Варенье из падалицы

Алексей Алёхин, 2023

Алексей Алехин для ценителей современной поэзии личность легендарная: много лет был главным редактором журнала «Арион», в котором публиковались Максим Амелин, Сухбат Афлатуни, Вера Павлова, Ирина Ермакова, Мария Галина и многие-многие имена, уже ставшие классикой сегодняшнего дня. «Варенье из падалицы» – книга миниатюр, каждая из которых похожа на стихотворение, сделана из того же материала, что стихи, но крой – свободнее. Нет рифм и ритма, и от этого образы живут полнокровнее. Ювелирное внимание к деталям и мельчайшим оттенкам смысла – в этом тончайшем слое творческого живет гений Алехина. Почти каждую его миниатюру хочется рассматривать на ладони, как каплю росы, – в ней целый мир и множество миров сразу. Книга содержит нецензурную брань.

1985

Потное балетное ремесло.

В его внешности было что-то от миллионера, только неважно одетого.

В те далекие годы, когда лифтерши вязали в парадных бесконечные чулки.

…Иногда ветер дует из-за реки, со стороны вокзала. Он приносит тягучий запах древесного угля от спящих на путях составов. И тогда кажется, что прямо там, за похожим на помесь мечети с аэропортом вокзальным зданием, сразу открывается свободное пространство — страна, перерезанная веером уходящих через поля, леса и полукружия рек блестящих рельсов.

На самом деле там еще долго тянутся пакгаузы, какие-то ангары, заваленные бочками и ящиками сортировочные станции, закопченные городские окраины, полосы отчуждения и прочая железнодорожная чепуха.

Но поля и леса действительно существуют дальше, и они снятся в такие дни.

В окружении подруг, перемежавших телефонное вранье с любовью.

Представляясь, он произнес нечленораздельно нечто похожее на «Екатерин Палыч».

Исподнее жизни.

Чужой желудок — потемки.

Весна проявилась исподволь, как неизлечимая болезнь. Снег невидимо подтаял изнутри, наполнив воздух всепроникающей сыростью. И уже вскоре первые велосипеды проехали по освобожденному от почерневшего льда асфальту.

На стене висел энергичный набросок жилистой натурщицы.

Девки будут обнимочно и на вывоз.

Земля просохла, но принялась невидимо набухать всеми кочками и деревьями, как набухают и проклевываются бобы, завернутые перед посадкой в мокрую тряпицу.

Голубая, ветреная весна.

По очередной прихоти моды, мужчины почти поголовно приобрели вид лыжников, только что вернувшихся с прогулки.

В учрежденческом туалете пятеро сантехников со стонами корчевали унитаз.

Профессия — мародер.

Профессор Бандер-Логин, индолог.

Мраморные греческие боги и герои расположились в анфиладе голышом, как в райвоенкомате на медкомиссии.

Тт. Сциллов и Харибдова, сотрудники ОВИР.

Мудрый дворовый закон: замахнулся — бей!

«В семь часов вечера после Указа», роман-памфлет.

Жук натрещит, и птица насвистит.

Над остывающим вечерним полем пролегли длинные тонкие облака, похожие на белые борозды, взрытые невидимым плугом.

В той стороне, где уже сгустился сливовый закат, они понемногу темнели и обращались в чернозем.

На деревьях тяжело ворочалась листва.

Та стадия превращения юной женщины в матерую бабу, когда легкие черты первой еще просвечивают под застывающей ленивой тяжестью ее нового облика.

— И как это муравьи умудряются жить в асфальте?

Нынешний ленинградский чиновник — совершенно особенный, в неприкосновенности сохранившийся гоголевский персонаж. Только подстриженный покороче и в синей пиджачной паре.

Техник-смотритель человеческих душ.

«Хиппи, штопающий джинсы. Холст, масло, джинсы» (из каталога выставки).

Любой провинциальный город, если идти от центральной площади со статуей вождя, удивительно быстро мельчает и сходит на нет — до изб с сараюшками.

Радио бормотало о посевных площадях.

Золотистый август, слегка уже тронутый осенью.

В канавах копались какие-то земляные люди.

Официанты принялись убирать со столов, а на паркетной полянке перед сценой еще продолжала топтаться, обнявшись, последняя пара, хотя музыка уже ушла.

Зоологический музей

Давай пойдем в зоологический музей.

Вот раковины южных морей, красивые и бесполезные, как пластмассовые игрушки в «Детском мире».

Вот костяки доисторических чудовищ, вымерших миллион лет назад, когда мы еще были детьми. Помнишь, как они выезжали на Садовое кольцо после репетиции парада и громыхали в голубом смраде, и из каждого торчала голова в шлеме с наушниками, похожая на улитку?

Вот лошадь Пржевальского из папье-маше и на колесиках, подаренная Буденному благодарным монгольским народом. По ночам старый маршал садился на нее и скакал, обнажив именную шашку.

Вот йети, ловко избежавший четырех экспедиций, специально отправленных на его поимку. После он спустился с гор, выучился на водопроводчика, приехал по лимиту в Москву и теперь по воскресеньям приходит сюда, в кургузом пиджачке, попахивая пивком, со своей коренастой подружкой-лимитчицей, напоминающей ему девушек-йети. Они всегда стоят перед витринкой с реконструкцией снежного человека, выполненной по медвежьей челюсти, которую он тогда подбросил ученым возле своей стоянки, — хихикают и жуют ириски, шурша конфетными бумажками.

Детская кухня им. Р. Б. Барабека.

Предпенсионного возраста жэковский бухгалтер, крючконосый и похожий на серую птицу, в ситцевых нарукавниках в цветочек. Понравившимся посетителям, особенно из молодых, любит рассказывать свою жизнь. Не всегда в этой клетушке сидел. Доклады писал для министров. Весь Союз объездил. Лучшие гостиницы, автомобили к трапу. «Приеду, только взгляну на отчеты…» Женщины легко дарили любовь…

Что-то и правда притягательное в легкой усмешке, растягивающей уголки губ и глаз на не по возрасту гладком лице.

Не было гостиниц, автомобилей, женщин. И министерских докладов не было.

К уставленному «делами» шкафу прислонены две черные палки с кольцами для предплечий. А исковерканные полиомиелитом ноги криво стоят под столом на щербатой скамеечке.

Но писал он и правда с чудесной тщательностью, по одной внося всякую цифру и букву. Мелко-мелко.