Нас рано хоронить

Александра Макарова, 2021

«Нас рано хоронить» – попытка автора разгадать жизнь. Это роман о том, как грешники становятся праведниками. История об отцах и детях, обществе и его отношениях с государством, о том, как "починить" самого себя и не дать погибнуть другим.

Глава 5

Как иногда хочется – чтобы холодно. Чтобы сердце – до бесчувствия. Чтобы душа – гранитом, бетоном, камнем. Чтобы не любить, чтобы не больно. Чтобы не хотеть рук, не искать в оглохшем мире жалкие крохи тепла. И иногда почти получается, и уже чувствуешь в груди этот холод, и уже ждешь его, готов к нему… но почему-то мама смотрит на твое лицо и начинает плакать.

Аль Квотион

За окном сверкали фонари, затмевая звезды. Полная луна с ярко выраженными темными пятнами выглядела довольно устрашающе. Женя вдруг подумала, что в прошлой жизни наверняка была оборотнем, потому что уж очень хотелось выть. Первая трезвая ночь за последние несколько лет. Зубы сводило с такой силой, что все щеки изнутри были искусаны в кровь. Разочарования не исчезали в папиросном дыму и не тонули в бокале вина. Она осталась один на один с собственными демонами. Лежать в кровати — невозможно, как и смотреть телевизор. Попробовала почитать книгу — не смогла сосредоточиться. Она металась по квартире, как дикая лошадь в загоне, периодически хотелось встать на дыбы. Вспомнила все. Переломанные огнем ребра Нотр-Дама, захваченный Норд-Ост на Дубровке, свои мечты о героизме, служении Отечеству, и свое же бессилие что-либо изменить. Она и есть жертва, только спасти некому.

К часу ночи решила помыть полы, полегчало. К пяти утра была перечищена вся посуда, каждая кружка и ложка, постирано белье на руках, чтобы заглушить душевную боль физической от разодранных костяшек, разобрана старая одежда и переставлена мебель. Женя впервые оценила терапевтические свойства трудотерапии. Теперь ей стало понятно, почему она так популярна в психиатрических и наркологических клиниках. Главное самой не попасть в эти прекрасные места, от мыслей о которых паническая рвота наполняет рот. «Нет, русские не сдаются. Где мы, там победа». — Приговаривала девушка, круговыми движениями полируя окно на кухне. Снова и снова.

С рассветом, когда уже просто нечего было драить, она вспомнила про сообщество анонимных алкоголиков, которое постоянно показывают в американских фильмах, и решила спросить у интернета, есть ли что-то подобное в России. Оказалось есть. Изучая знаменитые двенадцать шагов к выздоровлению, ей почему-то сложно было воспринимать их всерьез. Глаза сами по себе снисходительно закатывались. «И вы в это верите?». Но, когда она вспомнила все, что происходило под влиянием алкоголя в ее жизни, стало снова не до смешков. Женя дала себе слово сходить хотя бы на одно собрание и выписала даты встреч в ежедневник.

Неожиданно наступило какое-то опустошение. Голова превратилась в воздушный шарик, из которого выпустили газ. Руки отяжелели и устало повисли вдоль тела как надломанные ветки. Глаза закрылись, и девушка погрузилась в долгожданное забвение, упав на чистую, пахнувшую пионами простынь.

Жене казалось, что прошло каких-то полчаса, когда зазвонил телефон. Сквозь сон она автоматически сбрасывала звонки, но они не прекращались. С трудом разлепив веки, посмотрела на экран. «Мама». Только этого не хватало.

— Алло, — голос как будто чужой, охрипший и противный.

— Живая, зараза такая! Слава Богу. Я тебе весь день звоню. Ты почему трубку не берешь?

— Да я еще сплю, мам.

— Ты время видела? Спит она в три часа дня. Это чем же надо было ночью заниматься? И вообще, ты почему не на работе?

«Началось», — обреченно подумала Женя и окончательно пришла в сознание. Предстоит дежурная ссора, которой не избежать, как ни старайся.

— Я уволилась, — она закусила одеяло, приготовившись к удару. Вдох-выдох. Раз, два, три.

— Как это уволилась? Ты в своем уме?! Или тебя вышвырнули? Что ты опять натворила? — мама, как и ожидалось, была в бешенстве.

— Да почему сразу натворила? У меня были веские причины для такого решения.

— И какие интересно?

— Я не хочу это обсуждать.

— Что значит «не хочу»? Я тебе не тетка с улицы, я требую объяснений.

— Я взрослый человек, и не обязана ничего объяснять, пока сама этого не пожелаю.

— Ты как с матерью разговариваешь, сопля?

— Мама, мне двадцать девять лет, какая я сопля? — Женя уже была близка к истерике. Слезы против воли хлынули сплошным потоком.

— Я знаю, сколько тебе лет, я тебя родила, поэтому закрой свой рот и слушай. Взрослые люди так себя не ведут, они несут ответственность за свою жизнь и за свои поступки, но тебе это слово не знакомо, ты вся в отца. Что тот был алкоголик, что ты такая же, яблочко от яблони. Я все думала — пройдет, обойдется, но нет, ты упорно лезешь в ту же степь, так вот знай, я к тебе больше по больницам бегать не буду, вытаскивать тебя из говна отныне тоже не собираюсь. Раз ты такая самостоятельная, делай что хочешь.

Связь оборвалась. Женя сползла на пол. Она кричала, захлебываясь и давясь рыданиями, раздирала ногтями кожу на шее, сжимала голову в тиски изо всех сил.

— Ненавижу! Как же я тебя ненавижу, мама! И тебя, и себя, и своего мифического отца, которого совсем не помню. За что мне все это? Зачем мне такая жизнь? Лучше бы я никогда не рождалась.

Кот прибежал в испуге и с громким мяуканьем попытался запрыгнуть на руки.

— Феденька, ты то меня хоть любишь? Ну, скажи? — Женя прижала его к груди. Гладила, ласкала, заглядывая в глаза, — Никому я кроме тебя не нужна. Совсем никому. Может покончить с этим раз и навсегда? Но ты ведь тогда пропадешь. Это подло с моей стороны, ты ни в чем не виноват. Прости, что напугала, я больше не буду.

Кот урчал, удобно устроившись на хозяйских ногах. Женя почти перестала плакать, только лишь изредка всхлипывала, вытирая локтем нос.

— Надо жить, Федь, хотя бы попытаться. Переставить акценты. Никто нам с тобой не поможет, кроме нас самих. Давай попробуем начать сначала. По-другому. Правильно. Если и умирать, то не так глупо, а как мечталось раньше: «По-русски рубаху рванув на груди». Пойдем на кухню, мне нужен кофе.

При слове «кухня» толстый шерстяной комок на ножках стремглав помчался вперед, в предвкушении позднего завтрака, а Женя шлепала босыми ногами по ламинату, яростно вспоминая стихи Симонова: «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины…».

* * *

А в это время на другом конце города плакала Ирина Александровна Калашникова. Она не могла поверить, что все это происходит наяву. С ней, с ее ребенком. Столько вложила в дочь, всю себя отдала, работала от рассвета до позднего вечера, чтобы обеспечить ей нормальное детство. Читала книжки, несмотря на то, что падала с ног от усталости, водила гулять в парк по воскресеньям, вязала нарядные кофточки по схемам из журнала «Бурда». Часто они засыпали, обнявшись, после долгих разговоров о том, какую красивую куклу видели в магазине, смотрели зимними вечерами, как кружатся снежинки за окном, а дома было тепло и пахло пирожками с капустой. В какой момент все изменилось? Она силилась понять, вспомнить, но безуспешно. Было страшно, и от этого страха она начинала злиться. На себя, что упустила, не сберегла, на бывшего мужа, на гены и на судьбу. И сегодня она сдалась окончательно, опустила руки. Невозможно спасти человека, который не хочет жить, даже если это твой собственный ребенок.