Хайям – наш современник. Восточные мотивы

Алексей Аимин

Переработанный вариант книги «С Хайямом», изданной в 2010 и 2013 годах.Однажды в теплой компании прочел свое рубаи:Я не дурак, но к своему стыдуне знаю, в ад ли, в рай ли попаду?Хотя и там, и там полно знакомых,а это значит – я не пропаду!И тут же вопрос:– Омар Хайям?Кивнул, ведь это же высшая оценка, о которой только можно мечтать! Но все же решил во всем разобраться, из чего и вышла эта книга.

В глубины творчества

Некоторое время в Европе Хайяма-ученого и Хайяма-поэта считали совершенно разными людьми. Но при исследовании черновиков научных трудов на полях рукописей были обнаружены и его стихи.

Находясь в свите Малик-шаха, Хайям много общался с придворными поэтами, писавшими дифирамбы султану. Конечно, он мог составить им конкуренцию, но не любил лесть и славословие. Его раздражали растянутые оды с обилием повторяющихся титулов.

Хайяму по душе были короткие формы, которыми до него прославились Рудаки и Фирдоуси.

Особенно Хайяма привлекла форма рубаи со свободной третьей строкой. Более серьезно Хайям занялся творчеством во второй половине жизни, когда уже не мог заниматься научными исследованиями. Об этом говорят и сами рубаи, в которых отражены взгляды зрелого и мудрого человека.

В Хорасане, где проживал Хайям, уже более 300 лет главной религией являлся ислам. Он уже не насаждался огнем и мечом, как во времена первых арабских завоеваний. В прошлом остались и привилегии первых мусульман: глава семейства, принявший ислам, на всю жизнь освобождался от налога, а его сыновья платили лишь половину.

Через столетие после прихода ислама, во времена правления багдадского халифа Гарун аль-Рашида, в Средней Азии и Хорасане было сделано послабление трем другим религиям: христианству, иудаизму и зороастризму. Но при этом «неверные» не имели права занимать какие-либо должности и рассчитывать на налоговые послабления. В лучшем случае иноверцы были ремесленниками или мелкими торговцами, а в большинстве своем это была окраинная беднота.

Уже с детских лет Хайям на память знал Коран, мог дать толкование любого аята, и потому ведущие теологи Востока не считали зазорным обращаться к нему с вопросами. Отсюда и возникло одно из первых громких званий Хайяма — Плечо Веры.

А еще Хайям был хорошо знаком и с учением Заратустры. Зороастрийцы славились своими глубокими познаниями в астрономии и преклонение перед безбрежностью космоса в творчестве Хайяма оставило заметный след:

Ночь. Брызги звезд. И все они летят,

Как лепестки Сиянья, в темный сад.

Но сад мой пуст! А брызги золотые

Очнулись в кубке… Сладостно кипят.

Зороастрийцы в те времена жили в трущобах на окраинах мусульманских городов. Многие из них содержали кабачки, где торговали вином, и именно они были главными почитателями веселого «винного» творчества Хайяма.

Сторонники Заратустры считали себя хранителями природы и ее даров, а вино для них являлось предметом религиозного культа. Ислам употребление вина строго запрещал, но местные правители на поведение иноверцев закрывали глаза.

Хайям разделял представление зороастрийцев и в том, что добро и зло на Земле находятся в равновесии: каждому хорошему богу у них противостоял злой.

Хайям был знаком и с другими религиями. Он изучал Библию, о чем можно судить по таким строчкам:

Весна, желанья блещут новизной.

Сквозит аллея нежной белизной.

Цветут деревья — чудо Моисея…

И сладко дышит Иисус весной.

Весна. Иранская миниатюра

Правда, подобные рубаи в его творчестве можно пересчитать по пальцам. Видимо, Хайям, не принимавший философии смирения, в Библии также не нашел того, что искал.

Противоречия в творчестве великого поэта до сих пор остаются загадкой. Хотя ни для кого не секрет, что вечный поиск истины — это удел всех выдающихся людей. Брокгауз и Ефрон пишут о духовных поисках Хайяма:

«Его не удовлетворяет ни одна из позитивных религий, которые в его глазах не выше и не ниже ислама».

Самое интересное, что Омар Хайям никогда не отрицал существования Бога и постоянно обращался к нему. Однако Бога он воспринимал лишь как творца и частенько дерзил:

«Я — безбожник. Таким сотворил меня Бог».

Такое место в мире его устраивало. Но безбожников в то время опасались и сторонились.

Правда, поэт не переставал восхищаться окружающим миром и главным венцом Божьего творения всегда считал человека:

Мы — цель и высшая вершина всей вселенной,

Мы — наилучшая краса юдоли бренной;

Коль мирозданья круг есть некое кольцо,

В нем, без сомнения, мы — камень драгоценный.

Хайям благодарит Бога за сотворенный мир, одновременно укоряя его за невмешательство в жизнь человечества. Все и иудеи и мусульмане ждали посланника от него — мессию, который наведет порядок от его имени.

Христиане хоть и дождались Иисуса Христа, который взял на себя грехи и тем самым спас человечество, но порядка в мире особо не прибавилось. Поэтому Хайям предпочитал быть безбожником.

В любом государстве, при любой религии он видел одно и то же: земные блага распределялись отнюдь не по достойным делам и намерениям:

О небо, к подлецам щедра твоя рука:

Им — бани, мельницы и воды арыка;

А кто душою чист, тому лишь корка хлеба.

Такое небо — тьфу! Не стоит и плевка.

Такие вольности в высказываниях свидетельствуют о том, что Хайям не боялся гнева небес.

Не имея не только серьезных прегрешений, но и помыслов, он готов был предстать перед Богом в любую минуту:

От страха смерти я, поверьте мне, далек:

Страшнее жизни что мне приготовил рок?

Я душу получил на подержанье только

И возвращу ее, когда наступит срок.

Правда, во многих произведениях выражены и явно материалистические взгляды Хайяма-ученого. Как математик и астроном, он прекрасно понимал ничтожность человека перед Вселенной. Да и самого себя тоже считал песчинкой в огромном бархане:

Тревога вечная мне не дает вздохнуть,

От стонов горестных моя устала грудь.

Зачем пришел я в мир, раз — без меня ль, со мной ли —

Все так же он вершит свой непонятный путь?

Однако, сознавая ничтожность отдельной личности, Хайям никогда не поддавался пессимизму и не опускал руки, выступал против эгоизма, ханжества и лицемерия, проповедовал истинные моральные ценности:

Закрой Коран. Свободно оглянись.

И думай сам. Добром всегда делись.

Зла — никому не помни. А чтоб сердцем

Возвыситься — к упавшему нагнись.

Такие крамольные высказывания Хайяма ставили в тупик его современников, особенно защитников веры. Уже при жизни творчество поэта было под строгим запретом. Однако его рубаи жили своей жизнью, словно вылетевшие из гнезда птицы. Они тайно переписывались, передавались устно и были известны во всем арабском мире.

Во дворце. Иранская миниатюра

Из-за такого народного признания во второй половине жизни Хайям находился в опасности. Его многочисленные противники требовали строгого наказания безбожника и вольнодумца. Очень быстро забылись его былые заслуги и прошлые величественные звания:

— Имам Хорасана,

— Ученейший муж века,

— Доказательство Истины,

— Знаток греческой науки,

— Царь философов Востока и Запада.

Возможно, потому уже в достаточно преклонном возрасте Хайям совершил хадж в Мекку.

Недоброжелательный биограф поэта Ибн Ал-Кифти так комментировал это событие:

«…придержав поводья своего языка и пера, из страха, а не из благочестия».

Другой современник выразился еще конкретнее:

«…чтобы сохранить глаза, уши и голову».

Не исключено, что Хайям еще и хотел испытать на себе действие исламских святынь. Видимо, они на него не подействовали.

Неизвестно, написано вот это рубаи до паломничества или после, но можно представить внутреннее состояние поэта по горечи и безысходности, которые он вложил в эти строчки:

Один Телец висит высоко в небесах,

Другой своим хребтом поддерживает прах.

А меж обоими тельцами — поглядите, —

Какое множество ослов пасет Аллах!

Обогнав время на многие столетия, Хайям постоянно терзался сомнениями. Во всех канонических религиях его пытливый ум находил множество противоречий. Например, в каждой из них был свой рай.

Прекрасный логик и политик мучился на первый взгляд простыми вопросами.

Неужели и на Небе людей ждут те же разногласия и раздоры?

Куда же тогда попадут безгрешные иноверцы?

Никто из окружавших Хайяма людей, даже самых мудрых, вряд ли мог ответить на такие вопросы. Потому он и направлял их к Богу, делая это достаточно дерзко, не боясь укорять за несправедливость, творящуюся на земле:

Добро и зло враждуют: мир в огне.

А что же небо? Небо — в стороне.

Проклятия и яростные гимны

Не долетают к синей вышине.

Казалось, что он этим хочет вызвать огонь на себя, получить от Бога хоть какой-то знак. Но ответа не было. Хайяму оставалось соглашаться с эпикурейцами, ведь древние греки представляли Бога лишь как величественного наблюдателя.

Среди их высказываний можно найти и такое:

разве будет мудрый вмешиваться в дрязги глупцов?

Многие исследователи относят Хайяма к пантеистам. Со временем он действительно пришел к выводу: Бог всеобъемлющ и совершенно недосягаем для человеческого разума, потому он не может вписываться в какие-то образы. А познать можно лишь его маленькую частичку, заключенную в самом себе:

«Ад и рай — в небесах», — утверждают ханжи.

Я, в себя заглянув, убедился во лжи:

Ад и рай — не круги во дворе мирозданья,

Ад и рай — это две половины души.

Тема веры в творчестве Хайяма довольно значительна, но она не заслоняла ему окружающую действительность.

С не меньшим интересом он вникал в суть жизни и в сущность самого человека. И если человек ему был в какой-то мере понятен, то с общественным устройством нравственные принципы и логика Хайяма находились в явном противоречии. Попытки стать таким же, как все, у него заканчивались неудачно:

Чтоб угодить судьбе, глушить полезно ропот.

Чтоб людям угодить, полезен льстивый шепот.

Пытался часто я лукавить и хитрить,

Но всякий раз судьба мой посрамляла опыт.

Потому единственное, что мудрый Хайям мог противопоставить существующим законам общества и религиозным канонам, — это призывать людей ценить жизнь. В рубаи он воспевал любовь к земле предков, родному дому, природе, женскую красоту и свободу чувств:

Дай вина! Здесь не место пустым словесам.

Поцелуи любимой — мой хлеб и бальзам.

Губы пылкой возлюбленной — винного цвета,

Буйство страсти подобно ее волосам.

Эту же мысль озвучил и французский ориенталист Дж. Дермстетер:

«… это бунт против Корана, против святош, против подавления природы и разума религиозным законом. Пьющий для поэта — символ освободившегося человека, попирающего каноны религии».

Все противоречия в своей мятущейся душе Хайям унес с собой. По рассказам его учеников, он исполнил молитву на сон грядущий, положил земной поклон и, стоя на коленях, произнес:

«Боже! По мере своих сил я старался познать Тебя. Прости меня! Поскольку я познал Тебя, постольку я к Тебе приблизился».

С этими словами на устах поэт, философ и ученый умер.

В исследованиях жизни и творчества Омара Хайяма еще рано ставить точку. До сих пор находятся новые письменные свидетельства о жизни великого поэта Востока. До сих пор окончательно не установлен объем творческого наследия Хайяма. Литературоведы до сих пор дискутируют: одни считают, что он написал несколько сотен, другие же — несколько тысяч рубаи. К тому же и сам Хайям оставил нам вот такие загадочные строчки:

Тайны мира,

что я заключил в сокровенной тетради,

От людей утаил я своей безопасности ради.