какой биологический возраст. И просвещать их по этой теме мы не собирались, отчасти потому, что сами изо всех сил верили в свою взрослость и разумность.

Подписав в военкомате, помимо сотни других бумажек, небоевой контракт, мы стали резервистами, которые только в случае мобилизации уровня «шухер до небес» могли рассчитывать понюхать пороху.

Следующие полгода мы учились и сдавали тесты, тренировались и сдавали тесты, натаскивались и снова сдавали тесты, казалось, что даже спали на время и расстояние. С трудом представляю, какой ад ждал боевых, тренировавшихся в отдельных школах подготовки, если по количеству их было в лучшем случае два из десяти, и во время КМБ отсеивали две трети, в основном, по состоянию здоровья. Но некоторые разрывали контракт и уходили сами, осознав, что армейская жизнь совсем не такая сказочная, как обещали в рекламе.

Реформы в армии привели к тому, что теперь вопрос «чем занять солдата на время службы?» не стоял, скорее «как подготовить охерительного профессионала в кратчайшие сроки?».

Эти шесть месяцев были для меня в разы хуже, чем в институте, за пять с половиной лет в котором гребаная учеба уже сидела в печенках, единственное отличие — теперь грела мысль о том, что я зарплату получаю за свои старания.

Окончив КМБ с достаточно приличными оценками, мы оба получили звание «младший сержант» и несколько опций на выбор, где провести оставшийся год. Руководствуясь принципом «если сами не повоюем, так хоть рядом постоим», выбрали военную разведку и отправились за тысячу километров от родного города, в в/ч самого что ни на есть специального назначения.

Тут мы быстро поняли, чего стоят все наши ожидания и предположения. Я впервые сильно пожалел, что плохо и мало слушал отца, он об армии рассказывал достаточно охотно и без прикрас, но мне, разумеется, тогда казалось, что он служил черт знает когда, сейчас все иначе, что после реформ из нас будут клепать суперменов конвейером.

Буквально за пару недель после распределения по подразделениям мы убедились, кто здесь спецназ, а кто будет ходить в наряд по столовой. Боевые постоянно пропадали где–то на полигонах: ТСП, стрельбы. Они возвращались раз в две недели, отоспаться, помыться, пообщаться с семьями, связь на полигонах вырубали начисто. Там, кроме армейских радиостанций, которые, к слову, прослушивались 24/7, не работало ничего.

Но свой шанс мы со Смоукером получили: резервистов разделили на оперативный резерв и общий. Попав в первый, мы раз в месяц на неделю-две также стали выезжать на полигон, периодически пересекаясь на занятиях с боевыми, отношение которых к нам я всецело прочувствовал еще в первый приезд туда. Мы только выгружались из машин, а рядом курившая группа «боевиков» уже пихала друг друга локтями, переговариваясь как бы между собой, но так громко, чтобы мы не пропустили ни слова.

— Глянь, братуха, машины для убийства пожаловали.

— Ага, я слышал, один такой килла с метлой и лопатой роту положить может.

— Хы, секретные учения на продуктовом складе — это вам не в тапки ссать.

— Ты че, салага, какие учения, у них первое правило: «Сильному тренировка не нужна — слабому не поможет».

По их мнению, на иерархической лестнице мы находились где-то между насекомыми и говном, причем насекомые нас опережали с большим запасом. До беспредела никогда не доходило, так что я на все эти тонкости субсоциального обособления смотрел сквозь пальцы, но вот Смоукера подколки на тему классовых отличий сильно задевали, хотя он, конечно, никогда этого не показывал, и уверен, кроме меня, никому не говорил. Он всерьез гордился тем, где и кем он служит, что не отсиживается в общем резерве, добиваясь выполнения любой задачи с максимально возможным результатом. Отделение его с воем и матюками лезло на стену от постоянных бешеных нагрузок, неизменно почти по всем дисциплинам находясь на одном из первых мест по части.

Впрочем, мучиться от вселенской несправедливости в лице боевых контрактников Смоукеру суждено было недолго. Шел пятый месяц службы, когда неожиданно боевые в полном составе убыли в срочную командировку. Все до одного, в течение нескольких часов. Причем они сами точно не знали, куда, в какой-то Усть-Пердюйск, которого на карте с микроскопом-то не найти.

Через несколько дней вся остальная наша часть в срочном порядке, включая гражданский персонал, переехала на полигон, где еще спустя сутки была объявлена мобилизация второй степени. И это на одну ступень выше той самой, которая «шухер до небес», то есть предполагается как бы уже ведение крупномасштабных боевых действий на территории страны.

Сразу после завтрака мы прошли тотальный медосмотр, во время которого нам разве что в жопу с микроскопом не залезли, при этом каждого третьего обследуемого ждало вежливое приглашение в грузовик с красным крестом. Их всех увезли в тот же день куда-то в город, как нас соизволили проинформировать — на дообследование. Никого из них больше мы никогда не видели. Более того, мы окончательно охерели, когда примерно настолько же уменьшился офицерский состав.

Через день на общем построении на плацу командир части перед изрядно поредевшими рядами личного состава толкнул речь, что, мол, настала пора послужить Отчизне, туманно рассказал о надвигающейся террористической угрозе, на всякий случай напомнил о последствиях разглашения государственных тайн, отменил выходные и отпуска.

В курилках стало оживленнее. Версии выдвигались самые разнообразные. Учитывая то, как в армии на самом деле эффективно работает сарафанное радио, можно было уверенно предполагать, что реальной информацией обладало только высшее командование части, если обладало вообще. Даже самому ебанутому параноику не могло тогда прийти в голову связать разглагольствования о террористах с раздуваемой уже пару недель СМИ по ящику очередной историей про помесь атипичного гриппа с какой-то там птичьей пневмонией.

Еще через несколько дней в городах началась паника, о которой мы много позже узнали только из новостей по ящику.

На узле связи работал брат командира взвода, который после долгих уговоров согласился открыть нам канал для пары звонков, перед выездом на полигон ни я, ни Смоукер, не удосужились связаться с семьями.

Но до родителей, как и до пары друзей из института, я так и не дозвонился, связаться удалось только со своей теперь уже бывшей девушкой. Она ревела в трубку, сказала, что из города проход только через карантинный контроль, на котором ее пропустить отказались. В ответ на просьбы связаться с моими родителями я был истерически послан нахуй, как бесчувственное говно.

Смоукеру не удалось поговорить вообще ни с кем из своих, от чего у него, спокойного как танк, абсолютно ничем не прошибаемого человека, теперь постоянно было такое выражение лица, как будто он на гвоздь наступил.

На следующий день нашу роту повезли на окраину города, рядом с которым была дислоцирована часть, дежурить на карантинном КПП.

По телевизору все происходящее в мире казалось чем-то далеким, нереальным: много громких слов, ни о чем не говорящие цифры, кадры хроники с трясущейся камерой — такие выпуски новостей можно было наблюдать и в любое другое время, разве что слегка пореже.

Мы высыпали из машин на разбитую дорогу, привычно построились, и пока ротный, прохаживаясь вдоль первой шеренги, напоминал нам, псам сутулым, задачу, я рассматривал своими глазами то, что до этого удавалось увидеть только через объективы видеокамер новостных каналов. Впрочем, мир не стал от этого выглядеть реальнее. Скорее наоборот, стало казаться, что я сплю и вижу какой-то отвратительный сон, который никак не желает заканчиваться.

Город был полностью обнесен сетчатым забором, расположенным по внутренней стороне окружной дороги с колючей проволокой поверху и понизу с каждой стороны, который местами в спешке доделывали. Через каждые полсотни метров рядом с забором стоял боец с автоматом. Кое-где с колючки свисали зацепившиеся за нее трупы, метрах в пятидесяти от КПП стоял протаранивший изнутри забор внедорожник. Два столба были вырваны с корнем, видимо, кто-то хотел покинуть город по эксклюзивному маршруту. У авто были прострелены колеса и лобовое стекло в нескольких местах, но тонировка боковых не позволяла увидеть, что стало с водителем и пассажирами. Неподалеку от внедорожника курили три автоматчика.

Сам КПП состоял из системы рентгеновского досмотра грузов, просвечивающей автомобили вплоть до тридцатитонников, и стоявших рядом нескольких больших палаток, связанных между собой гофрированными тоннелями-переходами. Поодаль расположились четыре огромные фуры передвижных лабораторий.

Справа от дороги внутри периметра на обочине стояло в очереди на выезд не меньше сотни частных автомобилей, слева — не меньше тысячи человек на своих двоих. Рядом с очередью по обеим сторонам прогуливался целый взвод автоматчиков в химзащите. Примерно раз в три-четыре минуты из ближней к нам палатки выходил кто-то из беженцев и грузился в один из припаркованных рядом автобусов. Из транспорта через КПП за пределы города за те десять минут, что мы слушали командира роты, проехал только военный грузовик, и то без очереди.

Надо всем этим через установленные в нескольких местах динамики разносилось с частотой раз в две минуты одно и то же объявление: «Граждане, внимание! Для прохода через контрольно-пропускной пункт вам необходимо иметь при себе удостоверение личности, пластиковую медицинскую карту и заполненную форму номер 017–1/у, которую вы можете получить в районной поликлинике по месту жительства или в центральной районной больнице №7. При проходе через контрольно-пропускной пункт сохраняйте спокойствие, детей держите за руку или на руках, выполняйте все команды медицинского и военного персонала, в противном случае огонь на поражение открывается без предупреждения!»

С каждой секундой этого зрелища мне все сильнее хотелось выйти из строя, порвать на хрен контракт и поехать домой, только вот оказаться сейчас по ту сторону колючки и прицела автомата мне хотелось еще меньше.

Те «небоевые», кто не дежурил на КПП, шли в караул, количество объектов, бравшихся под охрану, выросло раза в два. Караул был гораздо спокойнее, можно было дрыхнуть целый день, никаких тебе буйных в очереди или попыток несанкционированного пересечения периметра.

Однако нашему взводу, и наверняка в числе прочего благодаря отделению Смоукера, отличника хренова, чрезвычайно «везло», каждые вторые сутки мы неизменно отправлялись на КПП.

Впрочем, кто знает, были бы мы готовы ко всему последовавшему, если бы распределение по постам сложилось иначе.

К тому времени, как наше подразделение погнали на КПП, просто перелезать через забор уже никто не пытался. Очень уж красноречиво висели на нем трупы. Их не то чтобы специально не снимали, просто времени и людских ресурсов не хватало. Тем не менее, в мою смену, все время почти почему-то приходившуюся на ночные часы, дважды пытались проехать забор насквозь на автомобилях, один раз это была целая колонна из трех машин. Причем люди были с оружием, пальбу открыли по солдатам, охранявшим периметр, еще на подъезде.

Как только головная машина, взревывая движком, повалила один из столбов ограждения, стандартное объявление в динамиках прервалось резкой командой «Ложись!», и через секунду с находящегося в паре сотен метров снаружи периметра холма шарахнули два РПГ. Первый выстрел попал точно в головную машину, со взрывом превратив ее в огромный факел. Второй прошел рядом, срикошетив от земли, влетел в окно первого этажа жилого дома. Внутри раздался взрыв, и из разбитого окна повалил густой дым.

Потом заорал командир взвода, потребовав стрелять на поражение. Все, кто был относительно поблизости, включая часть взвода, находившуюся на КПП, принялись поливать свинцом оставшиеся две машины. Последняя в колонне с визгом покрышек крутанулась почти на месте и умчалась обратно куда-то в центр города, вторая так и осталась стоять. Видимо, водитель был уже мертв. Открылась одна из дверей, и из машины с истерическим воем выскочила женщина. Впрочем, крик почти сразу оборвался, под плотным огнем она и трех метров не успела пробежать. Пальба продолжалась еще полминуты. Взводный пытался докричаться до солдат, чтобы прекратили огонь, но куда там. И не слышно, и нервы у многих сдавали. Как с цепи сорвались, обстреливали машину, пока она в решето не превратилась, некоторые успели все три выдававшихся магазина извести.

На участке, где из города пыталась прорваться колонна, той ночью в оцеплении стояло мое отделение, один был убит, второй тяжело ранен, и через два дня скончался в госпитале.

Всего через три часа после этой попытки прорыва кто-то из очереди беженцев решил попиздеть «за жизнь» с одним из солдат, слово за слово, дело дошло до фразы: «Тебе там за забором охерительно живется, да, а мы тут в говне полном, так ты мне еще указывать будешь!» Этот хрен бросился на солдата с ножом, тот замешкался, боясь задеть кого-то еще в очереди, и получил колотое в живот. Смоукер, оказавшийся рядом, вскинул автомат и без колебаний отправил на тот свет мужика с ножом, после чего, вместо того, чтобы броситься к раненому сослуживцу, просто заорал: «Медик!», не сводя глаз с людей в очереди. Если кому и хотелось рыпнуться в тот момент, под взглядом Смоукера это желание пропало само собой.

— Первый раз человека убил, — сказал он мне после дежурства. — Это нормально, что мне похер?

— Не знаю, — честно ответил я. — Мне пока убивать не приходилось.

Впрочем, я с первым в жизни убийством отстал от своего друга всего на два дня. В следующую смену я вместе с отделением под руководством командира взвода лично, психолог в штабе решил, мол, у меня может быть психологическая травма после произошедшего, дежурил внутри основной палатки, через которую проходили эвакуируемые.

Для того чтобы снизить нагрузку на КПП по диагностике, желающие эвакуироваться должны были получить в своей поликлинике, где организовывались мобильные медпункты, заключение врача по форме 017–1/у, только потом проходить повторный анализ на КПП, просто чтобы можно было удостовериться, что по дороге от поликлиники он не успел прихватить с собой заразу. У кого бы я ни спрашивал, никто, толком не мог объяснить, что именно эскулапы искали на тестах, только знал, что это были следы от пребывания в мозгу каких–то личинок паразитов, как объяснил один из медиков, то ли бычьего, то ли свиного цепня.

В палатку зашла молодая семья: папа, мама и годовалая дочка у папы на руках. Уселись за второй стол, пошла регистрация. Доктор забил все данные в ноутбук, сверил номера карт и потянулся к ламинатам форм. «Аа где…» — начал он. Отец семейства, бойкий парень, тут же передал дочурку жене, наклонился к доктору: «Да-да, конечно, можно вас буквально на пару слов? Тут такое дело, понимаете…» — тихо и с нажимом начал он, заводя доктора за ширму.

Я сделал пару аккуратных шагов по направлению к ширме и прислушался. Это заметила девушка и тут же, обняв дочурку, окликнула меня: «Молодой человек, извините, пожалуйста, а вы не покажете нам, где тут у вас туалет?» Фокус я понял, и жестом показал одному из моих бойцов заняться проблемой, а сам снова обратился в слух. Девушка смотрела на меня со смесью растерянности и отчаяния.

За ширмой вполголоса, но ожесточенно спорили.

— Да поймите вы, у нас вегетарианская семья, какое к чертям мясо…

— Я вам еще раз говорю, дело не только в мясе, мне в любом случае нужен документ.

— Ну нету у меня его. Ваш хренов тест не работает нормально при повышенной температуре, а Оксанка простудилась три дня назад, понимаешь ты или нет?!

— Тогда лечитесь, приходите, когда выздоро…

— Доктор, у тебя дети есть? Ей год и три месяца, я ее в этом аду лечить должен? Ты хоть в городе был, знаешь, что там творится?

— Это меня не касается, — с этими словами доктор вышел из-за ширмы.

— Теперь, сука, коснется! — прошипел парень, догнав его, крепко поймав в захват левой рукой того за шею, прикрывшись им, как щитом, а правой приставил неизвестно откуда взявшийся карандаш ему к глазу.

«Вовремя взводный пожрать пошел», — только и успел подумать я, снимая автомат с предохранителя. Все отделение заученно взяло парня на прицел.

Визор костюма химзащиты на докторе был из тонкого пластика и вряд ли смог бы оказать достойное сопротивление проникающей способности остро заточенного карандаша.

— Саша… Не надо… — пролепетала девушка уже явно в полуобморочном состоянии. Единственное, что ее сейчас удерживало от потери сознания, была сидящая у нее на коленях дочурка, которая, не мигая, совершенно круглыми глазами смотрела на папу.

— Лена, помолчи, — оборвал ее муж, оскалившись, — бери Оксанку, мы сейчас уходим. — Он явно чувствовал себя хозяином ситуации. — Все слышали?! Мы сейчас все вчетвером уходим, и никто из вас, падлы, не двигается с места, ясно?!

— Слушай меня внимательно, гондон, — к собственному удивлению спокойно обратился я к новоиспеченному террористу. — У тебя ровно десять секунд, чтобы перестать выебываться, взять жену, ребенка, и бодрой трусцой вернуться в город. Врача можешь с собой забрать, мне на него плевать, зато тебе наверняка не плевать на свою семью. Осталось пять секунд.

Парень не был профессионалом. Он на какую-то секунду ослабил хватку, отвел от меня глаза и посмотрел на дочку. Этого мне вполне хватило. Выстрелом в голову уложил на месте. Жена его все-таки упала в обморок. Дочка захныкала, но вряд ли поняла ситуацию, скорее просто от громкого звука выстрела.

Медик, поняв, что реальная угроза миновала, перестал изображать статую и набросился на меня чуть ли не с кулаками, обещая пиздюлей от начальства вплоть до расстрела за наплевательское отношение к его безопасности. У лежащего с дыркой в башке террориста-неудачника подергивались пальцы, как будто он все еще тянулся к валяющемуся рядом карандашу.

Нет, я бы хотел, наверное, его отпустить, уверен был, что в той ситуации можно было договориться, если бы у меня был вагон времени. Впрочем, даже это было не так важно, во время службы у меня на все случаи жизни имелась четкая инструкция, и она не предусматривала ведение переговоров.

Вбежавший в палатку старлей, увидев, что ситуация уже не требует экстренных мер, успокоился, наорал на медика, да так, что тот извиняться ко мне пришел потом, посмотрел запись с камер наблюдения, после чего снял меня с дежурства и отправил в санчасть писать объяснительную. После чего я имел трехчасовую беседу с психологом, из которой я так и не понял, должен ли я ощущать себя виноватым, потому что чувство вины — это нормально в такой ситуации, или думать, что я был втянут в последствия чужих решений, и мой выбор не имел дилеммы с морально-этической стороны в силу установленной для меня социальной роли.

«Да все ты правильно сделал», — сказал Смоукер после смены в курилке, протягивая мне сигарету. «Все вещи в этой жизни делятся на приоритетные и неприоритетные. Ты вот приоритеты расставил верно. Он — нет. А своим самокопанием можешь подтереться, реально в ситуации уже ничего не изменишь».

Я закурил и промолчал. Перед глазами еще стояло лицо маленькой девочки, потерявшей отца, которой вряд ли уже суждено было повзрослеть. Ее с матерью ближайшим транспортом переправили в седьмую больницу, которая еще какое-то время должна была охраняться, пока не закончится эвакуация.

Я совершенно не думал об этом в момент, когда стрелял, да и до момента тоже. Этот день врезался в память потому, что в первый и последний раз меня поразило собственное поведение, насколько я был спокоен, и как легко мне далось решение выстрелить.

Сильно сомневаюсь, что за это стоило благодарить армейских психологов, наверняка нас по-тихому кормили какой-нибудь дрянью, но даже при этом многие из моих сослуживцев стали медленно съезжать с катушек. Причем депрессия, неадекватное поведение и драки без повода — это были только цветочки. Я слышал как минимум о двух случаях, когда бойцы во время дежурства открывали огонь по своим, причем один из случаев произошел на КПП, где, помимо двух солдат, были застрелены еще пятеро гражданских.

Тогда я списывал все на стресс и слабую психику.

Спустя несколько дней в часть пришел ответ на мой запрос о родителях, моей девушке и паре приятелей, можно было указывать до пяти человек в списке. Один из друзей числился среди мертвых, остальных не было ни там, ни в списке эвакуированных. Впрочем, мне еще повезло получить хоть какую-то информацию, примерно половина запросов оставалась вообще без ответа.

Почти в это же время КПП окончательно заблокировали, прекратив эвакуацию, из города выезжали только по особому распоряжению, безо всяких дополнительных проверок. Мобильная лаборатория уехала вместе со всем оборудованием, на месте остались только пустые палатки.

В первые же сутки очередь выросла раза в четыре, люди требовали пропустить всех, потом умоляли пожалеть хотя бы детей, в конце концов, попытались пройти силой. Ценой нескольких убитых и раненых с обеих сторон очередь удалось разогнать.

Зима сменила, наконец, осень, ударили морозы и выпал снег, который лег практически с первого раза. По ящику уже давно работал только один государственный канал, вся программа которого состояла исключительно из выпусков новостей, в которых, в общем-то, говорилось одно и то же. Никаких подробностей, изредка сухая статистика и инструкции по действиям при ЧС. Чаще рассказывали о положении дел за рубежом, но эти репортажи также не сильно отличались деталями.

За все время не было сказано ни одного слова о причинах, и ни слова о том, с чем нам в конечном итоге предстояло иметь дело. Об оживших мертвых говорили только на уровне слухов, что вместе с другими не менее идиотскими версиями про инопланетян, бактериологическое оружие и кару господню нормальными людьми всерьез не воспринималось.

После закрытия КПП наш взвод, разумеется, не остался без дела, мы почти сразу попали в караул, охранять склады с боеприпасами.

Территория была не очень большая. На наши отделения пришлось по четыре вышки в периметре. Погода стояла отвратная, вроде снег выпал только пару недель назад, а метель завывала чистой воды февральская. Сильный ветер, мороз и херовая видимость, человеческую фигуру перестаешь различать на расстоянии всего в пару десятков метров. Из-за погоды начались перебои со связью с частью, и когда в положенные восемь вечера наша смена на объекте не появилась, всерьез мы занервничали далеко не сразу.

— Посты центральному, доложить о несении службы, — радейка на столе ожила голосом командира взвода.

— Второй пост без происшествий.

— Шестой пост без происшествий.

— Первый пост без происшествий.

Я повторил установленную формулировку, отчитавшись за пятый пост, и продолжил свое занятие, требовавшее недюжинного терпения, координации и самообладания, а именно — пытался найти положение равновесия, сидя на стуле с опорой только на две его ножки.

— Четвертый пост центральному. Четвертый пост, центральному ответь.

Заснули они там что ли? Я попытался рассмотреть соседнюю вышку через окна своей, но не увидел ничего, кроме мельтешения снега снаружи.

Наконец старлею надоело надрывать глотку.

— Пятый центральному.

Я дотянулся до тангетки.

— Пятый на связи.

— Пробегись до четвертого, разрешаю применение пыток насильственным лишением анальной девственности, если через три минуты я не услышу от них доклада.

— Понял, принял, — ответил я и, отпустив кнопку передачи, оглянулся на мирно посапывающего на соседнем стуле солдата, — Рязанцев, подъем!

— А? Что? — рядовой Рязанцев дернулся, оторвав голову от сложенных на столе рук, чуть с места не подскочил.

Его способность засыпать меня поражала. Мы с ним говорили минут шесть назад, сна у него не было ни в одном глазу.

— За старшего, на четверке, похоже, то ли от тебя заразились, морды плющат, то ли в проеб ушли, взводный командный голос уже сорвал.

Я поднялся, надел куртку, подхватил со стойки автомат и вышел на улицу. Метель снаружи поприветствовала меня пронизывающим порывом ледяного ветра, от которого на секунду перехватило дыхание. Я не успел пройти и половины лестницы, ведущей к земле, как вдруг где-то над деревьями снаружи периметра, как раз в районе четвертой вышки, вспыхнул огонек сигнальной ракеты. Затем раздался выстрел. Еще один. Дальше пошла настоящая пальба. Короткие очереди, пара штатных АК, таких же, какой был у меня в руках. Я замер, прислушиваясь. Ответных выстрелов не было. Но четвертая вышка продолжала поливать огнем неизвестного противника. Я взлетел по лестнице обратно, распахнув дверь, ворвался внутрь вышки и подскочил к радиостанции.

— Центральный пятому.

Замер. Молчание. Снаружи продолжали стрекотать автоматы.

— Центральный, ответь пятому!

Грохнул взрыв. Где-то там, откуда доносились выстрелы. И тут же, как отголосок, будто эхом донеслась стрельба со стороны КПП. Твою мать, да что происходит-то?!

КПП объекта, где находились главные ворота и, собственно, караулка, по радейке не отвечал.

Сигнала тревоги взводный не передавал, сирена молчала, но с такой пальбой вариант с заблудившимся грибником отпадал. Так. Перестраховаться. Еще пару секунд промедлил, формулируя в голове фразу, затем поднес ко рту микрофон.

— Внимание постам! Боевая тревога! Внимание постам! Боевая тревога! Первый, второй и седьмой, резерв к центральному, старший второй. Шестой и третий, резерв к четвертому.

Тем временем Рязанцев выполнял команду «в ружье»: опускал стальные шторки с бойницами и врубал освещение. Теперь три мощных прожектора били светом в близлежащий лес. После этого он снял оружие с предохранителя, взвел затвор и с немым вопросом в глазах уставился на меня.

— По обстановке, — выдохнул я и выскочил на улицу.

До четвертой вышки было метров сто пятьдесят, но по такой погоде у меня ушло больше минуты, чтобы добраться до нее. Часовой стоял у подножья вышки с одним из солдат отдыхавшей до боевой тревоги смены третьего поста. Он не стал со мной играть в уставные реверансы. Так что я, не останавливаясь, добежал до вышки, периодически утопая по колено в снегу, и рванул наверх по лестнице.

— Вы че, воины, слабанули?! Круговую, живо! — прикрикнул я на солдат внизу между вдохами.

Они подбежали ближе к забору и засели за металлическими бортами с амбразурами, примыкавшими к вышке с каждой стороны. По дороге со стороны шестого поста, периодически поскальзываясь на ледяной корке неглубокой колеи, бежал еще один боец.

Я почти взлетел по последнему пролету на вышку и распахнул дверь. Темно. Вентиляция то ли не работала, то ли ее забыли включить, клубы порохового дыма витали по помещению.

— Да ебать же, так не бывает! Магазин еще дай, ща я из них решето сделаю!

Оба солдата стояли у бойниц, практически не отрывая от них взгляда, и перезаряжали автоматы.

— Отставить! — прикрикнул я на них с порога, — вы совсем тут ебанулись? Фитиль, что за херня происходит?

Они, наконец, обратили на меня внимание. Фитиль, огненно–рыжий, похожий на ирландца парень, старший четвертого поста, нервно почесал затылок и сбивчиво начал пытаться объяснить ситуацию.

— Сержант, это не люди, отвечаю. Не-не, мы все по правилам сделали, орали, чтобы остановились, долго орали, потом в воздух предупредительный, а они прут и прут. Ну мы это, ебанули по ним. Попали, точно попали, а им похер, как бессмертные, бля. Гранату закинули, а они…

— Так, разряжай, оружие на стол! Почему на связь не вышли? — спросил я, хотя с первого взгляда на радейку все было понятно. Основной и запасной аккумуляторы лежали на столе отдельно от радиостанции.

— Да она как раз разрядилась, а… — начал второй боец, Крапивин, кажется.

— А сменить аккумулятор или пешком до моей вышки сбегать мозгов не хватило, — закончил я за него. — Показывайте, в кого стреляли.

Вроде не пьяные, и дурью на вышке не пахнет, только порохом. Я прильнул к бойнице и посмотрел туда, куда указывал Фитиль. У крайнего ряда деревьев действительно маячили две человеческие фигуры, медленно, но верно продвигаясь все ближе. Наверняка этого вольные стрелки херовы не заметили, но одеты нарушители были в камуфляж.

— Дайте направленный на них, — сказал я и достал складной бинокль.

Бойцы метнулись к ручкам, управлявшим прожекторами, направляя лучи на двоих у леса.

Изрешеченные таким количеством пуль, что точно не имеющие никакого отношения к живым, к периметру медленно шли помощник начальника караула и один из солдат следующего наряда, того, который уже больше полутора часов назад должен был нас сменить.

— Е-мое, что ж происходит-то, а? — выдавил из себя Фитиль, яростно почесав затылок.

Я промолчал. Несмотря на то, что, глядя на бредущих к нам мертвецов, мне хотелось орать и сверкать пятками в безопасную сторону, мир в мой голове не перевернулся, происходящее не показалось чем-то сверхъестественным. Скорее наоборот, последние недели вдруг обрели какой-то смысл, ебанутую на всю голову, но все же логику.

— Вы че тут, в уши долбитесь?! — с этими словами в помещение ворвался Смоукер, вызвав у меня дежавю. — Радейку вообще не слышите, охламоны.

— Сдохла радейка, — мрачно ответил я за охламонов.

— Ну, вам охерительно повезло, что вход на склад со стороны вашей вышки. Эти твари прошли ворота, их до хрена, и через пару минут они будут здесь. Да, кстати, если кто еще не в курсе, разговаривать с ними бесполезно, мы их больше в качестве обеда интересуем. Попробуем закрыться на складе, хотя бы до утра. Если есть идеи получше — выкладывайте, нет — выдвигаемся.

— Какие твари, какого к херам обеда, что ты несешь? — спросил я.

Смоукер будто ждал этого вопроса и ответил без паузы.

— Обеда, еды, короче, я был рядом с КПП, когда открыли ворота. Они бросаются, сбивают с ног и жрут заживо.

Бред. Это какой-то полнейший бред. Эпидемия бешенства или нечто подобное могла бы как-то объяснить поведение, но не способность игнорировать огнестрельные ранения в таких количествах.

Смоукер молча сверлил меня взглядом. Если он прав, сейчас нет времени искать объяснение происходящему, в эту минуту можно лишь принять правила игры в том виде, в котором они были изложены.

Диалог невозможен, единственный выход с территории перекрыт, забор под током, отключить его отсюда не удастся, связи нет, и ко всему прочему…

— Их убить вообще реально? — подал голос Крапивин, который вместе с Фитилем пару минут назад бился над решением этой задачи.

— Мне кажется, что они и так не живые ни разу. Выстрел в голову вроде работает, но не всегда, без гарантии, — отмахнулся Смоукер, не сводя с меня взгляда.

— Ладно, — вздохнул я, — мне нужно забрать своих людей с вышек.

— Не успеешь, давай без геройства, там относительно безопасно, если запрутся наверху. А утром будем думать, как их вытаскивать.

— Хорошо, согласен, погнали.

Пока спускались вниз и отпирали склад, выстрелы стали раздаваться с ближайших к нам вышек. Смоукер оказался прав, времени было в обрез, мы едва успели закрыть за собой дверь.

Только в тот момент я сообразил, что надо было притащить с собой радиостанцию с вышки, теперь мы вообще не представляли, что творится снаружи, и не имели связи с оставшимися бойцами на вышках.

Впрочем, очевидно, что все находились примерно в одинаковых, очень херовых условиях. Со склада, конечно, выходов было несколько: дверь, пара ворот, но все это примерно в одном месте. Тихо съебаться огородами можно было даже не рассчитывать.

Побродив в полумраке по лабиринтам стеллажей, отыскали ящики с патронами нужного калибра. Магазинов к своим автоматам не нашли, так что патронами просто набили карманы.

На складе стоял откровенный мороз, отопление по вполне понятным причинам отсутствовало. Часа через полтора стало понятно, что дальше согреваться физическими упражнениями бессмысленно, только силы тратить.

Разломали несколько поддонов, ящиков, и, вопреки всем требованиям безопасности, развели костер. Квадратура у помещения была серьезная, естественной вентиляции хватало, чтобы дым почти не накапливался.

Смоукер первый раз за все время закурил, я попросил у него сигарету и отвел немного в сторону от скучковавшихся у костра солдат.

— Что дальше, есть идеи? — вполголоса спросил я.

— Можно пересидеть здесь, пока не подойдет помощь, хотя есть у меня подозрение, что хер тут кто появится даже через неделю.

— Не факт, хотя я тоже не рассчитываю. Надо выбираться отсюда как-то. Замерзнем, сука, раньше, чем оголодаем.

— Только ты понимаешь, что мы себе приговор сейчас подпишем? Во время мобилизации оставим охраняемый объект, это трибунал.

Он облокотился на стеллаж и рассматривал потолок, видимо, в поисках подсказок.

— Да, но мы и без того в полной жопе, разве нет? — задал я риторический вопрос. — Тревожная кнопка сработала, и где же наша доблестная, мать ее, «кавалерия»? Нет ее, хотя вертушка передовой группы должна примчаться максимум через сорок минут. Вывод — либо в части всем на нас похуй…

— Либо за пультом в штабе никого нет, — закончил он за меня.

— Ждем до утра, дольше смысла нет. Если выберемся, выйдем на трассу и до ближайшего населенного пункта. Дальше разберемся.

— А отсюда ты как, бля, собираешься вылезти? — усмехнулся Смоукер.

— Не знаю, — признался я и, последовав примеру друга, подпер стеллаж плечом.

— У меня есть пара мыслей, — оживился вдруг он, — я видел этих тварей недолго, но очевидно, что от мозгов у них ни хрена не осталось. Да и бегают они медленно.

Я перебил его, предложив самый незамысловатый вариант из возможных.

— Может, откроем дверь и перестреляем всех нахуй? Патронов выше крыши.

Смоукер покачал головой.

— Их там не меньше сотни, может, больше. У двери вряд ли все вместе, но громкие звуки их привлекают, похоже. У нас у каждого всего по два снаряженных магазина. А нормальных стрелков здесь три-четыре человека, включая меня с тобой.

Это верно, да. Кроме прочего, если стрелять надо только в голову, шансов у нас маловато.

— Выкладывай свои мысли.

— Из стеллажей строим стену, вот отсюда, — Смоукер показал рукой на промежуток между дверью и воротами, — и вглубь почти до конца. Открываем дверь, они попрут сюда. Заманим этих гадов, сколько сможем, а сами выскочим через ворота и будем молиться, чтобы снаружи их хотя бы поблизости в тот момент не было.

План был бредовый. Просто хотя бы потому, что за воротами их могло оказаться не меньше. Но я не мог придумать ничего лучше, поэтому просто кивнул в знак согласия.

— О’кей, мы-то с тобой договорились, а с ними что? — я кивнул на греющихся у костра бойцов.

— Ты сержант, или где? — криво ухмыльнулся Смоукер. — Приказы не обсуждаются.

Я глубоко вздохнул, но спорить не стал. Он вряд ли видел ситуацию так, как видел ее я, и объяснять ему все тонкости было бы бесполезно.

Мы затушили бычки и вернулись к костру.

Да, армейский закон гласит — приказы исполняются, а не обсуждаются. Но как насчет незаконного приказа, который идет вразрез всякому уставу? Эта проблема никогда не вставала передо мной, несмотря на огромную разницу между написанным на бумаге и тем, что существует в реальности.

Мало того, каждый из десяти сидящих перед нами солдат, обязанных выполнить любое наше поручение, думал сейчас более всего прочего о том, как вернуться домой живым и здоровым к семье, друзьям и любимой девушке. В конце концов, даже при удачном раскладе наши действия будут являться дезертирством чистой воды.

Впрочем, решать проблемы надо по мере их поступления, и сейчас основная задача — выбраться со склада. Для начала я должен был удостовериться, до того, как откроем дверь и впустим сюда ад снаружи, что страх не управляет этими пацанами, а работает на них. Но если нет…

— Хант, когда нас отсюда вытащат? — подал голос Рики, самый молодой из моего отделения.

Видимо, это и являлось сейчас главной темой обсуждения, потому как остальные подняли глаза на меня со Смоукером.

— Скорее всего, уже не вытащат, — без выражения ответил я.

Лица у них помрачнели. Но я не собирался их подбадривать. Наоборот.

— Мы расходный материал, нас кинули. Если кто хочет поиграть в самопожертвование во имя родины, и до трупного окоченения охранять ящики с ржавеющими патронами, — вперед, возражать не буду.

— Да ладно тебе, Хант, мы не на Северном полюсе, — осклабился Ляховцев, — сейчас повсюду такое дерьмо творится, мы у них не в фаворе, ну и че? Они прилетят, никуда не денутся. Разведка своих не бросает, ебта!

Ляха был наивен как второклассница.

— Мы ждем до утра, потом выходим. Попробуем сами до части добраться, — как будто не услышав его, сухо закончил я.

— Куда выходим, бля?! — скривившись, вскрикнул Глебов. Аж с места подскочил. — Ты там не был, бля, а я был, я видел! Мы дверь откроем, они нас сожрут всех к ебени матери!

Несколько солдат автоматически скорчили такую же, как у него, гримасу.

— Муха, отставить визг, сейчас мертвые сбегутся в полном составе.

— Че, смелый охуенно, да? — Глебов сверкнув стеклами очков, смерил меня взглядом. — Ты что ли, сука, дверь открывать будешь?!

Он был на грани с самого начала. Готов был вспыхнуть от малейшей искры. Вопрос в том, один ли он такой?

— Я открою, веришь? — Смоукер вряд ли понял идею, но решил мне подыграть.

То, что его на слабо поймать невозможно, я отлично знал. Блеф по-хорошему был очевидный. Но только не для человека в истерике.

Он пошел к двери. Ровной неторопливой походкой человека, принявшего решение.

Глебов хотел что-то сказать, но получалось у него только беззвучно открывать и закрывать рот, как у выброшенной на берег рыбы. Он стоял и как завороженный смотрел на Смоукера.

Тот уже дошел до двери, рука потянулась к массивному засову.

Остальные солдаты, кроме Фитиля, повскакивали со своих мест. Этот в своем сержанте был уверен на все сто и просто ждал окончания спектакля.

Вдруг, как по команде, Муха опомнился, сорвался с места, подхватил свой автомат и прицелился в Смоукера. Я с опозданием на долю секунды взял его на прицел. Все тут же шарахнулись от Глебова в стороны.

— Стой, бля, убью! — автомат в его руках ходуном ходил, он бы в жопу слона не попал с метра в таком состоянии, но я решил не рисковать.

— Ты хорошо подумал? — спросил я насколько мог спокойным тоном и одновременно, целясь в Муху, сделал несколько скользящих шагов влево, чтобы в случае чего меня и Смоукера не скосило одной очередью.

— Заткнись! — крикнул мне Муха, и снова Смоукеру. — Отойди от двери!

— Пацаны, вы че, вроде не бухали еще, — Ляха попытался разрядить обстановку, — хорош членами мер… — с этими словами он сделал шаг к Мухе, но так и замер, на полуслове и полушаге. Автомат Глебова смотрел теперь ему в грудь.

— Да вы что, не понимаете нихера?! Они нас угробить хотят!

Я почувствовал, что еще немного, и он реально шмальнет в кого-нибудь. Дальше отпускать ситуацию было нельзя.

— Ладно, — прервал я Глебова, — ты выиграл. Раз пошла такая пьянка, устроим демократию, решим голосованием, уходить или оставаться.

— Каким нахуй голосованием?! — заорал он, снова развернувшись ко мне. — Я щас любого порешу, кто к двери подойдет, понял?!

— Муха, — вкрадчиво начал я, — пока ты, размахивая автоматом, отстаиваешь свои права, это нормально, могу понять. Но если, угрожая жизни, заставляешь своих сослуживцев что-то делать, ты становишься террористом, а они — твоими заложниками. И тогда я без всяких разговоров всажу пулю тебе в жбан, и все здесь присутствующие меня в этом поддержат.

— А то, — ввернул Смоукер. С его стороны раздался щелчок предохранителя.

Глебов очень хотел что-то гневное ответить, открыл рот, набрал было воздуха в грудь, но ответить ему было нечего. Выдохнул, сглотнул. Превратившись из борца за справедливость в кандидата номер один на трибунал, он как-то даже потух.

Оставалось закрепить успех.

— Когда будете думать, — обратился я уже ко всем, — учтите, что вертушка должна была прилететь уже час назад. Даже если мы у них не в приоритете, они должны были сделать облет без высадки. И еще учтите, что отравление угарным газом легко не заметить вовремя, если будем и дальше костер жечь, то подохнем до полудня, а если не будем — замерзнем насмерть. Ну что, есть желающие подождать ебаное подкрепление?

Неожиданностей не произошло, проголосовали одиннадцать к двум. Вторым на стороне Глебова, по его словам, был здравый смысл. Возражать никто особо не стал. Автомат только отобрали.

Снаружи продолжали скрестись и биться в закрытые двери, но уже дежурно как-то, будто нехотя. В какой-то момент я даже сам забыл про эти звуки, как забывают про шум дождя, если достаточно долго его слышат.

Стену из стеллажей удалось закончить только к шести утра. Через пару часов должно было светать, так что времени на сон уже практически не оставалось. Хотя вряд ли бы кто-то смог спокойно сомкнуть глаза при таких обстоятельствах. Половина людей сидела плотным кольцом вокруг костра и курила. То ли за неимением водки, то ли переживали, что на том свете курева не найдут. Остальные бродили по складу, как будто в надежде обнаружить скрытый тоннель в светлое будущее или хотя бы радиостанцию.

Я тоже от нечего делать побродил так какое-то время, даже наткнулся на вполне рабочий карманный фонарь, забытый кем-то в одном из шкафчиков, предназначавшихся для хранения спецовок и инструментов.

В животе уже в который раз заурчало, но предложить желудку мне было абсолютно нечего. В караул каждому выдавали по одному сухому пайку, и все выданное было съедено и выпито еще днем, потому как вечером мы должны были, по идее, вернуться в часть на поздний ужин.

Чтобы хоть как-то отвлечься, сел чистить автомат. Руки быстро коченели от общения с ледяным металлом, приходилось периодически прерываться, чтобы их отогреть. Мерзли зубы, которыми приходилось держать найденный фонарик, за небольшой пятак рядом с костром свет не проникал. Процесс от этого шел очень медленно, впрочем, я никуда не спешил. Никогда не понимал идеи нормативов по разборке и сборке оружия на время. Ну, то есть, разбираешь за двенадцать секунд, потом полчаса тщательно чистишь, после чего за двадцать секунд собираешь. Бред. А если эти скоростные манипуляции нужны, чтобы неисправность в бою устранить, тогда стоило, видимо, солдат с простейшими вариантами этих самых неисправностей знакомить. Только ни одного норматива на эту тему я не…

— Слышь, ты там дыру протрешь.

Надо мной стоял Смоукер и протягивал мне флягу.

— Что это? — я с сомнением покосился на нее, не отвлекаясь от процесса чистки.

— Это, — он выдержал театральную паузу, всем своим видом показывая, как ему оскорбителен вопрос, — благородный спирт, подкрашенный не менее породистым чаем, в простонародье — коньяк.

Я принял флягу и, запрокинув голову, сделал пару хороших глотков. Коньяк оказался далеко не первосортным, но ничего общего с крашеным спиртом не имел.

— Хорошая хрень, — признал я.

Смоукер ухмыльнулся довольно, мол, фирма веников не вяжет.

Когда я, наконец, собрал автомат воедино, из-под дверей ангара начал пробиваться свет. Решающий момент настал. Не сговариваясь, все собрались и подтянулись к выходу, даже Глебов, который, тем не менее, являл собой полнейшую обреченность. Отсутствие у него оружия дополняло образ приговоренного к смертной казни.

Смоукер встал возле двери, все остальные, включая меня, расположились полукругом метрах в десяти, прицелившись в дверной проем. Смоукер бегло окинул нас взглядом, кивнул и потянул на себя задвижку, после чего толкнул ногой дверь и тут же отбежал на безопасное расстояние.

Дверь со скрипом распахнулась, в проем ворвался солнечный свет, на какой-то момент меня ослепивший. Снаружи не раздавалось ни звука, в проеме никого видно не было. Прошла минута, вторая. Нервы были как натянутая струна, вряд ли кто-то был готов к такому развитию событий. Смоукер снова пошел к двери, ступая как можно тише. Ему оставалась всего пара метров.

Мимо двери снаружи прошел человек в камуфляже. Очень похожей на смоукеровскую мягкой походкой. Замер, зачем-то принюхался, и двинулся дальше, исчезнув за косяком.

Глебов шумно выдохнул: «Свои!» — и рванулся наружу. Он выскочил через дверь и побежал в сторону, куда ушел человек. За ним никто не дернулся, никто не попытался остановить. Еще несколько секунд гробовой тишины. И вдруг где-то снаружи раздался его вскрик. Выстрел. Кто-то из нас пальнул от неожиданности.

— Идиоты, блядь! — зашипел Смоукер, шарахнувшись от двери. — Кретины недоде…

И почти тут же в дверной проем хлынула лавина этих ублюдков. Мы, пытаясь сохранить хоть какое-то подобие боевого порядка, отступали вглубь помещения, поливая их длинными очередями.

Ляховцев споткнулся, растянулся на полу, вскочил и тут же получил шальную пулю в грудь.

— Куда палите, долбоебы, глаза разуйте! — проорал я, пытаясь перекричать десяток автоматов.

Ляха не шевелился. Несколько тварей в первых рядах накинулись на него, остальные, спотыкаясь об них, шли дальше. В головы мы попадали редко, количество прущих на нас практически не уменьшалось, а через открытую дверь забегали все новые и новые.

Дойдя до конца стены из стеллажей, мы прекратили стрельбу и галопом понеслись к дальним воротам. Смолов добежал первым и вцепился в засов и дернул в сторону. Тот даже не шелохнулся. Секундой позже к нему присоединился Рики, и они вдвоем пытались решить эту задачу.

Ублюдки уже добралась до поворота, и не занятые вопросами проржавевших засовов, сменив магазины, снова открыли огонь. Глаза после яркого света не успели снова привыкнуть к полумраку ангара, поэтому поливали чуть ли не на ощупь. Эффективность соответствующая.

— Ну, долго вы еще возиться будете?! — крикнул Крапивин.

— Сейчас! Почти! — ответил Рики.

Между нами и тварями оставалось всего метров двадцать, когда, наконец, раздался скрежет металла засова. Смолов навалился что есть силы на ближнюю створку, и та нехотя начала открываться. В образовавшийся проем на него с улицы кинулся один из этих уродов. Они сцепились. Смолов попытался его оттолкнуть, но гад крепко вцепился в куртку, и они вдвоем кубарем выкатились наружу. Рики, не раздумывая, выскочил за ними.

— Все, погнали, живо! — крикнул я остальным, и сам выбежал из здания.

Со вчерашнего дня как будто ничего не изменилось, та же наблюдательная вышка, тот же сетчатый забор, те же сугробы и обледеневшая дорога с глубокой колеей. Разве что сотня-другая мертвецов разгуливала по территории.

Рики удалось со второй попытки попасть гаду в голову, первый выстрел пришелся Смолову в руку. Тот громко мыча от боли, поднялся. Сквозь окровавленную щеку у него просвечивали два зуба. Мертвец все-таки успел урвать свой кусок напоследок.

Тем временем весь наш слегка поредевший отряд высыпал наружу. Последними выскочили Фитиль и Смоукер, закрыв за собой створку ворот и прижав ее спинами.

Крапивина не было. Он остался внутри, но я даже не стал ничего спрашивать.

Быстро огляделся. Перед дверью в ангар скопился еще десяток мертвецов, некоторые из которых развернулись на нас. Еще несколько уже двигались к нам от забора и ближайшей вышки.

— Оружие за спину и бегом, стрельбу отставить, — скомандовал я и первым, утопая в снегу, побежал к дороге.

Оглянувшись на ходу, я увидел, что вся группа дисциплинированно выполняла поставленную задачу и двинулась колонной за мной. Замыкающими так и остались Смоукер с Фитилем, которых таки отбросило открывающейся створкой. Этим тварям трех человек на завтрак было мало.

У забора справа кучка мертвецов жрала дымящиеся останки. Глебов, видимо, решил срезать и перелезть через забор. Редкостный везунчик. Резервные генераторы продолжали работать, и забор все еще был под напряжением.

Наш отряд на удивление лихо и без потерь добрался до ворот КПП, несмотря на полчища живых трупов, которые по глубокому снегу и скользкой наледи на дороге передвигались еле-еле. Но их приходилось обходить по широкой дуге, и колонна растянулась.

Смолова Рики и Веселов уже практически тащили на себе. Он потерял много крови, но времени даже жгут наложить у нас не было. Большая часть мертвецов увязывалась следом за нами.

У ворот их было десятка два, пришлось потратить почти все оставшиеся патроны, чтобы прорваться. Пока я, Грач и Хомяк расчищали дорогу к КПП, расстреливая ублюдков, преграждавших нам путь, оставшаяся часть колонны попала в серьезный замес.

Обернувшись на крики, я увидел Веселова, в которого вцепились сразу двое, и Рики с Камовым, пытающихся этих гадов от него оторвать. Смолов лежал на земле лицом вниз, не двигаясь, уже похоже без сознания.

Еще чуть дальше по дороге Фитиль и Смоукер, встав спина к спине, короткими очередями отстреливали ближайших к группе противников.

Наша тройка рванула обратно, но вовремя не успела, к тому моменту, как мы добежали до основной части группы, в живых из них остался только Рики, который, израсходовав весь боезапас, отмахивался сразу от троих тварей автоматом как дубиной. Я подбежал почти вплотную, остановился, прицелился в одного из них и нажал на спуск. Раздался щелчок, выстрела не последовало. Ближайший гад переключился с Рики на меня. Я со всей дури зарядил прикладом гаду по пасти и добавил ногой в живот. Тот отлетел метра на полтора, но тут же начал подниматься. Без огнестрела ловить здесь было нечего.

Уже вшестером мы побежали к воротам, на ходу снаряжая магазины патронами, которые оставались в карманах.

На этот раз нам удалось выйти, хотя Хомяку в караулке, куда он забежал, чтобы разблокировать ворота, успели вгрызться в ногу, и он хромал за нами, опираясь на Фитиля, подвывая на каждом шаге.

Теперь оставалось добраться до шоссе. Через лес всего три километра, но с раненым на шее по сугробам далеко не уйдешь. По дороге километров десять, но риск сравнительно минимальный, да и шанс был, что встретим какой-то транспорт, может где-то на дороге стоит «Урал» следующей смены?

Где-то через два километра беготни по петляющей дороге преследующая орда мертвых подотстала, и мы смогли остановиться перевести дух. Хомяк выглядел еще херовее Смолова, но отключаться вроде не собирался, и я, отрезав рукав своего кителя, туго перевязал ему ногу. Пяти минут не прошло, а на горизонте снова замаячили мертвецы.

— Надо в лес уходить, по дороге они нас легко найдут, — подал голос Рики уже на бегу.

— Что, сил много разговаривать? — одернул его Смоукер. — Давай вон раненого тащи тогда.

Рики сменил Грача, который до этого помогал бежать Хомяку, но не унялся.

— За тем поворотом. В лес надо. До трассы рукой подать. Я местный. Знаю здесь все.

Мы переглянулись со Смоукером.

— Может малец прав? — спросил я.

— Не дотащим.

— А по дороге сколько еще тащить?

— До трассы.

— А потом?

Смоукер замолчал на несколько секунд. Ответ напрашивался, мы для того и бежали, чтобы хоть какими-то колесами разжиться. Только ему, как и мне, было очевидно, что тачку на шоссе мы можем ждать до посинения, а ближайший поселок километрах в пятнадцати. К тому времени Хомяк инеем покроется, да и мы вместе с ним.

Конец ознакомительного фрагмента.