День конституции

Алексей Борисов, 2017

Осень 2007 года. В Советском Союзе на смену перестройке пришла "нормализация", под старым флагом с серпом и молотом строится гибрид социализма и капитализма. Но нерешенные проблемы прошлого, среди которых – несменяемость власти и коррупция, дают о себе знать. Одновременно обостряется закулисная борьба внутри Политбюро. Ставки высоки: контроль над сверхдоходами от нефтяного бума и выбор преемника на посту генсека. В схватке политических тяжеловесов многое начинает зависеть от воли случая и… позиции тех, кто не виден из Кремля. У людей без высоких должностей есть свое мнение о том, куда должна идти страна. Или куда не должна. Экстремальная ситуация толкает навстречу друг другу сотрудника КГБ и журналиста-международника, офицера войск ПВО и школьную учительницу. Последствия происходящих событий выходят за пределы границ СССР и грозят привести к глобальному кризису… Какой будет очередная годовщина основного закона?

Глава первая

2 октября 2007 года, вторник

До конца трудового дня оставалось полтора часа. Алексей Гончаров пил кофе из кружки с надписью I love New York и вычитывал текст о пленуме Костромского обкома КПСС. Кружку притащил из загранкомандировки Денис Беляев, спецкор международного отдела «Известий». Это был его подарок Алексею на позапрошлый день рождения. Кое-какие идеологически выдержанные товарищи косились на такой сувенир, но вслух ничего не выражали.

Алексей числился на особом счету в отделе партийной жизни газеты «Правда». Ни для кого в редакции не являлось секретом, что ему покровительствуют в секретариате ЦК. О его близости к верхам говорил и тот факт, что довольно молодой (тридцати восьми лет от роду) журналист успел поработать в группе спичрайтеров, которые обслуживали главного идеолога Политбюро товарища Мироненко.

Порция кофе была уже пятой или шестой по счету, начиная с утра. От почетной и ответственной миссии Алексея неудержимо клонило в сон. Материал о пленуме, который принял решение о замене первого секретаря обкома за упущения в работе, он пропустил через такое мысленное сито, что никакая политически вредная инфузория не проползла бы. Любил ли он то, чем занимался? Для истинного коммуниста сама постановка вопроса была неуместной. А перспективный сотрудник, естественно, имел партбилет и аккуратно платил членские взносы. Другое дело, что на свою нынешнюю жизнь и производственную деятельность Гончаров всё чаще смотрел как на тягостную повинность…

— Тук-тук, — тихонько сказал Антон Лапочкин из соседнего кабинета, войдя сразу после стука в дверь.

— Стучим? — без энтузиазма в голосе отозвался Алексей.

От вкуса и запаха растворимого бразильского кофе его уже подташнивало. Более качественный молотый был выпит еще в пятницу.

— Лучше стучать, чем перестукиваться, — улыбнулся неунывающий Антон.

В отделе он слыл любителем расхожих банальностей и пересказчиком бородатых анекдотов.

— Воистину, — лаконично отреагировал Алексей.

— Про Кострому пишешь? — спросил Антон, хотя не далее, как сегодня на летучке Гончаров во всеуслышание озвучил тему и обязался сдать статью в номер.

— Как догадался?

— От меня ничто не скроется, — похвастался коллега.

— С таким видением текущего момента быть тебе скоро главным редактором нашей «Правды», — подначил его Алексей.

В действительности визит Лапочкина внес хоть какое-то разнообразие в течение творческого процесса.

— До главного мне в сороковник еще расти и расти, — с сожалением констатировал Антон. — Да и шеф у нас в самом соку. В пятьдесят один год — уже академик. Я слышал, ему скоро орден Ленина дадут.

— Здорово будет, — рассеянно сказал Алексей, поглаживая компьютерную мышь.

— Про орден ты небось раньше меня узнал, с твоими-то связями, — заметил Лапочкин.

— Как тебе объяснить…

Алексей замолчал, глядя на тот абзац, где были перечислены промахи, допущенные секретарем провинциального обкома. В вину развенчанному руководителю вменялись упадок дисциплины, потеря связи с первичными организациями и попустительство к отдельным фактам коррупции среди партийных и советских работников. Слово «коррупция» сейчас охотно использовали разные средства массовой информации, включая печатный орган ЦК. В то же время со Старой площади недавно стали поступать сигналы о том, что этот подход разделяют не все члены Политбюро. С упоминаниями о коррупции надо было не перебрать.

— Загадочный ты сегодня, — прервал его размышления Лапочкин.

— Видишь сам, тема какая скользкая, — Гончаров поводил мышью по синтетическому коврику с логотипом газеты.

— Ну, ты-то справишься, — уверенно заявил Лапочкин, располагаясь в гостевом кресле.

Про кресло, жесткое как доска, бытовала легенда, что сиживала в нем не кто иная, как Мария Ильинична Ульянова, младшая сестра вождя мирового пролетариата и член редколлегии «Правды» в 1917-1929 годах. О том, кому оно служило в последующие годы, история умалчивала. Алексей относился к легенде скептически, а кресло подогнал ему за бутылку «Пшеничной»² завхоз Волобуев.

«Теперь не скоро уберется», — подумал Алексей с тоской. На летучке Лапочкина похвалили за публикацию о коммунистах Краснопресненского района Москвы, и тот, судя по всему, решил расслабиться.

— У меня к тебе важный вопрос, — доверительно сказал Лапочкин.

— В дачный кооператив не пойду, — предупредил Алексей.

Ковыряться в земле, пусть даже символически, он был решительно против. Другие правдисты неоднократно подбивали его взять участок под Валентиновкой, но тщетно. «Я в армии лопатой намахался», — мотивировал Алексей свою позицию.

— Я не за этим. Хочу в «Спортпрогноз» поиграть.

Алексей выругался про себя. Лапочкин был не первым желающим использовать его как эксперта. О страсти Гончарова к футболу знал весь отдел, и едва только звучало слово «лотерея», ходоки направлялись прямиком к нему.

— Тут «Динамо» (Минск) с норвежцами встречается, это Кубок УЕФА, — ускорился Лапочкин.

— Что за норвежцы?

— «Русенборг», — сверившись по бумажке, ответил незваный гость.

— Дома или на выезде?

— Дома.

— Должны победить, но счет большим не будет. Разница максимум в два мяча, — дал заключение Алексей.

— А вот еще относительно ЦСКА, — мигом подхватил Лапочкин, глядя в свою шпаргалку, но фраза осталась неоконченной.

На столе у Гончарова громко зазвонил телефон.

Алексей вполне мог не отвечать. Важных звонков по городской линии он не ждал, а доработка статьи про костромской пленум давала ему карт-бланш на некое уединение. Начальство в случае необходимости воспользовалось бы внутренней связью.

Но рука Гончарова сама собой дернулась к трубке. Возможно, Лапочкин успел так надоесть ему, что организм сам захотел какой-нибудь новизны.

— Алло, — сказал Алексей приглашающим тоном.

В трубке молчали.

— Алло, — повторил Алексей. — Вас не слышно.

Раздался звук, похожий на шум улицы. Потом женский голос тихо произнес:

— Лёша, ты?

— Я. Кто это? — не понял Гончаров.

— Ира. Беляева.

Жена его приятеля Дениса никогда раньше не звонила Алексею в редакцию. Да и вообще, не звонила ему ни разу. Журналисты обычно виделись либо на нейтральной территории — на футбольных матчах в Лужниках, либо дома у Гончарова. Алексей бывал дома у Беляевых в среднем раз в год, однажды летом выбрался к ним на дачу в Истринский район. Дениса вряд ли можно было назвать его совсем уж закадычным другом: не настолько близко общались коллеги из крупнейших печатных изданий. Познакомились они в ресторане Домжура³ восемь лет назад. Алексей тогда только осваивался в Москве, Денис же давно был полноправным столичным жителем. Беляев приехал сюда в 1984-м из Тулы — поступать в МГУ. Поступил, остался, женился на однокурснице. Он, Ирина и их сын Иван жили сейчас на Садовой-Черногрязской улице.

— Ты где?

— Я из автомата звоню.

— Что случилось? — спросил Алексей.

Лапочкин в кресле от Марии Ильиничны подобрался и навострил уши. Гончаров приложил палец к губам, потом на языке глухонемых постарался объяснить: мол, выйди, пожалуйста, я к тебе чуть позже наведаюсь. Сосед с сожалением ретировался.

— Ты не один? Не можешь говорить? — Ирина явно была взволнована.

— Уже могу. Что-то произошло?

— Денис пропал.

— Как пропал?

Алексей тотчас позабыл про костромские страдания и Кубок УЕФА.

— Его больше суток никто не видел.

— Может, срочная командировка?

— Нет, в редакции ничего не знают.

— Ё-моё…

— Нам нужно встретиться, — сказала Ирина.

Такое предложение не слишком обрадовало Алексея. Он не был совсем черствым человеком, хотя пятнадцать лет в одной из самых циничных профессий наложили свой отпечаток на его натуру. Но, рассуждая здраво, что он мог сделать в подобной ситуации? Изъявить готовность принять участие в поисках? Пожалуй, с поисками лучше получится у милиции. Да и, кажется, после суток искать не начнут. Перейти к утешениям? Наверное, тоже рано. Всякие бывают истории, включая щекотливые…

— А ты куда-нибудь обращалась?

— Я хочу поговорить с тобой. Не по телефону, — в голосе у Ирины промелькнула надрывная нотка.

— Я приеду после работы, — пообещал Алексей, осознавая, что вечер канул коту под хвост.

— Нет, давай не дома!

«Точно, поддатая или капель каких-нибудь наглоталась, — бегло оценил обстановку корреспондент отдела партийной жизни. — Ох, везет мне на всякую хрень».

— Ты на метро поедешь?

— Могу и на метро, — ответил Алексей.

— Выходи на «Красных воротах», на Садовое кольцо, и сразу направо, в Боярский переулок…

Бояр в переулке не водилось века с восемнадцатого. Зато бойко работало частное кафе «Подвальчик». Расположилось оно действительно ниже уровня тротуара, и снаружи туда вела витая лесенка с треугольными порожками. Спускаться по ней в трезвом виде было еще можно, а подниматься, особенно навеселе, крайне проблематично.

«Подвальчик» представлял собой одну из иллюстраций благосостояния «сытых нулевых». Малый бизнес, который утвердился в легальном виде во второй половине восьмидесятых годов, помог населению пережить непростые девяностые, а с ростом цен на нефть тоже рванул в гору. Своим интерьером кафе отчасти напоминало заведения для среднего класса благополучных стран Европы, и ассортимент напитков и закусок подкреплял такое впечатление. Алексей, впрочем, из европейских стран лишь однажды посетил Болгарию в качестве туриста. Само собой, с одобрения парткома.

Девушка-администратор любезно проводила Гончарова за угловой столик. Ирина была уже на месте и, к некоторому удивлению Алексея, еле-еле пригубила апельсиновый сок из высоченного стакана. Запаха спиртного или медицинских препаратов он также не уловил.

— Будешь что-нибудь? — спросила она вместо приветствия.

— Дайте то же самое, — сказал Алексей официантке, чтобы не сидеть как бедный родственник.

Официантка невозмутимо приняла заказ и упорхнула.

— Слушай, может, обойдется еще, — начал Алексей, но Ирина перебила его.

— Не обойдется. Я чувствую!

«Держись, Алексей Николаевич!» — мысленно обратился он к себе. Глаза у Ирины были настороженными, как будто она ожидала окрика или падения чего-нибудь тяжелого. Под глазами ясно читалась сеточка морщин, белки чуть покраснели. Но для своих сорока лет жена Дениса выглядела в целом неплохо, разве что несколько прибавила в весе по сравнению с эталонами современной моды. Алексей видел свадебное фото приятеля и его супруги (оно висело у них на стене в гостиной), там студенты-молодожены смотрелись совсем юными.

— Я тебя понимаю, но ты уж возьми себя в руки, — вкрадчиво проговорил он. — С Денисом всякое может быть. Помнишь, как его в Париж выдернули, на конференцию по Ближнему Востоку? Дали десять минут на сборы, пока машина внизу ждала. Он тебе уже их Франции позвонил, из отеля.

— Лёша, в «Известиях» понятия не имеют, где он. У него два материала не сданы в срок, завотделом рвет и мечет, — сообщила она. — И не держи меня за дуру, пожалуйста.

Алексей сделал вид, что смутился.

— Да я не держу. С чего ты взяла?

— Разговариваешь, как с идиоткой или истеричкой.

— Тебе показалось.

— Возможно.

Гончаров и сам понял, что взял неверный тон. Спутница жизни Дениса Беляева не относилась к слабым представительницам своего пола. Всё, что касалось обустройства семейного гнезда и воспитания сына, она изначально держала в своих цепких руках. Муж делал карьеру, жена прикрывала тыл. Денис был практически лишен забот о пропитании и быте, даже общение с близкими и дальними родственниками Ирина полностью замкнула на себя. Алексей буквально сразу разобрался в их разделении труда.

Со стороны могло показаться, что они были идеальной или почти идеальной парой. Однако, пообщавшись с Денисом за пределами его трехкомнатного жилища на Садовом кольце, Алексей понял: реальная картина не столь однозначна. Начать, например, с того, что Денис всегда с энтузиазмом отзывался на малейший повод провести время подальше от дома.

— Ты меня слушаешь? — поинтересовалась Ирина.

— Конечно, слушаю.

— Я, наверное, правда покажусь тебе ненормальной, но у нас в квартире кто-то был, — понизив голос, сообщила она.

— Перестань, — небрежно обронил Алексей.

«Денис совсем спятил, к себе кого-то приводил», — подумал он.

— Не может такого быть.

— Может! — резко возразила Ирина. — Я сегодня отпросилась пораньше, вернулась уже в четыре. Кто-то вещи в его комнате трогал, точно тебе говорю.

Музыка в кафе играла довольно громко, и Алексей сначала решил, что ослышался.

— Сегодня? — переспросил он.

— А когда же еще?

— Сын, наверное.

— Ваня на занятиях с одиннадцати, а в обед я прибегала. Подумала, вдруг Денис объявится, — пояснила собеседница Алексея.

Она трудилась недалеко от дома, в Орликовом переулке, в издательском центре министерства сельского хозяйства РСФСР. Платили там, как говорил Денис, не слишком щедро, но главным добытчиком в семье был он.

— Ничего не пропало?

— В том и дело, что нет. Техника, ценности, посуда — всё на месте. Это не воры, Лёша, — сказала она уже конспиративным шепотом.

— Ты поэтому пригласила меня сюда?

— Да. Но знаешь, я не уверена, что и здесь безопасно.

Алексей непроизвольно осмотрелся. Публика в «Подвальчике» была приличная, со средствами. Судя по внешнему виду, культурно отдыхали в основном государственные служащие из союзного министерства путей сообщения и заодно с ними несколько лиц из предпринимательского сословия. В стране обновленного социализма бизнес больше не считался криминалом — разумеется, если был лицензирован и сертифицирован соответствующими органами.

За соседним столиком сидели, судя по обручальным кольцам, муж и жена, оба лет тридцати или около того. Жена что-то говорила мужу на ухо, отвлекшись от зеленого чая с пирожным. Рядом с посудой лежали зеркальце и косметичка, тут же стояла расстегнутая дамская сумочка.

На Ирину и Алексея никто не глазел, все были заняты исключительно собой.

— Чего тебе бояться?

— Вдруг это с Ваней связано, — очень тихо ответила она.

— Он что, вляпался куда-то? Насколько я могу судить, нормальный малый, не пьет, не курит, книжки умные читает, — Алексей был на самом деле удивлен.

— Дочитался, похоже.

— Не понял.

— Ты хотя бы в общих чертах в курсе, что в городе творится? Или дальше своей партийной жизни совсем ничего не видишь? — прошипела Ирина.

Расстались в начале девятого. Ирина велела не провожать ее, и Алексей покинул кафе спустя минут пять. Ближе к ночи потеплело, подул ветер. Пробок на Садовом уже не было, машины проносились на большой скорости, ярко светя фарами. Гончаров оставил свою «Ладу» на служебной парковке у здания «Правды» и прибыл сюда на метро. Теперь он решил прогуляться до Комсомольской площади.

Естественно, он был в курсе того, что творилось в Москве. На седьмое число так называемая оппозиция назначила большой смотр сил. Так называемой ее называла газета, сотрудником которой являлся Алексей. Сама она величала себя демократическими силами и сторонниками перемен. Через семнадцать лет после завершения перестройки борцы за свободу опять напоминали о себе. Впрочем, их состав заметно изменился: ярые трибуны краткой эпохи Горбачева в основном покинули страну. Власть не чинила им препятствий с выездом — более того, настойчиво предлагала всем несогласным воспользоваться такой возможностью.

Сейчас мало кто мог припомнить имена Афанасьева, Попова, Собчака, Станкевича, Старовойтовой и даже непреклонного Гдляна с его обязательным напарником Ивановым. Ни одного из этих людей не упоминали в учебниках истории. Только об академике Сахарове «Большая советская энциклопедия» в дополнительном томе скупо писала, что тот «подпал под влияние крайних антикоммунистических элементов, которые пытались использовать его как знамя».

Новые демократы выросли на ниве лояльных властям общественных организаций, существовавших и после упрочения социалистического строя. На местах к ним примкнули несколько десятков районных и даже городских депутатов, главным образом беспартийных. Наличие таковых допускалось в качестве одного из признаков подлинной демократии. Третьей составной частью оппозиции стали всяческие неформальные группы и клубы, которые объединяли главным образом городскую молодежь. Породила такое явление, как ни странно, сама КПСС, чье высшее руководство вдруг провозгласило беспощадную борьбу с коррупцией.

Конечно, партийными идеологами двигали самые лучшие побуждения. Девяностые годы с их дешевой нефтью не слишком стимулировали аппетиты ответственных лиц. То есть, аппетиты потенциально были, но почва для их применения оставалась скудной. За перестройкой последовало десятилетие сбалансированных госбюджетов, когда широкие массы выживали благодаря свободной торговле и земельной реформе. Землю давали всем желающим лишь с одним условием — обрабатывать ее.

Зато, когда «черное золото» принялось дорожать как на дрожжах, разом ожили и торговля, и сфера услуг. Помимо продовольственных рынков, пышно расцвели магазины и магазинчики, ателье, рестораны, кафе. На просторы Советского Союза с его растущей платежеспособностью населения живо подтянулся иностранный капитал, готовый заключать выгодные контракты и учреждать совместные предприятия. Как тут было устоять слабым людям перед могучими финансовыми потоками?..

— Мужчина, осторожнее! Красный горит.

Алексей вскинул голову. Милиционер указывал ему на светофор у перехода через Каланчевскую улицу. То был добродушный на вид, чем-то напоминавший олимпийского Мишку круглолицый парень лет двадцати пяти, в светоотражающей жилетке с надписью «ГАИ» поверх форменной куртки. Эти жилетки тоже появились недавно, как часть опыта, перенимаемого на Западе.

Журналист печатного органа ЦК благодарно кивнул в ответ.

— Извините, задумался.

Страж закона жестом показал, что всё, дескать, нормально.

Мы наступили на те же самые грабли, продолжал размышлять Алексей, ожидая зеленого света. «Краснодарское дело», «узбекское дело»⁴… нечто подобное уже было. Мы считали, что уроки извлечены, все надлежащие выводы сделаны, а снаряд в одну воронку дважды не падает. В итоге пожинаем плоды.

МВД и КГБ синхронно докладывали о небывалом росте всевозможных злоупотреблений в сфере экономики и финансов, и на самом верху, где регулярно ссылались на опыт Китая, решили творчески применить его на одной шестой части суши. Показательные суды над коррупционерами, однако, не поправили общую статистику преступлений. Да и уровень подсудимых заставлял предполагать, что в сети попадала далеко не самая жирная рыба. Поэтому силу своих карающих органов партия подкрепила воспитательной кампанией, призванной создать атмосферу нетерпимости к злоупотреблениям.

Тогда-то и поднялась низовая самодеятельность. Душить ее было как-то неудобно, ибо активисты наперебой ссылались на призывы Политбюро и выступали вроде бы за дальнейшее улучшение социализма. Их лозунг борьбы с ворами и жуликами собирал воедино всех недовольных существующими порядками, и вот вам, получите — в День конституции СССР⁵ оппозиция созывает митинг на Пушкинской площади. Радиоголоса на Западе уже окрестили его всесоюзной протестной акцией.

Иван Денисович Беляев, студент третьего курса факультета журналистики МГУ, был намерен принять участие в этой акции. На прошлой неделе Денис Беляев, его отец, имел с ним беседу.

— С ваших партбилетов кровь капает, — невозмутимо объявил Иван.

Денис аж зубами заскрипел, но сдержался.

— Хорошо, что ты дома это говоришь, но не вздумай где-то еще, — ответил он.

— Седьмого числа скажем на всю страну, — пообещал сын.

— И чего этим добьетесь?

— Посмотрим. Идеи материальны.

Специальный корреспондент международного отдела «Известий» встал с дивана и описал круг по гостиной. Жена молча слушала их спор, стоя в дверном проеме, который вел в прихожую.

— Ваня, — сказал он примирительно, — не пори чушь, пожалуйста. Ты знаешь сам, что никакого партбилета у меня нет. Это раз. Крови в прошлом хватало, но от таких методов отказались на самом высоком уровне много лет назад. Это два. Если сегодня начать снова тыкать в рану палкой, то кому станет лучше? Это…

— Предлагаете забыть?

Сын смотрел на него совершенно чужими глазами, и Денису стало страшно от того, что слова будто отскакивают от невидимого стекла.

— Лично я не предлагаю забыть. Ты и книги эти прочел — Солженицына, Шаламова, Солоневича, Гинзбург — только потому, что они у нас дома есть, — Денис предпринял еще одну попытку достучаться. — Но ведь надо же понимать: на дворе теперь совершенно другая эпоха. С тех пор поколения сменились! Страна только из затяжного кризиса выбралась, есть реальный рост, перспективы…

— Поколения сменились, а вожди всё те же? — издевательски прокомментировал Иван.

Денис чуть не треснул кулаком по столу.

— Наши вожди, конечно, засиделись в кабинетах. Тут я не спорю. Но предлагаю посмотреть с другой стороны. Они уже старики, им в любом случае осталось недолго. Ну, давай представим, что это премия такая за прошлые заслуги. Они ведь государство спасли от распада, от катастрофы. Этого ты не будешь отрицать?

Иван затянул с ответом. Отец почувствовал, что он тщательно подбирает слова. В дискуссию вмешалась Ирина.

— Может, пойдем ужинать?

— Подожди! — Денис предупреждающе поднял руку.

— Я отвечу, — кивнул Иван. — Меня учили думать. Мама учила, ты учил… на своем примере. Я и сам думал о том, что ты мне сейчас сказал. Читал стенографические отчеты тех съездов, речи Михаила Сергеевича про перестройку. Да, другая эпоха. Да, много там наивного, неверного, но была живая жизнь, а не ваша девяностолетняя мертвечина.

— Иван! — гневно воскликнула Ирина.

— Дай договорить, — повысил голос Денис.

Жена удивленно посмотрела на него.

— Не знаю, был бы распад страны или нет. Теперь это всё гипотезы. В остатке одно: семнадцать лет несменяемой власти. Естественно, отсюда и кумовство, и воровство. Как иначе, если нет конкуренции?.. Социализм с элементами капитализма? Капитализм под красным флагом? Я не знаю, как это чудо называется. Только построили его для узкого круга, для своих друзей-товарищей. И мы должны еще ждать, пока эти старики вымрут?

Выдав такую тираду, молодой человек замолчал.

— Знаешь, иногда один день может перечеркнуть всю жизнь. Разумнее просто потерпеть. У тебя для этого время есть, — тихо сказал Денис.

— А тебе своей жизни не жалко? — спросил у него сын-оппозиционер.

То, о чем рассказала ему Ирина, Алексей представил себе очень хорошо, в деталях. Он прекрасно помнил уютную гостиную в квартире с высокими потолками. Хозяйка сама заказывала ремонт и контролировала ход работ, мебель подбирала она же, на свой вкус. Впрочем, Денис полностью доверял ей в вопросах быта. Его сына Алексей тоже помнил. При последней встрече он даже слегка поразился, до чего Иван похож на своего отца со свадебной фотографии. Только прическа у старшего Беляева тогда была пышнее, в стиле конца восьмидесятых.

«Им тогда тоже было по двадцать», — подумал он. В те времена, в отличие от сына, Денис не думал бунтовать против системы. Приехав из провинции, он был одержим идеей пробиться, стать таким, как те, кого он видел исключительно по телевизору: настоящим журналистом-международником, маститым обозревателем, которого регулярно видят на своих экранах миллионы зрителей. Брожение в столице и в республиках, освобождение диссидентов из тюрем и ссылки, первые неформальные митинги — всё это он застал уже на старших курсах, когда решалась его дальнейшая судьба.

На судьбу повлияла женитьба, Денис не скрывал этого от приятеля. Кроме ценных черт характера, у Ирины была московская прописка, а ее отец занимал руководящий пост на «Мосводоканале». Как однажды, крепко выпив, пошутил сам спецкор, его жизненный путь пролег через канализацию. Шутка прозвучала во всех отношениях двусмысленно, и Алексей на нее никак не отреагировал. Квартира, правда, досталась Ирине в наследство от бабушки по материнской линии…

— Я боюсь, Ваня доигрался, — наверное, раз в третий за вечер повторила Ирина.

— Ваня жив и здоров, сидит дома и делает уроки… или «Архипелаг ГУЛАГ» читает, — терпеливо возразил Алексей. — Случись что серьезное, забрали бы его, ты уж прости. При чем тут Денис?

— Он всегда оставлял записку, если срочно уезжал. Или звонил хотя бы, как тогда из Парижа.

— Не успел, значит. Позвонит еще. Говоришь, нет его дорожной сумки?

— Нет, — подтвердила Ирина. — Он ее вечно наготове держал, чтобы только взять и — вперед.

— У вас коньяк в баре есть? — спросил Алексей.

— Есть Hennessy, подарочный. А что?

— А то. Хлопни рюмку, лучше две и спать ложись пораньше. Утро вечера мудренее.

— Ты уверен?

— Практически да. У таких якобы таинственных случаев обычно есть очень простое объяснение.

— Но вещи точно кто-то трогал…

— Выпей и поспи, — настойчиво сказал Алексей.

«И ерунда перестанет мерещиться», — добавил он про себя.

Вечер на южном берегу Крыма выдался теплым. Прохладный ветер с гор стих после обеда, и прогулка перед сном превратилась в настоящее удовольствие. Президент Союза ССР Николай Иванович Рыжков даже не стал поднимать воротник куртки, а насчет головного убора начальник охраны решил ему не напоминать. Море уже слилось по цвету со звездным небом, только вместо звезды светил сигнальным огнем сторожевой корабль, стоявший прямо напротив объекта «Заря»⁶.

Компанию президенту составил генеральный секретарь ЦК КПСС Егор Кузьмич Лигачев. Его кортеж прибыл с аэродрома Бельбек незадолго до ужина. Разумеется, один из вождей навестил первого человека в советской иерархии не для того, чтобы отведать отборных яств. Такой визит сам по себе был событием экстраординарным, так как, по негласному обычаю, когда один из них находился в отпуске, другой всегда оставался на хозяйстве в Москве.

— Телеграммы продолжают поступать? — подмигнул Егор Кузьмич, обменявшись рукопожатиями с Николаем Ивановичем.

Хватка у них обоих была крепкая, но у Рыжкова, бывшего директора «Уралмаша», пожалуй, всё-таки сильнее.

— Я их не читаю, — отмахнулся президент.

— Не читаешь, как народ тебя любит?

— Об этом меня Крючков информирует⁷.

Оба посмеялись. Генсек знал, что Николай Иванович равнодушен к парадности. К ней глава государства причислял и ритуалы, связанные с его днем рождения⁸. Подальше от них, как подозревало его окружение, он и улетел еще неделю назад из столицы. Хотя было и другое желание: отрешившись от повседневных хлопот, подумать о кое-каких делах стратегического масштаба.

Впрочем, за столом важных тем не поднимали. И только когда отошли от главного корпуса государственной дачи на изрядное расстояние, президент спросил:

— Ну что, Егор? Назад дороги нет?

— Нет, — убежденно ответил генеральный секретарь.

— Поймут нас в партии, да и вообще?

— Думаю, поймут правильно. Вопрос назрел и перезрел.

— Может, всё-таки после юбилея?

Лигачев остановился. Позади, на приличной дистанции, замер охранник.

— Хватит уже тянуть. Я считаю, седьмого ноября на мавзолее должен стоять другой генсек.

Рыжков прищурился. Отношения первых лиц пережили разные этапы, и поначалу, говоря откровенно, большой теплоты и доверия между вождями не наблюдалось. Суровая необходимость толкнула обоих навстречу друг другу без малого восемнадцать лет назад, ну а дальше… Дальше, наверное, вступило в силу старинное русское правило, звучавшее так: «Стерпится — слюбится».

— А не дадим повода для спекуляций: мол, оппозиция выступила, и Лигачева сняли? — в голосе у Рыжкова прозвучало сомнение — подлинное или наигранное, разобрать было трудно, даже давно зная его.

— А потом они еще митинг соберут, и мы опять отложим? И до каких пор?

Президент посмотрел на огонь сторожевика в море.

— Ты прав. Что мы за власть, если тележного скрипа боимся?

— Тогда выходим с этим вопросом на пленум, — подытожил Лигачев. — Двадцать второго проведем?

— Да, как планировали. Держись, много будет комментариев…

Егор Кузьмич хмыкнул.

— Меня комментарии не пугают, мне стыдиться нечего. Но в восемьдесят шесть пора на покой. Я и раньше ушел бы, только ситуация не позволяла.

— Теперь преемник у тебя есть, — заметил Рыжков. — Уверен в нем до конца?

— Насколько это в человеческих силах, да.

— С Горбачевым-то как Андропов маху дал, помнишь?

Генеральный секретарь тяжко вздохнул.

— Михаил Сергеевич наломал дров, это верно. Долго потом разгребали.

Двое с непокрытыми седыми головами прошли еще метров сто вдоль берега. Здесь дышалось по-другому: совсем не так, как в столице, где к их услугам были импортные системы кондиционирования и очистки воздуха. Здесь воздух не требовалось очищать. Он был абсолютно натуральным и свежим.

— Что в Москве?

Егор Кузьмич понял, что имел в виду президент.

— Агитируют, зовут на площадь. Пусть пар выпустят.

— Провокаций не будет?

— Комитет бдит, Крючков каждый день информацию шлет всему Политбюро. Есть там, конечно, горячие головы, за ними приглядывают.

— Владимир Александрович и мне сюда шлет, — сказал Рыжков. — Пока он на посту, я спокоен.

— Здоровье у него совсем плохое.

— Я в курсе. Как бы не пришлось и в КГБ преемника искать, — главу государства такая перспектива сейчас не радовала.

Его собеседник пригладил волосы ладонью.

— Раз увиделись, еще кое о чем спрошу. Пятнадцатого Керри приезжает. Будете встречаться?

— Будем, — лаконично ответил президент СССР.

Предстоящий визит госсекретаря США не обещал легкой жизни. Было известно, что привезет он личное послание от президента Альберта Гора, в котором будет поднята неприятная тема. С начала года американцы доносили до другой стороны беспокойство по поводу (само собой, по их мнению) нарушения Советами договора о ракетах малой и средней дальности. Договор был подписан еще в 1987 году, при Горбачеве, хотя многие военные отзывались о нем резко отрицательно. Теперь влиятельные республиканцы, да и отдельные демократы в конгрессе требовали разорвать его.

Газеты и телекомпании за океаном трубили об установке запрещенных договором ракет в Калининградской области. ТАСС и АПН дежурно отвечали, что мир имеет дело с очередными происками «ястребов» на Капитолийском холме. Тема постепенно обретала всё большую остроту, тем более что ее сделал одной из ключевых для себя вероятный кандидат в президенты от Республиканской партии, ярый антисоветчик Джон Маккейн. Выдвигаться на третий срок в 2008 году Гор не мог, а вот Керри был готов бросить вызов «слонам»⁹. Только без явного успеха на внешнеполитическом поприще ему можно было и не начинать свою кампанию…

— Справка МИД на столе у меня лежит, — продолжил Рыжков. — Пишут, что можно с Керри договариваться и нужно. Свою ПРО¹⁰ в Польше и Румынии они готовы держать на минимальном уровне. Полностью ликвидировать ее не готовы: поклялись союзникам, что будут защищать их от Ирана.

— Ты им веришь? Что Иран для НАТО, серьезная угроза? — перебил Лигачев.

— Пока нет, но иранцы ядерную программу развивают.

— Если будем с Америкой договариваться, придется признать, что наши ракеты в Прибалтике есть.

— Не обязательно, — возразил президент. — Можем официально ничего не признавать, а Гору негласно дадим гарантии, что будем соблюдать договор, даже продлить готовы.

— Но вывести надо будет?

— Надо, никуда не денемся.

— Генералы тебя с г… съедят, — посулил Егор Кузьмич.

— Не съедят, подавятся. Генералам нечего волю давать. Политику по конституции определяет президент, и точка, — дал развернутый ответ Николай Иванович.

Генсек обернулся, поймал взгляд охранника.

— Пошли обратно?

— Пошли.

Уже вблизи от гостевого корпуса Лигачев, как бы рассуждая вслух, обронил:

— У них, получается, демократу можно на пятый срок подряд идти, а наша интеллигенция губы дует. Знаешь, как они тебя величают?

— Как? — спросил Рыжков.

— Николаем Третьим.

Президент СССР от души расхохотался. Телохранитель за его спиной вздрогнул от неожиданности.

Группа наружного наблюдения, сопровождавшая объект «Хозяйка», передала свое донесение начальнику Второго главного управления КГБ СССР в двадцать два часа тридцать минут. Генерал-полковник Сергеев еще в понедельник приказал информировать его лично и безотлагательно. И по старой своей привычке, и в силу особых обстоятельств он находился на рабочем месте, в главном здании комитета на площади Дзержинского. В приемной у его кабинета дежурил помощник, готовый выполнить любые распоряжения, какие только могут последовать.

Подчиненные докладывали, что «Хозяйка» в 18.45 имела контакт с мужчиной в кафе на углу Боярского и Большого Козловского переулков. Сотрудники, находившиеся за соседним столиком, записали их разговор с помощью направленного микрофона. Из-за того, что в помещении слишком громко играла музыка, большая часть записи получилась не вполне качественной, и в настоящий момент проходит специальную обработку с целью восстановления.

«Хозяйка» покинула кафе в 20.03 и больше ни с кем в контакт не вступала. В 20.16 она дошла пешком до дома № 13/3 по улице Садовой-Черногрязской и поднялась на лифте в свою квартиру на шестом этаже. Дальнейшее наблюдение за ней было передано другой группе, находившейся около подъезда. Мужчина, с которым общалась «Хозяйка», пешком проследовал до Комсомольской площади, где спустился в метро через здание Казанского вокзала. От «Комсомольской» он доехал по кольцевой линии до «Новослободской», затем перешел на «Менделеевскую» и поднялся на поверхность на станции «Савеловская». От нее он также пешком добрался до комплекса зданий газеты «Правда». Там, на служебной стоянке, сел в автомобиль «ВАЗ-2112» (государственный номер 76-49 ММЦ), а в 21.18 припарковался во дворе дома № 14 по улице Аргуновской и зашел в первый подъезд.

Всё это время мужчина также не вступал ни с кем в контакт и не воспользовался мобильной связью. Автомобиль принадлежит Гончарову Алексею Николаевичу, 1969 года рождения, русскому, члену партии, не женатому. Место работы Гончарова — редакция газеты ЦК КПСС «Правда», занимаемая должность — корреспондент отдела партийной жизни. Временно прописан в городе Москве, проживает один в служебной квартире на Аргуновской, 14. Фото, сделанное сотрудниками «наружки» в кафе, подтверждается его снимком, имеющимся в базе ГАИ…

Генерал-полковник Сергеев изучил донесение, в очередной раз отметил для себя преимущество компьютерных технологий, а затем синим карандашом подчеркнул в тексте слова «ЦК КПСС». Специалисты обещали ему в течение часа полностью расшифровать сделанную оперативниками запись разговора «Хозяйки» с Гончаровым. Что ж, одно из важнейших качеств чекиста — умение ждать. Начальник управления, которое отвечало за внутреннюю безопасность и контрразведку, не спешил домой. Велев помощнику принести горячего чая с лимоном, он позвонил шефу службы наблюдения и распорядился выделить дополнительную группу для сопровождения Гончарова.

Оперативно-техническое управление получило задание немедленно поставить на прослушивание домашний и рабочий телефоны журналиста «Правды». Генерал имел все полномочия давать задания другим управлениям, так как занимал еще одну должность — первого заместителя председателя комитета.

Примечания

2

Один из самых дешевых сортов русской водки.

3

Центральный Дом журналиста на Никитском бульваре, 8а.

4

Громкие дела о коррупции, получившие известность во второй половине 80-х. В них были замешаны высокопоставленные партийные и советские чиновники.

5

7 октября 1977 г. была принята «брежневская конституция» СССР. Ее пропагандировали как «конституцию развитого социализма».

6

Государственная дача, построенная для Михаила Горбачева в 1988 г. около мыса Сарыч, в двух с половиной километрах от поселка Форос.

7

Владимир Крючков был назначен председателем КГБ СССР 1 октября 1988 г.

8

Николай Рыжков родился 28 сентября 1929 г.

9

Неофициальное прозвище Республиканской партии США.

10

Система противоракетной обороны.