Демоны Дома Огня

Александра Груздева, 2017

Еще со времен Шумерского царства существует могущественная семья, заключившая договор с демонами и получившая от них власть и бессмертие. Но один из семьи совершил преступление, за что был изгнан и лишен дара. Что он ищет все то время, которое ему отпущено на Земле, и как ему может помочь странная девушка, встреченная им осенью 2003 года в Петербурге?

Глава 2. Лилу

Зеленые, тонущие в сумерках холмы Флоренции, терпкий аромат взметнувшихся к небу кипарисов, каменная чаша города, из которой пьешь солнце и никак не можешь утолить жажду. Жажду промерзшего на холодных улицах и площадях человека, рожденного в зимнюю ночь.

Юлия Сакович глубоко вдохнула вечерний пряный воздух и деликатно постучала в дверь виллы, увитой плющом. Уже через пять минут безответных робких попыток добиться внимания хозяев она со всей силы колотила в дверь ботинком на толстой подошве. Безрезультатно.

Сначала Юлия топталась у железной ограды, не смея тронуть калитку. Но кнопка электрического звонка рядом с надписью Villa (вот так: без названия, без фамилии владельца) была вдавлена внутрь чьей-то грубой рукой. Через прутья решетки было видно, что тяжелое кольцо на двери, предназначенное для оповещения жильцов о внезапных гостях, вырвано с мясом и валяется на ступеньках. От калитки к двери вела узкая, посыпанная белым гравием дорожка. Юлия осторожно толкнула калитку, та скрипнула и поддалась.

Юлия Сакович была журналисткой от Бога. Это ведь он наделил ее плоской фигурой, вытянутым лицом, длинным носом, волосами, которые не отрастали ниже плеч, а если все ж таки умудрялись (Юлия, бывало, из-за работы пропускала стрижку), выглядели как спутанная лошадиная грива. Яркая помада, крупные серьги-кольца, страсть к жареным фактам, неудобоваримым сплетням — вот та, которую увидел доктор Хински, когда слегка приоткрыл дверь.

— С кем имею честь? — Мужчина разговаривал через натянувшуюся цепочку.

— Доктор Роберт Хински?

— С кем имею честь? — требовательно повторил Хински.

— Юлия Сакович, журналист, — представилась она, проталкивая в щель визитную карточку. — Поберегите пальцы! — Кусочек картона так и упал, никому не нужный. — Независимое расследование.

— Не интересует, — прогнусавил Хински с намерением закрыть дверь.

— Доктор Хински, я собираю материал о Флорентийском монстре. Думаю, вы можете мне помочь…

— Не знаю, не привлекался, — пробормотал Хински, еще настойчивее пытаясь закрыть дверь.

Но Юлию Сакович не так-то просто было прогнать с порога.

— У меня есть сведения о вашей причастности к ордену Красной Розы. Знаете ли, древний орден дьяволопоклонников…

— Что за чепуха! — разъярился доктор, однако дверь замерла. — Подождите. — Он прикрыл дверь, чтобы снять цепочку с крючка. На пороге вырос ярко подсвеченный сзади силуэт толстяка, он качнулся на цыпочках и окунулся лицом в сгущавшийся, как малиновый сироп, флорентийский вечер и тут же перекатился на пятки, свет упал на мясистый нос, блеснули булавочные глазки. — Журналист, говорите?

— Да, моя визитка упорхнула…

— Входите. Что-то вы поздновато…

— Простите. Пробовала дозвониться по телефону, но у вас никто не отвечал. Я решила, что зайду лично, нанесу визит. Не помешала?

— Нет, что вы, я полуночник, раньше двух ночи не ложусь, иногда сижу за работой до утра… Я к тому, что о Флорентийском монстре столько уже всего понаписано…

— Знаю, но полиция продолжает расследование, всплывают новые факты. И ведь Флорентийский монстр до сих пор не пойман.

— Факты? Скорее, домыслы… Проходите, проходите.

Громкое дело Флорентийского монстра — убийцы, который орудовал в окрестностях Флоренции, расстреливая своих жертв и вырезая у них внутренности с 1974 по 1985 год, никак не могли закрыть. Семь влюбленных пар в цветущих холмах, то есть четырнадцать жертв! И хоть по делу постоянно допрашивали и арестовывали подозреваемых, монстр все еще был на свободе. Каждого приговоренного по этому чудовищному делу со временем оправдывали и отпускали.

Казалось, все усилия, потраченные на поимку преступника, напрасны. И вот уже — то ли от бессилия, то ли от тосканского солнечного удара — полиция обратилась к оккультизму, спиритам, прорицательницам. На кладбищах завывали медиумы в экстазе духовидения. В результате в убийствах обвинили таинственный орден Красной Розы и «выкормышей» этого общества — демонов, которых сатанисты приманивали кровью и органами, вырезанными у жертв. Кровавые черные мессы якобы проводились на одной из флорентийских вилл.

Хински провел Юлию через внутренний двор. Дом был сконструирован не как типичная тосканская вилла — пологое строение с гостеприимными, широко распахнутыми объятиями светлых комнат, а скорее как жилище средневекового флорентийца — с мощной каменной лестницей, высокими галереями и комнатами-норами где-то там, наверху. Юлия запрокинула голову — сквозь застекленные ромбы потолка на нее смотрели одинокие первые звезды.

В гостевом домике виллы тоже пахло чертовщиной, возможно, потому, что здесь давно никто не убирал. Захламленная гостиная. Свалка одежды на диване. Одна спортивная туфля посреди комнаты. Коробки из-под пиццы. Картонки от фастфуда. Пустые бутылки. Хински убрал стопку газет и журналов, освобождая кресло гостье, ухнул их на пол — поднялся столб пыли. Юлия закашлялась.

— Домработница давно не приходила: то ли уволилась, а я запамятовал, то ли монстр ее настиг, — сообщил доктор журналистке и мерзко захихикал. — Садитесь, располагайтесь, — предложил он широким жестом. — Кофе вам не сварю, а в Италии ведь как, сами знаете, если вам не предложили в гостях эспрессо, то попросту нахамили, но кофеин не употребляю. Впрочем, в холодильнике есть пара бутылок пива.

— Отлично, — кивнула Сакович, а сама подумала, осматриваясь: «Еще не хватало из его чашек пить, а пиво в бутылке — гигиенично».

Доктор Хински и сам был похож на Ганнибала Лектера. Мокрогубый, ушастый. Он скалил зубы и подергивал носом, будто принюхивался. Пухлый мячик на резинке, он вышел из гостиной подпрыгивающей походкой. Юлия огляделась.

Когда-то гостевой домик виллы считался одной из достопримечательностей округи, теперь же он был загажен до омерзения. Фреска XVIII века на стене зачем-то заклеена пожелтевшей газетной бумагой. В углу проросла плесень. Роспись на потолке засижена мухами. Антикварная мебель ободрана. Шелковая обивка дивана вспорота, из рваной раны торчит клок волос, хорошо, если не человеческих. Прелый дух огрызков мешается с гнилью грязных носков, и вся эта ароматная прелесть носится в воздухе.

— Ну-с… — Хозяин вернулся с парой пивных бутылок, одну протянул гостье, затем плюхнулся на диван, а одежду скомкал и затолкал себе под спину, вроде диванной подушки. — Что вы там напридумывали? Выкладывайте. Сказку на ночь не заказывал, но раз сама в руки идет…

— Дело о Флорентийском монстре, как вам известно, не совсем обычное…

— Мне ничего не известно, — лениво отмахнулся Хински и пролил пиво на затоптанный ковер, но, кажется, даже не заметил этого. — Я, знаете ли, за новостями не слежу и криминалом не увлекаюсь.

— Но вы наверняка слышали, что в расследовании дела принимала участие женщина-медиум.

— Эт да! Это слышал, — кивком подтвердил Хински.

— Медиум сообщила, что убийства монстра связаны с орденом Красной Розы. Они носили ритуальный характер, а органы, которые убийца вырезал у жертв, использовали в черных мессах.

Хински поперхнулся пивом и захохотал так, что подвески на люстре заплясали и с них тоже полетела пыль:

— Удивительно, чему верит итальянская полиция! Видимо, мрачное Средневековье в самом разгаре. Давайте сожжем еретика на костре! И поужинаем его сочным, прожаренным мясом. Не отсюда ли родом знаменитые флорентийские стейки?

— В трансе медиум говорила об иностранном профессоре, который живет на вилле в окрестностях Флоренции и, выполняя заказ от ордена, вызвал в наш мир демона.

— А программу телепередач на следующую неделю она вам не зачитывала? — веселился Хински. — Или, может, «прозревала» меню ближайшего ресторанчика? И кто же этот таинственный профессор Икс?

— Судя по всему, вы, доктор Хински.

— Я? Помилуй Господь и все архангелы Его! И что значит «судя по всему»? Судя по чему?

— Живете на вилле. Вы иностранец. Обвинялись в нарушении врачебной этики.

— Этики-поэтики, — бормотнул Хински. — Ну-ну, жгите, девушка, да не переусердствуйте. — Я вам не чернокнижник какой-нибудь, я ученый, и открытия мои признаны мировым сообществом.

— Опыты ставили на людях, — в тон доктору подкинула Сакович факт из его досье.

Хински позеленел:

— А что же мне их — на тараканах ставить? Вы, уважаемая, считаете себя неотличимой от таракана? Я вот даже невооруженным глазом вижу несколько крупных отличий и пару несущественных. — Хински вдруг всем телом дернулся, подался к Сакович, да так, что та вжалась в спинку кресла. — Кто-нибудь пострадал? Скажите мне, кто-нибудь умер из-за моих экспериментов?

Сакович перевела дух. Ее предупреждали, что доктор Хински эксцентричен, может быть, даже безумен. Разговор с ним надо вести спокойно, признавать его заслуги как ученого, но безо всякой лести:

— Нет, никто не умер, только вот в чем беда: ваши пациенты не знали, что на них испытывают новое лекарство, согласия своего не давали.

— А где бы они были, не окажи я им такую милость: не возьми я их в свой эксперимент?

— Не знаю. Никто не знает, что с ними было бы. — Сакович старалась говорить примирительным тоном, но Хински не желал примиряться с неудобной действительностью:

— Никто? Да каждая собака знает! — нервно подпрыгнул доктор, и в разодранном диване что-то жалобно пискнуло. — В могиле лежали бы эти гаврики. И официальная медицина уж тогда-то точно была бы бессильна. Я им вторую жизнь подарил, и даже Пентагон согласен, что их здравие — полностью моя заслуга, а не какая-нибудь липовая случайность.

— А как же ваше увлечение оккультизмом и черной магией?

Хински неожиданно развеселился, будто не кипел только что от гнева, как чайник. Шутливо погрозил Юлии грязным скрюченным пальцем:

— Все знаете, пронырливая вы бестия! — и мечтательно закатил глаза. — Увлечение — сильно сказано, интересовался немного. Думал, а вдруг мы что пропустили, а некроманты прошлого, наоборот, мимо не прошли? Да и занятно их свитки, рукописи почитать. Много хохм откопал, иногда, когда бессонница мучает, начну вспоминать и от смеха весь трясусь, как желе на тарелке. — И он расхохотался, а его живот действительно заколыхался, как желейная масса. — Но верить в то, что человек науки всерьез займется черной магией? Полноте, Юлия, а то ведь меня от смеха разорвет, с итальянской полицией проблем не оберетесь, уж они вас с радостью в ведьмы запишут. Как запоете, когда на костре окажетесь?

— Значит, вы не вызывали демонов?

— Как же мне их вызывать? — продолжал веселиться Хински. — У меня ни магических книг, ни артефактов нет. Крови девственницы тоже в наличии не наблюдается. Вы девственница, Юлия? Ну вот, так я и думал. Опять не повезло. — Хински поддернул брючину и почесал серую от грязи лодыжку. — Вы мистик, Юлия. Но меня голым мистицизмом не возьмешь, у меня ум все-таки научного, я бы даже сказал, естественно-научного склада: мне нужны факты, экспериментальные данные, которые, безусловно, можно проверить. Посему говорить мне с вами не о чем, — торжественно заключил Хински.

Сакович предприняла последнюю попытку:

— А над чем вы сейчас работаете?

— Не без подтекста спрашиваете, не без подтекста, — булькнул смехом Хински в последний раз и стал серьезен: — Я работаю над пределом человеческих возможностей в измененных состояниях сознания. Пока теоретически. Собираю материал, копаюсь в литературе. — Он обвел взглядом комнату. — Видите, как запаршивел? Все от теоретической работы. Она требует уединения, погружения. Ну а после сверну на проторенную дорогу фармацевтики, изобрету еще один вид таблеток, которые помогают не спать, не есть, а бежать и уничтожать. Авторские права у меня отнимут, препарат засекретят, поставят на службу армии. — Он вздохнул. — Как видите, мне не требуется быть медиумом, чтобы знать свое будущее.

— А может, вы уже таблетки изобрели и теперь испытываете их на неповинных людях? Например, держите подопытных в подвале?

— Да, и крысиным ядом травлю младенцев, — задумчиво протянул Хински. — Это ведь вам не алхимическая лаборатория в средневековой Праге. Иногда мне жаль, что прошли те золотые времена. Сейчас, моя дорогая, все сложнее. Чтобы перейти от теории к практике, нужно кому-нибудь запродаться с потрохами. Реактивы в супермаркетах не продаются. За ними строжайший контроль. Каждый миллиграмм активного вещества на учете. Да-с. Без оборудованной лаборатории с электронным микроскопом — вошь ты помойная, а не ученый. Без дотаций и средств… тьфу… — плюнул на пол и растер ногой.

— Ну вот же медиум и говорит, что задание вы получили от члена ордена Красной Розы, а это очень богатый орден, — ввернула Сакович.

— Да нет такого ордена! — пристукнул кулаком по пыльной обивке Хински. — Что вы мне все талдычите о красных розах? Влюбились в меня, что ли? Я вам о деле, а вы «розы, розы», — передразнил он. — Говорю же, как тяжело живется человеку современной науки, настоящему художнику… Но нет, про это вы писать, разумеется, не хотите. Вам подавай тайный орден, ритуальные убийства, омовения в человеческой крови, черные алтари, кровавые мессы! Демонов! Да вы больны, уважаемая! Вы одержимы своей идеей и не хотите правды различать! А знаете, где одержимым место? Знаете? — Хински вскочил, он кричал, размахивал руками и с каждым воплем все ближе и ближе подскакивал к журналистке: — Знаете?

«Вас бы туда, доктор, как главного одержимца», — подумала Сакович, стирая рукой брызги докторской слюны с лица.

— Жаль, что расстроила вас. Но я всего лишь проверяю версию.

— Версию-перверсию, — кривлялся Хински. — Катитесь-ка вон, уважаемая! Душу вы мне изгадили своими выдумками.

И, только выставив незваную гостью за порог, он чуть успокоился, хотя еще долго дергал занавески в разных комнатах, проверяя, не бродит ли Сакович вокруг дома. «Прознала, гадина, — сокрушался Хински. — И как эти писаки умудряются все вынюхивать своими длинными носами?» Ведь в гостевом домике флорентийской виллы доктор Хински засел вовсе не случайно, он ждал появления здесь лилу — демона в человеческом обличье, встречу с которым пообещал ему Ашер Гильяно.

* * *

Адвокат Антонио арад Аменти был раздражен — в нем все клокотало, как в кипящем котле, однако внешне абсолютно спокоен, что считалось частью профессионального облика. Его подняли с постели, и ладно бы просто разбудили, так ведь оторвали от женщины, роскошной аргентинки Малены, танцовщицы сальсы, гибкой как масличная ветвь.

Антонио Аменти, молодой мужчина лет тридцати пяти с запавшими щеками, серыми невыразительными глазами, был адвокатом Дома Гильяно и подчинялся дону, главе семьи. Телефонный звонок от посланника дона исключал неповиновение — да что там… он исключал даже малейшее промедление. Звонок означал одно: вставай, одевайся и отправляйся исполнять свой адвокатский долг, лети в другую страну, на другой континент.

— Тони, куда ты? Вернись в постель! — обиженно заголосила подруга.

Но Антонио уже разыскивал в шкафу чистую рубашку.

— Прости, малышка. — Он наклонился, чтобы поцеловать ее на прощание. Но девушка не далась, отодвинулась:

— Поцелуешь, когда вернешься, — настаивала она.

Глядя в ее беспокойные, бархатные как ночь глаза, Антонио не мог оставить Малене ложную надежду:

— Вряд ли я вернусь.

Ведь когда тебя зовет дон Гильяно, ты уже не можешь распоряжаться собой, ты подчиняешься его воле. Ты спешишь туда, где тебе приказано быть. Но Антонио не мог объяснять, не хотел оправдываться перед женщиной, он хотел лишь поцеловать Малену, чтобы осталось нежное воспоминание о ней, об этой ночи и о Буэнос-Айресе, но она отталкивала его, крутила головой, и поцелуй пришелся в ухо.

Возвращаться в Италию, во Флоренцию, было тяжело. Этот город был для Антонио родным до последнего камня мостовой, воспоминания тесно переплетались с дружбой, а в своей жизни другом Антонио называл только одного человека, Ашера Гильяно. Вместе они столько пережили, что на сотню жизней бы хватило. Ашер защищал Антонио в Доме Гильяно, а когда по обычаю Братства Аменти Тони должен был отправиться в паломничество по святым местам, Ашер поехал с ним, нарушив одну из древних традиций рода Гильяно.

Но думать об Ашере было нельзя, Антонио ждала работа, и мысли о друге могли повлиять на его беспристрастность. Долг адвоката — защищать клиента, будь тот насильником, убийцей или вором. Его долг убедить суд в невиновности даже самого отпетого негодяя.

Он сам доставлял Ашеру на виллу фотографии мальчишки из лечебницы, правда черно-белые, на них трудно было что-либо разглядеть, хотя Гильяно было достаточно и этих снимков. Ашер знал лилу, он жил с ними в одном доме, Антонио же никогда не доводилось видеть таких, как Ян Каминский.

Антонио родился в то время, когда на деятельность Братства уже был наложен запрет. Он был одним из последних детей Аменти. Старший брат, воспитатель, надел ему на шею амулет, вырезанный из камня, анкх с каплей крови лилу внутри. Антонио учили по старым учебникам, Аменти торопились передать последнему поколению знания и ритуалы, предвидя гибель Братства.

На первый взгляд грозный лилу был самым обычным юношей. Тощим, нескладным. Мальчишка сидел, низко опустив голову. Антонио видел лишь слипшиеся от крови волосы у него на макушке. Ян закрывал лицо руками, голос его звучал глухо:

— Кажется, я убил человека. И не того, о ком говорят, а кого-то другого… Но я очень плохо помню… Почти ничего не помню.

— Ты никого не убивал, — тут же отмел его подозрения Антонио. Ему было важно, чтобы мальчишка верил в свою невиновность и не начал обличать себя перед честным народом или, что намного хуже, перед судом. — Как ты оказался на вилле?

— Не знаю. — Он потер лоб. — Это было так, будто я перенесся туда. Сделал шаг — и оказался на лужайке перед домом. Не понимаю, как я добрался, ведь из Непала в Италию долгий путь. Я совсем не помню дороги. Неужели у меня снова начались припадки?

— Что ты помнишь?

— Нож… — Плечи мальчика вздрогнули, ногти впились в щеки.

«Конечно, нужно было как-то перерезать горло жертве…» — чуть ли не раздраженно подумал Антонио, а вслух мягко отметил:

— Орудие убийства на месте преступления не нашли.

«Ведь ритуальный нож прочно связан с владельцем, не каждый смертный способен его увидеть».

Мальчишка удовлетворенно кивнул, будто отвечал на беззвучную тираду Антонио. И адвокат с запозданием вспомнил, что лилу может читать мысли.

Ян Каминский был непреклонен:

— Там был нож… Непальский кхукри. Похожими ножами, только большими, отрубают головы жертвенным животным. На празднике Дурга Пуджа в честь богини Дурги, Божественной матери, победительницы демонов, забивают буйволов. — И тихо добавил: — Настоящие мастера отсекают голову зверя с одного удара.

И тут он поднял голову. Антонио даже зажмурился от неожиданности. Глаза мальчика сияли, как синие огни семафора:

— Я говорю правду, почему вы не верите мне?

Антонио заслонил лицо рукой, вглядываясь в своего клиента. Яркий синий свет исходил из его глазниц, заслонял собой и зрачок, и радужку, и белок глаза. Свет то разгорался, то затухал. Антонио даже чувствовал тепло, излучаемое глазами мальчишки. Было очевидно, что при желании Ян мог поджечь взглядом бумаги, лежавшие перед адвокатом. Компьютерная графика, глаза робота-монстра… Все что угодно приходило на ум, кроме того, что это — обычные глаза обычного человека. И все-таки Ян дожил до шестнадцати лет, и все считали его человеком, его лечили согласно человеческим понятиям о болезни и здравии и сейчас собирались судить по человеческим законам. Антонио Аменти прибыл для того, чтобы не дать довести дело до суда, а если все же это случится, не допустить обвинительного приговора. Мальчишка должен быть оправдан, хотя лично у Антонио не было сомнений в том, что Каминский совершил убийство.

Антонио старался делать вид, будто ничто его не тревожит, но непроизвольно щурился от яркого света. Он заговорил примирительным тоном:

— Я верю тебе. Ты помнишь нож. Но, согласись, трудно утверждать, что ты видел его именно в ночь убийства, ты же сам говоришь, что похожие встречались тебе на религиозном празднике в Непале. Ты мог перепутать. Ты ведь не совсем здоров. Что-нибудь еще?

Мальчишка напрягся. Вспоминание давалось тяжело, на висках пульсировали жилки, а в глазах пылало море синего огня. Антонио малодушно ощупал карман пиджака, на месте ли его солнцезащитные очки, но, даже рискуя ослепнуть, он бы их не надел, общаясь с клиентом.

— Девушку… — выдавил Ян, — я помню девушку.

— Какую девушку? — с тревогой переспросил Антонио. Никакой девушки на вилле быть не могло. С последней любовницей Ашер расстался больше полугода назад, Антонио навещал его несколько раз и, кроме Ашера и доктора Хински, никого на вилле не застал.

— Она… она… — Ян силился подобрать слова. — У нее длинные светлые волосы, она… удивлена, расстроена, она плачет, она боится, но не смеет уйти от опасности. Даже наоборот, она ищет, с кем бы помериться силой. Она и сильная, и слабая… И я не знаю, что я говорю… — Он опустил голову — и вновь обхватил ее руками. — У меня очень сильно болит голова, — признался он.

«Лилу, которого мучает мигрень. — Антонио даже позволил себе слегка улыбнуться. — Это так… по-человечески, что ли. Неудивительно, что ему мерещатся девушки. Лилу всегда славились своей влюбчивостью и вожделели земных женщин».

— Это все? — спросил он сухо, по-деловому. Время, отведенное ему на общение с клиентом, подходило к концу.

— Еще… Бронзовый дворец…

— Бронзовый дворец?

— Ты в Бронзовом дворце, — отчетливо проговорил Каминский. — Его держат тысяча шестьсот колонн. В нем тысяча комнат. И все они пусты. Они пусты уже тысячу лет. Но для тебя они полны до краев…

У Антонио язык присох к нёбу, Ян Каминский не мог произнести эти слова, он не знал их, он ничего не должен был знать о Бронзовом дворце. Зато эти слова наизусть знал Ашер Гильяно, их знал и Антонио Аменти, и все мальчики и девочки, которые росли в Доме Гильяно и слушали сказки в Мемориальной гостиной. Мальчишка на какую-то секунду показался ему похожим на Ашера. Словно тут, в бетонной комнате, появился призрак той жестокой, несгибаемой части души Гильяно, что делала его беспощадным убийцей и нагоняла страх на врагов.

Но нельзя показывать лилу, что ты боишься его, лилу чувствуют страх, а страх будит в них жажду крови. Этот лилу уже вошел в возраст, чтобы убивать. Он уже убил и, как знать, может, уже попробовал кровь на вкус, и он не остановится.

— В общем, запомни одно: ты никого не убивал. Ты лишь свидетель, ты не убийца.

— Откуда вы знаете?

— Я твой адвокат. Все, что говорю, ты выполняешь беспрекословно. И если я утверждаю, что в этой истории ты — лишь свидетель, который потерял память в результате шока от кровавого зрелища, ты мне веришь. Понятно?

— Да, синьор Аменти.

— И на следственном эксперименте ты при виде крови будешь пищать и падать в обморок, как девчонка, только потому, что я так велю. Понятно?

— Да, синьор Аменти.

— Отлично, Ян. Ты ничего не помнишь. И ты невиновен. Остальное — мое дело.

— Но почему вы защищаете меня, синьор?

«Опомнился!»

Антонио включил все свое обаяние и проникновенным тоном, которым он обычно обращался к женщинам и детям, объяснил:

— Потому что верю в твою невиновность. А еще есть отличная причина — это дело громкое. Греметь будет на весь мир, еще и эхо пойдет. Тебя ведь Флорентийским монстром считают или его последователем, за юностью лет. Может, даже сыном монстра. Уверен, газеты и об этом напишут. Лично я бы столь пикантный пассаж не пропустил. Участвовать в таком деле — отличная реклама для меня. Я становлюсь высокооплачиваемым адвокатом, а ты получаешь свободу — разве это не равноценная сделка?

Ян недоверчиво на него посмотрел. И Антонио мысленно обругал себя дураком, он совсем забыл, что лилу чувствительны ко лжи, как чувствительны к ней и все Гильяно. Но время, отведенное на общение с адвокатом, закончилось, и подошел охранник, чтобы отвести Каминского в камеру.

* * *

В маленьком баре «Ирис» Антонио кулем свалился на плюшевый диванчик у стола в углу, уронил голову на согнутые руки. Он бы и лбом об стол бился, да вокруг слишком много знакомых, его во Флоренции каждая собака знает. Владелец бара, Джузеппе Сальвани, огорченно поцокал языком, видя страдания синьора Аменти, вышел из-за стойки, утешительно похлопал Антонио по плечу и принес ему чашку кофе и бутылку кьянти.

Антонио только что отбился от журналистов, которые насели на него, стоило ему выйти из полицейского управления, особенно неистовствовала дамочка с крупными сережками-кольцами в ушах, которые цеплялись за одежду и волосы всех тех, через кого женщина упорно лезла вперед, чтобы добраться до Антонио. Ее «крестовый поход» за информацией сопровождался криками и ругательствами толпы.

— Скажите, ваш клиент — монстр? Демон? — энергично выкрикивала она вопросы. — Он принадлежит к ордену сатанистов? Ордену Красной Розы? Почему у жертвы вырезано сердце? Ваш мальчишка — мясник? Маньяк?

Выпитый залпом кофе и полбутылки вина привели Антонио в чувство, он достал из портфеля папку с делом Яна. Полистал. Сложностей никаких. В деле пропасть нарушений, начиная от сбора данных, ведения допроса, заканчивая невразумительными уликами и таинственным исчезновением орудия убийства: то нож кто-то видел, то потом он вдруг куда-то пропал. И ведь нет мотива. Ян впервые видел этого Роберта Хински, убийство которого на него вешают. Возможно, Ян маньяк. Но это покажет только психиатрическая экспертиза. Первичное заключение психиатра составлено крайне небрежно… И пусть в анамнезе подозреваемого пышно цветет диагноз — шизофрения, рядить всех, подобных ему несчастных, в одеяния патологических убийц мы не позволим, мы за гуманное общество.

Антонио Аменти за свою многолетнюю адвокатскую карьеру не проиграл ни одного дела. И конечно, он не нуждался в рекламе, просто нужно было что-то сказать, чтобы успокоить Яна. Все дела, которые он вел, поручались ему Домом Гильяно, у него не было частной адвокатской практики. Но о Доме Гильяно он не мог и словом обмолвиться при Яне.

В отличие от Яна, Антонио знал доктора Хински. Отщепенец от науки. Подверженный приступам то гениальности, то псевдонаучного бреда. Одно время страстно работал на американскую «оборонку», но его исследования не дали нужных результатов (или наоборот, результаты превзошли самые смелые ожидания), с ним расторгли контракт, правда, запретили выезд из страны. Но доктор Хински был так возмущен, так взбешен, что его не оценили по достоинству (или оценили слишком высоко), бежал из Штатов и просил политического убежища сначала в Швейцарии, потом в России. Всюду его аккуратно «завернули», никто не хотел международного скандала. Из США поступили сведения, что он сумасшедший и сбежал из больницы, тогда доктор Хински ушел в глубокое подполье, и несколько лет о нем ничего не слышали. А он тем временем ударился в оккультизм, каббалистику и алхимию. Начал поиски эликсира молодости, кольца всевластия, кинжала судьбы и тому подобных мифических артефактов. Ну а кто ищет, того находят. И доктора Хински нашел Ашер Гильяно.

Пока главная проблема — глаза мальчишки. Надо позвонить знакомому окулисту, он что-нибудь придумает: конъюнктивит, светобоязнь, катаракту, ячмень наконец! Что угодно, чтобы завязать Яну глаза, а то ненароком подожжет взглядом стол судьи, и что тогда делать? Мало того что убийца, еще и поджигатель.

Антонио прикрыл глаза буквально на секунду, чтобы собраться с мыслями. Мальчишка, суд… — не о том он думает. Вернее, о том, о чем приказал ему думать дон Гильяно, но не это сейчас главное. А главное то, что он лишился друга, единственного друга.

Нет на земле подобного ему;

Он сотворен бесстрашным;

На все высокое смотрит смело;

Он царь над всеми сынами гордости.^[1]

И как насмешка, искореженный труп на металлическом столе в комнате-холодильнике. Антонио едва опознал друга. Если этот мальчишка сотворил подобное с Ашером Гильяно, на что он еще способен? И даже страх не мог заглушить одиночество. У Антонио Аменти больше не осталось близких людей на свете. Теперь он один. Совсем один.

Смерть Ашера не предали огласке. Деньги Гильяно затыкали рты самым яростным крикунам. Зачем же семье понадобился громкий процесс над мальчишкой? Чтобы напугать его или всех вокруг? Антонио понимал, что планы Дома Гильяно — не его ума дело, но ему уже давно претило быть пешкой.

Антонио потер виски, открыл глаза и увидел, что перед ним сидит человек в черной одежде — униформе Дома Гильяно. Сначала Антонио принял его за Посланника. Посланники Дома Гильяно — седьмой от центра круг посвящения. Ниже только Служители. Сам Антонио арад Аменти пребывал в пятом круге Защитников, или Псов, как называли их по старинке. Посланники Дома Гильяно носили старомодные пиджаки, скроенные как мундиры, но с одним рядом пуговиц.

— Надеюсь, ты принес приглашение в Дом Гильяно. Знаешь ли, я рассчитываю присутствовать на похоронах. — Пятый круг позволял ему говорить с Посланниками, или Воронами, свысока, но ослушаться передаваемых ими приказов он не мог.

— Ты можешь надеяться сколько угодно, — последовал ответ. — У Дома Гильяно иные планы.

И по бесстрастному тону, и по тому, что ни одна мышца лица собеседника не дрогнула, даже не шевельнулись губы, а звук голоса пролился на голову Антонио, как из чаши, Аменти догадался, что перед ним Смотритель, настоящий Человек в Черном, переодетый в мундир Посланника.

Однажды Человек в Черном предрек молодому сапожнику славу великого мыслителя. И молодой человек ухитрился увидеть в оловянной миске все тайны Вселенной, истинную природу людей и ангелов, имя этого провидца — Якоб Бёме, немецкий христианский мистик, теософ. В другой раз Человек в Черном заказал Вольфгангу Амадею Моцарту реквием, который вскоре исполняли на похоронах самого композитора. Реквием поднимал сознание человека на следующую ступень, заставлял не просто задуматься о смерти, а созерцать величайшую метаморфозу жизни. Так что появление Смотрителя говорило о том, что в данном месте в данное время совершается нечто очень важное не только для Антонио Аменти, но и для Вселенной.

— Значит, на похороны меня не приглашают?

Смотритель покачал головой:

— Мы хороним того, кто получил отцовское проклятие, к чему церемонии? И разве ты не должен быть польщен новым заданием? Тебе доверили защищать лилу, существо, подобных которому на Земле не рождалось уже более тысячи лет. Лилу, которому ничего не стоит испепелить человека взглядом или одним прикосновением. Лилу, для которого все земные расстояния равны одному шагу. Лилу, который рожден поворачивать вспять реки, срывать с неба звезды, как цветы, сталкивать планеты и создавать новые миры.

Но Антонио не тронула высокопарная речь Смотрителя, внезапное появление этого человека не сулило легких путей, оно говорило о скрытой опасности, подводных камнях, таящихся в пучине:

— Зачем ты здесь? Дон сомневается в его природе? Стоит тебе увидеть мальчишку, у тебя пропадут всякие сомнения в том, что он лилу. Или в лилу скрыто то, что может увидеть только Смотритель?

Смотритель ответил, по-прежнему не пошевелив губами и не издав ни одного звука:

— Истинная цель моего визита не может быть раскрыта. Но я буду работать под твоим руководством, поэтому я в одежде Посланника. Сам понимаешь, Дом Гильяно придает большое значение соблюдению формальностей в иерархии.

Смотрители, или Орлы, принадлежали ко второму кругу от центра. И вряд ли в истории Дома случалось так, чтобы Смотритель работал под началом Защитника. Смотрители обладают особыми способностями: могут заглянуть в душу человека, увидеть его прошлое и будущее. Вот только у лилу нет человеческой души…

На следующее свидание с подозреваемым Антонио Аменти пришел со своим помощником. Смотритель сидел очень прямо и очень тихо, рассматривая лилу, который, казалось, не обращал на нового человека никакого внимания. Ян терпеливо и подробно отвечал на вопросы Антонио Аменти. Он мало что смог добавить к своему вчерашнему рассказу, вспомнил лишь о кольце с бриллиантом, которое отобрали у него полицейские. Откуда взялось кольцо, Ян не знал. На вопросы о детстве, о лечебницах, о монастыре мальчишка отвечал неохотно, едва-едва выцеживая сведения, приходилось выжимать их по капле, возводя до небес важность и необходимость этой информации для скорого и праведного суда.

— Ну? — победоносно обратился Антонио к Смотрителю, когда подозреваемого увели. — Что скажешь? Настоящий лилу?

Смотритель с расстановкой отвечал немного невпопад:

— Ни у кого до сих пор не возникло вопросов относительно его личности лишь потому, что лилу все время смотрит себе под ноги. Но в зале суда ему придется взглянуть в лицо людям. Я сделаю так, что никто не заметит всей силы его необычных глаз. Полностью затмить зрение публики я не сумею, но затуманить смогу.

— Спасибо за помощь, — едко улыбнулся Антонио. — Видимо, у тебя есть разрешение дона Гильяно на прямое воздействие извне.

— Не сомневайся.

— А что будет, когда мальчишку освободят? Ты сопроводишь его в Дом Гильяно? Или явится Ворон с приглашением для него?

— Лилу не нужно приглашение, чтобы войти в Дом Гильяно. Но ни я, ни ты не покажем ему дорогу. После того как лилу получит свободу, он будет волен идти в любую из четырех сторон или на все четыре стороны одновременно — ему и это под силу.

— Мы отпустим его?

— Разумеется. Он должен сам найти дорогу к Дому Гильяно. В его нынешнем состоянии это очень важно.

* * *

Юлия Сакович курила, раздраженно стряхивая пепел на стол. В гостиничном номере было душно, воняло сигаретным дымом и рыбными консервами, пустую банку из-под тунца она хотела было использовать как пепельницу, но по задумчивости промахнулась один раз, второй и решила — не судьба.

Ноутбук заглядывал в лицо мутным, захватанным пальцами прямоугольным глазом. Сакович не написала ни строчки. Она злилась на себя — надо же, быть в шаге от разгадки, говорить с доктором Хински и «не дожать» его. «Кто же знал, что он станет следующей жертвой?» — пел в голове тоненький голосок, который Юлия ненавидела. Этот голос всегда пытался оправдать ее в своих же глазах, тогда как сама-то Сакович знала — она идиотка и тупица, не заслуживающая права называться журналисткой, если пропускает элементарные вещи, если у нее нет чутья…

«Ладно, к черту!» — разозлилась Юлия и решительно придвинула ноут. Ныть и ругать себя можно сколько угодно, этим положение не поправишь. Ее ждет взбучка от главного редактора, но хотя бы одну часть работы она сделает как следует.

Сакович промучилась час, набирая и снова стирая написанное. Закурила. Слова не шли. Из головы не выходил ловкий адвокатишка Аменти, который, точно фокусник, жонглировал в суде фактами, доставал, как яркие платки из рукава, новые сведения из многочисленных папок, и подсудимый на глазах публики становился похож не на кровавого убийцу, а на белого пушистого кролика, только-только высунувшего невинную мордочку из черной шляпы.

Конечно, мальчишка не может быть причастен к нераскрытым убийствам, которые происходят в окрестностях Флоренции с 1961 года. Если рассуждать здраво. Но итальянская полиция давно поняла, что здравый смысл не помогает расследовать дело, а лишь запутывает его и ведет по ложному следу. А вот если принять на веру тот факт, что парень — адепт тайной кровожадной секты, то вполне возможно наконец-то объяснить гражданам, что происходит. И юноша не из простых. Вот, к примеру, зачем он торчал в непальском монастыре? А на месте преступления Юлия сама видела полустертые круги и надписи, которые полицейские сами же и затерли, как только сфотографировали, чтобы избежать людской паники. Юлия была уверена, что и в остальных убийствах присутствовали элементы ритуала, тщательно скрытые следствием.

Убивал не один человек, убивала организация — это и требовалось написать в статье. Но в эту ночь Юлия не случайно тщательно проверила замок на двери, затворила и зашторила окна: ощущение злой силы, выпущенной на свободу, витало в пространстве. Ритуал был завершен, нечто, что призывали, проникло в мир. Что собой представляет это нечто, и что оно будет делать в мире? Какова его цель? Сакович невольно вспомнила цепочку убийств в Петербурге, чем-то похожих на убийство Роберта Хински, — тогда ей даже повезло поговорить с женой одного из потерпевших, которая видела убийцу, но то ли от шока, то ли еще по какой причине ничего не могла толком вспомнить.

Если бы пять лет назад Юлии Сакович сказали, что она всерьез будет писать о ритуальных убийствах, о Книгах Судеб, о зловещих масонских знаках, она бы расхохоталась предсказателю в лицо. Тогда Юлия Сакович бредила серьезной журналистикой: политика, экономика… Она хотела писать о том, что влияет на судьбы людей, о том, что действительно важно и жизненно необходимо. Но главный редактор, выслушав ее пламенное выступление о тайной расстановке сил на политической арене, прищурился и сказал:

— А вы неплохо видите скрытое, Юлия. Будете писать о мистике.

Первые дела, о которых ей поручали писать, она могла объяснить чем угодно: помешательством участников, стечением обстоятельств, злыми розыгрышами, стихийными бедствиями. Но иногда ее рациональные рассуждения давали трещину, простой логики и очевидных причин оказывалось недостаточно. Впрочем, никто не принуждал ее верить в то, что чудеса случаются. Достаточно было писать так, чтобы читатели дрожали от страха, чтобы казалось, будто перед ними раскрывается дверь в неведомое. Хотя, конечно, если эта дверь существовала, то одно время она оставалась плотно закрытой для рационалистки Юлии Сакович. Но после того, что случилось в Петербурге, Юлия начала иначе относиться к своей работе.

У геймера Виталия Сушкова было перерезано горло, в грудной клетке зияла дыра, а тело выгнулось назад так, что пятки упирались в щеки. Рот широко открыт, глаза в ужасе зажмурены. Конструкция покоилась на стеклянном круглом столе. Тело, стол и пол вокруг были покрыты тончайшим белым порошком с тонким приятным запахом. А по краю стола рука убийцы начертила непонятные знаки. Крови не было. Ни малейшего следа, ни капли. Будто могучая вселенская корова слизала ее гигантским шершавым языком. Таинственный порошок при тщательном анализе оказался лепестками роз, особым способом высушенными и измельченными. Все это Юлия узнала от судмедэксперта, с которым дружила, а иногда и спала, когда возвращалась в город из командировок.

Но главной ее добычей стало интервью с женой погибшего, к ней Юлия пробралась, представившись антикризисным психологом, которого якобы послал к ней следователь. Журналисту без вранья не обойтись. Не многие потерпевшие захотят общаться с прессой, а вот с психологами, сотрудниками кризисных центров, социальными работниками — в общем, с теми, кто их пожалеет, поддержит, — пожалуйста.

У Сушкова остался двухлетний сын, который в момент убийства тоже находился в квартире.

— Вы просто расскажите мне то, что помните. Кто заходил в квартиру? — почти ласково начала Юлия, видя перед собой бледную, трясущуюся женщину.

— Никто не заходил. Виталик вышел в аптеку. А я осталась с Сеней. Он заболел, знаете ли. Обычно я отвожу его к маме, чтобы не мешать Виталику спать, а сама бегу на работу… Но сын заболел… — Лидия Сушкова, маленькая кудрявая женщина с припухшими от слез глазами, то разворачивала, то складывала по сгибам кухонное полотенце с огненным петухом. — Да вы проходите. В гостиную. Правда, там не прибрано. — И она обреченно махнула полотенцем.

Гостиная и была местом преступления. Юлия Сакович жадно огляделась по сторонам. Стеклянный стол был задвинут в угол.

— Просила унести с глаз, но разве с ними договоришься. — Лидия показала на стол и перекинула полотенце через плечо. — Ой, у меня молоко на плите!

Оставшись одна, Юлия прошлась по комнате, рассматривая вещи, потрогала поверхность стола, выискивая хоть крупинку таинственного порошка, но, конечно, ничего не нашла. Эксперты вымели все дочиста.

— Мы пили кофе, — вдруг произнесла Лидия, появляясь в дверном проеме с алюминиевым ковшиком в руке.

— С кем вы пили кофе? С мужем?

— Виталик не любил кофе. Только чай, китайский зеленый чай.

«С убийцей?» — чуть было не сорвалось с губ.

— Вы пили кофе с тем, кто приходил? — уточнила Юлия.

— Нет, никто не приходил, — ответила Лидия. — Но мы пили кофе, — задумчиво повторила она. — И ему понравилось. — При этом она почему-то широко улыбнулась, будто и впрямь была страшно рада, что кому-то неведомому понравился ее кофе.

— Как же так?

— Не знаю.

— А вы сядьте. Успокойтесь. И вспомните все по порядку.

— Они вас прислали, чтобы я вспомнила? Они не верят мне? — заволновалась Лидия.

— Ну что вы. Конечно, вам верят. Просто от стресса люди забывают многие детали. Постарайтесь сконцентрироваться.

— Хорошо. Я только покормлю ребенка, — проговорила женщина, но никуда не ушла. — Мы хотели уехать к маме. Но они сказали, что мы должны пока оставаться здесь, потому что будут приходить и задавать вопросы. Зачем эта пытка? — Ее плечи недоуменно подскочили к ушам и безвольно опали, на этот раз она вышла.

Вернулась. Юлия раскрыла блокнот. Не пугать же несчастную диктофоном.

— Итак, вы были дома с сыном. Муж побежал в аптеку. Раздался звонок? В дверь? В домофон?

— Звонок… Кофе… А не хотите ли кофе?

«Ох уж мне эта стратегия избегания», — подумала Юлия, но кивнула:

— Отлично! Кофе!

Оказалось, что напиток некуда поставить, и Юлия приняла горячую чашку на колени, поверх блокнота. Лидия присела на край дивана, будто это она была гостьей.

— Вы ведь знаете, настаивать на том, что в квартире не было посторонних, глупо. Выходит, что вы сами убили мужа.

— Я не могла.

— Конечно, не могли. Но тогда здесь кто-то был. И поскольку нет следов взлома, этому человеку открыли дверь. Может, ваш муж вернулся не один?

— Не знаю. Он вернулся, отдал мне лекарство, мы немного поговорили, я пошла в детскую, а он — в гостиную. А потом я увидела это… — Она показала в угол, на стеклянный стол.

— Но вот вы сказали: «Мы пили кофе». С кем вы его пили?

Лидия вздрогнула:

— Кофе? Вам нравится?

Когда Юлия гналась за фактами, она не чувствовала ни вкуса, ни запаха. Сделала глоток из чашки:

— Да-да. Спасибо. Но вернемся в тот день. Постарайтесь вспомнить. Если позволите, я погружу вас в легкий транс. Это поможет вам расслабиться. Совершенно безопасно. Я дипломированный гипнотерапевт, — приврала она для верности. И уставилась на Лидию немигающим взглядом.

Лидия охотно повелась на обман — она сложила руки на коленях, тело ее обмякло, как подтаявшая горка мороженого:

— Звонок. Был звонок в дверь. В дверь позвонили, — начала она вещать замогильным голосом, будто на самом деле впала в транс. — Звонят в дверь. Нужно открыть. Вдруг это Виталик? Забыл ключи? Я иду к двери. Смотрю в глазок. На площадке никого нет. Никого нет. Пусто на площадке. Я открываю дверь. За дверью никого нет.

Казалось, говорит не живой человек, а механическая кукла последовательно выдает то, что записано у нее в искусственной памяти.

— Может, вам подсыпали что-нибудь в кофе?

— Кофе, — дернулась женщина. — Я не пила кофе. Я сварила ровно на одну чашку. — Она закрыла лицо руками. — Как темно в комнате. Как темно! Не понимаю, почему они не разрешили нам уехать. Ведь вопросы можно задавать где угодно. Прятаться я не собираюсь, а ключи от квартиры готова отдать. Ценностей здесь никаких. — И Лидия вдруг разрыдалась.

— Ну, слезами горю… — Тут Юлия вспомнила о своем амплуа антикризисного психолога и резко сменила направление беседы: — Впрочем, мы редко даем выход своим эмоциям. Поплачьте, погорюйте. Смерть нужно пережить.

— Он ведь ничего нам не оставил! — всхлипнула женщина. — Кроме долгов. Или оставил? — Она подскочила, слезы дрожали на щеках, а глаза блестели. Она метнулась из гостиной. А вернулась с веером денежных купюр по пятьдесят, по сотне и по пятьсот евро — в целом без малого десять тысяч. — Откуда деньги? Откуда эти деньги? — истерично закричала она. И больше Юлия ничего от нее не добилась.

А статья вышла сочная: про убийцу-невидимку, который оставляет женам своих жертв деньги в обмен на душу погибшего. «Отчего дьявол так дешево ценит наши души?» — призывала автор задуматься читателей. Хотя Юлия сомневалась, что к Сушковым заявился сам дьявол, слишком мелкими пташками они были.

Порошок из роз. И на месте убийства доктора Хински тоже цвели розы. Юлия большим пальцем прижала окурок к краю стола, вытерпев жало боли. Помогает не заснуть и держать ум на пике напряжения. Наши мысли ведь всего-навсего электрические импульсы, которым время от времени требуется встряска. А еще будут утверждать, что орден Красной Розы всплыл в расследовании случайно. Нет, провидица знает, о чем говорит.

И крови почти не было, даже на земле, лишь у мальчишки вся рубашка была пропитана ею, но, как выяснили эксперты, группа не совпадала с группой Роберта Хински. Адвокат Антонио Аменти тут же обратил внимание суда на этот факт, но, вместо того чтобы предположить, что мальчишка убил еще кого-то, представил дело так, будто малец вылил на себя по неосторожности содержимое склянок из лаборатории Хински, которая располагалась тут же на вилле, в гостевом домике. К несчастью, в лаборатории действительно находились образцы крови, но все пробирки были разбиты, содержимое их перемешалось…

Порошок из роз. Юлия тогда, как безумная, ухватилась за эту ниточку и тянула за нее, пока та не оборвалась. Сакович перебрала все продукты, в которых использовались розы, хоть капля розовой воды или розового масла. Она беседовала с балканским табачным магнатом, фабрика которого выпускала сигариллы с добавлением лепестков роз, с главным парфюмером французской марки «Герлен», использовавшим настоящую розовую эссенцию, а не ее искусственный заменитель в своих духах, с производителями косметики на основе розовой воды, даже с теми, кто варит варенье из роз, и тому подобными. И всюду Юлия тщательно вникала в процесс производства, чтобы понять, не входит ли в состав особым образом обработанный тончайший белый порошок из роз. Безрезультатно.

Беседуя с одним английским селекционером, Юлия Сакович услышала имя — Гильяно. «Самые прекрасные розы выращивают в поместье Гильяно, — сказал селекционер. — Правда, сам я не видел, — добавил он, — но счастливчики рассказывали». Больше с ним не удалось поговорить, его нашли на следующий день в спальне захлебнувшегося собственной кровью. Несчастный случай — у бедняги внезапно пошла горлом кровь, и он не успел позвать на помощь.

Она захлопнула крышку ноутбука. Не пишется, хоть плачь. Но не лить же слезы… Лучше залить в себя что покрепче. На первом этаже есть бар — это Юлия отметила, когда заселялась в отель.

Она подсела к стойке и первые две стопки текилы выпила, не отрывая взгляда от бармена. Темноволосый итальянец с глазами, полными влажного блеска. Перекинутое через плечо полотенце, к концу смены ставшее из белого серым. Ловкие руки, которые проворачивают десяток дел сразу: протирают бокалы, наливают выпивку, выставляют ее перед клиентом, подсчитывают деньги и жестикулируют, подкрепляя свои слова в разговоре. Достаточно ловкие руки, чтобы отвлечь ее от неудачи со статьей этой ночью. Но с третьей рюмкой она повернулась спиной к стойке и оглядела бар — может, есть еще кто-нибудь подходящий? И заметила в углу Антонио Аменти. Он корпел над бумагами, подливая в бокал вино из бутылки, и тут же выпивал его до дна большими глотками, как воду. Юлия хмыкнула — уж такую удачу она не упустит. Она заказала бутылку кьянти. Взяла бокал и направилась к столику Антонио.

— Привет! — Она плюхнулась на диванчик, и сережки-кольца подпрыгнули у нее в ушах.

Антонио поднял на нее глаза, истерзанные мелким шрифтом документов. Увидев, что перед ним женщина, он привычно улыбнулся и взял любезный тон:

— Мы знакомы?

— Возможно, вы меня не помните, хотя мне трудно в это поверить. Я журналист. Пишу о процессе над Яном Каминским. А вы его адвокат.

— А… припоминаю… вы разыскиваете адептов ордена Красной Розы. В каждом несчастном видите либо монстра, либо демона.

— Ну вот, оказывается, вы меня знаете. Юлия Сакович. — И она протянула руку через стол.

Он пожал ее:

— Антонио Аменти. — И прикрыл папку с документами от ее любопытных глаз. Юлия разлила вино по бокалам:

— Я наводила о вас справки, синьор Аменти…

— Тони.

— Тони… Ни одного проигранного дела. Прямо настоящий адвокат дьявола.

— Или простое везение, — возразил он. — Курите? — И достал из кармана коробочку с сигариллами. Тисненая золотая роза на крышке… — Те самые балканские, с добавлением лепестков роз. Он прикурил сигариллу и передал ее Юлии, она осторожно приняла ее из пальцев Антонио. Вдохнула душистый дым и, хоть не собиралась задавать главный вопрос так быстро, неожиданно даже для самой себя спросила:

— Знаете, где находится поместье Гильяно? — Потому что сама так и не смогла его найти.

«Она сказала „поместье“, а не „Дом“. Значит, ничего толком не знает о семье Гильяно», — оценил ситуацию Антонио, прищуриваясь сквозь дым, и покачал головой. Этот жест можно было расценить как «не знаю», «пока не скажу» или «что я получу, если скажу?». Юлия выбрала последний вариант.

В номере наверху она скакала на нем до изнеможения и, прежде чем рухнуть во взбитые, как сливки, простыни, пробормотала, вцепившись ногтями ему в грудь:

— Устроишь мне приглашение к Гильяно?

Антонио скривился от боли и промычал что-то нечленораздельное. Даже на пике блаженства он не мог бы пообещать ей то, что она просила. Но теперь он обязан был передать ее просьбу дону Гильяно.

Примечания

1

Иов 41: 25–26.