Область темная

Алексей Алейников

«Предаст же брат брата на смерть».Противостояние братьев-близнецов.Любовь к одной девушке.Выбор разных жизненных путей. Сотрудник НКВД – священник.Что важнее – жизнь брата или карьера?С кем будет та, которую полюбили оба?Какие испытания ждут братьев в век революций и войн?Что ждет их в конце пути?

Глава 8

Летнюю сессию Пётр сдал на «превосходно». Семинарию закончил по первому разряду. Рекомендован к поступлению в Духовную Академию.

Но Пётр не торопился. Какое-то томление духа не давало принять окончательное решение: идти учиться в Академию или рукополагаться?

А тут как раз подкопил немного денег — помогал отстающим семинаристам перевалить через Альпы экзаменов. Надо съездить, потрудиться по обету, на Соловки!

Много лет назад, когда ещё совсем крошечный Петруша захворал, фельдшер, осмотрев мальчика, вывел маму за локоть в сени:

— Нарыв в горле большой. Может залить. Ежели до утра доживёт, то хорошо. Молиться надо!

Ночь. Тикают ходики. В красном углу перед образом Богородицы теплится лампадка. Две женщины, старая и молодая, стоят на коленях.

— Богородице, милостивая! Не дай умереть сыночку! — слёзы прожигают бороздки на румяных щеках мамы и привычными ложбинками текут по сморщенному лицу бабушки.

— Ежели выздоровеет, обещаюсь отправить поработать к святым угодникам Зосиме и Савватию.

Смилостивилась Пречистая, и к рассвету Петруше полегчало. А уже через неделю:

— Выглянь-ка в окошко. Как там наш оголец?

— Носится ровно оглашённый, — бабушка улыбается.

— Вот и славно. Благодарю Тебя, Всевышняя! — и перекрестится мать.

Обеты выполнять надо. Пётр выбрал монастырь.

Чугункой до Петербурга, оттуда до Архангельска. В порту паломников на Соловки ждёт пароходик. Невелик корабль и до краёв наполнен разночинным людом. На нижней палубе сбились в кучки крестьяне: бабы, повязанные белоснежными платками по самые глаза, и мужья их, персть земная. Молчаливые мужики в поношенных кафтанах, на ногах лапти и онучи; кто помоложе, у тех кафтаны поновее и обуты в сапоги. Едут поклониться святыням Соловецким.

Рядом прохаживаются, свысока посматривая на крестьян («Не ровня вы нам, деревня!»), двое мастеровых. Нынче на военных заводах хорошо платят, и рабочие выглядят щёголями. Оба в хромовых сапогах, поскрипывающих при каждом шаге. Добротные поддёвки надёжно защищают «работных людей» от секущего ветра, а лихо заломленные на затылок картузы крепко держатся на смазанных маслом волосах.

А уж на верхней палубе — самая чистая публика: дворяне, промышленники, профессора и студенты, курсистки. Здесь одеты дорого и красиво. На мужчинах костюмы добротной шерсти, из жилетного кармана непременно тянется цепочка от часов «Буре и сыновья». Женщины в платьях с плиссированными юбками, плечи открыты по моде, но укутаны в пуховые шали. На головах шляпки всевозможных цветов и размеров.

Сверху видно далеко, и поглядывают господа, кто в лорнет, а кто в бинокль, на далёкий пока ещё Большой Соловецкий остров.

Пётр дрожит в лёгкой курточке и подряснике, смиряется — сам решил поехать на север. Пытается молиться, но ровный гул разговоров отвлекает и не даёт сосредоточиться. Здесь, на нижней палубе, говорят о многом, но больше об урожае и своих бедах. В углу истово крестится мужичок лет сорока. Размером с хорошую сливу нос в рубиновых прожилках, нос выдаёт поклонника Бахуса.

— Мне туды надоть, хучь кричи! — в уголках глаз появляются слёзы. Пьяница, смахивая влагу, задевает локтём соседа, степенного крестьянина в барашковой папахе. — Чую я, там мне помогуть! От меня уже и жёнка ушла, и работы не дають. — Шморгает и вытирается рукавом засаленного пиджачка. — А ведь был первый мастер на улице! Кому что починить, подлатать, это завсегда ко мне. Ну, и угостят, конечно. Так и привык. Мне теперь только святые Зосима и Савватий помогут! — пьяница-сапожник мелко и часто крестится, глядя на отливающие изумрудом луковки соловецких храмов.

— Бог всем помогает! — крестьянин тоже перекрестился.

Пётр молча слушает беседу соседей. «Как встретит земля Соловецкая? Помогут ли Преподобные в душе разобраться? Э-эх! Знать бы наперёд, что случится!»

Не скрипнув ни единой доской палубы, к задумавшемуся юноше подсаживается незнакомый парень.

— Семинарист? — карие, с какой-то сумасшедшинкой глаза впиваются в Петра, точно клещи.

— Да, — Петру говорить не хочется, и он слегка отодвигается, но, вспомнив слова Спасителя: «Всякому, хотящему занять у вас, давайте!», оборачивается к соседу. Собеседник круглоголов, брит и отчаянно лопоух. Его нос перебит, на щеке белеет давний шрам.

— Ну, будем знакомы. Алёша! — неприятный сосед первым протягивает руку. Улыбка выдаёт отсутствие двух передних зубов.

— Пётр.

— Тоже на Соловки? — собеседник Петра покусывает уголком рта былинку, невесть откуда взявшуюся на палубе теплохода.

— Да. — Пётр слегка отодвигается от грубого соседа, но тот, ничуть не смутившись, присаживается поближе.

— Что ищешь на островах, юноша?

— Да как все, Бога.

— Бога нет, а все эти монастыри, церкви — обман трудового народа, ложь и кормушка для попов, — Алексей цыкает слюной на палубу и растирает плевок каблуком. — Когда установится новая власть, мы, социал-революционеры, все церкви позакрываем, а пузатых перевешаем! Ну, бывай!

Пётр смотрит вслед уходящему собеседнику с недоумением. Галдящие чайки проносятся за бортом, и слышится в их криках тоскливый плач по ушедшему прежде времени человеку.

Вот и остров. Опорки, сапоги и изящные ботики ступают на слегка подрагивающие мостки. Монашек подаёт руку каждому паломнику или паломнице невзирая на лица: господин ли, крестьянин ли. Пред Богом все равны.

Те, кто прибыл впервые, удивлённо озираются по сторонам. Прямо перед паломниками уходят в небо стены монастырские, сложенные из таких громадных валунов, что не иначе святые их при помощи ангелов переносили, вдали зеленеют купола соборов. Над обителью плывёт колокольный звон.

— Попервой окунуться в Святое озеро надобно, грехи смыть! Да и без ярлыка об омовении в обитель не пустят! — восклицает один из богомольцев, чернобородый великан в кумачёвой рубахе. Группа паломников-крестьян идёт к озеру. Расходятся по купальням. Дощатых домиков два — для мужчин и женщин.

Сперва в ледяную, невзирая на жаркое лето, воду окунаются мужчины. Раскрасневшиеся и гордые собой, растираются суровыми полотенцами и выходят из купальни. Все крестятся на купола собора Всех Святых и садятся поджидать жён на берегу.

Женщинам, конечно же, времени надо больше: пока кофты-блузки-юбки снимешь, пока, подрагивая всем телом и повизгивая от холода, зайдёшь в тёмную студёную воду! Зато потом так легко: тело становится воздушное, петь хочется! Вот оно какое, Святое озеро, волшебное!

Долго одевались и расчёсывались бабоньки, но после, резво, будто молодые кобылки, подхватили мужей, горластую толпу детишек расхватали и, с трудом подавляя желание перейти на не приличествующий месту и ситуации бег, исчезли за воротами.

Оставшемуся одному Петру надо окунуться в Святое озеро, омыть мирскую пыль, но боязно. Очень уж холодна вода питаемого каналами со всего Большого Соловецкого острова водоёма. Преодолев страх, на секунду с головой ныряет в почти чёрную воду и тут же выскакивает на помост купальни. «Ух и сурово встречают паломника Преподобные!» Пётр силится попасть дрожащей ногой в штанину холщовых брюк и не может. Но вот дрожь прошла, пора идти в обитель.

— Прям к обедне поспели! — радуются крестьяне и, побросав котомки в общей комнате Спасо-Преображенской гостиницы, идут в центральный собор Всех Святых на Литургию.

Господа никуда не торопятся, со вкусом, не спеша располагаются в одно-двухместных нумерах, долго пьют чай и, перекусив снедью, томившейся всю долгую поездку в рундучках, выдвигаются на променад.

Конец ознакомительного фрагмента.