«Запомните меня живым». Судьба и бессмертие Александра Косарева

Александра Косарева, 2021

Книга задумана как документальная повесть, политический триллер, основанный на семейных документах, архиве ФСБ России, воспоминаниях современников, включая как жертв репрессий, так и их исполнителей. Это первая и наиболее подробная биография выдающегося общественного деятеля СССР, которая писалась не для того, чтобы угодить какой-либо партии, а с единственной целью – рассказать правду о человеке и его времени. Потому что пришло время об этом рассказать. Многие факты, приведенные в книге, никогда ранее не были опубликованы. Это книга о драматичной, трагической судьбе всей семьи Александра Косарева, о репрессиях против его родственников, о незаслуженном наказании его жены, а затем и дочери, переживших долгую ссылку на Крайнем Севере «Запомните меня живым» – книга, рассчитанная на массового читателя. Она будет интересна как историкам, изучающим 30-е годы в СССР, школьным учителям, так и людям разных возрастов, кого интересует подлинная, человеческая судьба нашей страны, так и молодежи. Которая видела героев тех лет лишь на картинах или в кино. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Глава третья

Что такое комсомол?

Я смею только предполагать, отчего сложилось именно так, а не иначе. Но глядя в прошлое из XXI века, могу сказать: у старшего поколения Косаревых, то есть у моего деда, бабушки, их друзей, комсомол вызывал оптимизм, желание трудиться, строить и развивать страну, потому что это зиждилось на вере в лучшую судьбу для народов России. На вере именно в коммунистическое устройство будущего, в самое справедливое общество на земле.

Они спорили, но в главном оставались единомышленниками.

У второго поколения Косаревых — моей матери Елены, которая вышла замуж в норильской ссылке… У людей, которых преследовали годами, сажали, высылали в такие места, где человеку выжить трудно, не то что жить; не давали учиться, жить там, где они хотят… У людей, которым сломали здоровье, отняли самые продуктивные годы жизни, даже само слово «комсомол» уже энтузиазма не вызывало.

Я принадлежу к третьему поколению.

Меня зовут Александра Петровна Косарева, и я дочь той самой Елены, Леночки, дочери моего деда, комсомольского вождя, и внучка своей бабушки, жены Косарева, Марии Викторовны Нанейшвили.

Годы ссылок, мучений, полярного холода, голодухи у мамы с бабушкой уничтожили иллюзии насчет величия Сталина. По крайней мере, после реабилитации не отбили желание верить в «светлое будущее». Они всё еще думали, что дело не совсем в Сталине, не в советской модели социализма. А вот что идея его построения оказалась под тотальным контролем Сталина. И вот этот Сталин, хоть и клялся публично у гроба Ленина, будто продолжит его дело, на самом деле все извратил, повернул на свой изуверский лад.

Хотя если говорить о Сталине, то, по правде, более точного и последовательного продолжателя «дела» Ульянова-Ильича, теоретика-утописта и террориста номер один, было не отыскать. Сталин был фанатом Ленина до самой смерти.

И в таком духе мама с бабушкой воспитывали меня.

С их точки зрения, я была непослушной девочкой и такой как бы «ленивой диссиденткой». И мои родные, прожив тяжелейшую жизнь исключительно из-за системы, которая медленно их убивала, не придумали ничего лучше, как внедрить меня в эту систему.

Правда, сегодня я жалею о том, что архивные документы по Косареву, моему деду, были буквально у меня под руками. Любые! А я ими не воспользовалась! Почему? А Бог его знает! Наверное, потому что я была очень молода и с политической точки зрения мой знаменитый комсомольский дед меня в те годы мало интересовал, это честно, в отличие, скажем, от маоистов, леваков со всего мира, они почитают Косарева до сих пор.

Косарев заинтересовал меня позже, когда стало ясно, что эта яркая, значительная личность в истории родины заслуживает доброй памяти, о чем мечтала и чего всю жизнь добивалась моя бабушка. И моя мать.

Но мама с бабушкой в те времена уговорили меня поступить в Высшую комсомольскую школу, ВКШ, в 1981 году. Как бы продолжить дело моего великого деда. Вместо сидения на лекциях, я часто приглашала однокурсников к себе на дачу, где все мы веселились, выпивали и закусывали. До тех пор, пока один парень из группы не заметил флаг Великобритании на моих джинсах.

Тогда они в этой ВКШ устроили собрание, где подвергли меня суду комсомольской инквизиции. Было страшно и смешно: меня травили ровно те же люди, которые еще недавно кутили на моей даче.

13 марта 1988 года в «Советской России» появилось скандально известное письмо Нины Андреевой «Не могу поступаться принципами». В разгар перестройки газета ЦК КПСС впервые стала открыто обелять образ Сталина, оправдывать его политику.

Нина Андреева, сейчас уже старуха, родилась за месяц до ареста деда, в октябре 1938 года. Когда же на вечере памяти Александра Косарева зашла речь об этой статье, я взяла слово и сказала, что даже в наше время в Архиве ЦК ВЛКСМ работают махровые сталинисты.

На этом вечере памяти присутствовал заместитель заведующего Архивом ЦК ВЛКСМ, где я работала, он стукнул заведующему Архивом и потом два часа на общем собрании архива меня чихвостили «за нарушение корпоративной этики».

То есть, судя по формулировке, коммунисты чихвостили меня за сугубо капиталистическое нарушение поведения! Умельцы!

Думаю, ни дед с бабушкой, ни мои любимые родители не могли в страшном сне увидеть, что в ВКШ меня будут мучить за мою фамилию. За фамилию того человека, без которого не было и самой ВКШ, — Александра Косарева.

Такой же ли был комсомол Косарева и его поколения? С чего это все начиналось? Чтобы ответить на эти вопросы, придется вернуться в прошлое. И попробовать выяснить, кто же придумал комсомол? Задолго до того, как мой дед возглавил его ряды.

Говорят, идея создать коммунистический союз молодежи принадлежит еврейскому пареньку Ефиму Цетлину. Сначала он верховодил в компании фабричных парней и девчонок, полтора десятка человек. Однако идея понравилась молодежи. К ним потянулись.

29 октября 1918 года уже 176 человек собрались в Москве, чтобы основать комсомол. В духе своего времени они мечтали, что за ними — конечно же, за ними, а за кем же еще! — последует весь мир! И может быть, первым германский пролетариат! Комсомол станет международным и вольется в мировую революцию.

Кто бы мог сомневаться? Бурные аплодисменты!

Смуглый, черноволосый, невысокого роста, в рабочей косоворотке Ефим понравился Якову Свердлову (сыну мещанина Мираима-Мовши Гаухманна, одна из партийных кличек Махровый). Абсолютно бессердечному садисту. Тот познакомил Цетлина со своим кумиром и главой большевистского крыла — Лениным. Быстро поняв, что еврейский мальчик хоть и смекалист, но малообразован, Ленин разрешил ему пользоваться личной библиотекой. А Свердлов выделил организации 30 тысяч рублей на обзаведение.

Этим первым ребятам из новорожденного комсомола все равно не хватало денег. Нужно было заказать в типографии устав, разослать по районам. Купить канцелярские принадлежности, бумагу, папки, хотя бы примитивную мебель, столы со стульями. И первые комсомольцы либо покупали их на свои кровные, либо одалживали деньги у Петроградского комитета большевиков. Отпечатали и первые членские билеты.

В комсомол Цетлина вступали рабочие пареньки и девчата с расчетом на то, что организация поможет им выбиться из нищеты, куда погрузили страну сначала Первая мировая, потом Временное правительство и, наконец, большевики. Найти жилье, работу, еду.

Ефим обещал, но мог помочь единицам. Это принесло разочарование многим, однако идея все еще казалась пленительной. И к декабрю 1918 года в комсомоле числилось уже 20 с лишним тысяч человек. Считай, армия.

«Дети рабочих» сначала взялись за дело с энтузиазмом, но быстро приуныли. Потому что, как только большевики начали строить свой коммунизм, экономика рухнула, заводы закрылись, в городах воцарилась безработица.

И зачем нам этот чертов комсомол, стали говорить фабричные. Что с него толку? После чего они либо устраивали пролетарские танцульки, либо разгуливали по улицам и паркам голодные, готовые на все, хоть на грабеж с мордобоем.

Детство комсомола в модели Ефима Цетлина пришлось на тяжелое время.

«Уходили комсомольцы на гражданскую войну», а возвращались ранеными, одичалыми, искалеченными, с черствой душой. Пассивными, жестокими. Ибо картина, которую они застали при возвращении с войны домой, оказалась не просто ужасной. Она вообще мало поддавалась описанию. Эти свидетельства остались в дневниках, письмах, воспоминаниях.

«Трамваи не ходят; газет нет; электричество не горит; в животе пусто, а в голове и на душе какая-то серая слякоть… Спасительный картофель все дорожает, а сам он мерзлый, тяжелый да земли на нем… Всюду надписи насчет того, что просят не оскорблять швейцаров и курьеров предложением чаевых, но берут так же, как и прежде».

«Когда мы прибыли в Петроград, город уже голодал. Вместо мяса, молока и белого хлеба мы перешли на селедку, воблу и черный хлеб, наполовину смешанный с овсом… Позднее лепешки из очистков картошки, запеканка из тех же очистков с примешанной кофейной гущей, овсяный хлеб с примесью муки только для скрепления, дохлая конина для супа. Есть пшенную кашу было высшей степенью блаженства».

«Карточки на топливо у нас были, но не было топлива. Водоснабжение Петрограда было расстроено, и вода заражена тифом и другими возбудителями опасных болезней. Нельзя было выпить и капли некипяченой воды.

Самым ценным подарком в 1919 году стали дрова. В сильные холода в размороженных домах полопались все трубы, не работали сливные бачки в туалетах и краны. Умыться стало практически невозможно. Прачечные, как буржуазный институт, исчезли. Мыло полагалось по продуктовым карточкам, но никогда не выдавалось. Тяжелее всего было выносить темноту. Электричество включалось вечерами на два-три часа, а часто света не было вовсе».

«Мы понимали, что все идет прахом и цепляться за вещи незачем, надо только стараться сохранить жизнь, не быть убитыми, не умереть с голоду, не замерзнуть… В голове никаких мыслей и никаких желаний, кроме мучительных дум о том, что еще продать и как и где достать хоть немного хлеба, сахара или масла… Не было ни конного, ни трамвайного движения — лошади все были съедены, улицы не чистились, снег не сгребался, по улицам плелись измученные, сгорбившиеся люди».

И как горькая насмешка на каждом шагу красовались огромные плакаты: «Мы превратим весь мир в цветущий сад!»

Юноша Цетлин мог сделать себе карьеру, поднимаясь по ступенькам партийной лестницы. Но в те времена никто никому и ни в чем не мог дать гарантий.

В 1933-м, еще до убийства Кирова, — так сказать, еще в мягкие, карамельные времена, — Ефима арестовали по делу его друга, главного редактора «Комсомольской правды» Слепкова. Потом выпустили. Но спустя несколько лет снова взяли — уже по делу Бухарина.

После того как через Ефима стали пропускать электрический ток и одновременно мочились ему на лицо, — бывший глава комсомола справедливо решил, что следствию не стоит говорить «нет» или «не знаю». И тогда может быть удастся выйти на свободу второй раз.

Он признал «вину» полностью и подписал протокол допроса.

Николаю Ивановичу Бухарину дали его прочесть.

Получалось, что Николай Бухарин, со слов Цетлина, с группой эсеров-боевиков намеревался убить Сталина. Ни больше ни меньше.

И вот за эти заслуги в июне 1937-го Ефиму Цетлину вроде бы отмерили десятку без права переписки. Но потом раздумали и расстреляли. В декабре того же года. Уже безо всякого суда, по решению «тройки».

И дальше было все примерно так же, до скуки однотипно.

Комсомольских лидеров назначали, давали возможность начать карьеру. Но частенько успешная карьера при Сталине заканчивалась пулей в затылок. Либо на Лубянке, либо в Лефортово, либо в особняке на Никольской, — но пулей. Или от знаменитого палача Блохина — я еще к нему тоже вернусь, — либо от полупьяного сержанта, которого после казни долго рвало в уборной.

Единственный, кого миновала чаша сия, то есть кто миновал расстрела, был Александр Мильчаков. Именно его 24 марта 1929 года сменил на этом посту Александр Косарев.

Мильчаков после комсомола тоже учился, тоже делал карьеру и в итоге возглавил «Союззолото», оказавшись в подчинении у Кагановича.

А это как раз совпало по времени с чисткой в комсомоле.

Зная, что у Мильчакова осталось полно друзей в Цекамоле и что он за них переживает, Каганович полагал нужным извещать его об очередных арестах бывших комсомольских коллег.

Сродни телефонному садизму.

Еще куранты на Спасской башне не отбили даже пяти утра, Лазарь Моисеевич будил Мильчакова звонком по вертушке, которая, как правило, не прослушивалась! И бодрым тенорком извещал, что только что арестован «ваш Петр Смородин». Мильчакову ли не знать, что его друг Петя Смородин возглавлял комсомол, недавно избран кандидатом в члены ЦК партии, а сейчас он первый секретарь Сталинградского обкома.

— Но Лазарь Моисеевич, — возражал Мильчаков, — Петя никогда не выступал против партии! Он настоящий, преданный…

— Это ты мне рассказываешь? — возмущаясь, перебивал Каганович. — Тогда зачем ему было признаваться, что он связан с Бухариным? Ежов его и прихлопнул! Скажешь, несправедливо?

Через какое-то время и снова издевательски, под самое утро Каганович звонил с очередной новостью:

— Арестовали Николая Чаплина!.. Почему молчишь, Мильчаков? Что сопишь-то в трубку? Язык проглотил? А ведь я его недавно вызывал, спрашивал, нет ли у него камня за пазухой против партии. И твой Чаплин, бывший вождь Цекамола, клялся мне в верности. А чекистам признался, что он враг советской власти и связан с врагами! Как быть?.. Слушай, товарищ Мильчаков, кстати, ну-ка перечисли мне всех первых секретарей ЦК комсомола. Ты должен их помнить, молодой!

Мильчаков перечислял:

— Цетлин, Рывкин, Шацкин, Смородин, Чаплин.

— Вот так! Вот оно! — с удовольствием крякал Каганович. — И все арестованы, заметь! Все разоблачены! Кроме тебя!

Печальна череда этих еврейских мальчиков, молодых коммунаров. Не только еврейских, конечно. Но справедливости ради, заметим, что среди них было очень много юношей из еврейских семей, из бедноты, из полунищих местечек, где кое-кто поверил, что коммунизм сродни еврейской мечте о Земле Обетованной.

И чем-то схожи судьбы. И расплата за иллюзии оказалась страшной.

Все они, главные комсомольские начальники, буром вошли в революцию, которая потом и сожрала их без остатка.

Никто из них, кроме Петра Смородина, не дожил до сорока.

В 1919 году Ефима Цетлина на посту Первого секретаря ЦК комсомола сменил Оскар Рывкин. Вовсю шла-Гражданская война, которая калечила тела и души. В том же девятнадцатом году комсомолец Александр Косарев явился на призывной пункт Красной армии Троцкого. Ему было 16 лет, но он приписал себе 18, был пойман на подлоге, но от идеи разгромить генерала Юденича не отказался. Поэтому спрятался в вагоне под сиденьем и уехал на фронт.

Что же до Оскара Львовича Рывкина, то, когда он уже заканчивал комсомольскую карьеру, Косарева взяли инструктором Василеостровского райкома в Петрограде, а в декабре он вернулся в Москву и стал заворгом Баумановского райкома.

Рывкина вроде бы послали учиться в Соцакадемию, он сидел на партийной работе, и даже при Ленине увлекался и был ярым сторонником нового вождя, Сталина. После Института красной профессуры Рывкин достиг высшей точки карьеры — возглавил Краснодарский горком партии. Но шел 1937 год, и Рывкина арестовали. Поклонение Сталину не помогло — Рывкина расстреляли.

Он прожил на свете 38 лет.

Следующий лидер, Лазарь Шацкин, возглавил комсомол в сентябре 1921 года. Он пробыл на этом посту очень недолго, поскольку его уже на будущий год предпочли отправить на учебу в Институт красной профессуры.

Щацкин оказался весьма непокорным товарищем.

В 1929 году, будучи уже членом редколлегии «Правды», он тиснул рискованную статью «Долой партийную обывательщину». Лазаря Абрамовича озаботило, что с приходом Сталина в партии воцарилось «молчаливое большинство», которое безо всякой дискуссии поддерживает любую идею, исходящую из Кремля. Александру Косареву, последовательному стороннику Сталина, который только что стал комсомольским генсеком, статья также не понравилась.

Нервничал и вождь.

Шацкина объявили леваком, услали в Ташкент на госплановскую работу. Но это понижение не охладило и не образумило Лазаря Абрамовича. Он сошелся с видным партийным теоретиком по имени Яков Стэн, и они оба стали писать письма, убеждать Косарева, что «молодежь СССР нуждается в интеллектуальной самостоятельности».

— Разве мы ограничиваем молодежь по поводу диспутов, споров? — интересовался Косарев.

— Это диспуты навязаны Цекамолом, — возражали Шацкин и Стэн. — Комсомольцы по сути лишены гражданской свободы.

Выгнав их однажды из кабинета, комсомольский генсек отказался их в дальнейшем принимать.

Тогда они стали писать.

«Каждый комсомолец, — писали Косареву Стэн и Шацкин, — должен на своем опыте проработать серьезно все вопросы и таким путем убедиться в правильности генеральной линии нашей партии».

Но, к сожалению, они писали не только Косареву, которому эти рассуждения были враждебны и опасны, а во все инстанции, рассчитывая на поддержку Бухарина. Косарев понимал, что рано или поздно при таком поведении за «оппортунистов» неизбежно возьмется ЦК партии и НКВД. Он не хотел этого и запланировал просто осудить позицию Стэна и Шацкина на комсомольских собраниях по всей стране.

Но не успел. В 1935 году их арестовали, а спустя два года расстреляли.

Лазарь Шацкин прожил 35 лет.

5 апреля 1922 года вместо Лазаря Шацкина должность первого секретаря ЦК РКСМ занял Петр Смородин.

В это время Косарев находится на подъеме своей карьеры, набирается опыта. Он — первый секретарь Баумановского райкома комсомола Москвы. В декабре его переведут заместителем заведующего организационного отдела Московского горкома.

Смородину на момент назначения было 25 лет.

К этому времени он успел побывать на Гражданке комиссаром полка.

Смородин стал кумиром молодежи, прошедшей Гражданскую войну, — «дан приказ ему на запад, ей в другую сторону».

Петр Иванович руководил комсомолом без видимых приключений, вплоть до 1924 года. Но тут умер Ленин, возникла внутрипартийная дискуссия. На этом фоне, — по мнению Сталина, нового генерального секретаря, — партия остро нуждалась в поддержке комсомола.

А речь шла вот о чем.

10 мая 1924 года нарком просвещения Анатолий Луначарский жаловался наркому внешней торговли Леониду Красину:

«Я считаю чрезвычайно важным достичь благоприятного процентного соотношения пролетариев и не пролетариев в нашей партии. Но я никак не думал, что это будет достигаться одновременным разгромом интеллигентской части партии… Атмосфера, создавшаяся за последнее время в партии, чрезвычайно тягостная… Люди начинают бояться друг друга, боятся высказать какую-нибудь новую свежую мысль, судорожно цепляются за ортодоксию, судорожно стараются заявить о своей политической неблагонадежности, а часто подтвердить ее бешеными нападениями на соседей… Я не знаю, Леонид Борисович, что мы можем предпринять».

А что они могли предпринять?

Красин вскоре умрет. Луначарского отстранят. Ожидаемой поддержки своих идей Сталин от комсомола не получит.

В этой ситуации Сталину ничего не оставалось, как сменить комсомольского лидера.

Поэтому Петра Ивановича, как водится, сняли, направили учиться, взяли в партаппарат. Он добрался до поста второго секретаря Ленинградского обкома. В самый разгар репрессий стал первым секретарем Сталинградского обкома.

При этом Косарев уже давно руководил комсомолом страны.

Настал 1938 год.

Смородин из газет знал, понимал, что Ежов, а потом Берия готовили разгром комсомола. Мечтал вмешаться. Но в июне 1938 года — за полгода до ареста Косарева — Петра Ивановича арестовали как врага народа. Припомнили ему, конечно, и отрыв от линии партии в двадцать четвертом, и неоправданное продвижение друзей — ветеранов Гражданки на руководящие посты, и многое другое. А в чем-то обвинили стандартно: шпион типа всяких там разведок.

Он был расстрелян в феврале 1939 года, почти одновременно с Косаревым.

Смородину было 42 года.

18 июля 1924 года, когда мой дед Александр Косарев учился в Коммунистическом университете, в кабинете Смородина появился следующий руководитель комсомола — Николай Чаплин.

Ему дали осмотреться, и в конце 1925 года, накануне важнейшего и переломного XIV съезда партии, делегатом которого был и Косарев, Николая Павловича Чаплина и его второго секретаря Александра Мильчакова неожиданно вызвал к себе Сталин.

Не в кремлевский кабинет, а именно домой, в кремлевскую квартиру.

Мильчаков вспоминает, что в Кремле находились гаражи, медпункт, прачечная, парикмахерская и другие службы, обеспечивавшие быт высшего руководства. У входа в жилой дом и на каждом этаже дежурили охранники. Мебель в кремлевских квартирах была казенная с жестяными номерками. Центрального отопления не было. В комнатах стояли печи, которые каждое утро прислуга топила дровами.

В назначенный час гости стояли у дверей сталинской квартиры.

Дверь открыла Надежда Аллилуева, провела комсомольских секретарей в комнату, уставленную книжными полками.

Сталин, закончив телефонный разговор, вышел к гостям, поздоровался, пригласил сесть:

— Кто курит, курите, не стесняйтесь!

«Сталин, — пишет Мильчаков, — говорил об оппортунизме Зиновьева и Каменева, об их «штрейкбрехерстве» в октябре, брал с полки книги Ленина, зачитывал ленинские характеристики Зиновьева и Каменева. Останавливался на последних ошибках зиновьевцев, на их «вылазках» в ленинградской печати. Он едко высмеивал их отрыв от практики, от жизни, называя их «интеллигентами», «вельможами», ничего не смыслящими в деревенской жизни.

Далее Сталин раскритиковал Бухарина, снова привлекал ленинские оценки теоретических заблуждений Бухарина. «Досталось» Бухарину и за правый уклон, и за «всегдашнее трусливое примиренчество», и за совпадение его взглядов с настроением Н. К. Крупской, «которая скатывается в объятия оппозиции»».

И еще.

«В заключение беседы Сталин прошел к себе в кабинет, взял со стола список членов и кандидатов ЦК.

— Абсолютное большинство в ЦК — за генеральную линию партии, оппозиционеров всех мастей меньшинство. Есть еще незначительная кучка людей, представляющих «болото». Таким образом, всё ясно. Оппозиционерам крышка.

Когда Чаплин и Мильчаков собрались уходить, Сталин вызвался их проводить. Он накинул на плечи меховую куртку, надел шапку-ушанку и вышел с ними. Часовому показал книжечку члена президиума ЦИК СССР.

— Пропустите товарищей, они были у Сталина.

Они медленно шли к Дому Советов, вспоминает Мильчаков.

— Ну как, что скажешь?

— Всё бы хорошо, да уж больно он злой…

— Да, их он ненавидит.

— Он для себя, как видно, давно решил вопрос об их судьбе, из ЦК их уберут.

— А список цекистов с пометками: «за», «против», «болото»?.. Организатор он отменный, у него всё подсчитано.

— Но Ильич не хотел, чтобы лидер партии обладал такими чертами характера, как грубость, нелояльность к товарищам.

— Он их давно не считает товарищами, он и нам внушает: это враги».

Чаплин, родом из Смоленска, возглавил комсомол в двадцать два года. За ним числятся два новшества.

IV съезд в 1924 году по его инициативе постановил именовать комсомол Ленинским. Так что из РКСМ он превратился в ВЛКСМ. А в марте 1925-го по примеру партии они ввели должность генерального секретаря, кем и стал Чаплин.

Послушный Сталину и неплохо зарекомендовавший себя в борьбе с оппозицией, сын сельского священника из Смоленска Чаплин активно боролся с религией на всех фронтах.

Он ушел со своего поста в 1928 году, и после традиционной учебы — ох, уж эта «учеба», что так похожа на преисподнюю! — стал вторым секретарем Закавказского краевого комитета партии. Но не прошло и года, как его заменил Берия. А потом карьера Чаплина необъяснимо, но достаточно резво покатилась вниз. В тридцать третьем его сделали начальником политотдела Мурманской железной дороги, в тридцать шестом вроде даже удостоили ордена Ленина за все хорошее.

Но это была уловка.

Многих награждали перед ликвидацией.

С Чаплиным было все ясно. В глазах Сталина он сыграл положенную роль, отработал и теперь никому не был нужен. А как свидетель даже вреден. Поэтому, как только начались репрессии, его в 1937 году арестовали как «шпиона и диверсанта», а в сентябре 1938-го — за пару месяцев до ареста Косарева — расстреляли.

Ему было 36 лет.

К Чаплину с его «ленинским комсомолом» в двадцать восьмом году не было серьезных претензий, когда ему на смену пришел Александр Мильчаков. И стал вторым в истории генсеком ЦК ВЛКСМ. Осторожный и внимательный, — точнее, чуткий к ветрам из Кремля, — Мильчаков нравился руководству партии.

Александр Иванович оставил нам свои воспоминания, чем облегчил мне задачу: о нем как о человеке писать проще.

Вот партия поручает ему выпустить серию популярных брошюр для комсомольского актива и молодых коммунистов, и Мильчаков берется за это дело со всем рвением, на которое способен. И «доложился» на Оргбюро ЦК ВКП(б).

Там его выслушали, полистали брошюры. Затем подошел Молотов и, пока шел перекур, увлек Мильчакова в другой угол кабинета.

— Хорошая работа, — одобрил Молотов. — Только в первой брошюрке уберите название.

— Почему?

— Вот там написано: «Заветы Ленина молодежи»…

— Да… Ну и что?

— Товарищ Мильчаков! При чем тут вообще заветы? Есть партия, есть ее Центральный Комитет…

— Но мы имели в виду речь Ленина в 1920 году.

— Какая разница, что вы имели в виду? Разве Ленин оставлял какие-то завещания молодежи?

Мильчаков не отступил:

— Однако мы рассматриваем речь Ленина на III съезде РКСМ как его заветы молодежи. Речь программная, на перспективу.

— Кто это «мы»? — хмуро спросил Молотов.

— Ну как же? Мы, бюро Цекамола.

— Я вам передаю пожелание товарища Сталина.

«Пока мы разговаривали, — вспоминал Мильчаков, — Сталин хмуро посматривал в нашу сторону, посасывая трубку. Мильчаков понял неприязненное отношение Сталина к словам «заветы» и «завещание Ленина». Так в партийном обиходе именовали письмо Ленина к съезду партии, в котором он предложил убрать Сталина с должности генсека».

Александра Мильчакова взяли в 1938 году. И единственного из первых шести руководителей комсомола не расстреляли.

Почему? Один Бог знает.

Точнее, знали Сталин с Берией, но у них уже не спросишь.

Он провел в лагерях 16 лет, причем в тяжелых местах, в Норильске, где сидели бабушка и мама, в Магадане.

Только в 1954 году с него сняли все обвинения, он вернулся в Москву, поработал чиновником в Трудовых резервах. Он прожил 70 лет и умер своей, тихой и незаметной смертью в 1973 году.

Вот что такое комсомол вкратце.

Его название, конечно, состоит из одного слова, но вмещает в себя так много!

И вот какими были его невезучие лидеры.

Где-то на дне этой бочки определений лежит, наверное, и такое: комсомол — не столько кузница кадров, сколько наковальня, на которой было расплющено множество несчастных судеб.