Мастер по нечисти

Алексей Буцайло, 2019

Послушников из Богоявленского монастыря в народе уважительно называют Мастерами по нечисти за умения и самоотверженность, с которыми они противостоят потусторонним силам. Брат Арсентий, в прошлом княжий дружинник, – один из таких мастеров. Иногда один, иногда с другими братьями он бьется с вурдалаками, оборотнями и колдунами, не щадя своей жизни. Арсентий не волшебник, а обычный человек, поэтому против нечисти использует только оружие в умелых руках, древние знания и отчаянную смелость.

© Алексей Буцайло, текст, 2019

© Борис Аджиев, ил., 2019

© ООО «Издательство АСТ», 2019

* * *

Душа волколюда

Вряд ли во всем княжестве можно было встретить более неуютное место, чем эта старая часовня. Пронзительный сквозняк колыхал пламя свечей под образами. Серебристыми нитями пробивался через щели в кровле холодный свет луны. В воздухе висела причудливая смесь запахов плесени, пыли и ладана. Рассыхающиеся доски время от времени глухо постанывали, будто по ним ходил кто-то невидимый.

Брат Арсентий — рыжебородый монастырский послушник^[1] лет тридцати на вид, одетый в серую рясу, перехваченную на поясе грубой веревкой, — поправил свечу на наклонном столике, зябко повел плечами и потрогал застиранный платок, обмотанный вокруг шеи. Перевернул страницу молитвослова и бросил угрюмый взгляд на гроб в центре часовни — по его ощущениям, полночь уже наступила, а значит, вурдалак может пробудиться в любой момент. Но покойник лежал с таким умиротворенным лицом, что Арсентий засомневался в правоте крестьян, позвавших мастера по нечисти на ночную службу.

В этот миг сверху что-то грохнуло, и послушник настороженно обвел купол часовни глазами цвета холодной стали. Но, убедившись, что звук раздается снаружи — видимо, ночной ветер ударил, — Арсентий задумчиво потер ожог, который уродовал всю левую сторону его лица, от брови до бороды. Потом размашисто перекрестился и вернулся к молитвослову.

Увлекшись чтением, Арсентий чуть было не пропустил то, ради чего сюда и пришел. Подняв в очередной раз глаза, послушник увидел, что старик с бескровно-бледным лицом сидит в гробу и очень недобро смотрит на него. И облизывается.

— Здорово, дед! — кивнул Арсентий нежитю. — Чего не спим?

Вурдалак неторопливо, не сводя с послушника немигающего взгляда, выбрался из гроба. Подошел почти вплотную и стал медленно переступать вдоль меловой линии на полу, очерченной вокруг Арсентия, как будто пытался нащупать слабое место.

— Зачем пришел, парень? — прошепелявил он. Похоже, желтые клыки, торчавшие изо рта, мешали ему говорить.

— Тебя успокоить. — Арсентий, стараясь сделать это незаметно, потянулся к серебряной цепи в сажень длиной и с мизинец толщиной, подвешенной на гвоздь с правой стороны стола. То, что серебро — лучшая защита от всякой нечисти, — ведает каждый смерд. На тварей оно действует почти как огонь на человека: обжигает и доставляет нестерпимую боль.

— Непростой ты парень, знаешь много, — прищурился вурдалак, а потом раздвинул губы в подобии улыбки. — Но до утра не доживешь.

— Ну это мы еще посмотрим. — Цепь, запущенная умелой рукой, свистнула в воздухе и обвилась вокруг тела нежитя, притягивая руки вплотную к телу. Тот заревел от боли, забился, стараясь разорвать путы. Арсентий выхватил из-под рясы деревянный молоток и заостренный осиновый кол. Перешагнул линию, приблизился к деду, поднимая на ходу орудия усмирения неупокоенных мертвецов…

И понял, что поспешил. Вурдалак с утробным рычанием напряг неожиданно сильные руки, и цепь лопнула с мелодичным звоном. Мертвый дед рванул вперед, вытянул в сторону послушника ладони с черными когтями. Арсентий отскочил назад, в круг, но увидел, что ногой случайно подтер меловую линию. Не очень представляя, что делать дальше, послушник обежал столик с книгой. Когда он запирался вечером в часовне, то не думал, что упырь окажется настолько сильным. Все-таки они на священной земле, вокруг иконы, все это должно было ослабить нежитя. Просчитался…

— Хватит бегать, парень! — мерзко захихикал дед. — Некуда бежать тебе.

«Прав нежить», — подумал Арсентий, пятясь. Выйти из часовни не получится, он сам велел местным запереть двери тяжелым брусом и не отворять до рассвета, что бы ни произошло. Длинным прыжком послушник преодолел расстояние до входа, выхватил из прислоненных к косяку ножен меч и направил в сторону мертвого деда, правда, без особой надежды — не тот случай, когда сталь поможет.

Конечно, если бы это был простой неупокойный, можно было бы побегать кругами до первых петухов, тем более светает сейчас рано. Но этот вурдалак не простой — при жизни дед был колдуном, а перед смертью не успел никому передать свою силу. Если до утра третьего дня после смерти с ним не справиться, он не уснет, а наоборот, станет еще сильнее.

Одним взмахом вурдалак отбросил далеко в сторону столик с книгой. И вновь очень быстро бросился на послушника. Арсентий увернулся, отскочил вправо и со всей силы вмазал мечом по голени деда — не только не прорубил, тот даже не заметил, а клинок разлетелся на куски, лишь рукоять в руке осталась. Вурдалак развернулся, зарычал и вцепился в плечи Арсентия. Рывком приподнял послушника, сдавил с обеих сторон — аж кости захрустели — и потянулся оскаленной пастью к шее.

Но тут у нежитя вышла неувязочка — как только клыки пропороли платок, они коснулись воинской гривны, серебряного витого ободка на шее Арсентия, единственной его памяти о молодости в дружине. Дед резко отстранился и отбросил от себя послушника, зашипев при этом от сильной боли. Арсентий не стал ждать — высоко подпрыгнул и обеими ногами врезал в грудь противнику. Опять как в камень, но вурдалак все же не устоял, отлетел в сторону и завалился на спину. При падении он, правда, снова успел вцепиться в плечо послушника, увлек за собой. Арсентий из-за этого не смог упасть мягко, как умел, а со всей дури грохнулся на пол и почувствовал, что теряет сознание.

Уже не совсем понимая, что делает, послушник махнул рукой с зажатым в ней колом, воткнул в правое плечо вурдалака. Разумеется, не убил, для этого надо в сердце попасть, но тут же перекинул в левую руку молоток, быстро и сильно ударил несколько раз. Кол пробил тело насквозь и со скрежетом вошел в доски, прибив деда к полу.

Вурдалак отбросил послушника в сторону, схватился за деревяшку, торчавшую из тела, и медленно потянул, пытаясь освободиться. Арсентий, не теряя времени, рванул туда, где на полу валялись обрывки цепи. Схватил один из них, вернулся к деду, обвил ему шею на манер удавки. Серебро врезалось в плоть мертвяка, принося ему дикую боль — он опять принялся орать и биться. А потом вурдалак рывком сорвал с послушника гривну, двумя руками вцепился в горло, сжал, перекрывая дорогу воздуху. Арсентий попытался вырваться, но ничего не вышло. Тогда он собрал все силы и потянул в стороны концы цепи. Серебряные звенья глубоко вгрызлись в мертвую плоть, но в глазах послушника потемнело от удушья, а в висках застучали кузнечные молоты.

* * *

Когда в селе заголосили первые петухи, местный староста подошел к дверям часовни и долго вслушивался, пытаясь понять, что происходит внутри. Приезжий послушник, конечно, обещал успокоить мертвого колдуна, но кто его знает, вышло ли у него. Может, лучше подпалить тут все от греха подальше? Но потом староста все-таки решился и кивнул остальным.

Подбежавшие крестьяне отперли двери и с копьями наперевес осторожно заглянули внутрь.

— Слышь, православные, — раздался из полумрака хриплый голос брата Арсентия. — Пошлите кого-нибудь, пусть медовухи принесут.

Он вышел на солнечный свет и без сил опустился на завалинку неподалеку. Слегка прищурив глаза, с блаженной улыбкой смотрел вокруг. Когда прибежавший из деревни парнишка принес запотевший кувшин, послушник с непередаваемым удовольствием отхлебнул горьковатого напитка. Теперь еще в баньку, а потом зарыться с головой в ароматное сено да проспать до завтрашнего утра.

— Доброго дня! — К Арсентию подошел незнакомый священник примерно его возраста, очень благообразный, высокий и худощавый, с тонким изящным лицом. — Насколько я понимаю, это тебя называют мастером по нечисти?

«Ишь, как чешет! — Послушник разглядывал гостя с любопытством. — Как пить дать, из недавних книжников^[2], знакомая порода».

— Брат Арсентий, послушник из Богоявленского монастыря, — представился он и отставил кувшин.

— Отец Сафроний, настоятель церкви в селе Уголье, — ответил священник. — Это в десяти верстах отсюда. Мне срочно нужна помощь.

— Очень срочно? — нахмурился Арсентий. Неужели баньку и сеновал придется отложить?

— У нас мертвецы из могил пропадают. Сегодня ночью шестой. И я боюсь, что уже поздно.

— Ага, скорее всего, поздно. — Арсентий хлопнул себя по бедрам и поднялся на ноги. — Поехали, по дороге расскажешь.

* * *

Послушник присел на корточки возле разоренной могилы в надежде по следам понять, что же здесь случилось ночью. Но мощный ливень, подкарауливший их на середине пути, уже успел превратить землю в бурую грязь. Арсентий с обидой посмотрел на небо — почти месяц ни капли, а тут словно небесную твердь пробили.

Он обошел могилу кругом, потом спрыгнул вниз. Потрогал пальцами раскуроченную крышку гроба — как и говорил священник, выглядит так, будто кто-то очень сильный вначале пробил верхнюю доску в середине, а потом ломал на щепки.

— Когда, говоришь, началось это?

— Два месяца назад, аккурат в полнолуние. — Отец Сафроний с интересом следил за действиями послушника.

Арсентий опустился на колени, наклонился вперед, заглянул под крышку гроба. Резко отпрянул — большая темно-зеленая лягуха, спрятавшаяся внутри, громко квакнула прямо в лицо.

Сплюнув от досады, брат Арсентий снова наклонился и прищурился. И увидел намокший клочок темно-бурой шерсти, застрявший в щели. Аккуратно вынул, рассмотрел, потер в пальцах, понюхал. Задумчиво потрогал длинный шрам на лбу — неужели опять? Потом провел рукой по четырем глубоким бороздам на стенке гроба, и лицо его потемнело.

— Руку дай. — Арсентий схватился за протянутую ладонь, с небольшим усилием выбрался на поверхность по скользкой от дождя земле, отряхнул испачканные полы рясы.

— Я сперва подумал, что кто-то залез ради поживы, — продолжил батюшка. — Там Васька Жигун лежал, барышник^[3]. Перед смертью с торга вернулся, отмечал, да по пьяному делу с лестницы упал. Но зачем тогда тело забирать? Я и решил никому не рассказывать пока, чтобы селян не пугать, сам могилу зарыл и службу заново провел.

— А этот кем был? — Арсентий указал на яму.

— Егорша, пастух. Три дня как схоронили. Стадо пас над рекой, с обрыва свалился и шею свернул.

— Кто-нибудь видел это?

— Только сын его, Миклоха, но он юродивый.

— Ладно, хватит мокнуть. — Арсентий зябко повел плечами. — Найдется у тебя чем согреться?

Они прошли по размокшей тропинке к небольшой церкви. Священник приглашающе распахнул дверь пристройки, служившей ему домом. Арсентий вошел, перекрестился на иконы, с удовольствием прижал озябшие ладони к теплым кирпичам печи.

— А когда второй случай был?

— На следующую ночь после первого. — Батюшка вынул из печи горшок с горячей водой, покопался в берестяных коробочках на полке. Сыпанул в кипяток с полпригоршни трав — по дому разлетелся аромат лесных ягод и полевых цветов, — накрыл крышкой и присел на лавку у стола, заваленного книгами и свитками. — А в следующее полнолуние еще трое. Все умерли накануне и не своей смертью. Ну и вот сегодня.

Священник налил отвар в большие кружки, одну протянул гостю. Арсентий хотел намекнуть, что под словом «согреться» имел в виду иное, но обижать хозяина не стал. Тем более, на вкус напиток оказался очень недурственным, а по телу растеклось приятное тепло. Даже в сон слегка потянуло, все-таки вторые сутки на ногах.

— Добро. — Арсентий потер глаза и поднялся на ноги. — Дождь стихает, не будем рассиживаться. В селе есть кто оружие держать умеет?

— Тут пограничье, в каждом доме копье наготове. — Отец Сафроний увидел, как скривил лицо послушник, и быстро добавил: — С год назад князь прислал воев, заставу срубили. Три десятка парней и старшина. Чтобы, стало быть, было, кому границу оборонять, если степняки опять нагрянут.

— Вои — это хорошо. Ночью его ловить будем.

— Кого?

— Волколюда.

— А это что ж за напасть? — Батюшка перекрестился.

— Волколюд, он же оборотень. Сегодня у него седьмая ночь, получается. Если еще одно сердце сожрет, в полную силу вступит, и тогда нам крепко не поздоровится. — Арсентий снял плащ с крючка. — Покажешь, как заставу найти?

* * *

— В последние дни еще кого-нибудь хоронили? — продолжил брат Арсентий, когда они вышли на дорогу.

— Нет, все живы, слава богу!

— Странно. Он их для этого заранее готовил, чтобы в нужный момент промашки не вышло, потом приходил и сердца жрал. А в этот раз почему-то не подготовился.

— Ох, отзовут меня отсюда после такой истории! — вздохнул Сафроний.

— Это не самое страшное, что случиться может. Да и что ты так волнуешься? Не лучшее место для жизни.

— В этом-то и дело. — Отец Сафроний обходил лужи, подобрав полы рясы. — В эти места слово Христово недавно пришло. Собственно, я второй священник, который в этом селе служит.

— Как так? — удивился Арсентий.

— Да везде одна история — в городах все крещеные, а по лесам волхвы сидят, старым богам служат. Народ к ним и ходит — кто тайно, а кто не прячась. А уж на праздниках бесовских что творится — князья и воеводы огненные колеса катают да цветок папоротника ищут.

— Это да, — согласился послушник. — Язычество сильнó еще по всей Руси.

— В этих местах оно особо сильно, — продолжил священник. — Пограничье. Здесь люди идут за тем, от кого верней защиты от Степи ждут. Лет пятнадцать назад половцы большой силой приходили, так местный батюшка просто сбежал. Зато волхв в первых рядах рубился.

— А здесь и волхв есть? — присвистнул брат Арсентий.

— Да, у него капище в дубраве неподалеку.

— Что-то ты, батюшка, об этом больно спокойно говоришь.

Брат Арсентий хотел продолжить, но взгляд его упал в сторону реки, и от открывшегося вида перехватило дух. Дождь закончился, солнечный свет яркими лучами струился через прорехи в тучах. Могучий поток нес воду неторопливо и величественно, а далеко на юге с берега на берег разноцветным рушником перекинулась радуга.

— Да, красота этих мест — еще одна причина, по которой я не хотел бы уезжать. — Отец Сафроний остановился рядом с Арсентием.

* * *

Арсентий не сразу понял, что его смущает — вроде обычное село, каких множество раскидано по русским землям. Дома-пятистенки из толстых бревен с заросшими травой крышами. Крапива и лопухи вдоль дороги, березы и осины тихонько шелестят ветвями, чуть поскрипывает на ветру журавль колодца. И пахнет как обычно — свежим хлебом, сухим сеном, цветами и коровьим навозом. Но чего-то не хватает.

— А почему собаки не лают? — вдруг понял он.

— Не осталось собак, по весне все сгинули. Даже те, что на цепи сидели, сорвались.

— Понятно. Собаки волколюда на дух не переносят. Сильный он, видать.

В селе царило оживление — крестьяне, как только дождь закончился, поспешили вернуться к работе. Кто-то гнал коров и овец, посвистывая и щелкая кнутами. Другие, закинув на плечо косы и грабли, шли в поле. Третьи занимались своими делами во дворах. Арсентий прикинул — в селе более тридцати домов, значит, до двух сотен душ. И жизнь каждого зависит от того, получится ли справиться с волколюдом.

— Вон там застава, уже не заблудишься. — Отец Сафроний показал на деревянные стены. — Я с тобой не пойду. Обещал зайти к Зимаве — это сестра Егорши, который сегодня… ну, лежать перестал.

— Добро, — согласился Арсентий. — Там и найдемся.

Подойдя поближе, Арсентий оглядел стены знающим глазом — на совесть рубили. Вроде бы невысокие, но с налету не взять, тем более степнякам, привыкшим к быстрым наскокам. А с верхушки сторожевой башни округа как на ладони — если придет враг, заранее увидят и людей укрыть успеют. А вот с несением службы тут было не очень. Четверо крепких парней лет семнадцати-восемнадцати расселись около ворот на чурбанах, копья и щиты прислонили к стене, что-то обсуждали со смехом и прибаутками.

Парни откровенно бездельничали, и послушник вздохнул, предвидя, что его сейчас может ожидать. С тех пор как он надел рясу, Арсентий стал привлекать внимание красивых женщин, которых очень расстраивало, что мужественный послушник не поддается их чарам. И вот таких вот крепких молодцов, которые думали, что за его счет можно самоутвердиться, показать свое превосходство.

Несмотря на то что священников на Руси уважали, монахов и послушников не привечали. Сидят, мол, за монастырскими стенами, не сеют, не пашут, на врагов не ходят, только молятся. Но хочешь не хочешь, а мимо скучающих хоробров^[4] пройти никак не получится. Арсентий уверенным шагом двинулся вперед, стараясь не встречаться с ними глазами, чтобы не восприняли это как вызов. Не помогло.

— Слышь, дрозд, ты, кажись, заплутал? — с улыбкой поднялся на ноги самый молодой, расправил плечи. — У нас тут не монастырь, а застава. Тут настоящие мужчины обитают.

— Старшина здесь?

— Эй, Усыня, а посмотри-ка, правду ли говорят, что они, как рясу наденут, ниже пояса в девок превращаются? — со смехом предложил один из товарищей.

— А что, дельная мысль, — оскалился Усыня. — Давай, монашек, рясу-то задирай.

Он ухватился за подол и потянул вверх, продолжая смеяться. Перестал, когда послушник резко хлестнул его по запястью.

— Я не монах, я послушник, — произнес Арсентий жестко, глядя прямо в глаза Усыни.

— Ого! Глядь, парни, а дрозд-то не из трусливых! — Левой рукой Усыня схватился за ворот арсентьевой рясы, стал накручивать ткань на кулак, правую занес для удара.

Арсентий опять вздохнул — не хочется, но раз по-другому не понимает… Быстрым движением выстрелил правым кулаком в живот парня, и тот принялся хватать ртом воздух. Носком сапога послушник подцепил ногу противника, резко дернул вверх, и Усыня завалился спиной в лужу, подняв тучу грязных брызг.

Товарищи упавшего в ту же секунду оказались на ногах, окружили. Арсентий про себя отметил, что бойцы хоть и имеют некоторую выучку — в тиски взяли грамотно, — но явно не дружинного уровня. Крепкие, быстрые, но двигаются без нужной легкости.

Парни бросились почти одновременно. Но Арсентий в тот же миг сместился левее, коротким ударом в кадык вывел из дела первого. Схватил его за кожаный пояс, крутанул вокруг себя, толкнул навстречу двум другим. Сократил расстояние до второго, увернулся от кулака, одновременно влепил ладонью по затылку и подставил подножку, парень перекувырнулся и упал лицом в грязь. Послушник обернулся к последнему, но чуть-чуть опоздал — тяжелый кулак вмазал в левую скулу с такой силой, что Арсентий отлетел на шаг в сторону и с трудом устоял на ногах. Встряхнул головой, готовясь к новому броску…

— А ну-ка, что тут происходит? — раздался со стороны ворот мощный голос. Мужчина богатырского сложения смотрел на происходящее с неодобрением. Лицо его по самые глаза покрывала густая борода, зато на голове, наоборот, не росло ни волосинки.

— Так это, дядька Ставр, — начал оправдываться оставшийся на ногах. — Мы тут потешились чутка.

— Цыц, лагодник^[5]! — Богатырь подошел, внимательно глядя на Арсентия, широко улыбнулся и заключил послушника в объятия. — Нашли с кем потеху устраивать! С ним не то что вы, туесы^[6], — я бы поостерегся драться.

Старшина отпустил Арсентия, посмотрел уже серьезно.

— Не думал я, что еще свидимся, Яромир. Мы ж тебя схоронили тогда.

— Зови меня лучше Арсентием. В монастыре мы от языческих имен отказываемся. Только теми зовемся, что при крещении дали. Да и не принесло мне счастья то имя, сам знаешь.

* * *

— Я и не помню, как из Рязани ушел. — Арсентий глотнул ароматную гречишную медовуху. — В себя пришел дня через три. Не сразу понял, где вообще нахожусь.

— А что потом не вернулся? — Старшина задумчиво крутил кружку в руках.

— Да как представлю, что мимо пожарища идти придется, — ноги сами в другую сторону поворачивают.

— Морду тебе там опалило? — Ставр указал на ожог на левой щеке Арсентия.

— Там, да. Когда дом уже рушился. — Он на секунду задумался, потом махнул рукой. — Да ладно, это дело бывшее. Ты-то как тут оказался?

— Князь вот честь оказал, — ухмыльнулся Ставр и потер ладонью лысину. — Посадил рубеж стеречь.

— С чего это он вдруг? Ты же у него вроде среди первых ходил?

— Ходил, было. — Старшина тяжело вздохнул. — Сплоховал я, братец, с пару лет назад. Отряд в степь повел, да в засаду угодил. Парней потерял, сам в плену оказался. Хорошо, гонца к своим послать успел — выручили. Но князь шибко осерчал на меня.

— Ну, границу беречь — дело тоже почетное. Глядишь, и вернешь его доверие.

— Почетное, ага. А как степняк придет, кого я в бой поведу? — Старшина с досадой хлопнул кулаком по столешнице. — Три десятка парней дал всего, да и те дурные, крови не видевшие. Кто от сохи, кто из мастеровых.

— Так обучи их, ты же умеешь.

— Учу, знамо дело, да без толку. Ты сам видел. Воина надо с юности растить, а лучше с детства, как нас с тобой когда-то. Ничего, я уже придумал кое-что. Ты рассказывай, что в этих краях забыл?

Арсентий покатал во рту горьковатый напиток, проглотил.

— Тут опасность похлеще степняка пришла. Волколюд в селе завелся.

— Точно знаешь? — Ставр посмотрел недоверчиво. — И что делать думаешь?

— Поэтому к тебе и пришел — один не совладаю. — Арсентий сложил руки на груди. — До ночи опасности нет. А вот как стемнеет, он на охоту выйдет. Можешь клич пустить, чтобы селяне по домам заперлись?

— Так, может, всех на заставе укрыть?

— В домах безопасно, в дом он сам не войдет. Если не пригласить, порог переступить не сможет.

— Лады, сделаем.

— И еще — парни твои мне очень нужны.

— Ловушку на волка решил поставить? — Глаза Ставра азартно заблестели. — Все как в старые времена. Живешь себе спокойно, а потом приходит Ярема — и понеслась потеха. Говори, что делать.

— К закату будьте наготове. А я пока еще пооглядываюсь.

* * *

Дом пропавшего из могилы пастуха стоял на окраине — Арсентий нашел его по описанию Сафрония. Небогатый домик, но опрятный — сразу за калиткой раскинулся садик с яркими цветами, чистенькая тропинка вела от дороги к дверям.

Возле стены сидел мальчишка лет десяти, строил что-то из еловых чурок, не глядя вокруг и не замечая гостя. Арсентий направился к дверям и уже потянулся к ручке, но услышал внутри знакомый тихий голос. Хотел окликнуть священника, потом разобрал слова и решил не спешить.

— Зимава, прошу тебя, бери мальчонку и уезжай. Прямо сейчас.

— Не могу я, ты же знаешь, — пропел мелодичный голос.

— Тогда спрячьтесь. Мне пришлось сюда мастера по нечисти привезти, из Богоявленского. А то потом правда наружу выплывет, и люди спросят — почему ничего не делал. И что я отвечу?

— Может, тогда лучше ему все рассказать?

— И ты думаешь, он охотиться не станет?

— Я не хочу больше с тобой спорить — делай что знаешь.

Брат Арсентий отступил на пару шагов и, когда на двор вышла молодая женщина с длинной косой и траурным убором на голове, сделал вид, что только подходит.

— Здравствуй, хозяюшка, — поклонился послушник.

— И тебе здоровья, божий человек. — Она посмотрела на Арсентия, и его сердце забилось быстрее, столь глубокими были ее глаза цвета весенней листвы.

— Отец Сафроний здесь?

— Да, сейчас выйдет. — Она присела на скамейку, достала из мешка наполовину законченный вышивной платок, нитки и иглу. Умелыми движениями стала покрывать ткань тонким узором. Арсентию показалось, что этот рисунок он уже где-то видел, но вот где именно, вспомнить пока не смог.

Священник вышел из дома без рясы, в рубахе, с ног до головы перемазанный сажей. Кивнул Арсентию, направился к стоящей у стены бочке с дождевой водой. «С печкой помогал», — пояснил он на ходу.

— Зимава, можно я с мальчонкой поговорю?

— Попробуй, — пожала она плечами. — Только он почти не разговаривает, тем более с чужими.

Послушник присел на корточки рядом с Миклошей, мастерившим из чурбачков то ли город, то ли крепость. Казалось, мальчик не видел ничего вокруг. Арсентий попробовал позвать по имени, но тот не отреагировал. Тогда послушник залез в холщовую сумку, переброшенную через плечо, достал замотанную в тряпочку свирель из рябины, заиграл тихую мелодию. Вначале мальчишка не обращал внимания, но потом поднял вихрастую голову, посмотрел на послушника. И улыбнулся — широко, искренне, во весь рот.

— Красиво! — говорил он как будто через силу.

— Нравится? — Послушник опустил свирель. — Хочешь, научу?

— Хочу.

— Договорились, — тепло улыбнулся Арсентий в ответ. — А ты мне расскажешь, что случилось, когда ты отца своего в последний раз видел, идет?

Глаза мальчонки расширились, и послушник испугался, что тот опять замолчит.

— Я обещал, что никому не скажу.

— Мне можно. Мы же друзья, да?

— Да, — не сразу, но все-таки согласился Миклоша. — Он сказал, что забрал батю в Ирий. И ему там хорошо. Он сказал, что и меня потом в Ирий заберет. И что мне там тоже будет хорошо.

— Кто он? Ты его видел раньше?

— Видел. У него голова светлая.

— А где ты его видел? Здесь или в лесу?

— Видел, — повторил мальчик. — А он меня правда в Ирий заберет?

— Это мы еще посмотрим. — Арсентий потрепал Миклошу по макушке. — А ты видел, как он батьку твоего забрал?

— Они разговаривали. Смеялись. Потом он мне ворона показал на дереве — большой ворон был. А потом бати уже не было. А он сказал, что батю в Ирий забрал.

— А потом ты его встречал?

— Когда батю закапывали. Голова светлая.

— А после? — Но мальчику разговор явно наскучил. Глаза его вновь потухли, струйка слюны потекла из уголка рта. Арсентий встал и вернулся к хозяйке и отцу Сафронию, уже закончившему приводить себя в порядок.

— Зимава, на похоронах Егорши много народу было?

— Нет, все же работали. Мы вдвоем да сосед — кузнец наш, Местята. Я его с могилкой помочь просила.

— А рядом с погостом никого не видели?

— Никого. Только когда обратно шли, воев наших встретили, старшина их гонял неподалеку.

— Волхв был, — щелкнул пальцами отец Сафроний. — Я еще удивился, чего это он из лесу вышел. За оградой стоял, когда я заупокойную читал.

— А потом куда делся?

— Не заметил. Когда мы могилу зарыли, его точно не было.

— Надо бы навестить волхва вашего. — Арсентий вновь задумчиво разглядывал работу девушки. Потом его осенило: — Красиво вышиваешь, Зимава. Учил кто-то?

— Бабушка, царство ей небесное.

— А давно твоя бабка преставилась?

— После Рождества. — Она подняла испуганные глаза.

— А попить перед смертью не просила?

Рука девушки дрогнула, иголка вонзилась в палец левой руки.

— Просила, — ответила она совсем тихо.

— И ты ей дала?

— Зачем спрашиваешь? Знаешь же, что дала.

— Знаю, — ответил он, отворачиваясь. — Ты мне про бабушку свою потом поподробней расскажи. Да и про себя тоже.

* * *

Брат Арсентий задумчиво посмотрел на небо, уже полностью очистившееся от туч. Солнце начало спускаться от зенита, и до заката времени оставалось не так много — надо бы поторопиться. Но, услышав чуть в стороне звонкое постукивание молотка о наковальню, уверенно двинулся туда.

— А мы разве не в лес? — удивился отец Сафроний.

— И в лес тоже, — согласился Арсентий. — Но сперва к кузнецу заглянем.

Кузня стояла на самом отшибе, подальше от людей. Их всегда ставят в стороне — и чтобы людям звоном не мешать, и потому, что в народе кузнецов порой считают колдунами. Они с металлом договариваются, слова тайные знают — а значит, лучше к ним не приближаться, если дела нет.

Местяту они увидели еще на подходе — остужал в чане с водой только что законченную подкову. Выглядел он внушительно — невысокий, зато с широченными плечами, могучими руками и гривой льняных волос, подвязанных на лбу кожаной лентой. Отбросил подкову в кучу таких же, отер пот со лба тыльной стороной ладони.

— Бог в помощь, мастер! — махнул рукой послушник.

— И тебе всего хорошего! — Кузнец посмотрел из-под насупленных бровей. — Ищешь чего?

— Да, дело есть. — Арсентий вынул из сумки порванную вурдалаком цепь, положил на наковальню. — Починить сможешь? Я заплачу.

Кузнец наклонился, посмотрел и помотал головой.

— С серебром не работаю.

— Что же так? — полушутливо уточнил Арсентий.

— Я по железу мастер, — пожал плечами Местята. — К серебру своя наука нужна, я не обучен.

— Ну, нет так нет. — Послушник убрал цепь обратно, развернулся, а потом бросил через плечо.: — А что же ты, мастер, креста на шее не носишь?

— Креста? — не понял вначале кузнец. — Так я же у горна работаю. Металл нагревается, ожоги оставляет.

— Ага. Ну, Бог в помощь, мастер!

* * *

Проводником отец Сафроний оказался неплохим — тропу, ведущую в дубраву, нашел сразу и по лесу шел уверенно. Он явно хотел что-то спросить, но духу набрался только уже в тени деревьев.

— А вот этот волколюд — это вообще что такое?

— Они разные бывают, — ответил Арсентий после паузы. — Одни в полнолуние обращаются в обычного волка. А если укусят кого, но не до смерти, тот сам оборотнем станет. Этих победить не особо сложно, если знаешь как.

— А наш не такой?

— Наш похлеще будет. Из тех, кто по своей воле изменился, обряд прошел у очень сильного колдуна. Если он потом семь человеческих сердец сожрет под полной луной, то сможет оборачиваться, когда захочет. И в человеческом обличии намного сильнее станет, а уж в зверином виде…

— И что он может натворить?

— Ты про город Войтынь слышал когда-нибудь?

— Нет.

— И не услышишь уже. А там почти четыре тысячи жило. Князь с дружиной, хоть и небольшой. А потом завелось три вот таких волколюда.

— И что дальше было?

— Когда мы с братьями приехали, в городе уже не было ни жителей, ни дружины, ни князя. Нас было двенадцать, все не первый раз с нечистью схлестывались. Вернулись втроем. Да и то, — он указал на шрам на лбу, — у меня теперь на лице и груди отметины, а товарищ мой руки лишился.

— А с городом что стало?

— Спалили мы город, уходя. На всякий случай. — Арсентий запрыгнул на дерево, упавшее поперек тропы. — Далеко еще?

— Пришли почти. — Батюшка указал вперед. — Вон просвет между деревьев, там он и обитает.

Впрочем, Арсентий уже и сам догадался, что они подходят — потянуло смолистым дымом. Вскоре они вышли на широкую поляну, посреди которой стояло небольшое строение в окружении идолов, вырезанных из дерева. Самый большой истукан — с железной палицей в руках и посеребренными усами — установлен был впереди остальных. И вырезан был так умело, что Арсентия даже слегка передернуло от того, насколько живым казался его взгляд. А на макушке истукана сидел большущий ворон с перламутровыми глазами. Сидел не шевелясь, как будто был частью изваяния, но, увидев чужих, быстро защелкал клювом.

Дверь строения — то ли дома, то ли маленького храма — скрипнула, и оттуда выглянул высокий старик с резным посохом в руках. Возраст его определить было сложно — от семидесяти до ста тридцати. Седые волосы перехвачены на лбу вышитой лентой, борода ниже пояса, поверх льняной рубахи безрукавка из шкуры волка. Левый глаз закрыт бельмом, зато правый полыхает ярким огнем.

— А вы здесь что забыли? — прокаркал дед.

— Старче, поговорить надо! — начал было Арсентий.

— Ужо я тебе! — Волхв пригрозил посохом. — Пошли отсюда, лиходеи!

— Дед Рычан, в селе волколюд объявился. — Отец Сафроний шагнул вперед. — Ну, так брат Арсентий считает. Ты ничего не знаешь об этом?

Старик подошел поближе, посмотрел на Арсентия так, словно пытался глазом рассечь на части.

— Ты что за гусь перелетный?

— Я, отец, мастер по нечисти. — Послушник не отвел взгляда.

— Маааастер? — переспросил волхв, расширив глаз, а потом ехидно захихикал. — А ты веселый!

— Ты давай говори, что про оборотня знаешь!

— А ты что знаешь?

— Пока немного. Но сдается мне, что без твоего участия не обошлось.

— Дурень ты потому что, — досадливо сплюнул старик. — Уходи. А лучше — уезжай, пока цел.

— Ты меня, никак, пугать вздумал, дед?

Волхв подошел к истукану, погрел руки над огнем, приложил их к статуе и замер, закрыв глаза. Арсентию показалось, что воздух вокруг старика слегка затрепетал.

— Всё, закончен наш разговор. — Дед развернулся и скрылся в темноте храма. Послушник бросился за ним, открыл нараспашку дверь — и неведомая сила шибанула в грудь так, что он отлетел на несколько шагов назад и больно ударился спиной о ствол дерева.

* * *

Всело они вернулись в сумерках. Всю дорогу Арсентий обдумывал то, что узнал. Кто же тот светлоголовый, про которого говорил мальчишка? Как ни крути, других подсказок нет. Получается, что тот, кто убил — «забрал в Ирий» — пастуха Егоршу, и есть неизвестный злодей. Но кто?

Купец Жигун незадолго до того приехал с торга. Вполне мог уже с проклятием приехать, а потом, после смерти, встать уже в виде твари — бывали и такие случаи. На похоронах Егорши его, правда, не видели. Но вряд ли он стал бы показываться всем — а вот Миклоши ему бояться незачем.

— А ты не помнишь, какого цвета волосы были у Жигуна? — обернулся Арсентий к батюшке.

— Помню. Русые, седых много.

Ага, и тут сходится. Далее — кузнец Местята с льняными волосами. Крестик не носит — это, конечно, ничего не означает, погост вон около церкви расположен, значит, крест волколюда не пугает, древнее его сила. А вот то, что кузнец серебро в руки не берет, примета вернее. И, конечно, волхв. Волосы седые, с безбожными силами знается. Опять же, ворон, которого неизвестный показывал Миклоше — у старика на истукане сидела именно такая птица, да и всем известно, что волхвы ручных воронов любят. И про Ирий мальчик упоминал — а это прямое указание на деда, уж кому говорить о языческом рае, как не ему. Получается, он наиболее вероятный волколюд. И самый опасный.

— Ты, святой отец, запрись-ка сегодня в церкви понадежнее, — посоветовал брат Арсентий, когда они подошли к погосту. — Ночь непростая предстоит.

— Угу. — Батюшка продолжил идти рядом.

— Ты это чего? — удивился послушник.

— Хочешь сказать, что мою паству там резать будут, а я в церкви укроюсь?

— И чем ты поможешь? В бой пойдешь?

— Если надо, пойду.

Арсентий задумчиво посмотрел на него, потом пожал плечами и пошел дальше.

* * *

— Значит так, хоробры. — Арсентий, сменивший рясу на темную стеганку из грубой ткани, осмотрел стоящих перед ним парней. — Если хотите дожить до утра, делать только то, что я велю. Это понятно?

Парни недоуменно переглядывались в свете факелов, которые держали в руках. Старшина Ставр вышел вперед, поднял пудовый кулак.

— Сегодня старший над всеми нами послушник, — показал пальцем на Арсентия. — Только он знает, на кого мы охотимся. Так что все его слушаем. Поняли?

Парни закивали, всем видом показывая, что и так были не против.

— В одиночку с волколюдом не справится никто, — продолжил послушник. — Так что храбрость свою показывать не стоит. Самое главное — не дать ему сожрать чье-нибудь сердце. Поэтому, если он кого-то завалит, остальные продолжают биться, пока мертвого в сторону не оттащите. Это усекли?

Они опять закивали, но вот в том, что они в сложную минуту не забудут наказа, Арсентий уверен не был.

— Последнее. Волколюд не переносит двух вещей — огня и серебра. Так что надевайте все серебряные цацки, у кого что есть. И без факелов не соваться. Наше дело — выяснить, кто это, и днем схватить. Победить ночью я особо не рассчитываю.

— Ну это мы еще посмотрим, — потер кулак Ставр.

— Святой отец, раз ты здесь, — Арсентий повернулся к Сафронию, — благослови всех нас. Божья помощь нам пригодится.

Священник по очереди возложил руку на голову каждого, шепча молитвы. Потом парни разошлись по своим местам на стенах, а Арсентий со Ставром поднялись на верхнюю площадку сторожевой башни. Как раз в это время на небо вышла луна — висела как наливное яблоко на ветке. Вокруг царила гулкая тишина, прерываемая только редкими звуками со стен да потрескиванием факелов.

— Глянь, что это там? — Старшина указал пальцем в сторону домов, где по воздуху плавал огонек. Словно светлячок, но значительно крупнее, он то слегка опускался, то чуть поднимался. — Пошли посмотрим, а?

— Лучше бы с заставы не выходить.

— Да ладно тебе, Ярема, — старшина ткнул Арсентия в бок, — неужели испугался? Эх ты, мастер по нечисти.

— Это кто тут испугался?

Сжимая копья, они медленно и бесшумно крались вдоль стен домов. Странный огонек должен был быть где-то здесь. Осторожно заглянув за очередной угол, Арсентий поднял руку, знаком показал — тут. Потом склонился к самому уху старшины.

— Я отсюда иду, ты дом обходишь. Пробуем с двух сторон взять.

Старшина совершенно беззвучно, что незнакомому с ним человеку было бы сложно ожидать от мужчины таких размеров, скрылся в темноте. Послушник подождал немного, коротко выдохнул и обогнул угол, прижимаясь плечом к стене. Огонек был там, парил в воздухе. Присмотревшись, Арсентий понял, что спиной к нему, шагах в десяти, стоит Перунов жрец, а светится навершие его посоха, которым дед водит из стороны в сторону.

Первым порывом Арсентия было броситься на старика, схватить и повязать. Но он сдержался — стало интересно, что же тот будет делать дальше. Но дед вдруг замер, а потом, не поворачиваясь, проскрипел:

— У тебя, гусь перелетный, с чем плохо — со слухом или с понималкой? Сказано тебе было — уходи из села. Не сможешь ты победить, нет у тебя сил для этого.

— Ну это мы еще посмотрим! — Арсентий хотел что-то добавить, но крик, раздавшийся в темноте, поменял его планы. Стараясь не выпускать старика из виду, послушник отошел за угол, а потом повернулся и помчался со всех ног туда, откуда кричали, так что в стороны полетели брызги от луж.

Но когда добежал, понял, что опоздал — возле кузни, сжимая в руке копье, на земле лежал кузнец Местята с разорванным горлом. Арсентий бросился к убитому, на ходу заметив краем глаза, что в темноте промелькнула бесформенная фигура.

— Что ж тебе, мастер, в доме-то не сиделось? — Арсентий опустился на колени рядом с убитым. Никаких сомнений — работа оборотня. Кадык выдран одним рывком, а копье чистое, не достал кузнец врага. Проверил — грудь целая. Значит, не успел зверь полакомиться пока, осторожничает. И он где-то рядом.

Из-за угла дома, подсвечивая себе путь, вышел волхв, остановился в десяти шагах, перехватил посох на манер копья.

— Не дергайся, парень, хватит глупостей на сегодня.

— Хорошо, старче, как скажешь. — Послушник постарался незаметно изменить положение тела так, чтобы быть готовым прыгнуть в любой момент. — Может, все-таки объяснишь, что тут происходит?

— Объяснил бы, да ты не поймешь.

Старик стоял, покачивая посохом. Но Арсентий смотрел не на него, а на Ставра, который подкрадывался к волхву сзади, приложив палец к губам. Эх, ничего не получится — у этого деда слух, похоже, как у нетопыря.

— Дед, а дед! — заговорил послушник громче. — А скажи, зачем тебе тела мертвые? В жертву бесам приносишь, которых ты своими богами называешь?

— Ты моих богов не тронь!

Чего же он ждет? Как будто высматривает в темноте что-то. Ставр уже почти подкрался, еще пару шагов ему до рывка.

— Не, дед, правда — ты же слышал, что когда твоего Перуна в Днепр бросили, так демоны с визгами разлетались.

— А ну-ка цыц! Не мешай.

И тут Ставр прыгнул вперед. Ударил кулаком в ухо, отшвырнул деда в сторону, выдернул из руки посох и с хрустом, как соломинку, переломил пополам.

— Ну вот так, — криво улыбнулся старшина, отбрасывая обломки. — Хватит, дед, отколдовал свое.

* * *

Подходя к воротам заставы, Арсентий подумал, что со стороны их группа смотрится крайне нелепо. Первым шагал Ставр, взваливший на плечо тело кузнеца, за ним связанный волхв с кляпом во рту. Замыкал послушник с тремя копьями на плече, с ног до головы измазанный грязью и с руками, покрытыми кровью убитого Местяты.

Вои, не ожидавшие увидеть такое зрелище, от удивления забыли, что им велено было сделать. Сгрудились в кучку, обсуждали происходящее. Старшина положил убитого возле стены и повернулся к ним.

— Цыц, лагодники! Нашли забаву. Усыня!

— Я! — подскочил к старшине знакомый по дневной стычке парень.

— Деда отведи ко мне. Попозже с ним поговорю.

— Может, лучше в поруб^[7]?

— Я тебе что делать велел? — рявкнул староста.

— Ты чего на парня набросился? — Арсентий подошел и хлопнул Ставра по плечу. — Пускай в поруб отведет, там надежнее.

Староста оглядел двор, потом махнул рукой и отошел в сторону. Арсентий смотрел ему вслед, и какая-то мысль, бившаяся в глубине головы, не давала послушнику покоя. А потом он обратил внимание, как отсвет факелов играет на вспотевшей лысине Ставра.

— Слышь, Усыня, — он повернулся к парню. — А скажи-ка мне, Ставр сам в поруб заходит когда-нибудь?

— Да вроде нет, он все время кого-нибудь из нас посылает.

— Ага. — Арсентий показал на перстень из дутого серебра на пальце Усыни. — Одолжи-ка ненадолго. И погоди деда уводить.

* * *

— Ты что так волнуешься, старшина? — Арсентий нагнал Ставра уже на стене. — Все ли хорошо?

— Угу.

— У меня подарок для тебя. Лови! — Как и ожидал послушник, старшина поймал небольшой предмет на лету. Но тут же выронил, словно схватил горящий уголек. — Ничего не хочешь рассказать?

— Это про что, например?

— Ну, например, как давно ты серебро в руках держать не можешь? — Арсентий подобрал упавший перстень. — Или зачем ты свою душу продал?

— Ты о чем, Ярема? — Старшина смотрел на послушника, поджав губы.

— Я же говорил — я теперь не Ярема, а брат Арсентий. — Послушник поднял копье. — А вот ты кто? Как же я сразу не догадался, что мальчишка твою лысину имел в виду? День-то солнечный был, как и все дни до того, она и блестела от пота. Он же сказал — светлая голова. Не светлые волосы — светлая голова.

— И что из того?

— А то, что ты, как и другие дружинники — хоть и крещеный, но песни продолжаешь петь про Ирий. Да я и сам пел, помню. О том, как мы там славно пировать будем. Только боюсь, ты уже не попируешь — тебе теперь в аду гореть.

— Ну, раз ты догадался, то мне и отпираться незачем, — зло улыбнулся Ставр и через голову стянул рубаху, обнажив грудь и плечи, покрытые множеством шрамов и ожогов.

— Зачем ты это сделал, старшина? — повторил вопрос Арсентий, смотревший на бывшего товарища из-под низко опущенных бровей. — Ради чего свою душу продал? Чтобы силу против степняков получить, жизнь сохранить, если набегут?

— Да что ты об этом знать можешь? — прорычал Ставр сквозь зубы. — Когда тебя степняк в плену каленым железом ласкает и саблями на полосы режет, меньше всего о душе думаешь. Одна мысль — сдохнуть бы побыстрее, чтобы боль закончилась.

— Мне-то про боль не рассказывай. Не хуже тебя про то знаю.

— Пустой разговор! — отмахнулся старшина и поднял в стороны могучие руки. — Ты там голову ломал, почему я в этот раз мертвяка себе не приготовил? Так это потому, что в седьмую ночь мне нужно живое сердце, только что из груди вынутое.

Он зарычал как медведь, но намного громче. На глазах еще больше раздался в размерах, руки и грудь покрылись бурой шерстью, на пальцах отросли когти, а лицо вытянулось, превращаясь в морду огромного волка. Он стоял на задних лапах в свете полной луны и упивался злой силой, текущей по жилам. Арсентий опешил — он не ожидал, что этот волколюд окажется настолько крупнее тех, с кем ему доводилось сталкиваться ранее.

Двое стоявших рядом парней, увидев, во что превратился старшина, бросились вперед, но тут же отлетели в стороны под ударами могучих лап. Один, правда, успел закричать, призывая на подмогу товарищей. Арсентий тоже подскочил, увернулся от просвистевших над головой когтей, с размаху всадил копье в живот противника. Ну как всадил — острие отскочило, как от самой крепкой брони. И послушник поспешил кувырком откатиться подальше, пока волколюд не достал его в ответ.

На стену взбежало еще с десяток воев, окружили Ставра, выставили вперед копья и факелы. Он посмотрел на них и зарычал — пренебрежительно, через губу. Огляделся, одним прыжком перемахнул стену, приземлился на ноги перед воротами и опять громко заревел. Звук был такой, будто в боевой рог протрубили. Вои на секунду замешкались, но потом гурьбой ломанулись к волколюду.

Арсентий поискал глазами волхва — тот, по-прежнему связанный, сидел, привалившись к стене поруба. Послушник, пользуясь тем, что оборотень отвлекся на воев, бросился к старику. Махнул ножом, рассекая веревки, выхватил кляп изо рта, поднял на ноги.

— Давай, старче, колдуй! Ты же знаешь, что делать.

— Нет, — покачал головой старик. — Без посоха мне сил не хватит.

— Так и что делать?

— Голову ему рубить надо, вот что!

— Да не берет его оружие.

— Шею возьмет. Если подобраться сумеешь.

Арсентий молча поднял старика на ноги и потащил наружу. То, что они там увидели, совсем не радовало. Бывший старшина двигался так быстро и бил так сильно, что на ногах оставалась едва ли треть парней. Послушник отметил, что они его все-таки услышали — пока остальные пытались достать зверя оружием, двое оттаскивали убитых и раненых. Молодцы, только вот не поможет это уже. Когда он закончит с ними, у него на выбор будет три десятка свежих тел.

* * *

— Постой! Не надо! — Со стороны домов, подняв раскрытые ладони, к волколюду приближалась зеленоглазая Зимава. Руки ее заметно дрожали от страха, но ступала девушка твердо, не отводила взгляд от чудовища.

— Слышь, парень, — волхв ткнул Арсентия локтем в бок, — а ты знал, что она ведьма?

— Да.

— А мужик у ней был уже?

— Вот этого не ведаю.

— Если мужика не было, то, может, и получится. Это древняя волшба — зверь будет слушаться девку.

— Чего-то, старче, я не уверен, что это хороший выход — вместо оборотня получить послушного девке оборотня.

Она подошла почти вплотную. Волколюд склонил бурую голову, забыв о противниках. Оставшиеся на ногах парни замерли, боясь дышать, чтобы не спугнуть его, не раззадорить.

— Не обижай их! Хороший, ласковый. — Она погладила зверя по голове. Оборотень присел на корточки, подставил голову. Но потом принюхался, заревел еще громче и мощным ударом лапы отбросил девушку в сторону. Зимава пролетела несколько шагов и плюхнулась в грязь без движения.

— Не девка, стало быть, — отметил дед и толкнул Арсентия. — Давай, послушник! Если он ее зажрет, нас уже ничто не спасет.

— Сам знаю, — огрызнулся послушник и бросился вперед. Но не успел сделать и двух шагов, как между оборотнем и добычей встал молодой священник, про которого послушник совсем позабыл. Бледный от страха, он неумело держал в руках подобранное копье и тыкал им в сторону волколюда.

— Я не пущу тебя к ней! — Голос Сафрония сорвался от испуга.

— Давай, чужак! — закричал дед. Брат Арсентий выхватил из сумки два куска порванной серебряной цепи. Обернулся и увидел, что из всех воев ближе всех стоит дневной знакомец.

— Усыня, дуй сюда! — Арсентий протянул подбежавшему парню один из обрывков. — Держи. По моей команде, понял?

Оборотень поднял лапу над головой батюшки, собираясь смахнуть ее одним ударом, но за долю секунды до удара Арсентий оттолкнул священника в сторону. Чудище закрутило головой, но потом, увидев, что путь свободен, опять двинулось к Зимаве.

Упав рядом с батюшкой на землю, Арсентий перекувырнулся и тут же оказался на ногах. Убедился, что с Сафронием все в порядке, вручил второй кусок цепи. Подхватил с земли оброненный кем-то меч, взмахнул пару раз, разгоняя по жилам кровь. И заорал, что было сил:

— Давай!

Они не подвели. Подскочили к оборотню одновременно, накинули цепи петлей на передние лапы, потянули в стороны. Волколюд опять заревел и попытался вырваться. Но серебро сильно жгло, не давая собраться с силами. Арсентий разбежался, подпрыгнул и с двух рук рубанул по шее. Он очень боялся, что опять ничего не выйдет, но в этот раз клинок глубоко врубился в плоть, кровь брызнула сильной струей.

Оборотень резко задергался от боли. Напрягся и рывком сбил с ног священника, освободил левую лапу. Начал крутиться на месте, стараясь достать послушника. Батюшка же, несмотря на сильный удар о землю, рванул к Усыне, повис на одной с ним цепи. Они дернули вместе, заставив волколюда упасть на одно колено.

Арсентий понял, что это последний шанс — как только тварь поймет, что именно ей мешает двигаться, прикончит всех по очереди. Опять подскочил и начал рубить что было силы. Тварь крутилась, махала свободной лапой, и несколько раз в грудь Арсентия прилетали такие удары, что дух перехватывало. Когда он наконец перебил волколюду позвоночник, тот дернулся и завалился мордой вперед. Но послушник остановился только тогда, когда голова бывшего старшины покатилась по земле и упала на мокрую траву. Посмотрел на мертвое тело, отбросил меч, упавший в лужу, и опустился на колени, закрыв лицо ладонями.

* * *

— Явот чего понять не могу. — Отец Сафроний протянул послушнику кружку со своим отваром, сам сел за стол напротив. — Как он сумел волколюдом заделаться?

— Пока не знаю, — вздохнул Арсентий. — Усыня говорит, Ставр по весне на юг куда-то ездил. Но где он был, с кем встречался?

— А кузнеца он зачем приговорил?

— Я думаю, он его зажрать хотел, да мы с дедом спугнули. Он волхва, видимо, очень боялся, пока тот с посохом был. А вот как я не догадался сразу, кто там мог один в темноте бродить! Еще б немного…

Послушник встал, накинул на плечи дорожный плащ и подошел к дверям. Потом обернулся и потер ладонью бороду.

— А ты не из трусливых, отец Сафроний. Не побоялся любимую защитить. — И добавил с улыбкой: — Да ты не тушуйся. Вам же, священникам, жениться дозволяется.

— Что? Да я же… Тем более что она… Слушай, а ты что так спокойно говоришь о ней? Ты же вроде и на ведьм охотник?

— И на них, да.

— И что, не будешь с ней ничего делать?

— По уму, конечно, надо бы. Но, во-первых, она не из тех ведьм, которые от бесов идут — ее сила природная. Тоже, конечно, безбожная сила, но не злая. От бабки переняла, когда напоила ту перед смертью. А во-вторых…

— Что?

— Любит она тебя, вот что. А пока любит, не будет людям зло чинить. — Арсентий усмехнулся, глядя, как щеки батюшки опять порозовели. — Бывай, отец Сафроний. Бог даст, свидимся.

И вышел из дому, плотно закрыв за собой дверь.

* * *

Арсентий ехал по лесной дороге на коньке, подаренном благодарным за спасение Усыней. Ехал не торопясь, тихонько насвистывая под нос. Он понимал, что впереди еще много дорог и схваток и что надо обязательно найти того, кто превратил в волколюда неплохого когда-то парня Ставра. Но пока не хотелось думать о грустном. Солнце пригревало, свежий ветерок обдувал, птицы мелодично посвистывали в кронах деревьев, из леса доносились запахи свежей листвы и хвои.

Человека, стоявшего возле дороги, он заметил издалека. Подъехал поближе и разглядел, что это старый волхв Рычан, который опирается на новый посох — еще без резьбы и украшений, простой дубовый шест, белеющий чистотой только что ошкуренного дерева. А на его плече сидит большой ворон с перламутровыми глазами.

— Не спеши, парень, — поднял голову дед, когда Арсентий приблизился. — Поговорить бы надо.

Арсентий остановился. Хотя он и не испытывал особенной любви к волхву, но чувствовал себя виноватым — еще немного, и скормил бы старика волколюду.

— Ну что же, давай поговорим.

— Не зря ты мне встретился, парень. Я со старыми богами советовался, они согласились — учить мне тебя надо. Смелости и отваги у тебя за троих, а с чем ты борешься, сам толком не понимаешь. А у меня, наоборот, — знаний много, а вот силы уже совсем уходят.

— Я старым богам молиться не стану, — покачал головой Арсентий.

— Так ведь и я твоего особо не привечаю, — ухмыльнулся дед. — А вот враги у нас общие — твари, что род людской извести хотят. Ты, я слышал, надысь вурдалака неподалеку успокоил? Вот. А теперь посмотри — и та деревня, и село наше около границы стоят. И сдается мне, что кто-то пытается границу порушить, прорвать с той стороны. Раньше мы, волхвы, от нечисти нашу землю обороняли, да только наше время почти ушло. Видать, пора свои тайны таким, как ты, передавать. Так что решай.

Старик развернулся и побрел в сторону капища старых богов, скрытого в дубраве. Арсентий задумчиво смотрел ему вслед, пока волхв не скрылся за деревьями. Только тогда послушник понукнул конька, а потом, проехав с десяток аршин, тихонько прошептал:

— Прости, отец, сейчас никак не могу, слово дал вернуться в монастырь. Но я обязательно приеду!

Примечания

1

Послушник — в русских православных монастырях — человек, который только готовится к принятию монашества. Послушники не дают монашеских обетов и не принадлежат к монашескому братству в полной мере. (Здесь и далее примечания автора.)

2

Книжник — в Средневековой Руси священник, обучавшийся в школе при монастыре по церковным книгам.

3

Барышник — мелкий торговец (устар.).

4

Хоробр — храбрец, или удалец (устар.).

5

Лагодник — бездельник, лентяй.

6

Туесы — бестолочи, обалдуи (разг.).

7

Поруб — деревянный сруб, использовавшийся как место заключения.