Вьетнамский иммельман

Алексей Владимирович Гребиняк, 2010

В ходе войны во Вьетнаме советские летчики-инструкторы обучают вьетнамских коллег, сталкиваясь при этом с дилеммой – вступать ли самим в воздушные бои с американцами или уклоняться до последнего? В один прекрасный день выбора у советских парней не остается, и в небесах южной страны разворачивается ожесточенный воздушный бой, ставший прологом к еще более головокружительным событиям. Содержит нецензурную брань.

Глава 10. Карибский кризис

…Дождь лил третьи сутки. То усиливаясь, то утихая, он не прекращался ни на минуту. Казалось невероятным, что в облаках может поместиться столько воды. В пятидесяти шагах за сплошной стеной дождя не было видно ни зги. Земля медленно, но верно превращалась в кисель. Даже пожилые вьетнамцы не могли припомнить столь затяжной бури — ливни для здешних мест были обычным делом, особенно летом, но длились они от силы десять-пятнадцать минут, а не три дня.

Полеты, конечно, приостановили. Лейтенанты проводили с вьетнамцами теоретические занятия, а капитан пропадал в сборочном цеху, где техники собирали последние полученные «Балалайки». Вася, заглянув как-то по срочному вопросу в ангар, увидел среди «двадцать первых» пару МиГ-17, с которыми почему-то возились не вьетнамцы, а свои, советские технари.

— Привет, ребята, — поздоровался Вася. — Где капитан, не знаете?

— Здорово, Вась! Тут он где-то был… — отозвался техник, копавшийся в турбине. — Погоди, сейчас вернется… — он вытер руки ветошью, обменялся с Васей рукопожатием и критически осмотрел движок. — Все союзничков тренируете?

— А то, — усмехнулся Вася. — Гляжу, они вам тоже работы подкинули…

— Да не… — отмахнулся техник. — То капитан подкинул. Хочет из них мишени сделать, оружие опробовать. Вот мы и херачим помаленьку.

— Мишени? — переспросил Вася, разглядывая латаный-перелатаный самолет. — Как они действовать-то должны?

— Ну, кто-то из вьетнамцев взлетает на ней, стопорит рули — и катапультируется. Самолет сам по себе летит какое-то время по прямой. А капитан сбивает, — пояснил техник. — Обычных-то радиоуправляемых мишеней нема, вот и изгаляемся. Эти машины все равно уже списали, даже восстанавливать не хотели…

— Понятно… Извини, Дим, капитан пришел, — Вася разглядел в глубине ангара Хваленского и поспешил к нему.

— Бывай, — техник вздохнул и снова повернулся к самолету.

Вечером, когда все занятия закончились, лейтенанты вернулись к себе в хижину. Капитан прибыл чуть позже. Ашот в это время чистил пистолет, сидя за столом, а Вася с Володей играли рядом в шахматы.

— Вольно, — шутливо произнес капитан, входя в хижину. Сбросив мокрую плащ-палатку, он сел на свою койку и стал что-то записывать в блокнот.

— Товарищ капитан, может, к нам за стол подсядете? — предложил Ашот, ловко собирая пистолет. — А то ж на койке неудобно писать…

— Можно, — Хваленский перебрался за стол. — Вот что, парни, если хотите письма домой отправить — пишите сейчас. Утром Вован в Ханой поедет, передаст их в наше посольство. Только не вздумайте писать, где именно служите и чем занимаетесь. Военная тайна все-таки.

— Во блин! — Вася от радости стукнул себя кулаком по коленке. — А я как раз спросить хотел про это самое… Ребята, бумаги ни у кого не завалялось?!

— Есть немного, — отозвался Ашот, извлекая из вещмешка чистую тетрадку. — Держи! Володь, ты писать будешь?

Володя ответил не сразу. Он сидел над доской, задумчиво глядя на перемешавшиеся в ходе сражения черные и белые фигуры, и вспоминал тот зябкий мартовский вечер, когда последний раз видел Лилю. «Писать ей или нет?» — думал он. «Вроде тогда отказалась встретиться, наверное, и писать теперь не стоит, но… Может, не со зла отказалась? Или все-таки умышленно? Хрен его теперь разберет, вдруг и на этот раз не ответит…».

— Володь, не спи! На! — Ашот придвинул к нему разлинованный лист бумаги и ручку. — Пиши. Родителям пиши. И ей пиши.

Володя вздрогнул.

— Давай, — пробормотал он и, помедлив, написал: «Дорогая Лиля, привет тебе из жаркой южной республики…».

Рядом строчили послания Вася и Ашот. Первый как начал, так и не останавливался, пока не исписал весь двойной лист, второй в раздумьях грыз ручку и время от времени разражался затяжными абзацами. Капитан же писал спокойно и ни на кого не глядя, — и письмо его было короче всех:

«Привет, батя! Жив-здоров, чего и тебе желаю. Все летаем, — страшно сказать в каких краях. Как ты там? Что нового? Не надо ли чем помочь? Твой сын Миша».

Когда письма были написаны и вложены в конверты, Хваленский убрал их в свой чемодан. За окном окончательно стемнело. Света двух лампочек, однако, хватало, чтобы осветить крошечную хижину, и Володя с Васей вернулись к шахматам, а капитан, развалившись на койке, открыл потрепанного «Графа Монте-Кристо». Ашот лег на койку и, заложив руки за голову, какое-то время молча смотрел в потолок, — а потом, усевшись по-турецки, попросил:

— Товарищ капитан, а расскажите, пожалуйста, как вы на Кубе служили…

— На Кубе? — капитан внимательно посмотрел на Ашота.

— Да. Генерал Карасев, наш командир, говорил про вас, — не смутился лейтенант.

— А-а, понятно… — улыбнулся Хваленский и, отложив книгу, сел, прислонившись спиной к стене. — Как там Карась, по-прежнему летает?

— А то!

— Помню-помню, как он нас дрючил… А на Кубе почти то же самое было, что и тут. Те же тропики — жара, духота, дожди… Правда, туда мы воевать ехали, а не просто местных учить… До боев, правда, дело не дошло…

— А как вы туда попали? — полюбопытствовал Вася.

— Так же, как и вы сюда… — пожал плечами Хваленский. — Предложили, — согласился… рапорт для порядка написал — и все. И остальные так же. Один у нас отказался — так его понизили в звании и сослали куда-то к черту на кулички служить.

Конец ознакомительного фрагмента.