Последний бог

Александра Лисина

«Когда я вернулся в Управление, в кабинете Корна остался лишь сам Корн и неопрятный ворох бумаг, который шеф пытался привести в некое подобие порядка. Стоило мне вынырнуть из Тьмы, как маг по привычке создал атакующее заклинание, но почти сразу опустил руку и мрачно воззрился на меня из-за стола. – Рэйш, тебе знакомо слово «нельзя»? – осведомилось начальство, буравя меня тяжелым взглядом. – Я ведь сто раз говорил, что не одобряю использование магии в Управлении. Или ты ждешь, когда у меня закончится терпение? Я на всякий случай оглядел округу через линзы, но Хокк не нашлась ни в коридоре, ни в соседнем кабинете, ни на первом этаже, куда я заглянул сквозь дыру в полу…»

Глава 4

До обеда я успел еще раз пообщаться с Ливом, осмотреть тела и даже заглянуть в ресторанчик Вальдов, чтобы убедиться, что никакого криминала за ним не водилось. Дела супруги вели на удивление чисто, вопросов у городского сыска ни разу не вызвали и исправно отчисляли налоги в королевскую казну. Госпожу Шарэн сотрудники уважали и в голос утверждали: леди была замечательной хозяйкой. Именно на ее идеях и энтузиазме держался ресторан, тогда как господин Вальд больше занимался техническими вопросами.

Нет, в последнее время в поведении супругов сотрудники ничего особенного не заметили. Леди не жаловалась на плохое самочувствие, не выглядела встревоженной, не водила нехороших знакомств и беременной определенно не была. Да, имелся у нее небольшой пунктик — госпожа Шарэн не любила пеших прогулок, поэтому по городу передвигалась исключительно в экипаже. Но накануне никто из сотрудников не заметил, чтобы возле ресторана болтался подозрительный кеб. А уж о ссорах между мужем и женой никто из поваров за десять лет работы даже не слыхивал. И никто из них не имел отношения к убийству — все ауры у подчиненных господина Вальда оказались девственно чисты.

С ним самим, правда, пообщаться не удалось — когда я вернулся в дом, убитый горем супруг оказался не в состоянии отвечать на вопросы. Не потому, что не хотел, а по той простой причине, что успел опустошить несколько бутылок какого-то крепкого пойла и к моему приходу попросту спал.

Будить его я не стал. Но не поленился обойти особняк во второй раз, уже при свете дня, и, не увидев в нем ничего нового, с чувством выполненного долга отправился в храм. Может, отец-настоятель все же ответит на несколько моих вопросов?

Увы. Отец Гон до сих пор не вернулся, поэтому вплоть до обеда я проторчал в каверне, истратив почти весь резерв и большую часть запаса цензурных слов на восстановление статуи Рейса. Выбирая между ним, Солом и Абосом, я все-таки решил начать с бога войны, наивно полагая, что управлюсь с ним быстрее остальных.

Ага, щаз!

Как бы это странно ни звучало, но с Рейсом я намучился чуть ли не больше, чем с Фолом. Небольшие по размерам осколки, на которые, я, честно говоря, возлагал большие надежды, оказались вдвое тяжелее тех, что лежали у постамента владыки ночи. Сил на что, чтобы просто поднять их с пола, уходило немеряно. А сколько времени мы потратили, пока наловчились делать это с минимальными потерями! Неудивительно, что вскоре после полудня Ал измученно стек на пол, а я был вынужден вернуться домой и почти на свечу заперся в схроне, мысленно похвалив себя за то, что еще с утра договорился с Хокк отправиться на совещание к Корну порознь.

Амулет для нее я, разумеется, захватил с собой, чтобы не подпитывать леди из собственного резерва. Но и это меня не спасло — после плотного общения с Рейсом спать хотелось зверски. Видимо, воинственный бог зачем-то вознамерился вытянуть из нас с Алом все силы. А может, я просто начал злоупотреблять свойствами схрона, поэтому за целую свечу в реальном мире почти не отдохнул. Соответственно, на совещании у шефа откровенно зевал и слушал коллег вполуха. Особенно там, где знал, что не узнаю ничего нового.

Наконец Корну надоело смотреть, как я клюю носом, и он потребовал подробный отчет с места последнего преступления. Отчет я ему дал. Правда, довольно краткий. А чтобы шеф не бухтел, выложил на стол адреса, которые добыл Мэл. После этого от меня тут же отстали, народ сгрудился вокруг карты, принявшись обсуждать новые координаты и терзать переговорные амулеты. А когда по нужным адресам выдвинулись команды из темных и светлых магов, на лицах присутствующих впервые за несколько дней появились усталые улыбки.

— Хорошая работа, Рэйш, — смягчился Корн, когда я в очередной раз не сумел подавить зевок. — Иди, отоспись. Но к десяти чтобы вернулся.

— Как скажете, шеф, — вяло согласился я, зевнув, наверное, в сотый раз. После чего прямо так, из кресла, ушел на темную сторону. Уже там встряхнулся, благо Тьма всегда действовала на меня отрезвляюще. И, поблагодарив ее за способность приглушать даже очень сильную усталость, отправился домой — спать. На этот раз по-настоящему, потому что подозревал, что до следующего обеда такой возможности не будет.

Проснулся я поздним вечером и тут же затребовал у Мэла полный отчет по его перемещениям в столице. Затем накормил его Тьмой, в темпе собрался и, уточнив, сколько осталось времени до полуночи, метнулся в Белый квартал. К Роберту, который, как и вчера, ждал меня с нетерпением. Правда, на этот раз он смотрел не в окно, а на дверь, сквозь которую я с легкостью прошел по темной стороне.

— Почему на вас на срабатывают защитные заклинания? — спросил мальчик, когда я бегло огляделся и с удивлением обнаружил на окнах несколько новых знаков. — Отец сегодня снова привел того темного, чтобы он обновил защиту.

Ах, вот кто успел тут похулиганить…

— Отец сказал, что мимо нее не пройти незаметно даже архимагу.

Я кивнул:

— Да, защита неплоха. Но я не архимаг, поэтому против меня она не работает. Против тебя, кстати, тоже, так что собирайся. Нам опять пора прогуляться.

Маленького лорда не надо было упрашивать дважды — в мгновение ока надев загодя припрятанные сапоги, он вытянулся, как солдат во время построения, и уставился на меня горящими от любопытства глазами. Кое-что изменив в защите, я без лишних слов утащил пацана на темную сторону. Но на этот раз не стал тратить время на объяснения, а открыл прямую тропу прямо в комнате. И увел на нее ученика, ни на миг не усомнившись, что Тьма его не заденет.

Так оно и вышло — переход Роберт перенес прекрасно и, оказавшись в незнакомом месте, лишь с интересом завертел головой, не рискнув, впрочем, отойти от меня дальше, чем на пару шагов.

— Где мы, мастер Рэйш? Что это за место?

— Кладбище, — ухмыльнулся я, мазнув взглядом по наполовину вросшему в землю валуну, где не так давно умерла Элен Норвис. — Старое, никому не нужное и почти пустое. Самое то, чтобы ты мог тренироваться.

Роберт завертел головой с удвоенной силой, а я в это время прошелся вдоль кладбищенской ограды. Внимательно оглядел могильные холмики, заглянул в пустой овраг. А когда убедился, что люди Корна не оставили после себя неприятных сюрпризов, удовлетворенно кивнул. Отлично. Ни «следилок», ни «сигналок», ни защиты. И ни одного свежего следа поблизости. Это означало, что с делом Элен сыскари действительно закончили и нам не надо опасаться незваных гостей. Нежить, если она тут осталась после появления Поводыря, сыскари распугали. Ни одного мага на несколько дней пути днем с огнем было не сыскать. Магический фон тут еще на пару лет останется повышенным. Так что безобразничать мы могли сколько угодно, не боясь привлечь к себе внимание.

— Вот твоя первая цель, — сообщил я, указав Роберту на громадный валун. — Сделай так, чтобы я смог прочитать на нем имя твоей прабабушки по материнской линии.

У мальчишки глаза стали как два блюдца.

— Леди Офильерделии?! Вы серьезно?! А почему не мое? И не ваше?

— У нас имена короткие, — совершенно серьезно отозвался я, и Роберт ошарашенно кивнул:

— А-а… а каким образом это можно сделать?

— Любым. Главное, не разрушить валун и не шуметь. Задача ясна?

— Да, мастер Рэйш.

— Тогда работай, — велел я.

На всякий случай поставив вокруг кладбища защиту, я оставил ученика искать решение задачи, а сам отошел в сторонку, следя за ним краем глаза. Так, воспользоваться Тьмой он все-таки додумался. Выбрал подходящий инструмент и, кажется, окончательно забыл, что совсем недавно был светлым. А вот пользоваться этим инструментом Роберт еще не умел — сформировавшись в некое подобие хлыста, Тьма бестолково металась от валуна и обратно, оставляя на камне лишь глубокие борозды, мало походящие на нормальные буквы.

— Мэл? — тихо позвал я, спрятав улыбку.

— Я здесь, — едва слышно шепнули слева от меня, и воздух там едва заметно поплыл, на миг очертив фигуру служителя. — Хорошее место для учебы. Не боишься оставлять мальчишку без присмотра?

Я мысленно улыбнулся. Надо же, Мэл начал задавать вопросы…

— Убиться во Тьме ему не грозит. А мелкие раны она сама ему подлечит.

Бывший Палач помолчал, а затем осторожно заметил:

— Мне показалось, вы с ним похожи. Ваша сила исходит из одного источника. Только твоя несколько жестче и более четко структурирована, а его…

Мэл вдруг издал странный звук.

— По-моему, ты зря не дал ему более конкретное задание.

Я проследил за его взглядом и тихо присвистнул — вокруг мальчишки сгустилась Тьма. Соткавшись огромным коконом, она накрыла могилы сплошной черной пеленой и время от времени выстреливала в сторону валуна длинными тонкими «лизунами». При этом они частенько задевали покосившиеся надгробия, и те от удара совершенно беззвучно заваливались набок, а порой просто растворялись у нас на глазах.

— Роберт, что ты делаешь? — полюбопытствовал я, заставив юного лорда замереть. — Планируешь перекопать холм для новых посадок? Тебе кажется, что селянам не хватает обычных огородов?

Роберт прикусил губу.

— Я… боюсь, у меня не получается ей приказывать, мастер Рэйш.

— А ты не приказывай, — посоветовал я. — Попробуй работать с ней напрямую. Как со знаком.

Мальчишка задумался, и призванная им Тьма недоуменно застыла.

— То есть я неправильно ее использую? И напрасно попросил написать на камне имя прабабушки?

— Мне кажется, Тьме неизвестен алторийский алфавит, — спрятав улыбку, сообщил я. — Но от карандаша этого и не требуется. Ты так не считаешь?

Роберт густо покраснел. После чего одним движением развеял облегченно вздохнувшую Тьму и создал из нее подобие стило. Затем подумал. Подошел к камню вплотную. И решительно начертал на нем заковыристое бабушкино имя, словно держал в руке не Тьму, а обычный карандаш.

— Теперь уничтожь камень, — велел я, когда он обернулся и взглядом спросил, что надо сделать еще.

Роберт удивленно вскинулся, а затем перед ним соткался большущий черный кулак и коротко стукнул по изуродованному валуну. Ни пыли, ни грохота, ни летящих в сторону осколков… громадный булыжник просто осыпался горкой пыли и с тихим шорохом стек под ноги маленькому жнецу.

— Неплохо, — скупо оценил его способности Мэл. Достаточно громко, чтобы его услышал не только я.

Роберт вздрогнул от неожиданности и уставился на меня широко раскрытыми глазами.

— М-мастер Рэйш?!

— Не бойся, — хмыкнул я, когда за спиной ученика соткался еще один кулак из Тьмы. Побольше разика этак в три. — И убери свою Тьму. Думаю, пришла пора тебя кое с кем познакомить.

Признаться, мне было интересно наблюдать за реакцией Роберта, когда прямо перед ним из пустоты проступил силуэт Палача. Сейчас Мэл был почти одного роста с мальчиком. Правда, в плечах он оказался намного массивнее, а две пары рук, одна из которых заканчивалась костяными секирами, делали его еще более внушительным. Целиком он маленькому жнецу не показался — по поводку я ощутил легкое беспокойство, словно Мэл не хотел напугать пацана. Но в глазах Роберта не было испуга — на покрытую жидким серебром фигуру он смотрел не со страхом, а с восхищением. И по мере того, как Мэл становился все более материальным, а защита сползала с него, как пленка, в глазах юного лорда зарождалось нечто, чему я не сразу сумел подобрать определение.

Выпрямившись во весь свой теперь уже немаленький рост, Мэл подступил к мальчику вплотную и чуть наклонил голову, изучая благоговейно замершего лорда. Затем защита на его теле окончательно истаяла, и осталась только маска — безликая, сверкающая благородным серебром и не дающая рассмотреть пугающие бельма на месте глаз, которых Мэл старался никому не показывать.

— Кто ты? — прошептал Роберт, зачарованно глядя на бывшего Палача. Длинные паучьи лапы его ничуть не пугали, покрытое жестким ворсом тело не произвело должного впечатления. Потому что он неотрывно смотрел на спрятанное под маской лицо и прикрытые броней глаза, словно и впрямь мог их увидеть.

И вот тут с Мэлом произошло нечто странное.

Качнувшись вперед, он в какой-то момент оказался так близко, что они с мальчиком едва не столкнулись лбами. Тяжелый взгляд Палача впился в расширенные зрачки юного лорда. Паучье тело напряглось. Сильные пальцы сжались в кулаки. За спиной мальчишки в это время снова сгустилась Тьма. А по поводку вдруг пришла такая эмоциональная буря, что я счел за лучшее вмешаться.

— Мэл!

— Опасен… — вдруг прошептал бывший Палач, в какой-то растерянности отступив на шаг. Затем так же растерянно опустил секиры и, повернув ко мне голову, едва слышно повторил: — Опасен… сломать или уничтожить!

Поводок ощутимо тряхнуло, заставив меня развернуться к служителю всем корпусом и закрыть собой оторопевшего ученика. Мои руки тоже окутала Тьма. Но Палач и не думал нападать. Вместо ярости или злости по поводку вдруг пришла тоска… а следом за ней боль и такое отчаяние, что я сам не понял, как оказался рядом с Мэлом. И даже не почувствовал, как его пальцы с силой впились в мои предплечья.

Всего один рывок, и наши лица оказались друг напротив друга. Глаза в глаза. Молча. Страшно. И так близко, что даже поводок уже не понадобился, чтобы увидеть и почувствовать, что с духом-служителем происходит что-то непонятное. Зеркальная маска слетела с него мгновенно. На искаженном судорогой лице появилась жутковатая гримаса. Из раскрытого рта вырвался глухой стон. А затем поводок, раньше служивший тонким мостиком между нашими душами, внезапно рассыпался в пыль, и то, от чего раньше меня защищало расстояние, обрушилось на мой разум ревущим водопадом.

Я видел Алтир… таким, каким он был, наверное, пару-тройку столетий назад. Тогда деревянных домов в столице строилось не в пример больше, чем сейчас, а улицы не казались такими чистыми.

Я видел лица… мужские, женские, детские… Слышал ласковый шепот в ночи. Игривый смех. Попеременно то возмущенные, то радостные и даже восторженные крики. Не раз гулял по зеленым аллеям, любуясь отражением звезд в прозрачной глади прудов. До беспамятства кутил с друзьями в трактирах. В охотку участвовал в дуэлях. С гордостью принимал присягу на площади перед королевским дворцом. А потом с торжественным видом стоял у алтаря, держа в руках обручальный браслет, и смотрел в прекрасные, бесконечно любящие глаза напротив…

Затем были громкие здравницы, слепящий свет магических светильников, жаркие объятия, неистовый шепот в ночи и мягкие женские губы, беззвучно повторяющие чье-то имя…

Я помнил завернутого в пеленки розовощекого карапуза, переданного мне широко улыбающейся целительницей. Помнил светлые кудри, вьющиеся вокруг озорной мальчишечьей рожицы. Помнил его первые шаги. Первое, но такое важное «папа». И тихий смех той, что смогла подарить мне это немыслимое счастье…

Осколки воспоминаний — как драгоценности, животворящим дождем пролившиеся на иссушенную забвением душу. Неимоверные яркие, искрящиеся эмоциями, они словно звезды осветили сгустившийся вокруг меня мрак. Вырвали из забвения. Заставили встрепенуться. Но и этого оказалось мало, чтобы собрать разбитое зеркало, в котором, как в лесном пруду, отражались куски моей прежней жизни.

Как жаль, что мир и любовь — это далеко не все, что ее составляло. На смену радости и свету однажды пришла беспросветная Тьма. Я помнил ее холодное дыхание, чувствовал острые когти, сжавшиеся на внезапно остановившемся сердце. И после долгого сна с содроганием вспомнил тот проклятый день, когда света в моей жизни не стало.

Они говорили, что это случайность. Роковое стечение обстоятельств, приведшее мятежного некроса именно на мою улицу и именно в мой дом. Что ему там приглянулось? Новенькая табличка с номером «тринадцать»? А может, он просто увидел горящее в ночи окно и посчитал, что именно там его не станут искать королевские ищейки?

Внутри ему и впрямь никто не оказал сопротивления: в нашем роду почти не рождалось магов. Да и какое могло быть сопротивление от засидевшейся в гостиной женщины и семилетнего пацана, с радостным криком кинувшегося встретить пришедшего со службы отца?

Они говорили, мой сын умер мгновенно — убийственное заклинание из арсенала темного мага разворотило ему грудную клетку и выжгло все, до чего смогло дотянуться. Второй удар достался жене — услышав шум в холле, она вышла посмотреть, все ли в порядке. И умерла в тот самый миг, когда атакующее заклинание оторвало ей голову.

Некрос после этого недолго задержался в нашем доме. Сыскари опоздали всего на полсвечи. А я… мне не повезло вернуться несколько раньше и на собственной шкуре узнать, каково это — в одночасье потерять все, что тебе было дорого.

Быть может, это и хорошо, что сейчас я не способен вспомнить детали. Из того ужаса, что открылся мне тогда, я сохранил в памяти лишь неподвижно лежащее у стены тело в забрызганном кровью пеньюаре и лицо мертвого сына, которое навсегда врезалось в мою память…

Судорожно вздохнув, я ненадолго вырвался из черного омута и затуманенными глазами уставился на исказившееся лицо Палача. Сейчас я безумно хотел, но не мог выкинуть из головы терзающие его воспоминания. И поневоле вспомнил тот день, когда впервые сам оказался на темной стороне.

Белеющее во тьме газетное пятно — как детское лицо, на котором жутковатой меткой лежит печать Смерти. Сходные мысли. Сходные чувства. Такое же беспросветное отчаяние и глухая боль, которая выворачивает наизнанку. Я слишком хорошо помнил, когда на улице впервые пошел черный снег. И слишком хорошо понимал Мэла, вокруг которого тоже однажды сомкнулись стены бездонного и полного беспросветного отчаяния колодца.

Роберт Искадо чем-то напомнил ему погибшего сына. Светлые волосы, правильные черты лица… сгустившаяся вокруг Тьма… я прекрасно понимал, почему это зрелище сорвало пелену забвения с затуманенного разума Мэла. И лучше кого бы то ни было знал, что одно это воспоминание могло во второй раз свести его с ума.

Месть… вот какой была первая мысль, когда черные стены расступились, а бывший муж и бывший отец снова осознал себя мыслящим существом. Месть тому, кто убил. Месть тому, кто прикрывает убийцу. Но что может сделать простой смертный против мага?

Так. А что это еще за человек? Представиться не пожелал. Лица не открыл, на голове глухая металлическая маска с прорезями для рта и глаз. Хм. О чем он говорит? Того некроса все же поймали? Управление арестовало его и готовится к суду? Человечек предлагает помочь? Говорит, что враг опасен, но его лучше сломать, чем уничтожить?

Его губы растянулись в жестокой улыбке.

Ради мести он согласен на все. На любой эксперимент, если это поможет подобраться к магу.

Ритуал, говорит человечек?

Что ж, пусть будет ритуал.

Много боли, через которую надо пройти добровольно?

Пусть будет боль. Сильнее, чем та, что грызла его изнутри, она все равно не станет.

Он закрыл глаза и спокойно подтвердил согласие на обряд. А потом действительно пришла боль, которую в скором времени сменила молчаливая Тьма…

Лицо служителя неожиданно пошло рябью.

— Вот на чем тебя подловили, — прошептал я, во второй раз вырвавшись из омута памяти. — Месть… как же я тебя понимаю. Но, Мэл… Мэл, остановись! Двести лет прошло с тех пор! И мстить уже никому не надо! Никого из тех, кого ты хотел убить, больше нет в живых! Слышишь?!

Бывший Палач дрогнул и, запрокинув жутковатую голову, начал медленно оседать на землю. Его лапы подогнулись, преобразованное магией тело обмякло. Упершиеся в мое горло секиры чиркнули острием по коже, но своевременно появившийся доспех уберег меня от увечий. Костяные лезвия бессильно соскользнули вниз, упершись кончиками в мерзлую землю. А следом за ними пришлось опуститься и мне, по-прежнему держа голову служителя в своих ладонях.

— Мэл… — снова позвал я, с трудом удерживаясь, чтобы не окунуться в чужие воспоминания. — Эй, посмотри на меня! Помнишь, кто я?

Мутные бельма повернулись, и в меня уперся тяжелый немигающий взгляд.

— Ты — хозяин, — прохрипел бывший Палач.

— Я не хозяин, — с облегчением выдохнул я. — Я — Арт, помнишь? Я — тот, кто удержал тебя от Тьмы.

— Арт-с-с…

Из пасти Палача выстрелил раздвоенный язык.

— Да… теперь помню…

— А ты помнишь, почему меня выбрал?

На лице Мэла стремительно сменилась целая гамма выражений. Более того, мне даже показалось, что вместе с выражением на его голове начали меняться лица. Суровые мужские, искаженные ужасом женские… десятки, сотни масок, которые он хотя бы по разу примерил…

Я отогнал от себя мысль, что только что увидел всех его жертв. Но потом до меня дошло, что это не просто лица — Мэл сейчас с устрашающей скоростью ВСПОМИНАЛ тех, кого убил по чужому приказу. И вероятно, только сейчас до него начало доходить, что же именно тогда произошло.

Его обманули — это было ясно как день. Поймали на поводок чувств и сделали из него бесстрастное чудовище. Да, темным магом он все-таки стал. Совсем ненадолго. В тот самый миг, когда в отчаянии обратился к Тьме и едва не утонул в ней с головой. Потом его, правда, спасли. И, пока новоявленный маг Смерти не успел прийти в себя, вырвали душу, а затем подселили в искусственно созданное тело, которое он вскоре начал воспринимать как собственное.

Об убийце он, разумеется, забыл. Зачем рабу воспоминания? Все, что от него требовалось, это умение убивать да безупречное послушание. И новорожденного Палача обеспечили тем и другим в более чем достаточном количестве.

Единственное, в чем ошиблись его создатели, это в том, что оставили своему творению умение рассуждать и принимать решения. Сохранив способность к оценке, Палач со временем начал анализировать поступки не только жертв, но и хозяев. После этого, как он однажды признался, у него появились вопросы. И когда его бесстрастие, долженствующее служить защитой от Тьмы, дало первую трещину, задумка некросов оказалась обречена на провал. А идеальный убийца превратился в крайне опасную сущность, которая научилась сама отдавать себе приказы.

Более того, именно сейчас, окунувшись в его чувства, я неожиданно понял, что, вырывая чужие души, Палач всегда в той или иной степени касался чужих воспоминаний. Забирал у своих жертв то, чего не было у него самого. То, благодаря чему его в итоге и заметила Тьма. Он забирал у них не только жизнь, но и эмоции. У каждого — по крохотному осколку, из которых годами пытался воссоздать себя прежнего. Но поскольку больше всего в этих эмоциях было боли, страха, ужаса и отвращения, то со временем Палач сошел с ума и превратился в тварь, которую в итоге стал опасаться даже хозяин.

Мысленно ругнувшись, я стиснул голову Мэла пальцами и, требовательно уставившись ему в глаза, вернул на место поводок. Однако на этот раз вместо тонкой связующей нити создал устойчивый мост, который и перебросил к тонущему во Тьме разуму.

Возможно, я совершил ошибку, открыв ему собственную память и поделившись тем, чего я никому и никогда не показывал. В каком-то смысле я действительно открыл ему душу. Вместе с воспоминаниями, чувствами и мыслями в надежде, что мои эмоции вытеснят то, что переполняло его мятущуюся в сомнениях душу.

И Мэл не оплошал. Почувствовав поддержку, он ухватился за мои воспоминания, как утопающий — за брошенную с берега веревку. Связь между нами в мгновение ока окрепла. Теперь я чувствовал все, что происходило с ним. Помнил то, что было доступно ему. Я держал его на поверхности наших общих воспоминаний и, заново переживая свое собственное прошлое, медленно и постепенно вытягивал своего служителя из океана вязкой, жгучей, застарелой, но от этого не менее опасной боли.

Я свой океан когда-то уже переплыл. Я справился, выжил. И его вытащу, даже если для этого придется выволакивать его оттуда за волосы. Впрочем, он и не думал сопротивляться. Как ни странно, моя боль подарила ему опору. Стала тем самым канатом, который помогал удержаться на плаву. Мой разум стал для него маяком. Настойчивый голос не давал забыться. А любая, даже мимолетная, мысль тут же становилась ему известна. Так что, думаю, не ошибусь, если скажу, что на какое-то время Мэл по-настоящему стал мной, а я до печенок проникся тем, что довелось пережить ему.

А потом все так же внезапно закончилось.

Образовавшаяся между нами связь перестала звенеть натянутой струной. Я снова стал самим собой. Мельтешение масок на лице Мэла прекратилось. А затем он глубоко вздохнул и открыл глаза. Самые обычные, человеческие, бледно-голубые глаза, в которых, как в зеркале, отразилась моя небритая физиономия.