Кровавый шабаш

Алексей Атеев, 1999

«Саван… Черный бархатный саван… Черный бархатный… Слово не выходило из сознания, назойливо повторялось вновь и вновь. – Саван… – помимо воли прошептали губы. – Черный, непременно черный, и, уж конечно, бархатный… – Что ты заладил! – недовольно произнес Голос. – Дался тебе этот саван! Действуй! Шел мелкий дождик, почти совсем стемнело, на улице было пустынно, лишь изредка по асфальту проносились неведомо куда спешащие машины. – Самое время, – сказал Голос. Он попытался отделаться от привязавшегося слова, выбросить его из головы, но тщетно. Изнутри череп словно долбил незримый дятел. Саван…»

ЧЕРЕЗ КЛАДБИЩЕ

В психдиспансере о Вержбицкой никто никогда не слыхивал.

Сейчас Женя в одиночестве сидела дома перед телевизором. Показывали какой-то допотопный фильм про правильных людей, которые противостояли людям неправильным и в конце концов их побеждали. Мать уехала на дачу, звала с собой Женю, но та сослалась на предстоящие завтра с утра дела. А может, и зря. Сидела бы сейчас на скамейке под вишней, взирала на шесть соток и подсчитывала предстоящий урожай.

Она вспомнила октябрь девяносто третьего. Танки прямой наводкой бьют по «Белому дому», снайперы садят с крыши и тут же рядом беспечно прогуливаются граждане с мороженым в руках. А она, Женя, видит происходящее, сидя дома на удобном диване перед телевизором. Разве это не удивительно? Вот танк врезал по сверкающей громадине парламента, клубы пыли, дым… Может, в этот миг гибнут люди, рвутся судьбы, а она и миллионы других с отстраненным любопытством взирают на это зрелище, жуя бутерброд или поглощая очередную кружку пива. Грандиозные катаклизмы потрясают страну, но они в лучшем случае лишь щекочут нервы в паузах между рекламой памперсов и сникерсов. Мир сжался до размеров телеэкрана. «За полгода конфликта в Бурунди погибло около миллиона человек!» — сообщает диктор. Миллиона!!! Ужасаешься на секунду и тут же забываешь, потому что рахитичные дети с раздутыми животами и смертной тоской в глазах уступили место вернисажу итальянской моды в Венеции.

Количество страдания не уменьшилось. Оно неизмеримо больше, чем, скажем, в середине века. Просто оно стало чем-то абстрактным, отразившись в экране, как в кривом зеркале. Горит ли твой дом? Нет? Ну и слава богу! Завтра покажут что-то новое.

Мысли Жени прервал звонок телефона.

— Белову! — услышала она незнакомый голос.

— Слушаю.

— Это беспокоит дежурный по отделу. Через пять минут за вами заедет машина. Распорядился майор Буянов. Выходите к подъезду.

— А что случилось?

— Все расскажет сам майор. — В трубке раздались короткие гудки.

Кроме нее и водителя, в «Рафике» были четыре человека. Знакомым был лишь Буянов.

— Практикантка наша, — представил он Женю, — Якова Ильича Белова дочка.

— Ага, — заметил пожилой бородатый дядька, — преемственность. Похвально. А ты, Николай, зачем ее с собой тащишь?

— Пускай привыкает. Практика есть практика.

— Успеет еще насмотреться, — произнесла женщина лет сорока с усталым лицом и плохо накрашенными губами, — зря вы ее побеспокоили, Николай Степанович. Сидела бы дома. Вдруг на свидание собиралась? — Женщина засмеялась и уткнулась в журнал.

— А что случилось? — поинтересовалась Женя как бы невзначай.

— Убийство, — сообщил бородач.

— Познакомься, следователь прокуратуры Петр Иванович Дымов, — отрекомендовал его Буянов, — судмедэксперт Малевич Елена Дмитриевна, — указал он на женщину, — а это оперуполномоченный Судец Рудольф Исаакович, старший лейтенант. — Молчавший до сих пор молодой человек в милицейской форме церемонно кивнул головой. — Водителя зовут Гена.

Малевич отложила журнал.

— Невозможно читать, свету мало. — Она обратилась к Жене: — Знавала вашего батюшку. Дотошный был человек. За всякую мелочь цеплялся. — Сказано было явно с подтекстом, смысл которого, видно, был понят остальными. Жене почудился оттенок, похоже, негативный. Она хотела поинтересоваться, что имела в виду судмедэксперт, но ее опередил Буянов.

— Совершено преступление, — заявил он, обращаясь к Жене, — обнаружен труп. Я хочу, чтобы ты присутствовала при обследовании места преступления, познакомилась с ходом следственных мероприятий. Словом, соприкоснулась…

— С грязью, — перебила его Малевич. — Лишилась, так сказать, невинности. На каком курсе?

— Четвертый.

— Поздновато бросать. Впрочем, юристу не обязательно копаться в дерьме. Скорее наоборот. Вон в Штатах нет профессии почетнее и доходнее.

— Кроме врачей, — пробурчал себе под нос Дымов.

— Да, и врачей! Именно врачей! А у нас? — И она без всякой связи спросила: — А куда мы, собственно, едем?

— На Богачевское кладбище, — отозвался Буянов.

«Богачевское… Это же почти рядом с местом убийства Вержбицкой, — вспомнила Женя. — Совпадение?»

— Там поблизости Вержбицкая жила, — сказала она, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Это которая Вержбицкая? — откликнулся Дымов.

— Которую задушили, — пояснил Судец. — Две недели назад.

— Девица молодая, — подсказала Малевич. — А по этому делу есть какие-нибудь результаты?

— Пока нет, — сказал Буянов, — вот она занимается. — Он кивнул на Женю. — Ираклий, как вы знаете, в больницу попал.

— Она?! — Малевич с откровенной насмешкой посмотрела на Женю. — Дай бог, как говорится…

— Все-таки, мне кажется, это работа маньяка, — продолжала Малевич. — Сам способ убийства… Удавка. Мешай она кому — нож или пуля куда проще. К тому же раздел ее… Зачем? Ведь не изнасиловал.

Женя глянула в окно — они как раз проезжали мимо дома Вержбицкой. Через пару минут микроавтобус затормозил у ворот кладбища. К ним, прихрамывая, быстро шел какой-то старик, облаченный, несмотря на жаркую погоду, в ватную фуфайку.

— Вы кто? — спросил Буянов, отворив дверцу.

— Кувалдин, смотритель здешний, — хрипло произнес старик.

— Залезайте.

Кувалдин влез в микроавтобус, и в салоне возник густой запах перегара.

— Фу! — с отвращением произнесла Малевич. — И почему могильщики так много пьют?

— А для профилактики, — нисколько не смутившись, сказал Кувалдин. — Кладбище, опять же миазмы… Да вы, доктор, не хуже меня знаете.

— Мы разве знакомы?

— Да как же, Елена Дмитриевна, или забыли меня? Лет пятнадцать назад вы еще в хирургии были, совсем молоденькая. Оперировали меня. Забыли! Я на железке работал, составителем. Между вагонами попал, голень мне раздробило. Вы мне ногу, можно сказать, по частям собирали.

— Как будто припоминаю, — неуверенно сказала Малевич. — Кажется, Иван?

— Точно!

Микроавтобус въехал на территорию кладбища. Замелькали могильные памятники, кресты. Асфальт довольно быстро кончился, свернули вправо на узенькую дорожку, шедшую почти вплотную к могилам.

— Стоп! Поезд дальше не пойдет! Вылезайте, господа! — Кувалдин явно находился в приподнятом настроении.

Женя вышла из автобуса вместе с остальными и взглянула на часы — начало десятого. Понемногу начинало смеркаться, но было еще достаточно светло. И почему-то именно на кладбище Женя в первый раз в этом году по-настоящему ощутила, что наступило лето. Одуряюще пахло сиренью, рядом в кустах щелкал соловей, ему вторили неведомые Жене птахи. Дневной зной спал, духота исчезла, стояла полная тишь — ни ветерка, ни шороха. Воздух замер.

— Благодать, — вздохнула Малевич, — сюда следовало приехать только ради этого вечера.

— Сейчас работа начнется, — напомнил Дымов, — настраивайтесь, Елена Дмитриевна.

— Эта часть кладбища довольно старая, — ни к кому конкретно не обращаясь, стал рассказывать смотритель, — хоронить начали еще до революции, поэтому здесь много интересных памятников, я бы сказал — уникальных…

— Мы не на экскурсию сюда приехали, — оборвал его Буянов. Чувствовалось, что он начинает раздражаться. — Ведите нас к месту, где обнаружили труп.

Кувалдин покорно смолк и медленно двинулся вперед по едва заметной тропинке.

— Далеко идти? — спросил Судец.

— Минут пятнадцать. Все сильно заросло, чистый лес. Птицам тут раздолье, даже зверушки разные водятся.

Наконец пришли.

— За теми кустами, — сказал Кувалдин.

Все ускорили шаг, кое-как протиснулись сквозь кусты, и им открылось то, ради чего они приехали сюда.

— Ничего себе! — воскликнула Малевич.