Мастер по нечисти

Алексей Буцайло, 2019

Послушников из Богоявленского монастыря в народе уважительно называют Мастерами по нечисти за умения и самоотверженность, с которыми они противостоят потусторонним силам. Брат Арсентий, в прошлом княжий дружинник, – один из таких мастеров. Иногда один, иногда с другими братьями он бьется с вурдалаками, оборотнями и колдунами, не щадя своей жизни. Арсентий не волшебник, а обычный человек, поэтому против нечисти использует только оружие в умелых руках, древние знания и отчаянную смелость.

Не буди Лихо…

Никогда в жизни десятнику Валдаю не было настолько страшно. За годы службы в княжеской дружине он видел разное. Бился в десятках суровых сражений, когда люди вокруг ревели от боли и отчаяния. Забирался на чужие стены, уворачиваясь от зловонных потоков горящей смолы. Защищал родные стены под дождем из вражеских стрел. А как-то раз в детстве вообще на спор провел ночь в доме, где, как утверждали ровесники, обитают злые духи.

Но сейчас, глядя на приближающееся существо, Валдай чувствовал, как невероятный, звериный, ледяной страх сжимает его грудь, сковывает стальными цепями руки и ноги. Тварь, не похожая ни на что живущее не земле, ковыляла со стороны леса, покачивая головой и потряхивая лапами с длинными черными когтями. В неровном свете костра, скудно освещавшего поляну, она больше всего напоминала древнюю старуху, похороненную заживо, наполовину сгнившую, а потом вылезшую из могилы. Одета была в рубище, а рысьи глаза светились во тьме, как огоньки лучины.

— Чур меня, чур! — свистящим голосом, совершенно неподобающим опытному воину, завопил Валдай. А потом принялся по очереди крестить себя и приближающуюся мерзость. — Богородица Дева, защити раба своего от нечистой!

Глядя на это, тварь остановилась и закаркала — похоже, что этот звук у нее заменял смех. На мгновение десятнику поверилось, что крестное знамение всё же подействовало на нее, но чудовище вновь пошкондыбало в сторону Валдая. От отчаяния он сделал движение, ставшее с детства единственным привычным в любом сложном положении, — выдернул из ножен меч, вытянул руку вперед, чтобы между ним и тварью оказалась верная сталь.

— Не, братец, меч тут не помощник! — послышался за спиной спокойный и ироничный мужской голос. Быстро оглянувшись, Валдай увидел двух мужчин в монашеских рясах, полы которых были заткнуты за пояс, с мечами на широких ремнях, решительно шагающих в сторону чудища, помахивая на ходу длинными блестящими цепями.

— В стороне постой! — произнес хриплым басом, глядя на Валдая краем глаза, один из них — с бородой цвета ржавчины и огромным ожогом на всю левую щеку, — Тут мы без тебя управимся.

Десятник, еще не пришедший в себя от страха, не мог не оценить, что чужаки двигаются совершенно спокойно, буднично, будто с такими вот чудищами встречаются каждый день. Не сговариваясь, они разошлись в стороны, встали так, чтобы тварюга оказалась между ними. Но не стали сразу бросаться на нее, а выжидали и присматривались. А потом принялись раскручивать цепи, которые гулко запели в воздухе.

Тварь заметалась на месте, не зная, на кого из чужаков напасть первым. Потом все-таки решилась и бросилась к темноволосому и высокому незнакомцу. Но тот, успев вовремя увидеть движение страхолюдины, выбросил вперед левую руку, и кончик цепи хлестанул по морде твари, оставив на ней дымящийся ожог и заставив визжать от боли.

— Что, корявая, не любишь серебро? — ухмыльнулся черноволосый и тут же попытался развить успех. Не получилось, потому что чудище пригнулось, пропустив разящую цепь над головой, и сразу же левой лапой потянулось вперед, стремясь вцепиться когтями в лицо мужчины. Но в этот миг своей цепью взмахнул рыжий, и ее конец обвился вокруг запястья чудища.

Тварюга, почувствовав себя в ловушке, начала биться, как раненый зверь в капкане. Превозмогая боль, она дернула лапу с такой силой, что мужчина со шрамом не удержал равновесие и выпустил оружие из рук. Чудище с визгом отбросило цепь в сторону и тут же попыталось схватить беззащитного человека, впиться когтями. Не получилось — второй в этот же миг приложил тварь своей цепью по спине.

Сообразив, что вооруженный сейчас опаснее, мерзкое создание вновь быстро развернулось. Но вновь просчиталось. Рыжебородый, восстановив равновесие и чуть помешкав в ожидании удобного мгновения, с громким уханьем прыгнул вперед, обеими руками обхватил шею страхолюдины, а ногами обвил вокруг пояса. От неожиданности тварь потеряла равновесие, завалилась на спину, придавив собой мужчину, не разжавшего крепких объятий, забилась, стараясь вырваться из капкана рук и ног.

— Вяжи ее, что б тебя! — рявкнул рыжий. — Вяжи, долго не удержу!

Черноволосый выхватил из холщовой сумки, переброшенной через плечо, конопляную веревку, быстро сделал петлю, набросил на лапу тварюги, подтянул к другой, несколько раз обмотал запястья, крепко стянул. Потом попробовал повторить все то же самое с ногами. Но страхолюдина принялась лягаться столь отчаянно, что ему пришлось покружиться и поуворачиваться, чтобы все-таки накинуть петлю и на ноги.

Не сразу, но он справился. Проверил, надежно ли связал дергающуюся тварь, пинком оттолкнул в сторону и протянул руку товарищу, помогая встать. Потом оба потянули связанные конечности чудища в разные стороны, воткнули в землю крепкие колья, полностью обездвижив тварь.

— Ну ты даешь, шальной! — покачал головой черноволосый, выпрямляясь и переводя дыхание. — А если бы она дотянулась до тебя?

— Не дотянулась же, — ответил рыжий, смахивая со лба пот. — Да и выхода другого не было.

— Обалдуй. — Высокий внимательно осмотрел товарища, потом вынул из сумки глиняную бутыль, бросил рыжему. — Протри руки и одежду.

— Сам знаю, — рыкнул рыжебородый, но все-таки последовал совету.

— Ты там как, братец? Не помер от страха?

Валдай, зубы которого от испуга все еще стучали так громко, что, казалось, слышно на весь лес, не сразу понял, что обращаются к нему. А когда понял, несколько раз быстро кивнул.

— Это что такое? — Он показал пальцем на связанную тварь, бившуюся в отчаянии на земле и пытавшуюся порвать путы.

— Это-то? — улыбнулся высокий. — Да ничего страшного, простая неупокойница. Хотя ты, братец, при оказии в церковь-то сходи, свечку поставь! Потому что если бы не мы, то… В общем, ничего хорошего точно не случилось бы.

— И что вы с ней теперь будете делать?

— А ничего, — легкомысленно отмахнулся тот.

— Как так? Она же опасная.

— Еще какая опасная! — ответил за товарища рыжебородый, который, облив руки и одежду из бутыли, повернулся к деревьям, к которым неупокойница зашвырнула его цепь. — Только вот оружие наше ее не убьет, даже серебряное. Для нее лишь солнечный свет опасен.

— Так что мы ее до утра будем стеречь, до рассвету, — продолжил черноволосый. — У тебя не найдется чего крепкого выпить?

— Нет. А, да, есть! — опомнился Валдай. Наклонился к своему дорожному мешку, вытащил кожаную баклажку, зубами вынул из нее пробку и протянул высокому.

— Да не мне, дура! Тебе! — улыбнулся незнакомец. — Сейчас тебе точно не помешает, вон как трясет бедолагу.

Десятник не мог не признать правоту черноволосого — мелкая дрожь продолжала его колотить. Поэтому он послушно приник к горлышку баклажки, и в горло полился ядреный хмельной мед. Сделав несколько глотков, Валдай оторвался и протянул сосуд рыжебородому, который вернулся, подобрав цепь. Тот отказываться не стал.

— Ну будем знакомы тогда, что ли! Меня Арсентием зовут, а это вон брат Родион. — Он поднял баклажку, словно чокаясь, потом отпил и продолжил с ухмылкой, которая получалась у него только на здоровой стороне лица. — А ты не робкого десятка, надо сказать. Другой при виде неупокойницы так бы драпал, что уже до Царьграда добежал бы.

— Да я, если честно, так испугался, что даже забыл, что убегать можно, — ответил десятник, который почувствовал, что крепкий мед понемногу прогоняет страх из головы. И что даже попеременно рычащая и визжащая неупокойница уже пугает чуть меньше, чем раньше. — Меня Валдаем зовут.

— Будем знакомы, да! — Брат Родион, взяв баклажку, протянутую ему рыжим, тоже приложился. — Откуда сам будешь, Валдай?

— Полоцкие мы. У князя тамошнего в гриднях хожу. — Он вновь указал на неупокойницу. — А она точно не вырвется до рассвета?

— Не должна, — пожал плечами Родион. — Но чтобы тебе спокойнее было… Арсентий!

— Сделаем!

Рыжебородный подошел к пленнице, вынул из сумки еще один заточенный кусок толстой палки длиной с локоть. Навалился всем телом и вонзил кол в грудь неупокойницы, которая еще сильнее принялась биться и еще громче орать.

И в этот момент Валдай понял, что не знает, кто его пугает больше — лежащее на земле чудище или вот эти двое. Странные мужчины были столь спокойны, и, не видя произошедшего, сложно было бы предположить, что они недавно скрутили такую страшную тварь, увидев которую во сне, можно и обделаться от ужаса. Они все делали так спокойно и невозмутимо — с такими лицами другие дрова колют или траву косят.

— Теперь точно не вырвется, сил не хватит. Вот что — мы с Арсентием по очереди до утра постережем. А ты давай спать ложись, — предложил Родион и, подумав, добавил: — Если, конечно, сумеешь заснуть.

Валдай, понимая, что точно ни в жисть не заснет по соседству с чудищем, присел на корточки с другой стороны костра — так, чтобы его и неупокойницу разделяло пламя. И внезапно понял, какой вопрос ему не дает покоя.

— А вы тут как вообще оказались? Не особо верится, что вы с ней случайно в одно и то же время на меня вышли.

— Не случайно, да! — согласился Родион. — Мы в лесу как раз за ней и охотились. В темноте потеряли, а как ты завопил, сразу поняли, где искать надо.

— Кто завопил? Я? — искренне удивился Валдай, глядя на неупокойницу, которая перестала орать и биться, а только тихонько поскуливала.

— Ну не я же. Казалось, тебя тут на куски тупым ножом режут.

— Надо же. А я и не заметил.

— Такое с непривычки часто бывает.

— Слышь, братцы, а вы кто вообще такие? По одежде вроде монахи, — он указал на меч на поясе Родиона, — но монахи оружие в руки не берут.

— Мы не монахи, послушники, — ответил Арсентий, тоже присаживаясь к костру. Дрова в огне догорали, поэтому он подкинул несколько веток, еще с вечера припасенных десятником.

— Мы, друг мой Валдай, богоявленские братья. Нас еще мастерами по нечисти называют, — дополнил Родион, садясь рядом с товарищем. — Может, слышал?

— Не доводилось, — покачал головой Валдай. — А что, так много нечисти на Руси развелось, что уже и мастера на нее спонадобились?

— Хватает, — уклончиво ответил Родион.

— Отпустите меня!

Валдай не сразу понял, что это за звуки, похожие на скрежет плохо смазанного колеса. А когда понял, что это говорит лежавшая на земле неупокойница, почувствовал, как волосы от страха встают дыбом. Родион же, услышав слова твари, поднялся на ноги и подошел к ней поближе.

— Ну вот, а я все жду, когда же ты запоешь. — Послушник опустился на корточки рядом с пленницей. — Ну что скажешь? Что предлагать будешь?

— Отпустите меня, добрые люди! — почти плакала она. — Просите что хотите, только не обрекайте на погибель!

— И чем же ты, корявая, нас поблазнить можешь?

— Я знаю, где в болоте клады с золотом скрыты, показать могу.

— И на что нам твое золото? — Арсентий тоже подошел поближе, встал над неупокойницей, сложив руки на груди.

— Тогда я сделаю так, чтобы вас никакая дурная хворь не брала. Я это могу, вы знаете.

— Знаем, можешь, — подтвердил Родион. — Только вот в чем загвоздка — отпустим мы тебя, а ты завтра опять будешь по лесу бродить, да вот на таких путников, — он указал головой в сторону Валдая, — нападать.

— Не буду! Уйду в самую дальнюю чащобу, куда и зверь не заберется, и никогда оттуда не вылезу.

— Что думаешь, Арсентий?

— А что тут думать? — отвернулся от пленницы рыжий. — Нечего ее слушать! Пока она в плену, с три короба наобещать готова. А нам потом опять по ночам тут шастать, ее ловить.

— Отпустили бы вы ее, а? — сам не понимая почему, решился Валдай. — Она ведь не лжет. Она сейчас вас больше боится, чем вы ее.

— Думаешь? — Родион посмотрел на Валдая с удивлением. А потом обернулся к неупокойнице. — Обещаешь, что уйдешь? И что не будешь людям больше зла творить?

— Обещаю! — выдохнула неупокойница, быстро кивая жуткой головой.

— И что нам мстить не примешься?

— Обещаю! Я к таким, как вы, на версту не подойду более! Я себе не враг.

— Добро! — Арсентий наклонился и, напрягшись, выдернул из груди неупокойницы кол. Родион вынул нож и по очереди рассек путы на руках и ногах, бросил обрывки веревки в костер. На всякий случай оба, не сговариваясь, отошли на пару шагов и вынули из сумок цепи.

— И не забудь, что это он, — Родион показал на Валдая, — за тебя попросил. У нас бы ты до рассвета тут пролежала. Так что ты теперь его должница. Сделаешь так, чтобы его никакая заразная хворь не взяла. Поняла? А то найду!

— Сделаю, — проскрипела неупокойница, а потом с усилием поднялась на ноги и встряхнулась. Настолько быстро, насколько могла, она поковыляла в сторону леса. Прошло буквально несколько мгновений, и страхолюдина растворилась в ночной тьме среди деревьев.

— Хороший ты человек, друг мой Валдай. Сердце у тебя не загрубевшее. — Родион похлопал десятника по плечу, а потом спросил, опять усаживаясь у костра: — А вот скажи-ка мне, ты сейчас куда двигаешь — в Полоцк или из него?

— В Полоцк. Домой ходил, родных проведать. Теперь вот возвращаюсь на княжью службу.

— А чего не по шляху на коне, а по лесу пешком?

— Мне пешком привычнее. В лесном краю родился, никогда чащобы не боялся. Ну, до сих пор.

— Сдается мне, что это не нас тебе бог послал, а тебя нам. — Родион посмотрел на Арсентия, который в ответ еле заметно моргнул в знак согласия. — Мы же тоже в Полоцк дальше двинем. И есть там у нас дело одно, в котором твоя помощь очень даже не помешает.

— Какое дело? — насторожился Валдай.

— Да так, ничего особенного, — уклончиво ответил темноволосый послушник. — Но допреж рассказывать не стану, потому как сам еще не все знаю. Так что, возьмешь нас в попутчики?

В свете костра десятник наконец смог внимательнее рассмотреть странных ночных гостей. И понял, что Родион действительно постарше, Валдай дал бы ему не меньше тридцати пяти лет. Несмотря на то что в волосах послушника не было видно седины, морщинки, которые время от времени появлялись возле ироничных глаз и улыбчивого рта, показывали истинный возраст. Второй, рыжий Арсентий, был, пожалуй, ровесником самого Валдая, которому зимой исполнилось двадцать восемь. Старше он выглядел из-за шрама на лице и того, что в глазах у него плескалась какая-то глубокая печаль.

— Добро, пойдем вместе, — согласился десятник, потому что причин для отказа вроде бы не было. — Ходоки вы, я вижу, не самые плохие, да и оружием владеть умеете. Обузой не станете. Да и вообще, сдается мне, не так давно вы рясы носите, а?

— Верно тебе сдается, — согласился Родион. — Я в Козельске в гриднях ходил. Арсентий вон вообще за рязанским князем хоругвь носил.

— Во как? — Валдай посмотрел на Арсентия. — А чего же ушел?

— Надо было, вот и ушел, — отрезал Арсентий, а потом встал и повернулся к лесу. — Пойду вещи наши подберу.

— Да это и до утра подождет, — посмотрел на товарища Родион. — Зачем в темноте бродить?

Арсентий ничего не ответил, пошел в ту сторону, откуда они до этого появились. При этом двигался он как опытный охотник — или как призрак — ни одна ветка не хрустнула под ногой. И, судя по всему, неплохо видел в мерцающем свете звезд.

— Чего это он? — спросил Валдай, когда Арсентий скрылся в тени деревьев.

— Не любит прошлое ворошить, — отмахнулся Родион. — Никто просто так из дружины в монастырь не уходит, у каждого своя история. Он свою боль еще не до конца пережил.

— И что, совсем не боится вот так по лесу бродить? Один? Ночью?

— Мне порою кажется, что он вообще ничего не боится.

— Опасное это дело, — подумав, ответил Валдай. — Те, кто страха не ведают, прежде других в бою погибают. Потому что все время голову в пламя пихают.

Родион тоже немного помолчал, словно обдумывая слова десятника.

— Наши братья, друг Валдай, вообще подолгу не живут. Чтобы долго жить, надо в обычный монастырь идти, грядки вскапывать и молиться. А мы воинами были, ими и остаемся. Только раньше с людьми воевали, а теперь, — он показал на деревья в той стороне, куда ушла неупокойница, — вот с такими вот тварями.

— Опять тебя на красивые речи потянуло? — Арсентий вышел из темноты так неожиданно, что Валдай вновь чуть не вскрикнул от испуга. Подойдя к костру, рыжебородый кинул на землю два дорожных мешка и два потертых плаща. — Спали бы оба, завтра не один десяток верст придется прошагать.

— И то верно! — Старший послушник лег рядом с древесным стволом, на котором они сидели перед костром, завернулся в один из плащей.

— Родион, береза! — произнес Арсентий, глядя на товарища с недовольством.

— Спасибо! Не заметил! — Родион поднялся, переложил свой плащ чуть в сторону, вновь улегся.

— А что такое с березой? — удивился Валдай.

— Примета такая, верная. Ни один мастер по нечисти не ляжет спать рядом с березой, — пояснил Родион. — На следующей охоте не повезет.

— Странные вы все-таки, мастера! — произнес десятник, обустраиваясь как можно ближе к огню. — Ловили эту вон неупокойницу, ловили. А потом отпустили почти без споров.

— Так ты же сам попросил за нее, — засмеялся Родион, приподняв голову. А потом добавил уже серьезно: — Незачем было ее дальше держать в плену. Она правда больше не будет, для нечисти данное слово — закон. А мы, братец, не палачи. Мы охотники.

Арсентий, присевший возле огня, достал из сумки какой-то продолговатый предмет, завернутый в мягкую тряпочку. Развернул, вынул деревянную свирель, подул в нее.

Валдай хотел было спросить, с чего это вдруг послушник решил в ночи веселье затеять, но Арсентий уже поднес свирель к губам. Прикрыл глаза и заиграл тихую медленную мелодию, пронзительную и чарующую, наполненную глубокой скорбью. В прозрачной тишине ночи она, казалось, взмывала к самим звездам, с любопытством смотревшим с неба на троих мужчин на поляне.

* * *

Кзакату следующего дня они уже подъезжали к воротам Полоцка. Валдай настоял, чтобы, несмотря на его любовь к лесу, они чуть срезали и вышли на шлях. Там, на постоялом дворе, он сторговал у барышника трех смирных коньков — для боя он бы их не взял, но ехать на таких намного удобнее, чем на резвых и порывистых.

Послушники сперва пытались отказываться, мол, не хотят быть у него в долгу. Но он отказа не принял — несмотря на то что по-прежнему испытывал к странным спутникам настороженный холодок, но и чувствовал благодарность за избавление от чудища. Они все-таки вскоре согласились и взлетели в седла, привычным движением подоткнув рясы за пояс. Конями оба правили очень умело, а по их степной посадке — чуть свесившись влево — опытный глаз враз бы опознал дружинников из восточных княжеств.

Незадолго до ворот Арсентий и Родион остановились. Расстегнули поясные ремни с ножнами, тщательно замотали мечи в плащи, убрали под седла — так, что и не видно особо, и достать можно, не мешкая. Теперь узнать в них воинов можно было бы только по осанке и уверенным движениям, а так — монахи монахами, каких на Руси множество. Валдаю это не особенно понравилось, он привык, что если люди прячут мечи, то и мысли у них должны быть недобрыми. Но вновь ничего не сказал — со своим уставом, как известно, в чужой монастырь не лезут. Особенно в монастырь таких матерых мастеров по нечисти.

— Здоров, Валдай! — махнул от ворот знакомый по дружине парень в кольчуге и шлеме. — Как съездил?

— Хорошо съездил, — ответил Валдай, не собиравшийся вдаваться в подробности похода. А как только въехали в город, посмотрел на послушников. — Ну что, бывайте, что ли, мастера по нечисти!

— И тебе всего доброго, друг Валдай! — ответил Родион за обоих. — Часом не подскажешь постоялый двор неподалеку? Чтобы втридорога не драли, а то мы не особо при деньге.

О своем ответе Валдай потом пожалел не раз. Но в тот момент иначе поступить не смог. Помявшись пару мгновений, он предложил:

— Не надо вам на постоялый двор. У меня остановитесь, места хватит.

— А твои не будут против? Поди, не один же живешь?

— Не один, но против не будут. Жена гостей любит. Только вот что, — он вновь замялся, — не надо ей рассказывать про то, что ночью было. И что вы по нечисти мастера, тоже лучше не стоит. Послушники и послушники, лады?

— Лады, — согласился Родион. Арсентий, по своей привычке, просто молча кивнул.

К дому, не очень большому, но стоявшему неподалеку от высокого холма, с вершины которого на город смотрел княжий кремль, они подъехали, когда солнце почти скрылось. Не желая особенно шуметь, Валдай тихонько отворил ворота, шикнул на сидевшего на цепи волкодава Парфена, чтобы тот не залаял. Махнул рукой послушникам, показывая, чтобы следовали за ним. Втроем они завели лошадей в конюшню, набросали в ясли свежего сена, пахнувшего полем и летом. Потом так же тихо направились к дому.

— Валдай, ты? — В дверях со свечой в руке стояла молодая женщина в нижней рубахе, поверх которой на плечи был наброшен длинный платок. — А мы уж решили, что до завтра не вернешься.

— А я вот вернулся! — Десятник подхватил жену и крепко обнял. Поставил на ноги и взглянул чуть строже, хотя и с любовью в глазах. — У нас гости, Миланья. На стол накрой.

Она ойкнула и тут же скрылась в темноте дома. Чтобы больше не ставить хозяйку в неловкое положение, послушники долго отряхивали сапоги и полы ряс от дорожной пыли, Валдай стоял рядом, глядя на то, как в доме загораются свечи. А когда они прошли в горницу, Миланья успела не только надеть платье и повязать на голову косынку, но уже копошилась возле печи, грея ужин.

— Добро пожаловать, гости дорогие! — широко улыбнулась женщина, показывая на стол. — Проходите, садитесь, угощайтесь!

— Благодарствуем, хозяюшка! — вежливо склонил голову Родион. Арсентий же вновь ограничился коротким кивком. — Прости, что свалились как снег на голову. Муж твой пригласил нас только на ночлег, так что не стоит ради нас особо стараться.

— Да мне не сложно. Мужа хоть уже и не ждала, а ужин на всякий случай состряпала. И на троих у меня хватит.

— Батька вернулся! Батька вернулся! — В горницу влетел мальчуган лет семи, настолько похожий на Валдая, что не было никаких сомнений, чей он сын. Обрадованный десятник подхватил мальчонку на руки, со смехом подкинул в воздух.

— Зашибешь же, окаянный! — засмеялась Миланья, разливая из латки по тарелкам густые щи, от которых на всю горницу разнесся запах вареной капусты. — Отпусти, ему спать пора. И так еле уложила.

— Мама, я не хочу спать!

— Цыц, Мишанька! Я кому сказала — спать!

Мальчишка с надеждой посмотрел на отца, но Валдай потрепал сына по голове, развернул и подтолкнул.

— Мать сказала спать, значит, спать!

— Ну вот! — вздохнул Мишаня, но ослушаться все же не решился. Свесив голову, пошел к себе.

— Я вот что, не голоден, спасибо! — пробормотал брат Арсентий, до этого с мрачным лицом глядевший на встречу Валдая с семьей. — Пойду на сеновал, спать лягу. Умаялся в дороге.

Не дожидаясь ответа, рыжеволосый послушник вышел из дома. Миланья посмотрела на его товарища, севшего за стол, с удивлением и легким испугом.

— Прости его, хозяйка! — Родион потер пальцами лоб. — Когда-то у него тоже семья была. До сих пор переживает, что не уберег.

* * *

Утром Валдай вышел в горницу и узнал, что послушники уже перекусили — Миланья, как и положено жене в хорошем доме, заутрок приготовила еще до рассвета — попрощались, попросили передать Валдаю благодарность за гостеприимство и ушли. Куда, не сказали, а ей и спрашивать было ни к чему.

— Странные они какие-то. Вроде как божьи люди, а благочестия и не видать, — удивлялась Миланья, накрывая на стол перед мужем. — Этот рыжий как будто воды в рот набрал. А второй так зенками зыркает, что меня аж в краску вогнало. Какие они монахи? У тех в глазах смирение быть должно, благолепие.

— Они не монахи, они послушники, — ответил Валдай.

Весь следующий день десятнику было не до них. Перекусив, направился в кремль. Сперва доложился сотнику, что вернулся живой и здоровый. На все вопросы, как сходил, предпочел не особенно много отвечать. Про монахов тоже не стремился говорить, потому что сложно объяснить, что это за странных людей он привел в город.

Потом Валдай занимался привычными для десятника делами. Гонял по указанию воеводы парней из младшей дружины, проверял свой десяток, не забыли ли за неделю его отсутствия воинскую науку. К вечеру, намаявшись, отвечерял с другими в дружинной избе — хотя он, как и многие женатые, жил отдельно, с семьей, но общие трапезы старался не пропускать, потому как воинское единство крепится не только в боях, но и в совместных посиделках. Поэтому домой вернулся, когда уже стемнело. И очень удивился, увидев в окнах яркий свет.

— Здрав будь, друг Валдай! — услышал он, только войдя в горницу. — Прости, что непрошеными пришли.

— И вам не болеть, братья! — Десятник поцеловал жену и сел на лавку у стола. — Я думал, вы уже уехали.

— Да вот, задержаться пришлось. — Родион подхватил кончиком ножа последний соленый груздь на тарелке, с удовольствием пожевал. — Ох, грибки у тебя хозяюшка — просто объедение. Прости за неудобства, а не принесешь ли еще?

— Ой, да конечно! — заулыбалась Миланья, подхватила крынку и направилась к дверям.

— Будь ласкова, хозяюшка. — Родион дождался, пока она выйдет, и тут же повернулся к хозяину. А Арсентий решительно подвинулся ближе к столу: — Вот что, десятник, дело у нас к тебе.

— Какое дело? — насторожился Валдай.

— Важное, иначе бы не стали беспокоить. И, не буду скрывать, непростое.

— Нам надо в кремль ночью пробраться, — не стал ходить вокруг да около Арсентий. — Только желательно так, чтобы ни одна живая душа не увидела.

— Да вы что? Как вы это представляете? — Валдай не сразу нашел нужные слова. — Чтобы я, княжий гридень, да чужих людей тайком провел в кремль, который охранять поставлен? Небось еще и с оружием пойти хотите?

— Обязательно с оружием, — подтвердил Родион. И лицо его в этот момент было непривычно для него серьезным.

— Вот видите! Нет, даже не просите. Я на такое не пойду никогда! — Валдай встал и прошел из угла в угол. — В общем, так. Обещаю, что не пойду докладывать воеводе, что вы это задумали, но только если пообещаете, что поутру из города уедете.

— Сядь, десятник! — Арсентий приказал так жестко и так властно, что любому стало бы понятно, что в прошлом ему не раз приходилось командовать людьми. Даже Родион посмотрел на товарища с легким удивлением, а Валдай и сам не успел понять, как опустился на лавку. — Мы, как ты успел заметить, не в тавлеи^[8] играем, делами посерьезнее занимаемся. Ты тварь, что в лесу видел, хорошо разглядел?

— Да, хорошо, — нахмурился десятник.

— Так вот, она — игрушки по сравнению с тем, что ты можешь в своем городе вскоре увидеть. Ты свою семью ведь любишь?

— А при чем тут это?

— На вопрос ответь!

— Знамо дело, что люблю.

— Тогда у тебя есть две возможности сделать так, чтобы они в живых остались. Первая — ты нам помогаешь. Вторая — берешь жену и ребенка и бежишь из города куда глаза глядят. А потом живешь до конца своих дней с мыслью, что мог помочь множеству людей, но смалодушничал. И вот что еще, десятник…

— Что?

— Любящая семья — это такой дар, которым не стоит жертвовать ради чего бы то ни было. Даже ради служебного долга. Поверь мне, я знаю, о чем говорю.

— А вот и грибочки, — Миланья вытерла ноги о порог, — как и прежние, соленые да хрустящие.

— Спасибо, хозяйка! — вновь заулыбался Родион, а потом положил на стол ладони. — Только мы, с твоего позволения, уже пойдем. Время позднее, не хотим обузой быть.

— Все-таки они очень странные! — удивленно покачала головой Миланья, когда оба послушника вышли. — Где ты их только встретил, Валдай? Валдай! Ты меня слышишь?

— Что? А, да, слышу! Ты вот что, спать ложись. А мне это вот надо… — Он встал и покрутил рукой в воздухе. — Коней пойду проверю, здоровы ли. А то дружинные бают, что сап в городе ходит.

— Так темень же на дворе — хоть глаз выколи! Может, с утра проверишь?

— Да чего до утра откладывать! — Валдай поцеловал жену в лоб. — Я быстро.

— И этот сказился! — всплеснула руками Миланья, глядя на дверь, которую за собой закрыл муж. — Вот точно говорят — с кем поведешься…

Послушники ждали во дворе, сидели на лавочке возле ворот — в свете звезд прекрасно были видны их силуэты. Арсентий чесал Парфена за ухом, и волкодав, никогда не подпускавший к себе чужих, от удовольствия тихонечко поскуливал.

— Вот что, братья-охотники, — начал Валдай, подойдя поближе. — Если хотите, чтобы я вам помог, заканчивайте говорить загадками. Либо выкладывайте все как есть, либо не обижайтесь, но я иду к воеводе, даже не дожидаясь утра.

— Добро! — согласился Родион, помолчав недолго. — Рассказывай, Арсентий, у тебя лучше выйдет.

— Расскажу, мне не сложно, — согласился Арсентий. — Полоцк — город старый, ему не меньше шестисот лет. И до крещения вокруг жили языческие племена. Как каждое из них называлось, уже никто и не скажет, с годами забылось.

— Про это я слышал, да, — ответил Валдай нетерпеливо. — Только сейчас ты это зачем рассказываешь?

— Ты не спеши, десятник, я просто так языком молоть не стану. Так вот. Племена эти по жизненному укладу очень разнились. Были среди них и такие, которые не светлым богам поклонялись, а совсем даже наоборот. А еще они на месте своих захоронений насыпали большие курганы.

— Ты что же, хочешь сказать, что холм, на котором кремль стоит?..

— Именно так. Это древний курган. Внутри которого — множество мертвых людей. — Арсентий потрепал Парфена по голове, подтолкнул, и пес послушно пошел к своей будке, тихонько позвякивая цепью, волочившейся за ним по земле. — На вершине холма у них было капище, молились старым богам. Боги у них были светлые и, как пишут в старых книгах, очень сильные. Но неподалеку тут жили другие, которые Чернобогу служили.

— А это кто такой?

— Чернобог, десятник, — главный враг всех людей. Который нас ненавидит и очень хочет уничтожить всех до единого. И вся нечисть, с которой мы боремся, так или иначе им создана и ему служит.

— И та гадость, что мы в лесу встретили?

— И она тоже, да. А в кургане под кремлем, как мы недавно узнали, помимо людей, схоронено еще что-то. Очень злое и очень сильное. Когда-то была большая война между племенами, и последователи Чернобога призвали это зло, чтобы покорить соседей. Но те, кто тут жили, победили, а их волхвы смогли ту беду в плен взять. А чтобы держать в повиновении, схоронили под капищем, у себя под носом. Ну и мощные чары наложили, чтобы эту напасть сдерживать.

— Так а что за напасть-то? — вновь перебил десятник.

— А вот тут, друг Валдай, мы сами пока только в догадках, — вмешался в рассказ Родион. — Сейчас уже старые книги, которые еще языческими буквами написаны были, почти никто и читать не умеет. А кто и умеет, не все слова разбирает.

— В книгах говорится, что там Лихо закопано, — добавил Арсентий. — Но действительно ли это именно Лихо, или же просто что-то злое этим словом назвали, мы сказать не сможем, пока не увидим.

— А это Лихо — это что такое? Это то, которое в поговорках поминают? Ну, не буди Лихо, и все такое?

— Оно, да. Его давно никто не видел, поэтому мы знаем только по книгам, — ответил брат Родион. — С виду — огромная женщина. Один глаз живой, а второй мертвый, волосы цвета огня. Но это только с виду. Потому что на самом деле это дух, очень древний и очень сильный. И всегда очень голодный. Но питается он не хлебом и не мясом, а человеческим гневом, страхом и злобой — в общем, всем тем, что в людских душах плохого есть. И чем больше вокруг злого, тем сильнее Лихо. Да, еще — убить его невозможно.

— Но ведь волхвы-то справились с этим Лихом.

— Справились, да. — Арсентий сложил руки на груди. — Беда в том, что когда в город наша вера пришла, православная, волхвов прогнали. И их знания почти не сохранились.

— Так это же сколько лет назад было!

— Двести лет назад. Как раз на столько лет свою волшбу волхвы и наложили — больше не умели. И то, что они там запечатали, в ближайшие дни распечататься может. Если мы не помешаем. Мы вчера в кремль ходили днем, осмотрелись. Одно строение там понизу трещинами пошло, хотя земля вокруг крепкая. Видать, рвется оно оттуда.

— Так надо же воеводе об этом сказать! Или князю!

— Тут, друг Валдай, есть сложность, — опять заговорил Родион. — Если бы ты не видел, как мы с неупокойницей в лесу справились, поверил бы в то, что мы не просто так болтаем, красного словца за-ради?

— Да я, если честно, и сейчас не особо понимаю, стоит ли вам верить.

— Вот именно. А как тогда убедить князя или воеводу, для которых все это — обычные байки, которые дети друг другу рассказывают, чтобы попугать?

— Ну, допустим. Но почему вам туда именно ночью надо? Днем вон сходили же, посмотрели? Значит, можете днем и с заразой этой разобраться.

— Не можем, десятник, не можем, — опять заговорил Арсентий. — Точнее, сходить-то легко. Но, во-первых, нам надо внутрь пройти, в то самое строение. А во-вторых, с силами ночи днем встретиться почти невозможно. Они выходят в то время, когда становятся сильнее.

Десятник замер, вдыхая прохладный ночной воздух. Задумался крепко, и было о чем. С одной стороны, все только что услышанное звучало по меньшей мере необычно. И при этом очень страшно. С другой, он уже успел убедиться в том, что мастеров по нечисти не случайно так называют.

— Вот что, братья, — решительно заявил десятник. — Раз вы сейчас здесь, то, я понимаю, сегодня оттуда ничего не выберется?

— Как видишь. Город-то целый. Но сегодня и не должно — оно только на новой луне освободиться может, а первая ночь новолуния завтра, — пояснил Родион. — Так что сегодняшняя ночь и завтрашний день у нас точно есть.

— Тогда вот что — спать ложитесь. Утром разговор продолжим.

— Но… — начал было Арсентий.

— Я сказал — утром. Подумать мне надо. — Валдай решительно повернулся в сторону дома и пошел не оглядываясь.

Дома десятник сперва прошел в красный угол, где под лампадой висела икона Николая Чудотворца, и несколько раз перекрестился, пробормотал молитву. Заглянул в комнатушку сына — убедился, что тот спит крепким сном, аккуратно, стараясь не разбудить, потрепал по голове. А потом, отодвинув занавеску, тихонько скользнул в их с Миланьей спаленку.

— Ну как там лошади? — Жена еще не спала, как надеялся Валдай.

— Всё хорошо, все здоровы! — Десятник быстро скинул с себя рубаху и штаны, нырнул под одеяло. Вдохнул запах любимой женщины, посильнее прижал ее к себе и крепко стиснул пониже пояса.

— Эй, эй! Ты чего это задумал, окаянный? — хихикнула Миланья, игриво отстраняясь от мужа.

Он не ответил. Одним быстрым движением смял на жене ночную рубаху. А потом принялся любить ее так, как не любил, пожалуй, с самого медового месяца. Словно в последний раз. Почти до самого рассвета, прерываясь пару раз, чтобы отдышаться и выпить квасу.

Валдай с Миланьей предавались ласкам с такой страстью и напором, что домовой, живущий за печкой в доме десятника, сперва застенчиво затыкал пальцами уши. А потом нашел в подполе нарядную шапку, стряхнул с нее пыль, причесал пятерней длинную бороду, прихватил крынку с теми самыми груздями, что так хвалил Родион, — и отправился в гости к шишиге^[9], живущей у соседей.

* * *

— Как думаешь, не подведет? — Родион, сидя в темноте в кустах ароматной сирени, озабоченно смотрел вверх, на вершину кремлевской стены.

Арсентий пожал плечами. Он почти не говорил и не двигался с того времени, как они в сумерках пришли на оговоренное место. Уселся, припав спиной к стене, сунул в рот травинку и молча жевал ее, оглядывая окрестности из-под опущенных век. Родион даже позавидовал его выдержке — самому-то ему на месте не сиделось, слишком горел в груди огонь ожидания предстоящего непростого дела. А уж когда стемнело и пришло время Валдаю сделать то, о чем они договорились — но со стены не доносилось ни звука, кроме редких шагов караульщиков, — Родион вообще почувствовал себя так, словно сидит на углях.

— Нет, похоже, все-таки сдулся десятник, — почесал затылок старший послушник. — Надо что-то другое придумывать.

— Не дергайся ты так, — прошептал Арсентий. — Все он сделает.

Словно в подтверждение его слов, со стены раздался тихий свист. Услышав его, Арсентий ожил, так же негромко свистнул в ответ. И почти сразу сверху с легким шелестом скользнула конопляная веревка. Поплевав на руки, оба послушника по очереди — сперва Родион, за ним Арсентий — схватились за нее, уперлись ногами в бревна стены и одним махом, бесшумно, как тени, взлетели на забрало стены.

— Как тут? — спросил Родион у Валдая.

— Стража, который здесь стоит, я отправил проверить стену с другой стороны. Сказал, что-то оттуда давно никого не слышно, — отчитался десятник совершенно спокойным голосом.

— Это ты разумно придумал, — согласился Арсентий.

— Вы сейчас по взлазу, — десятник указал на лестницу в нескольких шагах от них, — спускайтесь, схоронитесь. А я дождусь стража, чтобы подозрений не было. И сразу за вами.

Они не ответили, повернулись, и все так же, без единого звука, спустились в темноту под стеной, на этот раз внутри кремлевского двора. И когда, дождавшись возвращения караульщика, за ними последовал Валдай, десятнику на секунду показалось, что они исчезли — в неровном свете не было видно ни одного ни другого. И царила полнейшая тишина, прерываемая только стрекотанием кузнечиков в траве и долетавшим из-за стены собачьим брехом.

— Что замер, десятник? — Арсентий в очередной раз вынырнул из тьмы так неожиданно, что Валдай чуть не вмазал ему от испуга.

— Идем. — Десятник все-таки сумел не показать своей реакции ни телом, ни голосом. И, не оглядываясь, двинулся к строению, на которое послушники показали ему еще днем, когда они приходили сюда обсудить подробности ночного дела. Это был старый амбар, заполненный мешками с пшеном и другими припасами, которые бы позволили в случае осады кремля продержаться тут не одну неделю.

До амбара добрались, не попав на глаза стражам на стене и не вызвав тревоги. Замерли ненадолго возле ворот, настороженно оглядываясь и прислушиваясь. Вроде бы, ничего не вызывало опасений. Арсентий взялся за засов, напрягся и аккуратно поднял его, с легким стуком прислонил к стене рядом. Петли протяжно скрипнули, когда Валдай с Родионом потянули створки на себя, и все трое скользнули внутрь, в темноту, наполненную спертым запахом зерна и мешковины.

Старший послушник достал из мешка заранее приготовленный факел, младший вынул кремень с кресалом, чтобы добыть огня и не блуждать тут в темноте. В мерцающем свете факела они осматривали стены и земляной пол, покрытый множеством трещин.

— Вот тут, похоже… — начал было Арсентий, но, услышав громкие звуки, донесшиеся со двора, выпрямился и схватился за рукоять меча.

— Гри-и-и-идь! Становись! — прогремел снаружи уверенный голос. И сразу за этим застучали по земле множество сапог, свет факелов осветил пространство перед воротами амбара.

— Валдай! — Родион посмотрел на десятника с разочарованием. — Ну зачем?

— Простите, братья! Я не мог иначе.

— Ладно, не оправдывайся. Какая теперь разница?

Поняв, что сейчас уже особенно ничего не поделаешь — не рубиться же вдвоем со всей дружиной, — оба послушника расстегнули пояса с мечами, аккуратно и бережно положили на землю. И, подняв руки на уровень плеч, вышли наружу — туда, где в окружении сотни гридней, стоявших с обнаженными клинками в руках, их ждал полоцкий князь Василий Дмитриевич.

* * *

— Ивы что, всерьез полагаете, что я поверю в этакую басенку? — Князь Василий с кривой улыбкой потер ладонью крепкую шею. — Про древнее зло, которое вот-вот вылезет из-под земли и сровняет весь город с землей?

— Нам незачем тебе врать, княже! — развел руками Родион.

— А если незачем врать, тогда ответьте мне честно на один вопрос.

— На какой?

— Кто из князей вас послал? Смоленский? Черниговский? Гродненский? Или эти торгаши из Новгорода?

— Княже! — обиженно протянул старший послушник. Арсентий же, стоявший рядом, молчал и задумчиво оглядывался.

— Что «княже»? Я уже двенадцать лет на полоцком троне. И если бы был дураком, которым вы меня, судя по всему, считаете, давно бы лег под кого-нибудь из соседей. Так что не надо мне тут, не надо! Вас взяли в амбаре, где хлеб хранится, с факелом в руках. Что, чуть-чуть не успели подпалить нас, а?

— Да я же тебе объясняю, мы из Богоявленского монастыря…

— Да-да, я уже слышал. Мастера по нечисти, охотитесь на зло. Это вы вон, — он указал пальцем на стоящего рядом с понурым видом Валдая, — вон ему рассказывайте, он вам поверит. А мне не надо.

Князь расправил плечи, провел большими пальцами за ремнем, надетым поверх кольчуги. Потом взмахом руки подозвал одного из ближников — хмурого воеводу с говорящим именем Строг.

— Вот что, воевода! Вот этих обоих — в поруб. И чтобы к утру заговорили!

— А ну-ка руки в гору! — рявкнул Строг без лишних разговоров. — Первый десяток — шаг вперед! Второй десяток…

— Тихо! — вдруг громко, как приказ, крикнул Валдай. — Замерли все! Тихо!

Окружающие, включая обоих послушников, воеводу и князя, успевшего сделать в сторону только пару шагов, с удивлением смотрели на десятника, вскинувшего над головой руку. И что-то было такое в его голосе, что ни один из сотни людей, стоявших на дворе, не посмел пошевелиться или зашуметь.

— Слушайте! — повторил Валдай, указывая рукой на ворота амбара.

Звук сперва был еле различим. Он почти не воспринимался ухом, скорее чувствовался кожей. Бууум-бум. Как будто стучало под землей огромное сердце. Бууум-бум. Но с каждым ударом подземный гул становился все громче и сильнее, словно приближалось к поверхности, стремилось вылезти наружу что-то очень и очень сильное.

— Ну вот и началось, похоже! — перекрестился Родион. — Прости нас, Пресвятая Богородица!

— Аминь! — закончил Арсентий, который, тоже перекрестясь, вынул из сумы серебряную цепь. Оба послушника замерли плечом к плечу, не обращая больше внимания на дружинников вокруг. Валдай, поддавшись непонятному ему самому порыву, встал рядом с ними с обнаженным мечом в руке.

Громкость звука все нарастала. Теперь это уже больше походило не на сердечный стук, а на удары большого тарана по воротам. А потом амбар взмыл в воздух, в полете рассыпаясь на бревна, которые, по счастью, пролетели над головами людей, никого не задев. А когда осела пыль, состоявшая из земли и муки, они увидели, что из большой ямы вылезает существо ростом примерно по плечо взрослому мужчине.

Оказавшись на поверхности, существо, одетое в полуистлевший сарафан и короткий плащ, застегнутый на плече медной фибулой, раскинуло руки в стороны. А потом подняло к небу лицо с единственным глазом, светившимся голубым светом, и с явным удовольствием втянуло чистый воздух.

— Все-таки оно, Лихо! — севшим голосом прохрипел Родион.

— Что делать будем? — не поворачивая голову, спросил Валдай.

— Боюсь, что умирать! — ответил за товарища Арсентий.

— Так вы что, меня вот этим пугали? — гневно вскрикнул Василий Дмитриевич, подходя к троице. Действительно, с виду Лихо сейчас казалось совершенно безобидным.

Звук княжьего голоса заинтересовал ночного гостя, который с любопытством перевел взгляд голубого глаза на людей. Склонив голову к правому плечу, оно широко улыбнулось, показав редкие острые зубы. А потом набрало в грудь побольше воздуха.

— Ложись! — заорал Арсентий, и сам, подавая пример, упал на землю.

Громкий рев, выплеснувшийся из распахнутого рта Лиха, больше всего походил на скрип, который издает плохо смазанное колесо, только в десятки раз громче, в сочетании с визгом собаки, которой наступили на хвост, только в десятки раз сильнее.

Те, кто не успел или не захотел оказаться на земле, в один момент разлетелись в разные стороны. И мощная злая сила в один миг не только ободрала с них кольчуги и одежду, но и порвала кожу до мяса. Кремлевский двор вскоре стал похож на мясобойню, только вместо коровьих туш — то, что только что было лучшей сотней полоцкого князя Василия.

Кричало Лихо недолго. А потом замолчало, заоглядывалось, слушая стоны и предсмертные крики. И от каждого звука оно становилось чуть выше и чуть шире в плечах, словно бы напитывалось мучениями людей. Очень скоро оно выросло раза в три, а черные когти на пальцах стали размером с хорошие кинжалы.

Валдай, воспользовавшись передышкой, чуть поднял голову, сплевывая песок, попавший в рот при падении. Невредимых осталось не так много. Кроме него — оба послушника, да с полтора десятка дружинников, последовавших за Арсентием. Остальные либо умерли, либо корчились от боли. У десятника на миг замерло сердце, но тут он увидел, что и князь Василий так же осторожно выглядывает из-за щита, оброненного кем-то из гридней, а рядом землю с лица отирает воевода.

— Что делать будем? — прошептал Родион, обращаясь к Арсентию.

— А ты что думаешь?

— Есть одна мысль. — Черноволосый послушник осторожно поднялся на колени, потом встал в полный рост. Выставил вперед ладони и спокойным голосом произнес нараспев: — Уходи, Лихо! Не делай мне лихо! Нет тут больше твоей власти! Уходи, Лихо!

Огромная женщина с ярко-голубым глазом глядела на послушника, не отводя взора. Когда Родион чуть приблизился, Лихо опустило голову, чтобы разглядеть его получше. А потом вновь распахнуло рот.

— Твою малину! — рявкнул послушник, вновь падая на землю. Страшный звук снова наполнил кремлевский двор, доставляя еще больше боли и страданий корчащимся на земле дружинникам. И от этого Лихо еще увеличилось в росте.

— Вот леший, не получилось, — пробормотал Родион, вновь отплевываясь, когда Лихо опять замолчало. — Должно же было сработать. В книгах так написано.

— Забыли, видать, кое-что, — ответил Арсентий.

— Что, например?

— Понятия не имею. — Рыжий послушник приподнял голову, посмотрел на Лихо, подумал и тихонько добавил: — Сплясать надо, вот что.

— Чего сделать? — Судя по тону, черноволосый послушник решил, что его товарищ тронулся умом.

— Сейчас! — Арсентий, не вдаваясь в объяснения, полез в свою сумку, стараясь делать это как можно незаметнее. — Только один я не справлюсь, тут всем придется.

— Что придется-то? — с нетерпением переспросил Родион. — Ты объясни толком.

Лихо упивалось той силой, которую ему давали мучающиеся вокруг люди. Оно поводило плечами, задрав голову к небу, прикрыв глаз с блаженной улыбкой. И резкий оклик, раздавшийся снизу, чудовище насторожил не сразу. Поэтому Арсентий, заложив в рот пальцы левой руки, засвистел так, что Валдай почувствовал, как ухо заложило — хотя, казалось бы, после звуков, издаваемых Лихом, уши должны были бы выдержать что угодно.

— Эй, ты! — гаркнул рыжебородый послушник, подойдя к огромной твари. — Давай попляшем, а? Любишь пляски, поди?

Лихо некоторое время смотрело на Арсентия с удивлением — видимо, никогда не встречало такой наглости. А потом решило избавиться от странного человека, вновь приоткрыло рот, собираясь закричать. Послушник же, видя это, поднял свою свирель и заиграл такую залихватскую плясовую, что в другом случае мало кто усидел бы на месте.

Валдай и до этого видел в жизни много странных вещей. Но, пожалуй, самую странную он видел именно сейчас. Рыжий послушник в монашеской рясе, не переставая наигрывать на свирели, выплясывал на залитом кровью подворье так задорно, что позавидовали бы многие скоморохи. Перепрыгивал с одной ноги на другую, крутился вокруг себя, поводил плечами. И все это перед лицом Лиха, морщившего огромное лицо так, словно набрало полный рот клюквы.

— Чего разлеглись? — гаркнул Арсентий, на мгновение прервав игру. — Меня одного не хватит. Всем веселиться!

То, что произошло вскоре, никто из присутствующих не смог бы описать словами. Полтора десятка дружинников, второй послушник и воевода Строг по очереди поднялись на ноги. Сперва нерешительно, вскоре они, по примеру Арсентия, принялись отплясывать под звук свирели так, словно не первый час гуляли на свадьбе и опрокинули не одну братину^[10] с хмельным медом. Видя, что от этого Лихо закачалось и зажимает ручищами уши, брат Родион ударился в размашистую присядку — что выглядело еще более забавно в исполнении человека в рясе.

— Княже, давай с нами! Чутка не хватает! — крикнул старший послушник, не переставая выплясывать.

— Ты что это удумал? — приподнялся князь Василий с хмурым видом. — Я князь, а не скоморох с торжища.

Но видя, что при его словах Лихо перестало так сильно морщиться, князь быстро поднялся, подхватил под локоть ближайшего гридня, и они закружились, высоко вскидывая колени в такт музыке. Строг хлопал себя ладонями по плечам и коленям, громко напевая «Ай-люли-люли». Даже раненые, лежащие на земле, вскоре через боль принялись хлопать в ладоши и подпевать мелодии свирели, видя, какое мучение это доставляет огромной вражине.

И, несмотря на то что только что погибло множество людей и еще немало в ближайшие дни умрет от ран, Валдай не выдержал и заливисто захохотал — настолько безумным казалось происходящее вокруг. Он хохотал и не мог остановиться. К нему присоединился один из дружинников, потом другой, затем еще один — и вот уже все живые, включая князя и послушников, гоготали так, что слезы выступали на глазах и катились по щекам. А воевода Строг смеялся так громко, что не смог устоять на ногах. И завалился бы на землю, если бы его не подхватил под руку один из стоявших рядом гридней.

Лихо от всего этого начало корежить так, будто его поджаривают на огне. Оно быстро уменьшалось в размерах, а потом закачалось и упало на колени, накрыв голову ладонями. Видя это, Арсентий резко оборвал музыку и опустил свирель. Потом подошел к чудовищу почти вплотную, поднял руку, направив ее ладонью вперед.

Остальные, видя это, замерли, глядя на послушника, не отрывая глаз.

— Уходи, Лихо! Не делай мне лихо! Нет тут больше твоей власти! — повторил Арсентий наговор, который Родион говорил раньше. — Уходи, Лихо! Нет тут твоей власти! Уходи!

Чудовище, услышав эти слова, подняло голову и посмотрело на стоявшего перед ним человека, не моргая. Потом, покачиваясь, поднялось, вскинуло левую руку и со всей силы вонзило когти в горло Арсентию, громко вскрикнувшему от боли. Впрочем, это было последнее, что оно успело сделать, потому что через миг исчезло с громким хлопком. А послушник как подкошенный повалился наземь.

— Арсентий! — Родион упал на колени рядом с товарищем, зажал рану. — Держись, брат! Держись, не сдавайся!

Арсентий попытался что-то ответить, но не смог, поэтому только кивнул два раза. Валдай ножом отхватил от рубахи длинную полосу ткани, приложил к шее послушника. Но глаза Арсентия уже потускнели.

— Вот это мощь! Вот это сила! — Князь Василий стоял на том месте, откуда только что исчезло Лихо, и осматривался с восторженным блеском в глазах. — Эх, воевода, нам бы такую силищу в дружине иметь! Мы бы враз всех соседей на колени поставили!

— Княже, надо бы раненым помочь. — Воевода указал на корчившихся на земле людей.

— Что? А, да, помогите, — отмахнулся Василий. — Но какая все-таки сила, а?

Князь наклонился, поднял с земли какой-то небольшой предмет. Покрутил его в пальцах, осматривая, а потом быстро спрятал в кошель, висящий на поясном ремне. Никто не обратил на это внимания, кроме послушника Родиона, бросившего быстрый взгляд на Василия. Поняв, что именно сделал князь, послушник настороженно прищурился. Но потом он посмотрел на лежащего на земле Арсентия и коротко махнул головой, словно отгоняя какую-то мысль.

* * *

— Валдай! Валдай! — Миланья махала мужу рукой из окна. — Иди резвее, он очнулся.

Десятник, услышав слова жены, сразу же откинул в сторону полено, которое собирался расколоть, воткнул в колоду топор и широким шагом направился в дом. Арсентий, бледный, как луна, лежал на широкой лавке в горнице. Шея послушника была плотно замотана застиранной тканью, на десятника он смотрел мутным взглядом. Валдай подошел и присел рядом, не зная, что и сказать, но тот, постанывая, чуть приподнялся.

— Пить дайте, — голос Арсентия звучал еще глуше, чем обычно.

— Ой, сейчас, конечно! — Миланья наполнила кружку водой, поднесла, а Валдай помог послушнику сесть.

Он поначалу побоялся, что Арсентий не сможет удержать кружку, но тот взял ее тверже, чем можно было бы ожидать.

— Ну как ты? Как себя чувствуешь? — спросил десятник, когда Арсентий, напившись, лег обратно.

— Совсем не чувствую. Давно я валяюсь? — Говорить послушнику было тяжело, но он, судя по всему, не хотел этого показывать окружающим.

— Вторую седмицу уже. Мы сперва боялись, что ты вообще отбегался. Но ты крепкий.

— Не такое бывало. Что с Лихом?

— Сгинуло. Я было понадеялся, что ты убил его. Но Родион сказал, что только прогнал.

— Правду сказал. Оно бессмертное. — Арсентий посмотрел по сторонам. — А Родион? Где он?

— Отъехал ненадолго. До вчерашнего дня не отходил от тебя, но тут крестьяне пришли из деревни неподалеку, бают — ведьма у них завелась. Попросили избавиться от нее. Он сперва отказывался, но мы, — Валдай показал на жену, — уговорили, что присмотрим за тобой, пока он в отъезде. Он сказал, что скоро вернется, ему надо что-то с тобой обсудить. Это очень важно и касается напрямую и князя нашего, и Лиха изгнанного.

— Князя и Лиха? А точнее можешь его слова вспомнить?

— Так он ничего больше не сказал. — Десятник потер бороду. — А, нет, вру. Добавил еще, что в одиночку не стоит и пробовать соваться.

— Куда соваться? — насторожился послушник.

— Этого вот не знаю. Вернется, у него и спросишь.

Арсентий молча закрыл глаза.

— А ты, послушник, правда страху не ведаешь. Перед такой тварью стоять… Это, знаешь, надо сердце из стали иметь, — задумчиво произнес Валдай, не зная, слышит ли тот его. Но легкая улыбка, скользнувшая по губам Арсентия, показала, что слышит.

— Шутишь, десятник? — прохрипел послушник, приоткрыв глаз. — Я тогда думал, что помру от страху. Только ей это показывать нельзя было.

— Стал быть, не такой ты бесстрашный, как казаться хочешь?

— Стал быть, не такой, — ухмыльнулся Арсентий.

— Шрам на шее останется, — добавил Валдай после паузы.

— Не первый, чай, и не последний. — Послушник вновь закрыл глаза.

Валдай посидел рядом с ним еще немного — до тех пор, пока не услышал ровное дыхание Арсентия. Потом тихонько встал, приложил к губам палец, показывая жене, чтобы не шумела, и вышел на двор.

А Миланья, оставшаяся сидеть рядом с раненым с шитьем в руках, слушала, как послушник тихонько постанывает во сне. Она думала, что это от боли, которую приносят ему раны. Откуда ей было знать, что сейчас ему снится сон, который Арсентий видел сотни раз до этого — его жена и сын в объятом пламенем тереме. А он опять спешит их спасти. И в который раз не успевает.

Примечания

8

Тавлеи — древнерусская настольная игра, похожая на шашки.

9

Шишига (здесь) — домовой женского пола.

10

Братина — емкость для подачи и питья алкогольных напитков.