Переводчица

Александра Стрельникова

Кажется, что только вчера тебе исполнилось тридцать… А сегодня – тридцать уже твоим детям! И однажды, проснувшись по утру, ты понимаешь, что стал представителем «третьего возраста». Вот точно также, как и наша героиня – переводчик крупного московского издательства. Но жизнь кончается не завтра…Все совпадения событий и персонажей с действительностью случайны.

ГЛАВА 5. КАКАЯ-ТО ЖИЗНЬ ОКАЯННАЯ…

По телевизору Арина смотрела в основном информационные программы, причём, по разным каналам. Просто так привыкла. Просто, одно мнение — хорошо, два — лучше, а три — вообще замечательно, считала женщина. Потому что одно и то же событие в зависимости от комментария может приобретать совсем другое значение. И не переставала иной раз удивляться: как при наличии такого количества каналов некоторые программы умудряются быть похожими, как близнецы-братья? Особенно порою напрягала молодая журналистская поросль, которая с пылом, достойным лучшего применения, озвучивала такие комментарии, что им могли бы позавидовать даже журналисты-международники советских времён, которые рассказывали тогдашним телезрителям про паразитирующий и загнивающий капитализм. Который, и по сей день, между прочим, загнивает и паразитирует. А мы почему-то так и продолжаем зависеть от скачков курса иностранных валют…

Порою, когда ей надоедало всё это трескучее журналистское словоблудие, она вырубала голубой экран, который теперь отображался на плоском мониторе, точно таком же, как и у компьютера. И тогда она включала старенький, но такой безотказный и добротный, ещё советский, магнитофон «Весна», по нынешним временам уже являвшийся раритетом.

Записей у неё имелось множество: классика, блюзы, мелодии оркестра под управлением Поля Мориа, музыка в стиле кантри. Особенно, любила песни в исполнении Джона Уильямса. А также Арине очень нравилось музыкальное творчество группы «Дюна». Ей весьма импонировал тот саркастический задор, который, к тому же, был так актуален в лихие девяностые — времена, которые потом доморощенные историки окрестят началом дикого капитализма в России.

Арина нажала клавишу магнитофона и зазвучала песенка:

Ах, какая это жизнь окаянная —

Не устроить дела по уму.

Беготня, суета постоянная.

Почему это так — не пойму.

Один трудится пчёлкой в полях.

А жучок деловой в королях.

Один хитрый усатый жучок

Попивает в обед коньячок.

А шмели все на мели.

Даже тля — без рубля. Расскажу я всё знакомым:

Тяжело быть насекомым.

Тяжело быть им…

Что ни день — криминальные новости.

И с валютой одна канитель.

А в газетах такие подробности,

Что забиться мне хочется в щель…¹

Арина усмехнулась: как же всё актуально до сих пор! Ну, разве что, мы перешли на некую иную ступень всё того же рыночного или дикого капитализма? И «усатые жучки» (считай, братки) сменившие спортивную униформу или малиновые пиджаки на костюмы «от кутюр» превратились в чиновников, восседающих и заседающих на всех уровнях… Сколько их сбежало за кордон, разыскиваемых сегодня ФСБ и даже — Интерполом? Короче, «иных уж нет, а те далече», как сказал однажды поэт. Так почему жизнь до сих пор «окаянная»? И с валютой одна канитель? И в газетах такие подробности? И что нам сегодня, мешает, наконец, «утроить дела по уму»?

Конечно, в своих рассуждениях Арина не замахивалась на геополитические масштабы. Она прекрасно понимала, что Москва — это далеко не вся Россия. Но, будучи коренной москвичкой, она обостренно подмечала все перемены.

То, что Москва слезам не верит, известно всем и давно. Она не верила им даже в те времена, которые сегодня, оглядываясь назад, принято называть добрыми, когда про неё искренне пелось «дорогая моя столица, дорогая моя Москва».

Но вот парадокс: как бы ни прихорашивалась на лад «европейской красавицы» наша столица, за ней почему-то всё равно и сегодня тянется, словно шлейф, это давнишнее определение… А именно: Москва — большая деревня. Очевидно, дело тут вовсе не в зеркальных витринах, красивых набережных, обновлённых стенах старого Кремля, роскошных новых высотках и завлекательных вывесках казино, баров и ресторанов не на русском языке, освещаемых ночью так, как их днём не освещает даже естественное небесное светило. На зависть некоторым европейцам, испытывающим проблему с энергоресурсами. Куда им до нас, с их ветряными мельницами… Всё это, так сказать, Москва — парадная, которой приятно любоваться из окна добротного авто, проезжая по центру мегаполиса.

Но всегда была и другая столица. Москва — не парадная. И сегодня она тоже есть. Она, родимая, никуда не делась. Это целый «город в городе». И прежде всего — Москва провинциалов, многие из которых в своё время приехали сюда отнюдь не потому, что когда-то прочитали знаменитое чеховское «в Москву, в Москву»… Отнюдь. Но огромный город принял их в свои объятья, растворив в многомиллионной толпе.

К тому же, далеко не все из приезжающих в российскую столицу едут, чтобы танцевать на сцене Большого театра или учиться в МГИМО. Масса народонаселения большой страны, постоянно мигрируя, занимает далеко не самые престижные у коренных москвичей профессии — строителей, водителей троллейбусов и автобусов, заводских рабочих. Мегаполис, нуждающийся в рабочих руках, заглатывает их всех. Так было раньше, так остается и сейчас. Москва полнится не только слухами, но и провинциалами, возможно, тем самым отчасти оправдывая и сегодня название «большой деревни». Но… Большой город, поманив праздничными огнями и надеждой на лучшую жизнь, может и обмануть. Мегаполис разобщает, здесь много одиноких, несчастливых людей с неустроенной судьбой. И Арина, будучи, коренной москвичкой, так хорошо это понимала.

Примечания

1

«Шмели», гр. Дюна