Гость внутри

Алексей Гравицкий, 2021

Девяностые годы прошлого века. Алексей Беляев возвращается из армии в родной Питер и понимает, что за два года совершенно выпал из жизни. Любимая девушка не дождалась. Друзья заняты своими делами, работы нет, с родителями взаимное недопонимание. Не сумев вписаться в новую жизнь, Алексей уходит из дома и решает плыть по течению. Но судьба играет с Беляевым злую шутку, подбрасывая ему новые и новые сюрпризы. Он проходит через криминальный мир Питера, погружается в оккультный мир, опускается на самое дно, ниже которого только девять кругов ада. А по пятам идет нечто еще более жуткое, чем сам ад.

3

Алексей Беляев. 20 лет. Воспоминания

Поезд равномерно подпрыгивал на стыках рельсов.

Ритм становился все более и более завораживающим. За окнами сгустился вечер, в купе потемнело, но почему-то никто не включал освещение. Горела только одинокая лампочка над верхней полкой. Там лежал молчаливый молодой человек и читал Валентинова — «Диомед, сын Тидея». Книжка была в коричневой твердой обложке, явно из какой-то серии. Внутренне Алексею претила мысль брать книгу из серии в поездку. Ценная вещь. Однако молчаливого парня меньше всего волновало мнение какого-то дембеля, молодой человек был настолько погружен в чтение, что Алексею даже казалось, что он сказал только «Добрый день», когда входил в купе, и больше ничего, сразу завалился наверх и общался с окружающим миром только посредством жестов, означающих либо «да», либо «нет».

Например:

Проводник:

— Хотите чаю?

Молодой человек, движением головы:

— Нет.

Проводник:

— Вам принести одеяло?

Молодой человек, жест рукой:

— Спасибо, не стоит.

Приблизительно так.

В остальное время сверху слышался только периодический шелест переворачиваемых страниц. Алексею было интересно узнать, что же такое увлекательное было заложено в книжке с коричневой обложкой, но непонятная стеснительность овладевала им перед лицом такой глубокой сосредоточенности.

Вероятно, такие же чувства испытывал и собеседник Алексея, который разливал по стаканам дешевый коньяк и не включал свет.

Мимо мокрого окна проносились растянутыми вспышками фонари, изредка раздавались тревожные трели переездов. Где-то там, за окном вагона, вдалеке, горели огоньки домов, там жили другие люди, смотрели телевизор, пили чай, размешивая сахар, позвякивая ложечкой о край чашки. От осознания этого становилось необычно тепло на душе. Мир казался маленьким, добрым, мудрым и одновременно огромным, чтобы вмещать в себя эту массу хороших людей с их собственной, незнакомой жизнью.

Восприятие менялось на глазах, хотя, может быть, это коньяк уже плясал свои шаманские танцы где-то внутри головы, преображая реальность.

Собеседника звали Василий Игоревич, это был потертый жизнью мужик, с уже седыми висками и полустертой татуировкой на левой руке, на костяшках проглядывала синевой надпись: «В АСЯ», а ближе к запястью угадывался морской якорь.

— Когда мы стояли в Йокогаме, — говорил Василий Игоревич, потирая руку между большим и указательным пальцем, как раз в месте, где угадывался синий якорь, — пил я там ихнее пойло… Бурда, скажу я тебе. Никакого вкуса, и слабая к тому же, как лимонад. Ерунду говорят эти наши всякие интютю. Мол, особенное настроение, состав. Бурда бурдой.

Он с медицинской точностью налил в стаканы равное количество коричневой жидкости.

— То, которое саке? — спросил Алексей.

— Оно самое. Рисовая водка, хотя, конечно, от водки там только название одно и ничего больше. Ты вот где служил?

— Под Читой, — ответил Алексей.

— Далеко… — уважительно протянул Василий Игоревич. — Тайга там, так?

— Так, — подтвердил Алексей. — Тайга вокруг, и все развлечения — что медведи по объекту шляются.

— Ракетчик? — спросил Василий Игоревич, прищуриваясь на петлицы Алексея.

Тот кивнул.

— Здорово. Давай-ка дернем за ракетно-ядерный щит. — Моряк звякнул своим граненым стаканом о стакан Алексея и непонятно добавил: — Чтобы летало.

Алексей не возражал и чтобы летало, и на предмет «дернем». Коньяк вспыхнул на языке и покатился дальше в глубины организма. Парень на верхней полке фыркнул чему-то своему и перелистнул страницу.

— Так чего там в Йокогаме-то? — потребовал продолжения Алексей.

— Да чего… Все то же, что и у нас, — порт, кран, загрузили, разгрузили, девочки кривоногие. В этом смысле все порты на одно лицо. А вот в городе интересно, мы там долго парились, пока все документы оформили. Красиво, само собой, но главное не в этом.

Он замолчал.

— А чего главное? — подыграл ему Алексей.

— Познакомился я там с человеком интересным. Ты вот слышал про такую штуку, как дзен?

— Дзен?

— Ну, учение такое…

— Слышал чего-то, — отозвался Алексей, действительно что-то припоминая. — Но я так понимаю, что русскому человеку этой всей тряхомудины не понять. Это все Восток, дело тонкое…

— А, я тоже так думал. — Василий Игоревич покачал головой, снова берясь за бутылку. — Пока с тем мужиком не познакомился. Мужик, конечно, японец, сидит у себя в доме. Дом еще такой классный, точно тебе говорю, сильный дом. Внутренний дворик у него там… Ну, все как положено. Фильмы японские видел? Все как там… А он, мужик тот, вроде как учитель местный… «Гуру» у них там называется. Очень уважаемый, авторитет прямо. Сидит на помосте, перед песком, грабельками, как пограничная полоса, расписанном. И камни там эдак художественно разложены.

— Сад камней, что ли? — спросил Алексей, наблюдая, как последние капли коньяка расходятся по стаканам.

— Во-во… — подтвердил попутчик. — Именно так и есть. Я уж и не знаю, чем еще занимается, врать не буду.

— А вы как с ним пересеклись-то?

— Это самое интересное и есть. — Василий Игоревич улыбнулся. — Иду я по улице, фотоаппарат на шею повесил и все на тамошних подруг посматриваю. Нормально все, солнышко, гомонят япошата вокруг… И тут подходит ко мне один из них, маленький, мне по плечо. Кланяется и вежливо так говорит…

— Как говорит? На японском? — ухмыльнулся Алексей.

— Не, ты что, я этот язык ни в жизнь не выучу… Так, пару слов в памяти осядет, да и то с грехом пополам. По-английски, конечно.

— А вы английский знаете?

— Есть такое дело. Я ж моряк все-таки. Да и английскую школу оттрубил в детстве… Не важно это. Дальше слушай…

— Может, выпьем?

— Может, — согласился Василий Игоревич и звякнул стаканом. — Ночь длинная.

Голова как-то отяжелела. Алексею стало казаться, что вагон раскачивается все ритмичней и ритмичней, укачивая и успокаивая.

— Учитель, мол, хочет с вами говорить… Я говорю, какой, мол, учитель? А он снова кланяется и все за собой жестами… Ну, думаю, где наша не пропадала. Пойду. И пошел. Вот там мы с этим мужиком и встретились.

— С учителем?

— Точно. — Моряк резко качнул головой, потом нагнулся, поискал что-то в сумке и вытащил еще одну бутылку коньяка.

— Нет, нет, нет… — замахал руками Алексей.

— А чего? — удивился Василий Игоревич. — Дорога длинная. Мы только завтра к вечеру прибудем… Так что отоспаться успеем.

Он уже разливал коньяк по бокалам.

Алексей поморщился.

— Ну, тогда надо перерывчик сделать. Покурим?

— Покурим, — легко согласился попутчик, доставая «Тренд».

Они стояли в трясущемся, холодном, лязгающем тамбуре и молча дымили. Алексей смотрел на пластиковый потолок и вспоминал, как в ракетной части под Читой через вечно открытые ворота зимой вошел медведь-шатун, худой и облезлый, забрел на территорию части, и как его никто не хотел убивать. Хотя даже ракеты со всей их страшной, гиблой начинкой были менее страшны, чем этот несчастный зверь. В конечном итоге медведя спугнули выстрелами в воздух, и тот ушел в тайгу… Алексей очень хорошо запомнил взгляд того зверя. Голодный, решительный и какой-то неустроенный. Медведь оставлял в каждом необъяснимое чувство вины. И даже лейтенант Матвеев, большой любитель охоты и вообще человек безжалостный, отказался стрелять и другим запретил. Медведь ушел, и больше о нем никто не слышал, но впечатление осталось надолго.

«К чему это я вспомнил? — Замутненное коньяком сознание будто бы удивилось вопросу и на всякий случай подкинуло эмоциональный клубок воспоминаний об армии и об этом медведе. — Не дай бог вот таким стать. Без берлоги, без сна, без жратвы. Таким, что тебя даже застрелить некому. Жалко только и страшно».

От этих невеселых мыслей Алексея оторвал собеседник, который продолжал свой рассказ, перекрикивая лязг тамбура:

— Старый был этот японец. Очень старый. Знаешь, мне так показалось, что он вроде помирать собирался или что-то такое. Я очень плохо понимал, если честно. Мы через переводчика. А эти косоглазые, блин, то одну букву пропустят, то другую, как картавые, честное слово. И главное, ни фига не могу понять, что ему от меня надо!

— А действительно, — удивился Алексей втягивая горький, жгущий гортань дым. — Чего ему надо было?

— Да я даже и не знаю. Плел он про семена какие-то. Что, мол, дзен — это предельная истина, семя мудрости. Высокопарно так.

— А что это такое, дзен?

— Я тоже спросил. А он типа говорит, свобода от самого себя. Это очень важно, говорит. Важно, чтобы вы передали это.

— Кому?

— Не знаю. Интересный японец был. Ну, может, и тронутый, но запомнилось мне это на всю жизнь. Истина повсюду, говорит, но наши глаза закрыты.

— Так я не понял, а чего ему именно от вас было нужно?

— Это самое интересное, понимаешь. — Попутчик Алексея затушил окурок о стену тамбура. — Я, говорит, прошу тебя выполнить одну мою просьбу. Потому, мол, что сам не могу этого сделать. Мне, говорит, мало осталось на земле, я многое теперь вижу. Ты должен нести мое слово тому человеку, который значит для людей так же много, как много значат небо и звезды. Очень красиво говорит. Красиво, но запутанно. Уже к старости, наверное, умом подвинулся. И говорит, человек этот не свободен. Так вот передай ему, что наивысшая истина и сила в свободе от себя самого. И если есть у того человека миссия, то пусть он освободится от нее, как от себя.

— Сказки какие-то, — пробормотал Алексей. — Кому передать-то велел?

— Не сказал! — торжественно ответил Василий Игоревич. — Представляешь, дуристика какая. Меня, моремана, позвал, передай, мол, и не сказал кому. Встретишь и передашь. Так у тебя на судьбе написано, а чему быть, того не миновать. Ученики вокруг него суетятся. Торжественный момент. А я стою столбом, как дурак. Ни черта не понимаю. Ну, сказал, что передам, мол. Попрощался и ушел.

— И чего теперь?

— Теперь, — попутчик открыл дверь тамбура и выскользнул в коридор, — теперь пошли коньяк пить.

— Да ладно! — воскликнул Алексей, выскакивая следом. — Давай рассказывай! Так не честно!

Василий только прихохатывал.

— Как я тебя завел-то, а?

— Терпеть не могу таких историй. Придумали все, наверное.

— Если бы придумывал, то уж поумнее сложил. А так все правда.

— Ну а теперь чего?

— Теперь самое интересно. Теперь, — он хлопнул рюмку коньяку, не дожидаясь Алексея, — я всем рассказываю эту дурацкую историю. Знаешь, мало ли, этот японец не врал. Вдруг тот самый человек мне попадется.

— И чего произойдет?

— Бог его знает. Может, произойдет. А может, и нет. Ты пей.