Гость внутри

Алексей Гравицкий, 2021

Девяностые годы прошлого века. Алексей Беляев возвращается из армии в родной Питер и понимает, что за два года совершенно выпал из жизни. Любимая девушка не дождалась. Друзья заняты своими делами, работы нет, с родителями взаимное недопонимание. Не сумев вписаться в новую жизнь, Алексей уходит из дома и решает плыть по течению. Но судьба играет с Беляевым злую шутку, подбрасывая ему новые и новые сюрпризы. Он проходит через криминальный мир Питера, погружается в оккультный мир, опускается на самое дно, ниже которого только девять кругов ада. А по пятам идет нечто еще более жуткое, чем сам ад.

1

Утренний обход — это процедура не сказать чтобы приятная. Чем-то она похожа на прием лекарств. Как говорит наша ночная нянечка Дарья: «Лекарство не горькое, а полезное». Логика убойная, даже для сумасшедшего дома. По поводу полезности тех пилюль, которыми нас пичкают, можно еще поспорить, но что-то определенно в ее словах есть. Неотвратимая, железобетонная обреченность. Та самая, которой веет от понедельничного утра, когда Петрович и Михалыч идут нас осматривать. Мероприятие это по-настоящему глупое, потому как психушка — это то место, где ничего не меняется годами. За три года пребывания тут я выучил эту истину назубок, но Петрович и Михалыч, видимо, еще не достигли этого уровня просветления и по-прежнему пребывают в темноте иллюзий.

Это не моя фраза, и мысль, собственно, не моя. Это Егорка задвинул. Он у нас чуток помешан на индуистском мировоззрении, крутился с какими-то гуру.

Петрович и Михалыч — это наши врачи. Их никто иначе не называет, кроме персонала, разумеется. Один из них главный, а второй его заместитель, который спит и видит, как бы оказаться в кресле главного. Дуэт отвратительный, но характерный.

Самое интересное, что по отдельности они очень приятные ребята. С Михалычем я даже несколько раз играл в шахматы. Но когда они проводят утренний осмотр на пару… Хуже события не случается за всю неделю.

Ну и конечно, сегодняшний день не был исключением.

У Леньки опять был ночью припадок, и он всю ночь прогавкал, вообще вел себя беспокойно. С ним это случается, когда полнолуние. Так в целом парень безобидный и даже иногда, когда в сознание приходит, стесняется своих закидонов. Но как полнолуние, все! Выносите кровать.

Леня один из тех, кто в дурке на своем месте. То есть не косит, как многие. К сожалению, это не облегчает моей участи. Гавкает он весьма натурально, громко, что, конечно, совсем не располагает ко сну. Бить убогого у меня рука не поднимается. Я знаю, что в других палатах такое бывает, и часто. Но дерутся в основном психи, а все те, что «нормальные», обычно терпят, не желая лишний раз обращать на себя внимание врачей.

Обычно в таких случаях соседи по палате с настоящим психом наглатываются снотворного. Я бы с удовольствием к ним присоединился, но мои таблетки были банально украдены.

Таким образом, когда Петрович и Михалыч вошли в нашу палату, в окружении кучи всяких сестер-братьев и прочего медсброда, я оцепенело сидел на краешке койки, созерцая сопящего под своей кроватью Леню. Сосед справа, Вова, который слопал мою порцию лекарств, тоже был не в лучшем виде. Четвертого у нас в комнате не было. Он умер три дня назад, правда, никто об этом не знает, кроме меня и докторов.

— Так-так… — обыкновенно произнес Петрович, светило отечественной психиатрии, застывая на пороге палаты.

В тот же миг из-под его руки проскользнула юркая фигура медсестры Зинки.

Зинка была противная молодая тетка с явными следами острой мужской недостаточности на лице. Занудный и одновременно боевой характер не оставлял Зинке шансов на получение сколь-либо сносного жениха.

— Беляев, почему Ленечка под кроватью?! Почему не под одеялом? Он простудится! — затараторила она, стремясь проявить инициативу и показать, что обычно за порядком она следит, но… — А этот почему спит?! Чего вы молчите?! Вы же старший в палате! Вы же должны…

— Зинаида Афанасьевна… — не выдержал начальственный бас Петровича. — Ну сколько можно?.. Вы же видите, что Алексей Николаевич сегодня не в форме. Что с вами, голубчик? Как вы себя чувствуете?

Расторопные медбратья уже раскручивали меня по полной программе. Давление, пульс, цвет век, причесать…

Я молчал. Петровичу мой ответ не нужен, он уже сделал свои выводы, и любые мои слова были бы просто подшиты в дело с надписью: «Алексей Николаевич Беляев. История болезни».

— Так-так… — Главврач рассматривал мою карточку, бормоча под нос. — Процедуры… Так… Диета… Терапия…

— Не следует ли увеличить дозу, Андрей Петрович? — влез Михалыч, воспользовавшись минутной паузой начальника. — Прогресса не видно…

— Нет никакой необходимости, Андрей Михайлович, — в тон ему ответил Петрович, раздувая шикарные, горьковские усы. Эти усищи делали главврача похожим не то на старорусского купца, не то на эдакого классического казака. Тем более что комплекции Петрович был весьма плотной и могучей. Больные его робели. Так же как и санитары. — Вы сами знаете, что повышенная химиотерапия не приведет к положительному результату в этом случае. Это… Так-так… — Он что-то подчеркнул в карточке. — Это очень интересный и сложный случай, с которым тем не менее можно разобраться. Я в этом уверен.

Петрович замолчал, проглядывая результаты произведенных анализов и сравнивая их с пятничными. Видимо, ничего фатального не обнаружилось. Он, не глядя, сунул результаты в толпу практикантов и обратился ко мне:

— И мы уверены в успехе, правильно?

Петрович сел возле меня на койку и чисто автоматически взял меня за руку, считая пульс.

Практиканты, медбратья и сестры придвинулись ко мне ближе.

— Уверены?

Я кивнул. И подтвердил свой кивок словесно:

— Безусловно, уверены.

— Хорошо! — жизнерадостно прогудел Петрович и поверх очков посмотрел на притихшую публику. — Очень хорошо! Вас беспокоило что-то? Плохая ночь?

Я кивнул. В опухших глазах невыносимо резало.

— Беспокоило… — отозвался я. — Собаки всю ночь лаяли. Не выспался…

— О… — Петрович похлопал меня по руке. — Ничего-ничего… У вас сегодня будет спокойный день. Будете отдыхать! Но постарайтесь днем не спать. Лучше перетерпите.

Он встал и, кивнув на меня, пробормотал что-то на ухо Зинке. Та кивала и даже пыталась что-то записать, но сбилась и только повторяла вполголоса: «Понятно. Конечно. Да. Закрою. И форточку».

Потом они оставили наконец меня в покое и занялись Ленькой.

Тот хныкал и вяло вырывался. Однако, увидев Петровича, заулыбался беззубым ртом и что-то залопотал. Мне даже показалось, что нечто осмысленное. Извинялся, что ли, за свою ночную выходку. Хотя что с него возьмешь? Больной.

Я в очередной раз подумал, что главврач удивительный человек и психиатр от Бога. Так влиять на больных, я имею в виду действительно больных, как Андрей Петрович, не может никто. И пусть Михалыч на его место не намыливается, ему не светит, хотя и мужик он хороший.

После того как они ушли, нас потащили завтракать.

В очереди я встал рядом с Вовкой, тем, что попер мое снотворное.

— Что ж ты, сволочь, делаешь? — прошипел я.

— А чё?

У Вовы затянувшийся период адаптации. Доктора никак не могут добиться его вливания в общий дружный коллектив. На самом деле Вован просто косит. Я уж не знаю, от кого он скрывается и что прячет, но он самый нормальный в стенках нашей психушки человек. Нормальнее некоторых медицинских работников.

— Ничё, гад. У Лени приступ был, я всю ночь не спал. Тебе что, не хватает одной таблетки?

— Не-а… — ответил Володя не моргнув глазом. — Знаешь… Ну, совершенно не втыкает. Зато ты за Ленчиком присмотрел. Все польза.

— Падла ты, — отозвался я. — Тебя бы на всю ночь с ним оставить…

— Да ладно… — Вова миролюбиво ткнул меня в бок. Меня качнуло, чувствовалась разница в комплекции. — Я тебе сегодня косячок уступлю. Не возражаешь?

Я не возражал, и он, тихонько похрюкивая, продвинулся вперед.

На каких харчах Вова здоровеет, мне непонятно. То, чем кормят в больнице, совершенно не располагает к полноте. Скорее уж наоборот, тут все условия для похудания. Однако Вовке этого хватает. Румяный и толстый, он мне напоминает странно извращенную вариацию одного персонажа из романа Ремарка «Искра жизни». Я точно не помнил, как звали того еврея в концентрационном лагере, который мог достать почти все, активно торговал с «волей», но Вовка был похож на него во всем, кроме чрезмерной откормлен-ности. Этот талантливый артист, успешно прикидывающийся умалишенным, мог достать все, что угодно, не нарушая правил внутреннего распорядка и не попадаясь на глаза персоналу. Впрочем, некоторые санитары почти наверняка были вовлечены в его афер-ки. Иногда мне казалось, что он делал свой маленький бизнес из «любви к искусству». Рынок сбыта в лечебнице был невелик, в основном Вовкиными услугами пользовались симулянты и наркоманы, которых было в стенах клиники немного.

Сидя напротив Вована, я рассматривал его, старательно жующего геркулесовую кашу, и в очередной раз думал о том, кем же он был «там»? Там — это за стенами больницы. Глупые размышления. Глупые и опасные.

Каждый симулянт попадает в психуху по причинам личного характера. В основном это связано с потребностью спрятаться от кого-либо. От конкурентов, от бандитов, от кредиторов, от закона, от не в меру резвого государства. И методы у каждого симулянта свои, персональные. Все те, кто усиленно косит, — это виртуозы своего дела, артисты. Хотя некоторые, но таких у нас совсем мало, просто платят кому надо и оказываются в персональной палате. Даже Петрович иногда закрывает на это глаза. Он же тоже человек.

Это очень интересное занятие — пытаться выявить среди реально больных людей симулянтов. В этом замкнутом человеческом кругу, слепленном по гротескной кальке с настоящего общества, всегда царит недоверие, все находятся в постоянном напряжении, и особенно те, кто скрывается от своих бывших подельников или конкурентов. Вопреки распространенному мнению, в психушку не так уж просто попасть, а удержаться тут еще труднее. Особенно если налицо все признаки нормальности, а артистизма ноль. Но если вы уже сюда попали и сумели найти нужную линию поведения, достать вас снаружи тоже нелегко. Хорошая клетка, которая при случае может превратиться в мышеловку.

— Чего уставился? — спросил Вовка, не прекращая пережевывать кашу.

Видимо, я слишком долго на него пялился, и он заподозрил недоброе.

— Да вот, — пожал я плечами. — Думаю, чего ты тут делаешь?..

Вова засопел, прервал процесс поглощения серой жижи, что называлась кашей, и посмотрел на меня исподлобья:

— А тебе чего от этого?

— Просто интересно. Ты везде устроиться сможешь. Вот и думаю, с чего тебя сюда занесло… С твоими-то талантами.

Вова снова застучал по тарелке ложкой.

— Много будешь знать… Мало будешь жить… — расслышал я сквозь чавканье. — Ты здесь по делу, и я тоже, так что лопай себе, и все…

— Скучный ты человек, — сказал я. — При всей своей оригинальности.

Вова почесал лоб и посмотрел на меня заинтересованно.

— Зато ты уж больно веселый…

И вдруг мне показалось, что за этими словами что-то было. Какой-то дополнительный, скрытый подтекст, понять который мне нужно, даже необходимо.

Есть расхотелось совершенно.

После завтрака Вовчик сунул мне в руку туго свернутую сигаретку с коноплей, которую я тут же использовал в туалете.

Где и каким образом он добыл драгоценный косячок, догадаться было невозможно.