Песни/Танцы. Песни Одинокого Героя, Танцы Заблудших Душ

Алексей Викторович Ручий

Контркультурный роман о герое Поколения Y, пытающемся найти себя в реальности конца нулевых – начала десятых годов 21-го века, чьи жестокие правила и образы подчас оказываются гротескней и страшней правил и образов являющегося ему мира-перевертыша с подвластным кровожадному Минотавру городом-лабиринтом, по которому рыщут беспощадные убийцы – тени и отражения нас самих. Книга содержит нецензурную брань.

Возвращение — Песнь 1. Куплет 3

Я приехал на Ленинградский вокзал в начале одиннадцатого вечера и сразу взял билет. Паша, наверное, уже трясся в брянском поезде. Я мысленно пожелал ему счастливого пути. До моего поезда оставалось еще более двух часов.

Немного побродив по площади трех вокзалов, среди карманников, торгашей и вонючих оборванцев, я решил отправиться в зал ожидания и скоротать время там. На вокзале встретил патруль, но на этот раз все окончилось благополучно. Скользнув глазами по моему военному билету, капитан — начальник патруля — отдал честь и пожелал хорошей дороги. Я поблагодарил его и поспешил скорее с глаз долой. Патруль пошел дальше.

Зал ожидания находился на втором этаже, я поднялся по лестнице и прошел в просторное помещение, заставленное скамейками, на которых сидели или лежали люди. Кто-то разговаривал, кто-то спал. В проходах стояли их сумки и тележки.

Странное место вокзалы — почему-то они напоминают мне всю мою страну: такие же неустроенные и неуютные, словно всем своим существом призванные символизировать дорогу, беспокойное сидение на сумках, нервы и тягостное ожидание. В России все мы непрерывно находимся в пути — от одной точки к другой, всюду мы чужие, будто провинциалы, заброшенные нелегкой в суматошную столицу.

Я сел на скамейку в дальнем конце зала. Справа находилось что-то вроде закусочной, там тянули пиво несколько одиноких пассажиров, ждущих поезда, и негромко играла музыка. Я достал мобильный телефон, набрал питерских друзей — предупредить о своем приезде.

Окончив разговор, убрал мобильник назад в карман и закрыл глаза, меня клонило в сон. Но спать было нельзя, потому что тогда я рисковал проспать поезд. Поэтому я просто отключился по армейской привычке, расслабился, бодрствуя, словно компьютер, переведенный в ждущий режим.

В армии я служил радистом, в связи с чем мне часто приходилось сидеть на одном месте вот так: отключившись, одев наушники и слушая белый шум эфира, до очередного выхода на связь. Армия вообще хорошо учит правильно расходовать энергию: забирая всю ее без остатка, она заставляет тебя использовать любое время отдыха по максимуму, при этом в любой ситуации оставаясь готовым сорваться и выполнять поставленную задачу.

Так я просидел с полчаса. В сознании мелькали цветные картинки, разрозненные образы — из прошлого и настоящего, сумбурно смешавшиеся в моей голове; зал вокруг меня переговаривался, гудел десятками голосов, изредка оглашался сообщениями диктора, объявлявшего прибытие или отправление поездов.

Наконец я открыл глаза. Часы на дальней стене мерцали красными цифрами, показывая без двух минут одиннадцать вечера. Все равно еще слишком много времени до поезда. Я решил спуститься на перрон и перекурить.

Подходы к перронам были забиты людьми, на путях стояли поезда, глядя грустными глазами в стеклянные витрины вокзала. Мимо гремели тележками и тащили сумки. Кто-то с кем-то прощался, кто-то кого-то приветствовал; все это вихрем кружилось вокруг меня, пока я втягивал клубы сизого сигаретного дыма. Молодые и старики, военные и гражданские… весь мир, сжатый до размеров одного вокзала — квинтэссенция бытия — в котором всегда есть точка отправления и точка прибытия… и никаких шансов на возврат.

Докурив, я вернулся в зал ожидания. Народу прибавилось. Недалеко от скамейки, на которой до этого сидел я, расположилась группа дембелей — в беретах, новых «комках», расшитых аксельбантами, звенящих металлом разноцветных значков, сверкающих золотом эмблем на петлицах.

Эти, судя по эмблемам, были инженерами, ну или строителями, потому как легендарный стройбат в нашей армии тоже относится к инженерным войскам. Я сел на свою скамейку — ее за время моего отсутствия так никто и не занял.

Дембеля пили пиво и о чем-то оживленно переговаривались. Я снова попытался отключиться. Закрыл глаза и откинулся на спинку скамейки, вслушиваясь в окружающие меня звуки. Монотонно гудел вокзал, сновали и переговаривались люди, шуршали сумками и чемоданами — обычная какофония многолюдных мест. Медленно тянулось время…

…Заснуть не получилось, я открыл глаза. Ко мне приближался один из дембелей. Чего ему еще?

— Здорово, брат, — с ходу начал дембель, приблизившись ко мне, — домой?

Я потянулся и посмотрел на часы: около двенадцати. Потом перевел взгляд на своего нежданного собеседника:

— Да, домой.

— Дембель?

— А как же!

— Тогда давай к нам! — он показал на свою компанию, — Мы тоже на дембель.

Общаться особо не хотелось, но тут уже и остальные дембеля потянулись к моей скамейке. Отговориться не получалось.

— Здорово, — с ходу начали подошедшие бойцы, — на дембель?

— На дембель, на дембель, — ответил за меня их товарищ, который подошел первым, — наш человек! Он повернулся ко мне, — кстати, меня Вовчиком зовут.

Я представился и пожал протянутую ладонь.

Потом процедура повторилась в отношении остальных дембелей. Саня, Киря, Миха, Артем…

— А мы смотрим — один сидишь, все гадали: дембель — не дембель, потом решили подойти. Ты куда едешь?

— В Питер.

— А мы в Мурманск. У нас поезд через сорок минут. Выпьешь с нами?

От предложенной выпивки я не отказался, да парни мне и не дали бы. Дембель — святое. Я выпил пива. Разговорились.

— А нас, прикинь, всех в один день призвали и в одну часть отправили, под Нижний, в стройбат. В один день и дембельнулись.

— Везет вам…

— А ты чего один? У вас что, питерских не служило?

— Служили. Но они либо раньше уехали, либо еще в части, ждут своего часа.

— Ага, понятно. А у нас все — лафа, гуляем!..

Потом мы ходили курить и взяли еще пива. Время ускорилось, я больше не скучал — мурманские дембеля оказались веселыми и, в общем-то, хорошими ребятами.

— А ты где служил?

— Радистом в саперном батальоне танковой дивизии.

— Чего-то у тебя сложно все…

— Как уж определили.

— А нас всех — прямиком в стройбат. Всю службу генералам дачи строили.

— Бывает…

— Главное, что проходит.

— Это точно!

За разговорами и выпивкой сорок минут пролетели незаметно. Парни начали собираться. Я спустился с ними на перрон.

— Ну, давай, брат, удачно тебе доехать, — прощались со мной новые знакомые.

— И вам, пацаны. Много не пейте.

— Много не будем! Мало тоже! Дембель!

— Ага.

Мы распрощались. Мурманские сели на поезд, и через пять минут он отошел. Я посмотрел на часы: до моего поезда оставалось чуть больше получаса. Возвращаться в зал ожидания не стал, остался на перроне. Взял себе еще пива.

Один за другим от перрона отчаливали поезда, оглашая вокзал прощальными гудками. Мимо по-прежнему сновали люди, тени, их чемоданы и сумки. Я купил сборник анекдотов, пробежал его глазами под фонарем, пока не наскучило. Понаблюдал за людьми. Допил пиво.

Полчаса пролетели незаметно. Мой поезд подали к перрону. Я выбросил журнал с анекдотами в урну, купил себе еще одну бутылку пива и пошел искать свой вагон. Сзади остался страдающий вечной бессонницей вокзал.

Вагон нашел быстро — он был в хвосте поезда, то есть близко к началу перрона. Показал билет проводнику и прошествовал в полутемный плацкарт. Впереди меня шевелились мои невольные попутчики, медленно ползущие по проходу; те из них, чьи места оказались ближе к входу, уже раскладывали вещи. Я отыскал свое место — нижняя полка сбоку в середине вагона. Закинул сумку на самый верх и сел. Перевел дух.

Полумрак вагона, шевеление движущихся людей, свет фонарей, разлитый по перрону за окном, другой поезд, замерший на путях по ту сторону платформы. Я снял китель и повесил его на вешалку, фуражку убрал на верхнюю полку, к сумке. Поставил на столик бутылку пива. Посмотрел на нее. Вздохнул. И вышел подышать на перрон, время до отправления еще оставалось.

Пахло особым вокзальным духом: углем, резиной, чем-то еще. Мимо продолжали сновать люди. Я стоял и смотрел в небольшую лужицу под ногами. Голова была тяжелой от усталости: сказывалась прошлая ночь с проводами в части и, как следствие, коротким сном, да и сегодняшний бурный день наложил свой отпечаток. Выпью пиво и буду спать — решил я.

С этими мыслями вернулся в вагон. До отправления оставалось минут пять.

Пока меня не было, соседнее место заняла молодая девушка, лет восемнадцати-девятнадцати. Довольно милая на вид. Расположившись, она теперь смотрела в окно. Оставленная мной бутылка пива роняла блики от фонарного света, заползавшего сквозь стекло, на поверхность стола. Мне стало как-то неловко за нее, за эту бутылку пива.

— Здравствуйте, — сказал я девушке, усаживаясь на свое место.

— Здравствуйте, — тихо ответила она и продолжила смотреть в окно.

Я поймал себя на том, что немного сконфужен. С чего бы вдруг? Мне стало еще более неловко. Отвык в армии от женского общества, отвык. Я поспешно придвинул бутылку с середины стола к себе и тут же открыл. Девушка бросила на меня короткий взгляд и сразу же снова отвернулась к окну. Я сделал большой глоток.

Поезд тронулся. Вагон нервно рванулся с места, качнулся, и перрон в окне пополз прочь. До свиданья, Москва, до свиданья! Я еду домой!

Минут через пять по вагону пошла проводница — проверять билеты. Я достал свой из кармана кителя и положил на край стола. Проводница подошла, быстро взглянула в него, затем в билет моей соседки и двинулась дальше. Я глотнул пива. За окном неслись заборы, депо, промышленные площадки с угрюмыми зданиями спящих цехов, скрюченными силуэтами подъемных кранов и дымящими сигарами труб. Вдалеке мелькали высотки спящих микрорайонов. Где-то в сумраке проплыла подсвеченная снизу прожекторами Останкинская телебашня.

Я взглянул на соседку: она убрала свой билет в сумку и достала оттуда книжку, название я не разглядел. Видимо, пока спать не собиралась. Я решил сходить в тамбур перекурить.

В тамбуре стоял худой мужик в вязаном свитере и дымил папиросой «Беломора». Увидев, что я достаю сигарету, молча протянул мне зажигалку. Я прикурил и кивнул ему в знак благодарности.

— На побывку? — спросил мужик.

— Насовсем. Дембель.

— Ну, поздравляю тогда, молодец!

— Спасибо.

Мужик докурил, потушил окурок в пепельнице, прилаженной к стене, и ушел в вагон. Я встал лицом к наружной двери и попытался разглядеть, что творится за маленьким замызганным стеклом. Но, к сожалению, ничего толком не увидел: снаружи царила тьма, лишь изредка разрываемая светом фонарей. Поезд выехал из столицы и разрезал пространство спящих пригородов.

Я выкурил сигарету, постоял минут пять, допивая пиво, потом выкурил еще одну. За окном промелькнула река, отражающая блеклые ночные огни, очередной подмосковный город, и мы понеслись дальше к северу. Домой.

Возвращаясь из тамбура, я выкинул пустую бутылку в мусоросборник и посетил туалет — его, наконец, открыли. Потом вернулся на свое место.

Моя соседка все так же читала книгу, как и пятнадцать минут назад. Увидев меня, она оторвалась от книги и спросила:

— Вы спать еще не собираетесь ложиться?

Спать вообще хотелось, но я еще не собрался. Да и просьба девушки мне была понятна: ее место было на верхней полке — если бы я собрался спать, ей бы тоже пришлось ложиться. Поэтому я ответил:

— Пока нет.

— Я тогда посижу, почитаю? — спросила она.

— Да, конечно. Вообще если хотите, я могу уступить вам нижнюю полку, мне все равно, где спать.

— Вы серьезно?

— Абсолютно.

— Ой, спасибо большое! — Она улыбнулась.

— Пожалуйста.

Мимо пронеслась какая-то маленькая пустынная станция, освещенная несколькими фонарями. В их смутных отблесках, светомузыкой проскакавших по нашему вагону, я смог разглядеть свою соседку лучше.

Симпатичное, немного детское лицо. Рыжие волосы и зеленоватые глаза. Небольшой носик и пухлые губки. Она мне понравилась.

— Интересная книга? — спросил ее я.

— Да, интересная.

— А о чем?

— Ну как вам сказать… — она улыбнулась, — обо всем.

— Понятно, — улыбнулся и я.

Свет в вагоне притушили до минимума, большинство пассажиров уже легли спать. Кругом царил полумрак, лишь изредка прорезаемый сполохами пролетающих мимо окон фонарей. Интересно, в такой темноте действительно можно читать?

— А вы военный? — спросила меня соседка спустя некоторое время.

— Теперь уже нет, я домой еду — на дембель.

— В Петербург?

— Да. А вы?

— Я тоже в Петербург. Кстати, давайте на «ты».

— Давайте. Точнее, давай.

Она негромко рассмеялась.

— Меня Женей зовут. — И она протянула ко мне через стол свою небольшую ручку.

Представившись, я легонько пожал ее влажные теплые пальцы. Вечер, а точнее ночь, знакомств продолжалась.

Мимо прошла проводница. Стукнула дверь в конце вагона.

— А ты тоже домой едешь? — спросил я свою новую знакомую.

— Нет, в гости. К бывшему однокласснику. Я в Москве учусь.

— Понятно. И на кого учишься?

— На журналиста.

— Интересная, должно быть, профессия.

Она легонько улыбнулась.

— По-разному. Но мне пока нравится.

На сей раз улыбнулся я:

— Почему пока?

— Ну, кто же знает, что будет через год или два, я ведь только на втором курсе учусь…

— Думаешь, что разочаруешься?

— Не знаю, все может быть. А ты кто по специальности?

— Свободный художник.

— В смысле?

— Ну, как-то так. Учился на юридическом, но понял, что не мое. Разочаровался, как ты говоришь. Зато в армии пригодился. Теперь вот думаю: кем дальше быть. Может, на философский пойду.

Проводница снова прошествовала мимо нас — на сей раз в обратном направлении, к себе в купе.

— Чего не спите? — походя, спросила она.

— Не хочется, — ответил я за нас обоих.

Проводница не произнесла больше ни слова и молча удалилась.

— А почему на философский? — спросила Женя.

— Не знаю, хочется.

— И кем будешь?

— Философом, — улыбнулся я.

Мы помолчали. Я решил снова сходить перекурить.

— Я пойду покурю, хорошо? Если хочешь, можешь ложиться спать.

— Я не хочу.

— Ладно, как знаешь.

Я стоял и курил в тамбуре, в мутном стекле на двери вагона плясали блеклые пятна фонарей, один раз проскочил встречный поезд. Мелькали километровые столбики, ведя свой нескончаемый счет, ползли минуты, часы… я приближался к дому.

Вышел заспанный мужик и тоже закурил.

— Не спится? — спросил он.

— Нет, — ответил я, потушил окурок в пепельнице и вернулся в вагон.

Женя смотрела в окно. Вокруг сопели и ворочались люди. В вагоне было душно.

— Странно, — сказала Женя.

— Что странно?

— Что ты хочешь быть философом.

— Почему?

— Не знаю. В наше практичное время люди хотят быть политиками, экономистами, юристами в конце концов… А ты вот — философом.

— Наверное, я странный.

— Наверное. Странный сосед по вагону, уступивший свое место…

–… Который вдобавок еще и лишает тебя сна.

— Скорее уж я тебя его лишаю.

Мы засмеялись.

— Тише вы, — цыкнула проводница из открытой двери своего купе.

— Хорошо-хорошо, — поспешил успокоить ее я. — У вас кофе есть?..

Потом мы пили кофе и болтали. Улыбались друг другу. Придумывали названия безвестным поселкам, внезапно возникавшим из ночной мглы в окне и так же внезапно исчезавшим.

— Я хочу изучать жизнь, потому что интереснее нее в этом мире ничего нет. Деньги, политика, законы — это все производные, — говорил я, — в основе же лежат неколебимые глыбы бытия, его первостепенные принципы. Человеческие взаимоотношения, отношения человека с внешним и собственным внутренним миром. На этом базисе строится все остальное.

— Но кто-то ведь должен делать обыкновенные практичные вещи, — улыбалась Женя, — не всем же заниматься осмыслением глобальных проблем.

— Не всем, а только таким странным попутчикам, как я…

И мы снова болтали, болтали, болтали. Ночь сходила на нет, уступая место блеклому чухонскому утру. Мы приближались к Петербургу.

За окном мелькали поймы рек в утреннем тумане, зеленые перелески, поля, медленно просыпающиеся русские деревеньки. Покосившиеся дома, силосные башни, пустующие фермы. На проносившихся мимо платформах появлялись первые люди, ждущие утренних электричек.

— Скоро будем дома, — сказал я.

— Кто-то дома, а кто-то в гостях, — поправила меня Женя.

— Ну да. Ты права. Никогда не думала перебраться в Питер?

— Не знаю. Вообще мне нравится ваш город: он более уютный и душевный, чем Москва. Живой какой-то что ли… Архитектура эта старинная, атмосфера набережных, дворов-колодцев… И люди — совсем другие люди, приветливые и отзывчивые…

— Ну и?..

— Для начала надо институт закончить, — она улыбнулась, — а потом можно будет думать и о переезде.

Я сходил еще раз на перекур. Потом зашел в туалет и умылся, пока не образовалась очередь из начинавших просыпаться пассажиров вагона. Вернулся на свое место. Женя пила кофе.

— Я сдала белье, — сказала она, — ничего? Ты спать не собираешься?

— Нет, — я посмотрел на часы, — через два часа уже приедем.

— Я так и подумала.

Следуя примеру моей попутчицы, я сходил и взял у проводницы кофе. Наполнил стакан из бачка с кипятком напротив ее купе.

— Только закипел, — сказала мне проводница.

— Ага. Хорошо.

Проводница пошла по вагону будить пассажиров. Я двинулся следом за ней к своему месту, где оставил новую знакомую.

— А в армии вообще как было? — спросила меня Женя.

— По-разному там было, трудно сказать.

— Не жалеешь, что пошел?

— Я вообще никогда ни о чем не жалею. Наша жизнь — это захватывающий спектакль, где нам отведено такое количество ролей, которое никогда не сможет сыграть ни один профессиональный актер. Если специально играть, конечно. А так — в процессе взаимодействия с окружающей реальностью каждый из нас раскрывает свой артистический талант… так что пусть этот спектакль длится и дальше, предлагая нам все новые и новые пути развития сюжета. Нам не о чем жалеть, потому что в конце всех нас ждет непременная овация! Я не жалею о прошлом, я предпочитаю настоящее.

— Понятно. Ты действительно философ! Но это все-таки время…

— Никогда не жалей о времени, ведь само время нас не жалеет. И потом — я приобрел колоссальный жизненный опыт. Я ведь не в восемнадцать лет пошел, как большинство, когда вообще ничего не смыслишь в жизни. Я увидел людей, совсем других людей, не тех, которых знал. Люди в экстремальных условиях ведут себя иначе, нежели в обыденной жизни. Они становятся теми, кто есть на самом деле. Подлецы — подлецами, хорошие люди — хорошими людьми. Вот поэтому все это не зря…

— Философски.

— А как же.

Я глотнул кофе.

— Мы во сколько прибываем? — спросила Женя.

— В начале десятого.

— Знаешь, странно как-то. Я ведь вообще могла в Питер не поехать, билет взяла за час до поезда — и то сомневалась, хочу ли ехать. А вот взяла — и с тобой познакомилась.

— Видишь, я ж говорю: никогда ни о чем не жалей.

— Наверное, ты прав.

— Давай я тебе экспромт прочитаю. Стихотворение.

— Ты стихи пишешь?

— Немного. На самом деле это я сочинил, когда в последний раз ходил курить в тамбур. Там, знаешь ли, особая атмосфера, поэтическая.

— Читай тогда скорее!

— Итак:

Этой встречи могло не случиться

В пене дней, так похожих на бред:

Я мог бы просто напиться,

Ты могла бы не взять билет.

Мне б тогда не увидеть улыбки,

Озарившей грешный мой путь,

Ведь жестокой судьбы ошибка

Могла разом все перечеркнуть.

Слава богу, все стало, как стало, —

Словно в старой сказке точь-в-точь;

Жаль одного — слишком мало

Длилась эта в поезде ночь…

— Ты сейчас это сочинил, правда?

— Правда.

— Классно!

— Ну, как умею…

— Нет, правда, замечательно. И так в тему. Даже про билет.

— Я не волшебник, я только учусь.

Мы посмеялись. Потом Женя пошла умываться. А я в очередной раз (какой — сотый? тысячный?) пошел курить. Мы приближались к конечной точке нашего маршрута. Последний бросок до дома…

… — Действительно, жаль, что так мало длилась эта ночь в поезде, — грустно улыбнулась Женя, когда вернулась, — только познакомились и уже надо расставаться.

— Что поделаешь. Это спектакль — жизнь, и такие у нас в нем роли. Но, раз случилось так неожиданно познакомиться, можно это знакомство и продолжить. Ты как считаешь?

— Я только за!

— Тогда нам необходимо обменяться номерами телефонов и при первой же возможности встретиться!

— Так и поступим.

Мы обменялись контактами и договорились обязательно встретиться. Если я буду в Москве — звоню ей, если она в Питере — звонит мне.

— Ну, вот и замечательно.

— Да!

А наш поезд, между тем, въезжал в Петербург. Потянулись угрюмые пакгаузы Ижорских заводов, мрачные заборы Металлостроя, поезд сбавил ход. Пассажиры на соседних местах собирали вещи. Кто-то ругался на непослушного ребенка в конце вагона.

— Тебя будут встречать? — спросил я Женю.

— Вряд ли. Не люблю, когда меня встречают, сама до места доберусь.

— А меня, наверное, будут.

— Друзья?

— Да.

— Понятно, — в ее голосе скользнула едва заметная грусть.

По вагону прошла проводница:

— Через десять минут прибываем!

Мы стали собираться. Я достал свою сумку и одел китель, фуражку оставил в руках. Люди потихоньку покидали свои места.

— Ну что, пойдем?

— Пойдем.

Мы стали двигаться по проходу в сторону тамбура.

— Не торопитесь, — кричала проводница, — все успеют выйти.

Поезд въезжал на Московский вокзал, маневрируя по путям. Мимо поплыл перрон, на котором толпились встречающие.

— Вот и приехали, — сказал я вслух.

— Да. А ты совсем не поспал.

— Я-то что… Вот тебе не дал…

— Я еще успею, — улыбнулась Женя.

Наконец поезд остановился. Проводница открыла дверь вагона. Пассажиры потянулись на выход.

Я вышел первым и подал Жене руку. Она легонько спрыгнула на платформу.

— Давай теперь прощаться, — улыбнулась она.

— Давай.

— Ну пока!

— Пока. Я тебе позвоню.

— Хорошо. Обязательно позвони.

И она пошла прочь. Я остался стоять.

Сквозь толпу увидел приближающихся друзей: они меня узнали и двигались ко мне, широко улыбаясь и приветственно махая руками. Я же провожал взглядом свою новую знакомую, она лавировала в толпе, постепенно удаляясь. Внезапно остановилась, обернулась и, найдя меня глазами, улыбнулась. Потом пошла прочь, уже не оборачиваясь. Улыбнулся и я.

Помню, мне так хотелось остаться

Где-то рядом с тобой… навсегда…

А мимо мелькали станции,

Мимо неслись города.

Мы знали: пусты обещанья,

Меня ждали дела, тебя — старый друг,

И впереди как синоним прощанья

Из болот выползал Петербург.

Рассекая реальность перроном

На до и после этих коротких часов,

Когда в душной утробе вагона

Мы лишали друг друга снов.

Не забыть улыбки мне девичьей

И двух глаз зеленых огней,

Но как в песне у Макаревича

Каждый пошел своею дорогой, а поезд — своей.

Я почти закончил родившееся где-то внутри стихотворение. Строки, запечатлевшие еще один виток сюжета в этом спектакле под названием «Жизнь». В спектакле, где нам уготованы подчас совершенно неожиданные роли. Пусть все так и будет. Эта песнь спета, но сколько их еще впереди?

Я пошел навстречу друзьям.