Варенье из падалицы

Алексей Алёхин, 2023

Алексей Алехин для ценителей современной поэзии личность легендарная: много лет был главным редактором журнала «Арион», в котором публиковались Максим Амелин, Сухбат Афлатуни, Вера Павлова, Ирина Ермакова, Мария Галина и многие-многие имена, уже ставшие классикой сегодняшнего дня. «Варенье из падалицы» – книга миниатюр, каждая из которых похожа на стихотворение, сделана из того же материала, что стихи, но крой – свободнее. Нет рифм и ритма, и от этого образы живут полнокровнее. Ювелирное внимание к деталям и мельчайшим оттенкам смысла – в этом тончайшем слое творческого живет гений Алехина. Почти каждую его миниатюру хочется рассматривать на ладони, как каплю росы, – в ней целый мир и множество миров сразу. Книга содержит нецензурную брань.

1974

Спаниель тянул поводок в сторону и оттого бежал накренясь, как переполненный автобус.

Необычайно утонченная дама, после нее даже в туалете оставался лишь легкий запах фиалковой воды.

На кухонном столе лежала вобла с веревкой в голове.

На уровне окна висел уличный фонарь и ночами наполнял комнату голубоватым светом, похожим на лунный.

Одни курят, жадно глотая дым, подбирая крошки дыма, пережевывая его вместе с папиросой, — так набрасывается на еду голодный. Другие — точно пьют хорошее вино: пуская длинную струю и разглядывая ее на просвет.

Набухший в весенней грязи обрывок коричневых обоев с отпечатком проехавшего автомобильного колеса лежал, как крокодиловая кожа.

Путешествие в международном вагоне старой постройки оставило на руках роскошный запах меди от дверных ручек и поручней.

По вечерним улицам провинциального городка бродили мальчики с гитарами наперевес.

В каждом фабричном здании, среди кирпича, мутного стекла, станков, железа и бетона, есть уголок, в котором теплится жизнь: какая-нибудь выгородка позади стеллажей со сверлами и деталями, где под лампочкой с газетным абажуром, сидя за щербатым столом на табуретах и клеенчатом топчане, играют в домино и наливают в граненые стаканы.

Так в расщелине отполированных ветром скал все ж таится пятнышко мха и цепляется лишайник.

Подвыпивший одинокий посетитель вокзального буфета, не в силах съесть уже заказанные бутерброды, принялся укладывать их между страницами извлеченной из портфеля записной книжки. Заметив посторонний взгляд, смутился и стал вынимать обратно, раскладывая по тарелке.

От скошенного луга кверху тек желтый вибрирующий свет.

Ребристый ящик трансформатора, угнездившегося на двух столбах посреди рощи, казался оазисом цивилизации в дикой природе.

Когда начальство заходило в комнату, интересуясь, где же Фёклов, отвечали: «Да где-то тут, вон и шапка его на шкафу!» И начальство уходило.

Для этого Фёклов специально держал вторую шапку. А чтоб не унесли, приколотил к крышке шкафа гвоздиком.

В дальнем конце подземного перехода, как затихшая птица с перебитыми крыльями, топорщилась газета.

Мальчишки во дворе побаивались гермафродита по прозвищу Ася-Вася и всё норовили подсмотреть за ним, когда тот отправлялся по нужде.

— Теперь я учу латынь, — неожиданно заявил М.

— Зачем?

— Так, хочу одну книжку прочитать латинскую. А потом еще выучу английский, немецкий и французский. Мне и учебник принесли, правда, там не хватает четырнадцати страниц в начале.

— И давно ты этим занялся?

— С полмесяца.

— А много выучил?

— Алфавит.

По воскресеньям он просыпался с первыми пылесосами.

Кепка его, благо имела сечение самолетного крыла, обладала замечательными аэродинамическими свойствами: ветер, дующий в лоб, только крепче прижимал ее к макушке. Но беда, если в затылок, — тут она норовила взмыть над головой, что не раз и проделывала.

Директор в черном костюме, белой рубашке, с желтизной в лице, сидел за столом так прямо, что походил на лежащего в гробу покойника.

В ядовитом свете неоновой рекламы листва казалась густо-синей.

Пробиравшаяся по троллейбусному проходу девица выпустила изо рта белый пузырь жевательной резинки вроде тех, что вылезают у вытащенных на поверхность глубоководных рыб, — соседняя бабка в бархатной кацавейке охнула и перекрестилась.

Никто так быстро не опускается, как уволенные в запас офицеры средних чинов. Будто сняв портупею, теряют все скрепы личности.

По небу каждую ночь вместе с луной болталась какая-то планета.

— Дикари, — сказал художник, — не так уж неправы, опасаясь фотографов и полагая, что снимки забирают частицу жизни. В иных местах, в Кижах например, я прямо вижу, как тамошние церкви изношены глазами моих предшественников. Контуры прежних набросков буквально витают в воздухе, накладываясь друг на дружку и перекрывая пейзаж.