Три закона жизни

Александра Грашкина

Роман будет интересен и тем, кто скучает по старой доброй классике с глубоким смыслом, и любителям легкого жанра и приключений. На третий день проживания в племени главный герой встречает настоящую любовь и обретает злейшего врага. Только благодаря помощи новых друзей ему удается распутать сложные интриги и прийти к власти. Героям предстоит пройти через дружбу и предательство, любовь и ненависть, счастье и разочарование. Когда испытания позади, наступает неожиданная развязка…

Часть вторая «Политическая борьба»

«Иногда лучший способ погубить человека — это

предоставить ему самому выбирать свою судьбу».

М.А.Булгаков

«Ни силы в тебе нет, ни мудрости. Однако избран ты, и, значит, тебе придется стать сильным, мудрым и доблестным».

Дж. Толкиен

***

Перси вошел в пещеру с мрачным видом; он молча сел на кровать и обвел взглядом всех присутствующих на собрании.

Эти собрания стали теперь регулярными. Небольшой круг верных людей собирался тайно по вечерам в комнате Перси, и там в сумерках уходящего дня строились смелые планы, велись жаркие споры и выносились приговоры всем врагам. Перси не знал, сколько усилий потребовалось для того, чтобы собрать всех этих людей здесь и объединить вокруг одного человека; он догадывался, что во многом обязан обаянию Лоуренсия, который весьма успешно собирал союзников, и, хотя число союзников оставалось пока небольшим, в последнее время оно возросло почти в три раза.

Как только Перси вошел, разговоры тотчас стихли. Хотя объединял людей Лоуренсий, возглавлял собрания неизменно Перси.

— Полученные мной сведения подтверждают наши худшие опасения, — вздохнул Перси, — судя по всему, Гольмий подозревает Дармштадтия, раз велит ему прийти непременно.

— Вот тебе и конспирация, — с плохо скрываемой досадой произнес Плутоний, недавно присоединившийся к группе союзников. А кто-то говорил, что о существовании заговора никто не подозревает…

— Подозревать можно все, что угодно, главное — чтобы никто не знал этого наверняка, — ответил Перси. — Если кому-то не нравится наш заговор, вы вольны уйти прямо сейчас. Я никого здесь силой не держу.

Плутоний поспешно извинился, и все снова замолчали.

— Ваши предложения?

Союзники заговорили, перебивая друг друга, торопясь высказать все, о чем они думали с момента получения Дармштадтием пригласительного письма. Выслушав их, Перси понял руку:

— Я прекрасно понимаю, что мы идем на риск, весьма вероятно, Дармштадтия будут принуждать перейти на сторону Гольмия.

— Я никогда не соглашусь на это! — воскликнул Дармштадтий.

— Вполне уверен в Вашей преданности, и потому предлагаю сделать так: пусть Дармштадтий изображает союзника и той, и другой стороны.

— Нет, я не соглашусь на это, — решительно отказался Дармштадтий, и от первоначального плана пришлось отказаться.

— У меня есть предложение, — встал Лоуренсий, — я пойду вместо Дармштадтия.

— Но наши враги прекрасно тебя знают, это безумие!

— Отнюдь. Я переоденусь и изменю внешность, никто меня не узнает. Перси, положись на меня, я знаю, что делаю.

— Я не могу рисковать жизнью преданных людей!

— Перси, я справлюсь, обо мне не беспокойся. Доверь это мне.

— Хорошо, — Перси встал, что означало конец заседания.

Союзники по одному выходили и исчезали во мраке коридора. Перси, Лютеций и Лоуренсий втроем отправились на прогулку, но не во двор пещеры, а в потайные уголки подальше от входа.

— Ты за меня не беспокойся, — голос Лоуренсия был поразительно спокоен, — я знаю, на что иду, и готов играть в жестокую игру. Я смогу прекрасно замаскироваться и буду осторожен. Лучше дай мне пригласительное письмо.

Перси протянул ему листок.

— Возьми, прочтешь в безопасном месте.

Лоуренсий надежно спрятал письмо.

— Это мой пропуск, так сказать, подтверждение личности. Ладно, с этим все в порядке, а вот с тобой мы с Лютецием хотели серьезно поговорить.

— О чем?

— Мы хотели тебя предостеречь. Знаешь, власть сильно изменила тебя.

— Что ты говоришь? — побледнел Перси.

— Не кричи, мы хотим всего лишь дать тебе дружеский совет. Напрасно ты грозишь всем и ведешь себя как властитель, тебе нужна хитрость и умение располагать к себе людей.

— Для этого у меня есть друзья. Вы всегда помогаете мне.

— Спасибо, Перси, но этого мало. Между прочим, скажи нам откровенно: ты ведь хочешь стать вождем?

— Нет, совершенно не хочу.

— Но мы ведь не просто так боремся с врагом?

— Я мечтаю о спокойной размеренной жизни с Нинисель и друзьями.

— Раньше — да, возможно, но теперь… Ты сам не замечаешь, но власть опьяняет тебя. Согласись, ведь ты с огромным удовольствием командуешь людьми и распоряжаешься их судьбами. Между прочим, мог бы и пообещать им что-нибудь в случае победы, чтобы укрепить их преданность.

— Вы говорите ерунду. Я не собираюсь давать никому ложных обещаний, и вообще, перестаньте учить меня, как жить. Если вы считаете, что друзьям позволено больше, чем остальным союзникам, это не означает, что можно критиковать мои действия — этого я никому не позволю, даже самым близким людям. Завтра вечером я буду ждать твоего отчета, Лоуренсий… если, конечно, все пройдет удачно.

— Конечно, Перси, я сделаю все, что от меня зависит.

Лютеций и Лоуренсий проводили друга взглядом, затем заговорили вполголоса:

— Не нравится мне перемена в нем. Он стал слишком гордым и самоуверенным. Не хочу пожелать ему дурного, но ведь власть может так же легко уйти от него, как и пришла.

А Перси медленно шел к себе; разговор с друзьями неприятно удивил его. Странно, что у них все чаще стали появляться разногласия — они не хотели давать ему свободы действий, не желали подчиняться и продолжали считать, что разбираются в политике лучше него. Но в конце концов он уже больше года прожил в племени склифов и далеко не так наивен и глуп, как раньше. Он и сам знает, как ему добиться своей единственной цели — выжить.

Теперь Перси уже не знал, к чему он стремится. Подчиняться начальнику, выполнять рутинную работу он уже не хотел, новая должность ему очень нравилась и удовлетворяла честолюбие. Хотел ли он стать вождем? Эта мысль действительно не приходил Перси в голову — как, зачем? Он лишь хотел победить Гольмия и добиться уважения и независимости.

***

Нинисель вышла из зала после ужина и отправилась в комнату. В последнее время никто ее не провожал, не ходил с ней гулять перед сном; Нинисель знала, что у Перси много забот, не обижалась и ни о чем его не расспрашивала. Они мало времени поводили вместе, почти не разговаривали и постепенно отдалялись друг от друга.

Нинисель свернула в коридор, но вдруг услышала торопливые шаги сзади и обернулась. Ее догнала Элизабет.

Хотя девушки считались подругами, они никогда не навещали друг друга в комнатах. Элизабет знала, что Нинисель замужем, поэтому приходить к ней вечером стеснялась. Нинисель в свою очередь не решалась навестить подругу, зная ее образ жизни.

Тайны частной жизни разделяли их, и каждая вечером оставалась наедине со своими проблемами, которые не с кем обсудить.

Поэтому, увидев Элизабет, Нинисель очень удивилась.

— Пожалуйста, Нинисель, позволь мне поговорить с тобой. Мне так нужна твоя помощь. Ты бы не могла меня принять?

— Сейчас посмотрю, если мужа нет дома.

Она вернулась через минуту.

— Никого нет, заходи. Думаю, Перси вернется нескоро.

Девушки вошли в комнату. Элизабет, заметно уставшая, села и тотчас заговорила:

— У меня к тебе просьба, дорогая, можешь сразу отказать, если сочтешь меня слишком дерзкой.

— Что ты, Лиззи! Говори скорее, что случилось.

— Понимаешь, Нинисель, у меня скоро будет ребенок…

Нинисель кивнула.

— Можешь, как и все, осуждать меня, но не в этом дело. Я даже не знаю, как начать… Ты бы не могла взять моего ребенка?

— Взять твоего ребенка? — изумленная Нинисель не сразу поняла, в чем дело.

— Просто мне запретили держать его у себя… отец будущего ребенка.

— А… — Нинисель замялась. Повисло неловкое молчание.

— Пожалуйста, Нинисель, спаси моего ребенка, ведь он велит мне убить его, а я не могу. У тебя ведь тоже скоро будет ребенок.

— Еще не скоро, — улыбнулась Нинисель. — Хорошо, я возьму твоего ребенка, Лиззи.

— О, Нинисель, какая ты добрая! Ты ведь вправду возьмешь его?

— Конечно, Лиззи. А отец твоего будущего ребенка…

— Я не могу назвать его имя.

— Хорошо, не говори, если не хочешь. Давай только решим, как будем говорить о ребенке: кто его мать?

Элизабет долго молчала. В ней боролись два чувства: желание быть рядом с будущим ребенком, назвать его своим, открыто любить его и гордиться тем, что она его мать, и страх за его жизнь. Нет, ему будет гораздо надежнее оставаться с Нинисель.

После долгого колебания она наконец сказала:

— Возьми его, дорогая, и назови своим. Я буду изредка навещать его. О, Нинисель, если ты спасешь моего ребенка, я вовек этого не забуду!

— Ну что ты, Лиззи, успокойся. Мне кажется, я слышу шаги. Наверное, возвращается муж.

***

Перси вернулся уставшим и раздосадованным. После разговора с друзьями на душе остался неприятный осадок. Нужно было опять о чем-то думать, строить планы, но у него уже не осталось сил. Перси видел, что Нинисель переживает за него даже больше, чем он сам, но ничем не мог ее успокоить. Все пустые лживые уверения, что у него все в порядке, давно уже перестали действовать. Перси не мог заснуть дольше обычного и спал тревожно и чутко.

Ему снились странные сны. Он поднимался по длинной крутой лестнице, боясь оступиться, и знал, что под ним чернеет бездна, а впереди его ждет неизвестность. Он неуверенно брел во мраке, с трудом вставал на узкие ступеньки, а темнота вокруг сгущалась. Вдруг наверху отворилась дверь, и Монтесума шагнул к нему с криком:

— Сюда пути нет!

Дверь захлопнулась, Монтесума исчез, а Перси, потеряв равновесие, полетел вниз. Бездна расширялась и поглотила его, а он летел все ниже и ниже, и его ужасу не было конца.

Резкий стук в дверь заставил Перси подскочить: он был все еще во власти ночного кошмара. Перси на цыпочках подошел к двери, сердце его бешено колотилось. Приглушенным голосом он спросил: «Кто там?» Неестественность происходящего указывала на то, что сон продолжается, и ему казалось, что дверь сейчас откроется, и он увидит нечто ужасное. К его величайшему удивлению, голос из-за двери спокойно ответил:

— Это я, Рутений.

Рутения Перси не видел со дня их знакомства ни разу. Хотя они занимались по сути одним делом, они никогда не встречались, потому Перси решил, что ошибся или спит.

Перси вышел, остановился на пороге и, прижав палец к губам, прошептал:

— Не кричите, Рутений, моя жена спит. Зачем Вы пришли?

— Нам нужно поговорить, Перси, и как можно скорее.

Перси даже не скрывал своего недовольства.

— Неужели нельзя выбрать более удобное время? Зачем Вы разбудили меня?

— Мне нужно сообщить Вам все, что я считаю нужным, этой ночью. Другой такой возможности не представится.

Перси рассердился еще больше.

— Я не намерен впускать Вас к себе. Я не собираюсь будить жену и просить ее выйти ради нашего бесценного разговора.

— Мы можем зайти ко мне, Перси, моей жене мы не помешаем.

Недружелюбный и презрительный тон Рутения с каждой минутой все больше отталкивал Перси. Он уже собирался ответить, что хочет спать, но передумал и пошел к нему.

Рутений спокойно ввел Перси в свою спальню.

— Заходите и располагайтесь. Я не задержу Вас надолго.

Перси искал глазами стул. В комнате почти не было мебели, если не считать огромной просторной кровати, на которой, словно королева, лежала, раскинув руки, жена Рутения, и маленького диванчика в углу, покрытого ковриком: на нем спала хорошенькая девочка лет семи-восьми, дочь Рутения.

Перси остановился в нерешительности, не зная, куда сесть. Рутений указал ему на место на кровати рядом с женой.

— Не стесняйтесь. Чувствуйте себя как дома. Можете отодвинуть ее, если места мало — Фрэнси не обидится.

Перси сел на краешек кровати, стараясь не смотреть на Фрэнси — она приковывала взгляд. Ее глаза были прикрыты густой тенью пушистых ресниц, на губах играла легкая улыбка, придававшая ей еще более загадочный и чарующий вид; черные волосы мягкими завитками лежали на одеяле. «Какая красавица, — подумал Перси. — Она ведь гораздо красивее Нинисель», и ужаснулся собственным мыслям: как он мог так забыться! Уж не за этим ли его позвал Рутений?

Рутений улыбался, видя смущение Перси. Казалось, эта сцена его забавляет, и он не может решиться прервать развлечение. Первым пришел в себя Перси.

— Зачем вы меня звали? Говорите скорее, я устал и хочу спать.

— Дело в том, что мне нужно обсудить с Вами несколько деликатных вопросов, о которых кричать в коридоре не хочется. Во-первых, я хочу предупредить Вас о завтрашнем дне.

Перси похолодел. «Неужели все знают наш план?» — в ужасе подумал он, но последующие слова Рутения развеяли его подозрения.

— Я знаю, о чем с Вами будет говорить Монтесума. Он уступил просьбе Нобелия и отправит Вас к нему познакомиться. Так вот, не вздумайте ему что-нибудь советовать или посвящать его в свои личные дела. Этот человек никогда не станет нашим другом, поэтому будьте с ним крайне осторожны. Все остальное Вы услышите от вождя, а я коснусь другого деликатного вопроса: Перси, скажите, это правда, что у Вас тайная организация?

Перси растерялся.

— Откуда Вы это взяли?

— Слухами земля полнится. Я в принципе хорошо отношусь к Вам, Перси, и ничего не имею против того, чтобы Вы с друзьями вместе защищались от Гольмия… Вопрос в другом: каковы еще ваши цели и задачи?

— Это Вас не касается, — холодно ответил Перси. — Вы для этого меня и звали?

— Мне кажется, стоит Вас предупредить. Я догадываюсь о многом, например, о том, что Вы мечтаете стать вождем вместо Монтесумы.

— Что?

— Не притворяйтесь. Я Вас не выдам, но имейте в виду: с этого момента наши пути расходятся. Я никогда не поддержу Вас в этом.

Перси перевел взгляд на Фрэнси — она продолжала соблазнительно улыбаться. «Все здесь такое пошлое и лживое, — подумал Перси. — Весь их маленький мирок, который не скрывают от посторонних глаз, а наоборот, выставляют напоказ. И еще мне очень интересно, отчего все, кроме меня, знают, чего я хочу достичь?»

— Я не вполне понимаю, о чем Вы говорите.

— Я никогда не предам Монтесуму. Он возвысил меня, я многим обязан ему, поэтому на Вашу сторону, Перси, я никогда не стану.

— Значит, Вы хотели предупредить, что становитесь моим врагом? — голос Перси постепенно перешел в крик.

Томный голос прервал беседу.

— Что случилось, Рутений? — Фрэнси потянулась и натянула одеяло повыше. — У тебя гости?

Перси вскочил с кровати и выбежал из комнаты.

— Пока мы еще не враги, и я считаю своим долгом дать Вам совет, — сказал Рутений, выходя и закрывая за собой дверь. — Не кричите по пустякам, ведь крик — признак слабости. Вас перестанут уважать, а вождю следует быть более сдержанным.

Кстати, пока Вы еще не ушли, я скажу еще кое-что: судя по слухам, Вам верны далеко не все.

— Это не Ваше дело, как и все остальное, о чем мы сейчас говорили. Спокойной ночи.

— Это не мое дело, — согласился Рутений, — но я решил высказать Вам все, не знаю, зачем. Надеюсь, мои советы помогут Вам.

— Замолчите, пока я Вас не ударил!

Перси вернулся к себе уставшим и расстроенным, и, увидев безмятежно спящую Нинисель, разозлился еще больше. «Спит как сурок и ни о чем не заботится, а я вот теперь точно не усну. Нобелий… тот самый, о ком говорили ночью вождь и Рутений, да еще маскарад Лоуренсия… Однако уснул почти сразу и крепко проспал до утра без сновидений.

***

Проснулся Перси поздно. Уже давно рассвело, на столе его ждал завтрак, а Нинисель, уже одетая, перебирала ему волосы.

— Который час? Так поздно! Я ведь опоздаю к Монтесуме.

Наскоро перекусив, он добежал до кабинета вождя и, задыхаясь от волнения и бега, появился на пороге на полчаса позже обычного.

— Прошу прощения, сэр, я проспал.

— Кажется, пришло время познакомить Вас с одним интересным человеком, Нобелием, философом и моим приближенным. Не буду описывать его, составьте свое мнение, а потом обменяемся впечатлениями.

— Хорошо, сэр.

— А когда вернетесь, приступайте к своим повседневным обязанностям.

Они вдвоем вышли из кабинета, и Монтесума провел Перси в незнакомый коридор с низким немного облупившимся потолком и давно не крашеными стенами. Монтесума приоткрыл дверь в большую просторную комнату, немного напомнившую Перси кабинет вождя, и со словами: «Принимайте гостя, Нобелий» ввел Перси и оставил их одних.

Перси не раз слышал о Нобелии и уже составил о нем определенное представление, однако он оказался совершенно не таким. Перед ним на высоком стуле сидел худощавый старик с коротко подстриженной бородой и длинными белыми волосами, проницательный взгляд его небесно-голубых глаз пронизывал Перси насквозь. С минуту он молчал, внимательно изучая прибывшего, и Перси с трудом старался побороть дрожь.

— Не бойся, — внезапно сказал он, — страх — плохой союзник.

От удивления Перси не сразу ответил, между тем философ продолжал:

— Я давно хотел посмотреть на тебя, чтобы узнать, изменился ли вкус нашего дорогого вождя. Признаться, на этот раз я делаю вывод в его пользу. Подойди ближе, не робей, я не Монтесума и не посажу тебя за решетку. Вижу, что ты юн, неопытен, кроме того, не уверен в выборе жизненного пути. Но при этом ты неглуп, я читаю в твоих глазах ум и недоверие — браво, Монтесума! В том, что тебя так рано приблизили к власти, есть какой-то смысл, но я пока не могу сказать, какой. Итак, теперь можно поговорить серьезно: чего ты хочешь добиться?

— Я… — покачал головой Перси.

— Ты мне не доверяешь и правильно делаешь. И Монтесуме не верь и никогда не рассказывай ему о своих истинных намерениях, хотя и молчать не к чему. Тут нужно проявить фантазию и смекалку, но сейчас я прошу говорить откровенно: ты хочешь власти?

Голубые глаза Нобелия искрились беззвучным смехом.

— Власти хотят все, хотя, возможно, в твоем возрасте естественнее стремиться к любви. Ты боишься ответственности? Если нет, то перед тобой все двери открыты. Что же ты молчишь? Мы лишь беседуем, а действовать будешь ты.

— Вы хотите меня использовать?

Нобелий засмеялся и откинул назад длинные волосы.

— Ты плохо знаешь человеческую натуру.

— Я Вам не верю, Вы говорите одно и то же всем, с кем имеете дело: и Монтесуме, и Рутению, и мне. Я не стремлюсь к власти и прошу оставить меня в покое.

— Верно, мог бы говорить, но не говорю. Тебе я покровительствую. Если ты захочешь взять власть в свои руки, я помогу тебе.

— Почему Вы меня выделяете? — спросил Перси.

— У тебя больше шансов добиться успеха, чем у остальных. Монтесума слаб и недолго продержится, начнется борьба за власть. Тебя же сама судьба выделяет, не я; тебя окружают интриги и тайны, ты обладаешь всеми необходимыми качествами и мог бы добиться успеха. Конец у всего один, но прожить ты бы мог интересно. Пока ты еще неиспорчен и чист душой, но тебе стоит поучиться методам борьбы у своих врагов.

Дружбой и взаимопомощью можно приблизить 20 человек, но не тысячу — их объединяет культ и насилие.

— Зачем Вы говорите мне все это?

— Ты мне понравился, Перси, и я желаю тебе добра. По воле рока ты замешан в большую политику, и тебе уже отсюда не выбраться — она подобна джунглям, где между деревьями не видно просвета. Здесь нет нейтральной позиции: тебе предстоит либо победить, либо погибнуть. Выбирай гибель — и будь послушной овечкой, которую ведут к алтарю. Выбирай победу — и используй все средства, чтобы одолеть многочисленных врагов, старых и новых, тайных и явных, и иди вперед. Монтесума был неплохим вождем, но ты справишься лучше.

Ну что же, довольно об этом, теперь сменим тему, ведь тебе предстоит дать Монтесуме отчет о нашем разговоре. Ни слова о том, что я тебе только что рассказал — ни единой живой душе. А теперь — для общественности…

***

У Перси голова шла кругом от новостей. С трудом доработав до конца дня, Перси зашел к себе в комнату перед ужином и устало лег на постель. Нинисель еще не вернулась, и он мог позволить себе расслабиться и предаться размышлениям. В дверь постучали, и на пороге появился Дармштадтий.

— Да, Дармштадтий, какие новости?

— Лоуренсий, — улыбнулся вошедший, — ты не узнал меня. Вот и Гольмий поддался на обман.

Он быстро снял парик, переоделся и стал постепенно превращаться в самого себя.

— Как все прошло?

— Замечательно. Проведем внеочередное собрание?

— Сначала я бы хотел обсудить с вами кое-что наедине.

Лоуренсий предложил прогуляться.

— Я знаю одно прекрасное место, очень подходящее для серьезных разговоров.

Лоуренсий, Лютеций и Перси вышли из пещеры, но направились не в лес, а в противоположную сторону, и вскоре увидели каменный грот, за которым начинался скалистый берег моря.

Море было огромным, диким и пугающим. Грохот волн звучал в ушах как призыв к борьбе; равномерный гул прилива располагал к размышлениям. Друзья сели на камни на берегу и стали смотреть на пенящуюся воду. Лоуренсий рисовал, Лютеций следил за волнами, а Перси слушал крики чаек и с грустью думал об утраченной навсегда безмятежности. Сам того не замечая, он постепенно успокоился; все происходящее начинало казаться ему мелким по сравнению с морем, небом и всем огромным миром, слишком просторным для человека.

— Как ты думаешь, Перси, почему Монтесума заказал мне морской пейзаж? — спросил Лоуренсий и сам ответил:

— У него неспокойно на душе. Властителя всегда одолевают сомнения в правильности принятых решений. Его мир обманчиво спокоен, а за холодным взглядом кроется столько же переживаний, как у любого из нас, только он умеет скрывать свои чувства. Искусство раскрывает душу человека, оставляет его один на один со своими сомнениями. Вождь может быть откровенен только с произведениями искусства.

Так говорил Лоуренсий, и друзья, задумавшись, слушали его. Перси чувствовал, что действительно хорошо отдохнул за вечер, и был благодарен другу за возможность забыть обо всем и расслабиться.

— Мы можем часто ходить сюда, если тебе здесь понравилось.

После ужина Перси провел собрание и для начала дал слово Лоуренсию.

— Итак, Гольмий, к большому сожалению, не предложил мне стать шпионом, но он осторожно попытался выяснить численность нашей организации и ее состав.

Я, конечно, ничего не сказал, вернее, сильно его дезинформировал, но вот то, что я видел… Во-первых, у него вдвое больше союзников, а во-вторых, он однозначно будет стараться привлечь на свою сторону и наших союзников, потому хочу сразу вас всех предупредить: ни в коем случае не давайте Гольмию понять, что разгадали его план. Будьте осторожны и сразу сообщайте обо всем Перси. Помните: Гольмий не ценит людей. В его руках вы будете лишь игрушкой. Перси, тебе слово.

Только после собрания Перси вспомнил о Нинисель и удивился ее отсутствию. Обеспокоенный, Перси пошел на поиски в женскую комнату.

На пороге Перси остановился в нерешительности. Внезапно дверь отворилась и на пороге появилась Фрэнси. Красавица жеманно улыбнулась, обнажая прелестные ровные зубы, а Перси вспыхнул, вспомнив посещение Рутения. Фрэнси, казалось, радовалась его неловкости; кокетливо касаясь его руки, она спросила:

— Ты ищешь Нинисель? Ее там нет. И вообще все давно разошлись.

— А где же она? — но, встретив понимающий взгляд Фрэнси, не сдержался:

— Меня не интересует, что Вы и Ваш муж думаете об этом.

Фрэнси чуть помедлила, игриво взмахнула ресницами и исчезла в глубине коридора, а Перси, раздосадованный, вернулся к себе. Вскоре пришла и Нинисель, усталая и взволнованная, держа на руках новорожденного ребенка.

— Перси, послушай, подруга попросила меня взять ее ребенка. Пожалуйста, не отказывайся принять его. У меня ведь тоже скоро родится дитя, и мы воспитаем их вдвоем.

— Хорошо, пусть будет по-твоему, — Перси с недоумением взглянул на малыша. — Мальчик?

— Она просила назвать его Кларком.

— А кто отец ребенка?

— Не знаю, Лиззи не называет его имени, это тайна.

— И тем не менее мы должны брать на воспитание чужого ребенка…

Но Нинисель так трогательно умоляла его оставить малыша у себя, что Перси уступил. «Если Нинисель родит дочь, назовем ее Джули. Получится красивая пара — Кларк и Джули».

В тот день утром после завтрака Нинисель отправилась проведать Элизабет. Она уже давно не выходила из комнаты, и Нинисель часто проводила у подруги по несколько часов. Однако сегодня вместо обычного приветствия ее встретил такой знакомый всем женщинам стон.

— Лиззи!

— Нинисель, как я рада, что ты пришла. Позови врача и побудь со мной, пожалуйста.

Нинисель осталась с ней и первой взяла на руки крепкого малыша, которого Элизабет попросила назвать Кларком.

***

Сомнения стали появляться лишь на следующее утро.

— Послушай, Нинисель, а как мы будем скрывать существование ребенка? — спросил Перси.

— Я думала об этом… У меня тоже скоро родится малыш, скажем, что я родила двойняшек.

— Еще не скоро. А до этого?

— Я останусь здесь, с малышом, а Элизабет скажет, что я не совсем здорова.

Пери покачал головой. «Сами себе создаем лишние трудности, — подумал он, — разве мало у нас своих забот! И теперь я не смогу проводить здесь собрания, значит, нужно придумать еще и другое место для встреч».

В тот день, придя на работу, Перси с удивлением заметил в кабинете Монтесумы Рутения. «Если нам предстоит совместная работа, я откажусь», — решил Перси. Рутений стоял напротив и насмешливо улыбался, что не укрылось от внимания вождя.

— Как вижу, вы уже знакомы, — невзначай обронил он.

— Нет, со дня знакомства мы не встречались ни разу, — возразил Рутений.

Монтесума не стал спорить, очевидно, его занимали серьезные размышления.

— Впрочем, совершенно неважно, хорошо ли вы знаете друг друга, я не собираюсь вмешиваться в ваши отношения. Сегодня я собираюсь показать вам нечто очень важное, следуйте за мной и не задавайте вопросов.

Они вышли из кабинета и отправились в длинный извилистый коридор, затем вышли к лестнице и стали спускаться вниз.

— Перед вами откроются тайны нашего могущества. Я покажу вам то, о чем никто из вас никогда не подозревал, но помните: государственная тайна должна храниться в строжайшем секрете. Если я узнаю, что один из вас рассказал об увиденном хоть единой живой душе, — Монтесума понизил голос и многозначительно взглянул на Перси. — Лучше не думать о том, что тогда ждет вас.

— Зачем же тогда Вы открываете нам тайну? — спросил Рутений, и в его голосе Перси услышал одновременно и насмешку, и понимание.

— Я доверяю вам обоим, мне кажется, вы заслужили право знать правду. И, надеюсь, вам еще дорога жизнь, и вы не станете выдавать тайну.

— Понимаю, — склонил голову Рутений. Перси промолчал. Он с каждой минутой все больше проникался уверенностью, что перед ним разыгрывают продуманный спектакль, где у всех давно распределены роли; вероятно, Монтесума и Рутений давно обо всем договорились. И все же Перси не мог не поддаться приятному чувству собственной значимости и силы: ему доверят важную государственную тайну, которую нужно держать в строжайшем секрете. Разумеется, он не сдержит обещания и расскажет обо всем друзьям, и, более того, воспользуется тем, что узнает. «У меня наконец появится большое преимущество перед Гольмием», — с нескрываемой радостью подумал Перси.

Они шли по длинным плохо освещенным коридорам, спускались и поднимались по лестницам, эскалаторам, ехали в лифтах и наконец очутились в огромном темном подземелье. В первый момент у Перси закружилась голова, и он схватился за стену, чтобы не упасть; рука тотчас покрылась густым слоем пыли.

— Мы находимся на большой глубине под землей. С непривычки закружилась голова? Не волнуйтесь, это сейчас пройдет. Через пару минут мы войдем.

«Приготовьтесь увидеть наше главное оружие, главную защиту, — прошептал Рутений. — На Вашем месте я бы все-таки не стал никому рассказывать о его существовании».

Монтесума знаком предложил войти. Из-за двери пахнуло сыростью, раздалось гудение сотни приборов, повсюду мигали экраны с изображениями странных геометрических фигур, и все было опутано проводами.

— Вот здесь… здесь хранятся главные секреты нашего могущества. Сложнейшей техникой управляют двое: главный инженер Осмий и главный механик Фермий. А вот и Осмий, сейчас он представит нам свои сокровища.

Низенький коренастый человек приблизился к ним, потирая руки.

— Доброе утро, сэр, рад Вас видеть. И Рутений здесь, отлично! А как зовут молодого человека, для которого я провожу экскурсию?

— Перси.

— Отлично. Смотрите внимательно: конечно, вся эта сложная аппаратура предназначена для опытного специалиста, но в его руках она может стать страшным оружием.

Осмий долго рассказывал о разнообразных возможностях техники, о хитрых приспособлениях для упрощения работы и сложных расчетах при ее использовании. Перси слушал, затаив дыхание. Воображение рисовало ему новые и новые картины: о, какие блестящие возможности открылись бы перед тем, кто завладел секретом! И ведь теперь он знает его, он, а не Гольмий! Видя, что Монтесума искоса поглядывает на него, да и Рутений не сводит глаз, Перси старался не выдавать охвативших его чувств. Он с безразличным видом слушал Осмия, изредка кивал, чтобы не показаться невежливым, и, когда экскурсия закончилась, заставил себя сказать: «Да, все это очень важно и интересно, но слишком сложно для понимания. Боюсь, я никогда не смогу по-настоящему разобраться в этом». Перси показалось, что Монтесума вздохнул с облегчением. Но, возможно, ему действительно показалось.

***

Перси рассказал обо всем друзьям, как только представилась удобная возможность. Лоуренсий отправился на морской берег рисовать и позвал друзей составить ему компанию.

— Еще нам придется сменить место встречи. Насколько я понял, к тебе теперь приходить неудобно, — сказал Лоуренсий. — Кроме того, думаю, это окажется весьма полезным для конспирации.

— Можно собираться у меня, — предложил Лютеций. — Я живу один, и собрания нисколько меня не стеснят.

Перси с нетерпением ждал новой встречи с Нобелием, но вождь старательно избегал этой темы. Он вообще не упоминал имени философа и больше не возвращался к разговору об оружии и подземелье, вместо того Перси разбирал его бумаги, отвечал на деловые письма и ставил свою подпись на документах. Рутения он больше не видел, ничего не происходило; Перси понимал, что судьба милостиво предоставила ему короткую передышку перед боем, и не ошибался.

Месяца через три у Нинисель родилась долгожданная дочь, которую они назвали Джули, как планировали. Теперь Нинисель могла снова появиться в женской комнате и смело объявить, что родила двойняшек. Еще месяц прошел тихо, и вот настал день, когда Перси услышал желанные слова.

— Кстати, Перси, Нобелий хотел Вас видеть, — как бы невзначай заметил Монтесума, но Перси понимал, что произошло событие огромной важности. — Не представляю, зачем Вы ему понадобились, вероятно, хочет передать мне совет через Вас. В последнее время он часто стал так делать.

Перси похолодел. Значит, Нобелий регулярно встречался с Рутением — двуличный старик!

— Зайдите к нему завтра после работы, Перси.

— Конечно, сэр.

Уже стемнело, когда Перси вышел из спальни и отправился к Лютецию на собрание. В пещере давно погасили свет, оставив приятный для глаз полумрак. Перси шел не спеша в глубокой задумчивости, собираясь с мыслями перед собранием, когда перед ним мелькнули две тени. Перси поспешно отступил и спрятался за углом, и вовремя: мимо прошли двое, так поглощенные разговором, что даже не смотрели по сторонам. Одним из них был Гольмий, в другом, к своему величайшему изумлению, Перси узнал Плутония, одного из своих союзников. Он не услышал всего, о чем они говорили, но отдельные слова «узнаю»… «приду»… «тема собрания» насторожили его. Внезапно Гольмий остановился и громко сказал, обратившись к своему спутнику:

— Итак, я жду тебя завтра. Расскажешь все о собрании. И никому ни слова, разумеется.

Перси замер на месте. Первой мыслью было желание подойти к ним и высказать врагу и предателю все, что он о них думает, в лицо, но он насилу удержался и остановился посмотреть, что будет дальше. Но Гольмий уже прощался с Плутонием, и вскоре они ушли, оставив Перси дрожащим от гнева и нетерпения в пустом коридоре.

Спустя несколько минут Перси, задыхаясь, пересказывал Лоуренсию увиденную сцену.

— Тише, друг, успокойся, пожалуйста, и выслушай меня.

— Плутоний — предатель! Он шпион, я всегда подозревал его, с того дня, когда он начал критиковать мои действия! Его!

— У тебя великолепная память, Перси, но, боюсь, ты слишком горяч и нетерпелив. Присядь и послушай, что я тебе скажу.

— Но нужно же принять какие-то меры! — кричал Перси.

— Мы сейчас же примем меры. Во-первых, отменим сегодняшнее собрание — ты слишком взволнован и не сможешь говорить спокойно, что теперь особенно важно. Во-вторых, нужно поговорить с Плутонием наедине и вообще разобраться в этой истории.

— Завтра я встречаюсь с Нобелием, — сказал вдруг Перси.

— Прекрасно, тогда займемся Плутонием после. Иди к себе, отдохни и успокойся, а я оповещу союзников об отмене собрания.

— Вы спрашиваете, верю ли я в наивность Перси? Думаю, он не способен разгадать хитрость или раскрыть заговор, но у него умные друзья, которых невозможно провести.

Гольмий сидел на полу в своей комнате, Блотон и Уилви заняли места на кровати.

— Перси — такой амбициозный дурачок, которого заставили решать стратегические вопросы. Не думаю, что он смог бы противостоять нам в одиночку. Ничего, я уверен, что скоро у нас появятся могущественные союзники, и мы сможем одержать окончательную победу.

— Плутоний? — спросил Уилви.

— Нет, я не рассчитываю на него всерьез. Так, знаете, игра, шутка, своеобразное оскорбление Перси. Не правда ли, это было гениально — так удачно использовать случай?

Я почти горжусь своей выдумкой. А маскарад Дармштадтия, как он вам?

— Разве Дармштадтий не наш новый союзник? — удивился Блотон.

Гольмий презрительно рассмеялся.

— Великолепно сыгранная роль. Ни на секунду не сомневаюсь в его преданности Перси. Да разве стал бы человек так открыто изображать верность мне после одного единственного пригласительного письма? Чтобы не потребовалось ни угроз, ни подкупа… Нет, всего лишь игра, но очень убедительная.

— Зачем же мы его звали?

— Когда я писал письмо, постоянно представлял себе сцену: Дармштадтий возвращается к Перси и рассказывает ему обо всем. Какое могущество, какая армия, какая сила и сплоченность! Признаюсь, меня бы подобное впечатлило. Даю ему шанс уйти с миром.

Теперь дело для тебя, Уилви: ты должен заманить сюда Перси, но разговаривать мы будем без свидетелей. Пора врагам пожать друг другу руки и начать честную игру, но по нашим правилам. Не забудь передать ему все это.

***

Услыхав об отмене собрания, Плутоний испытал двойственное чувство облегчения и разочарования: он готовился к собранию, но все же так и не решил, на чьей он стороне. Слова Гольмия звучали так убедительно, он обещал щедрое вознаграждение, но ведь это противоречит тому, как описал врага Перси. И, хотя Гольмий произвел на него более благоприятное впечатление, некоторые сомнения остались, и Плутоний очень обрадовался тому, что время принятия окончательного решения откладывалось.

Плутоний возвращался домой, размышляя, как ему лучше поступить. Посоветоваться ему было не с кем: он недавно развелся с женой после бурных объяснений, скандалов и нескольких ночей, проведенных у друзей, и теперь собирался жениться на Эрлине, ему оставалось только получить одобрение вождя, но обсуждать дела с Эрлиной так же бессмысленно, как с двухлетним ребенком. Вряд ли она могла сказать ему что-то большее, чем «ты такой умный и сильный, тебе все по плечу. Ты непременно найдешь выход, дорогой».

Плутоний зашел в комнату и включил свет. Он уже почти успокоился и решил, что не давал никому серьезных обещаний и в любой момент может забрать свои слова обратно. Плутоний закрыл дверь и вдруг заметил на кровати записку. «Это Эрлина, присылает очередное признание в любви. Удивительно, как она любит разные сентиментальные записочки!» Плутоний развернул листок, но писала не Эрлина.

«Готов поклясться, что сегодня Вы перешли на сторону Гольмия. Если все, что я сегодня слышал и видел, правда, то отныне мы навсегда становимся врагами. Я никогда не прощаю предателей, поэтому не рассчитывайте на снисхождение. Можете не пытаться отрицать или оправдываться: я видел Вас и слышал каждое слово разговора с Гольмием. Теперь Ваша судьба в моих руках. Завтра утром я иду к Монтесуме и рассказываю правду, тогда Вас ждет жестокое наказание. Я ничего не скрою, и Вы поплатитесь за предательство. Вождь, как и я, ничего не прощает и не забывает.

Перси»

Записка дрожала в руках у Плутония. Он прочитал ее трижды, силясь увидеть хоть какую-то надежду. «Предатель, предатель», — стучало у него в висках. Всего лишь одно слово — и вот уже его ждет страшная кара. В мучительной безысходности Плутоний положил записку в карман и начал ходить по комнате. Он так разволновался и испугался, что даже не заметил некоторых несоответствий в записке: ведь их организация была тайной, и Монтесума не мог знать о ее существовании, а значит, не мог и наказать Плутония. Возможно, в более спокойном состоянии он бы удивился и не стал придавать записке такого значения.

В совершеннейшем отчаянии Плутоний решился на самое для него страшное. «Нужно пойти к Перси. Поговорю с ним, объясню ситуацию. Он должен понять и простить меня».

Перси не спал; он ждал Плутония и, услышав стук в дверь, тотчас вышел.

— К сожалению, моя жена уже легла, поэтому я не смогу принять Вас в комнате.

— Перси, пожалуйста, я сейчас все объясню. Произошла ошибка, — от волнения Плутоний путал слова и говорил сбивчиво.

— Уже поздно что-то объяснять и оправдываться, я не желаю Вас слушать. Завтра о Вашем предательстве все узнают, впрочем, если хотите, могу отвести Вас к вождю прямо сейчас.

— Перси, умоляю, простите меня. Я ошибся.

— За ошибки надо платить. Я не прощаю предательства.

— Такого больше не повториться!

— Надеюсь.

Перси закрыл дверь, но долго еще до него доносились стоны и крики.

— Кто там? — спросила Нинисель.

— Пустяки, ничего серьезного. Забудь, я с тобой.

Но даже страстные поцелуи Нинисель и ее жаркие объятия не могли согреть Перси — его руки оставались холодны, как лед.

А Плутоний еще немного постоял рядом с комнатой, все еще смутно надеясь на чудо. Вдруг дверь сейчас откроется, Перси выйдет и скажет, что передумал и прощает его. А он пообещает впредь хранить ему верность! Но никто не выходил, и страшное осознание неизбежной кары привело Плутония в ужас. Он в растерянности стоял, не зная, что ему делать. Идти к другим союзникам, просить заступиться? Нет, над ним либо посмеются, либо скажут, что он получил по заслугам, и будут в сущности правы.

Оставался лишь один выход: идти к Гольмию.

Но Гольмий в ту ночь не ночевал у себя. Никто не знал, что у него назначено свидание с Элизабет, и Плутоний, постучав и не получив ответа, решил, что Гольмий тоже не хочет принимать его.

Последним Плутоний постучался к Уилви. Полусонный, зевая и потягиваясь, он недовольно спросил:

— Плутоний? Зачем пришел?

— Помогите, Перси узнал обо всем и прогнал меня, он грозится отдать меня в руки правосудия. Теперь я в вашей власти.

— И что же я должен сделать? Иди к Гольмию и скули, как щенок, проси принять.

— Он не открыл дверь.

— Тогда возвращайся к себе. Если Гольмий в тебе не нуждается, то я и подавно.

Уилви расхохотался и закрыл дверь, лишив несчастного последней надежды. Как во сне, Плутоний вернулся к себе в комнату, сел на кровать и долго сидел, не шевелясь, в каком-то оцепенении, потом медленно встал, включил свет и вынул пакет, перевязанный ленточкой. Он хранил в нем любовные записки Эрлины и теперь с сожалением смотрел на смятые листы — они тоже не могли помочь ему, ничто не могло помочь. Плутоний перечел записки, потом аккуратно порвал их и бросил в конверт. На одном из клочков он торопливо написал: «Я ухожу из жизни добровольно. Прощайте», затем выключил свет и вышел из комнаты.

Он крался как тень, боясь увидеть человеческую фигуру и вместе с тем страстно желая этой встречи. Кажется, если б он увидел охранника, или молодую пару, гулявшую поздно ночью, или даже ребенка — хотя бы одного человека — он бы повернул обратно. Но двор был пустынным, а ночь — тихой и темной.

На морском берегу царило безмолвие. Волны однообразно шумели, ударяясь о берег, и луна равномерно освещала водную гладь. Неторопливо, ничем не нарушая покоя природы, к самому краю берега подошел человек. Равнодушно улыбаясь, он протянул руки к морю, но внезапно, словно вспомнив о чем-то важном, вынул из кармана записку и разорвал ее на мелкие кусочки.

— Вот так, вот ничего и не было, — удовлетворенно прошептал он.

Ничто не нарушало ночного безмолвия, только вдруг раздался одинокий всплеск, да по волнам проплыли, увлекаемые бурным потоком, клочки бумаги — они уносили в неизвестность обрывки слов «измена», «предатель» и «никогда не прощу».

***

— Вы сегодня выглядите нездоровым, Перси, — заметил Монтесума следующим утром.

— Все в порядке, сэр, жена плохо спала ночью.

Монтесума кивнул.

— Пишите. Составляйте акт о смерти, потом проверьте все документы и внесите нужные поправки. Итак, Плутоний. Тело было найдено на берегу моря, его вынесло прибоем.

Он покончил с собой. Да что с Вами?

— Все в порядке, сэр, просто я потрясен. Так неожиданно!

— Да, более чем. Кажется, у него осталась невеста или любовница, поговорите с ней, утешьте в горе.

Перси писал и думал о Плутонии. Вчерашний вечер казался ему нереальным сном. Всего лишь одно слово — и не стало человека…

Записка! Перси запоздало вспомнил о ней. Если этот злосчастный клочок бумаги попадет в руки вождя, он погиб.

— Что же мне теперь делать, Лоуренсий? — спросил он друга, встретив его в коридоре.

— Остается только надеяться, что Плутоний уничтожил его. Раз он покончил с собой, наверняка хотел уничтожить все следы. Вот сейчас мы и узнаем, везет ли нам по-настоящему.

— Да…

Перси с трудом удерживал нервную дрожь. «Никогда больше не буду писать записок, — подумал он, — лучше передать человеку все на словах. Если только, конечно, мне придется вообще когда-либо еще говорить с союзниками или врагами».

— Все же, мне кажется, ты обошелся с ним слишком жестоко, — заметил Лоуренсий. — Можно было дать человеку шанс.

— Я не прощаю предателей, и не говори, что власть меня изменила. Мне пора, я опоздаю к Нобелию.

— Зачем Вы хотели меня видеть?

Нобелий встретил Перси довольно приветливо, но, увидев в его глазах столько тревоги и настороженности, невольно рассмеялся.

— Да я тебя не узнаю. Перси, какая радикальная перемена! Прошел боевое крещение?

— Говорите, зачем Вы меня звали.

— Нам некуда спешить, присядем и поговорим спокойно.

— Вождь сказал, что Вы хотели передать ему что-то.

— Ах, это — Нобелий недовольно потянулся. — Зачем начинать нашу интересную беседу с такого приземленного предмета? Вот, возьми письмо, здесь все изложено.

— Оно не запечатано? — Перси приподнял бровь.

— Как видишь, я от тебя ничего не скрываю. Можешь прочесть письмо, прежде чем отдавать его вождю.

— Я не читаю чужих писем, — с презрением ответил Перси.

— А зря. Иногда можно раскрыть некоторые тайны, только читая чужую переписку. Однако перейдем к делу: я уже говорил, что ты неглуп, в меру честолюбив и смел. Тебе не хватает лишь сдержанности, а в остальном ты почти идеальный вождь. Доверься мне, Перси, отрекись от честности, верности и любви, и я приведу тебя к власти.

— В свое время Вы так же уговаривали Монтесуму? — спросил после непродолжительного колебания Перси.

Нобелий рассмеялся.

— Не совсем. Запомни, Перси, я не друг Монтесумы или Гольмия, или кого-либо еще. Вы, люди, всего лишь пешки, а я всегда на стороне победы. Монтесума обречен: власть из его рук должен принять достойный кандидат — умный и смелый.

Перси встал.

— Хорошо, я согласен на Вашу помощь. На каких условиях?

— Мне не нужна прямая выгода, я веду свою игру. Сражайся до конца и научись переступать через дружбу, любовь и, самое главное, через себя, тогда ты станешь великим. Наш наивный Монтесума показал тебе оружие, думая, что ты останешься с ним до конца…

— Так Вы знаете про оружие? — с нескрываемым интересом спросил Перси.

Философ театрально откинулся на спинку стула и закрыл глаза.

— Есть вещи, которые не нужно видеть, чтобы знать об их существовании. Я достаточно стар и опытен, Перси, чтобы о многом догадываться. Когда ты наконец станешь вождем, я подробнее расскажу тебе, как я играю в «судьбы мира». Так, например, я могу предсказать, когда настанет конец света — нет, не конец бытия, мир вечен, а день, когда погибнет наше племя. Но сейчас не стану огорчать тебя накануне блистательной победы, тебе предстоит пережить еще много интересного. Время, как и все, относительно — мне осталось совсем немного, а ты сможешь прожить долгую насыщенную жизнь. Ступай, Перси, я буду иногда присылать за тобой.

Перси уже подошел к двери, как вдруг ему вспомнились невзначай брошенные вождем слова, и он спросил:

— И все же Вы передаете свои сведения вождю через Рутения? То есть беседуете с ним так же, как сейчас со мной, и стравливаете нас?

— Нет, я никогда не разговаривал с Рутением и видел его всего лишь раз в жизни, — спокойно и невозмутимо ответил Нобелий, но Перси знал, что на этот раз поймал его на лжи.

***

После разговора с философом Перси почувствовал себя таким уставшим от интриг и обманов, что на долю секунды захотел вернуться назад и обо всем забыть: о Гольмии, об их вражде, о честолюбивых планах — вернуться к обычной размеренной жизни без забот и печалей. Вместе с тем он понимал, что пути назад нет: он сам перерезал нить связи с прошлым разговором с Плутонием.

О Плутонии Перси не мог думать без мучительной боли. Когда прошло время постоянного страха за свою жизнь, он стал чаще вспоминать их роковой разговор, слезы в голосе предателя, свой суровый тон. Перед ним, как наяву, вставало лицо бывшего союзника, искаженное нечеловеческим страданием. «Простите меня, сэр, я ошибся! Такого больше не повторится!» Нинисель замечала, что он плохо спит оп ночам и терзается тайной мукой, но расспрашивать его она не решалась. Забота о Кларке и Джули отнимала много сил и времени, а по ночам он так сильно обнимал ее, будто хотел передать ей часть свое боли и разделить невыносимое страдание.

«Дальше — больше, — все чаще стал думать Перси. — Начало положено. Теперь я понимаю, почему Монтесума просил Лоуренсия рисовать море — это, пожалуй, единственное лекарство от невыносимых мыслей».

Немало пришлось испытать Перси и в разговорах с Эрлиной. Девушка не произвела на него большого впечатления; она не отличалась ни красотой, ни умом, ни изяществом, но ее искренние слезы тронули его и усилили собственную боль. Часто при виде чужой безутешной скорби начинаешь больше ценить умершего: как жалеют о его смерти, как его любили! Перси не мог найти нужных слов, не знал, как утешить подругу Плутония, в чьей смерти не без оснований винил себя. После недолгих мучительных попыток выразить ей соболезнование Перси оставил Эрлину наедине со своим горем.

Друзья старались не упоминать имени предателя, и Перси мысленно благодарил их за тактичность, но все же за месяц он совершенно измучился. На собрании, однако, собравшись с силами, Перси объявил о героической смерти Плутония, первой жертвы их великой борьбы.

— Ты должен сказать им слова ободрения, — советовал другу Лоуренсий, — правду знаем только мы, а для союзников любой погибший — доблестный воин.

Перси послушался друга, но после собрания обвинял себя в малодушии. Он хорошо понимал, что солгал не столько ради того, чтобы поддержать и укрепить дух союза, а для спасения собственного авторитета, и мысль о совершенном не переставала его мучить.

Однако, помимо запоздалого раскаяния и сожаления, Перси терзался еще и ненавистью. С каждым днем он все сильнее ненавидел своего врага, его голос, насмешливый и самоуверенный взгляд, и мечтал о мести. Пусть же настанет такой день, пусть Гольмий расплатится за все муки, которые перенес из-за него Перси. Если бы не Гольмий, Перси не пришлось бы решать судьбу Плутония, лгать, лицемерить, плести интриги. По его вине Перси стал таким жестоким, по его вине вступил в борьбу за власть, как бы ни настаивал Нобелий на его избранности и предопределенности. И все-таки мечты о мести были скорее теоретическими, Перси не строил реальных планов, а плыл по течению и ждал удобного случая.

Месяца через два рано утром, когда Перси вышел из комнаты на завтрак, он внезапно столкнулся с Уилви. От изумления Перси замер, а Уилви с сияющей улыбкой объявил:

— Перси! Зайди к нам на минутку: Гольмий хотел поговорить с тобой. Обещаю, что кровопролитий не будет.

Перси сам не знал, зачем согласился. Жгучее любопытство и ненависть слились воедино, и он пошел в стан врага, готовясь нанести ответный удар.

В комнате Гольмия Перси очутился впервые. Не без интереса он стал изучать обстановку; Гольмий жил аскетично, из мебели в комнате стояла лишь одна кровать, хотя он предпочитал спать на полу. Здесь не было никаких предметов удобства: ни стола, ни ковра на полу, только одежда пылилась в углу. Гольмий сидел на полу, скрестив ноги, увидев Перси, он встал, улыбнулся и предложил ему сесть.

— Значит, ты все же пришел? — оскалился он. — Не думал, что ты примешь приглашение. Хоть у меня здесь и не слишком удобно, да и мы едва ли станем друзьями, я приглашаю тебя сесть напротив. Ну же?

Перси остался стоять.

— Так… Предпочитаешь стоять? Твое право. В общем, позвал я тебя только для того, чтобы посмотреть в глаза. Счет 1:0, Перси. Я выиграл первое сражение, ведь Плутоний — целиком и полностью моя игра.

— Я не желаю говорить об этом.

— Напрасно. Я видел тебя, Перси, всего лишь капля везения, умелая импровизация — и нет человека.

— Лжешь! — крикнул Перси, чувствуя, как сильно забилось сердце.

— Возможно, — Гольмий склонил голову. — Не драматизируй, Перси, у тебя еще много друзей, верно? И у меня тоже. Так что пока волноваться не о чем, если только ты не захочешь принять ряд условий.

— Никогда.

— Жаль, — усмехнулся Гольмий, — твоя совесть могла бы оставаться чистой. Всего два условия, Перси, подумай.

— Ни за что.

— Даже не спросишь, чего я хочу от тебя? Предпочитаешь быть негодяем? Твой выбор, но запомни: теперь мы не просто враги. Пересчитай своих людей, Перси, а я посчитаю своих, потом поменяемся ролями. Прекрасная игра, не правда ли? Ладно, иди, думаю, мы вполне друг друга поняли. Желаю удачи.

Перси выбежал из комнаты, сдерживаясь из последних сил. «И он собирается диктовать мне свои правила? Мы еще посмотрим, кто кого». И впервые в душе Перси разгорелось страстное желание стать вождем. А почему бы и нет? Если он успешно справляется с ролью главного среди союзников, то может получить и большую власть. Зато он мог бы ни с кем не считаться, получил бы наконец законное право разделаться с Гольмием, прекратить его издевательства и доказать заклятым врагам, что он достоин большего, чем они.

***

По дороге домой после собрания Перси размышлял, как ему привлечь на свою сторону больше союзников. «Если начнется серьезная борьба за власть, понадобятся верные люди, те, кто готов ради победы пойти на смерть, такие, как Дармштадтий и Палладий, те, кто будут выполнять любые поручения, не раздумывая, и сражаться со мной до конца. И где я найду таких людей? Откуда берет их Гольмий, как вербует?» Впервые Перси подумал про своего врага не со слепой ненавистью, а с интересом. Зачем ему власть? Он спит на голом полу, довольствуется малым и добровольно отказывается от всех материальных благ. К чему он стремится? Для чего развязывает борьбу?

В комнате уже горел свет, и Перси с облегчением подумал о Нинисель. В последнее время только с ней он мог расслабиться и наслаждаться покоем. Она не расспрашивала мужа, всегда принимала его уставшим, раздосадованным или измученным делами и своей совестью и неизменно дарила ему тепло и ласку. Безмятежно улыбаясь, Перси открыл дверь и вошел.

Услышав, как хлопнула дверь, Гольмий встал.

— С возвращением, — презрительно улыбнулся он и прошел мимо Перси, пользуясь его замешательством. — Мы с твоей женой прекрасно провели время, но теперь я оставляю вас одних. Хорошего отдыха.

Ловко увернувшись от удара, Гольмий выбежал за дверь, Перси, задыхаясь от бессильной ярости, собирался догнать врага, но его удержала Нинисель.

— Перси, дорогой! — она залилась слезами и села на кровать.

— Он издевался, оскорблял тебя? Негодяй, я убью его.

Перси снова направился к двери, но Нинисель обняла его и снова расплакалась.

— Зачем он приходил?

— Он искал тебя, — едва слышно прошептала Нинисель.

— Меня? Последний раз мы разговаривали дней пять назад, и я объяснил, что не приму его условий.

От громких голосов проснулись дети и испуганно запищали. Девушка вытерла слезы и склонилась над кроваткой, а Перси вышел в коридор, решив во что бы то ни стало найти Гольмия и разобраться с ним.

Но в комнате его не оказалось. Теперь Гольмий отказался даже от кровати, и ничто, кроме смятой одежды в углу, не указывало на пребывание человека. Комнату бесполезно было даже обыскивать: ни переписки, ни украденных документов, ни тайников.

Перси толкнул ногой ворох одежды и вышел, решив вернуться к Нинисель и не тратить время на бесплодные поиски.

В дверях Перси столкнулся с Мейтнерием.

— Добрый вечер. Чем обязан?

Врач редко посещал собрания, но в его верности Перси никогда не сомневался. Немолодой человек с проницательным взглядом и седеющими волосами поневоле внушал доверие — он не мог стать предателем.

— Нам лучше прогуляться и обсудить некоторые деликатные моменты, — сказал Мейтнерий. — Если Вы сейчас свободны…

— Как Нинисель?

— Именно она позвала меня, Перси. Не беспокойтесь, ей стало лучше, но она просила меня выяснить — как узнают разные сплетни врачи, ведь порой им открывается намного больше секретов, чем самым близким друзьям — есть ли у Гольмия любовница?

— Что? — Перси покачал головой.

— Сейчас Вам обоим будет лучше отдохнуть и успокоиться. И будьте сегодня поласковее с Нинисель, не говорите ей о нашем разговоре, ведь я выдал профессиональную тайну, — улыбнулся Мейтнерий.

Когда Перси вернулся, Нинисель уже легла. Увидев его, она протянула к нему руки с таким трепетом и надеждой, что у Перси дрогнуло сердце. Он коснулся губами ее волос, прильнул к ней, чувствуя тепло ее тела и прикосновение ее нежных рук, и горячая волна любви и страсти нахлынула на него. «Ни за что на свете не отдам Нинисель этому мерзавцу. Он запятнает ее своей грязью, утопит в своей жестокости, так и не сумев полюбить по-настоящему. Нинисель моя и будет принадлежать только мне». В нем проснулось то чувство собственничества, которое испытывает каждый мужчина, полюбивший женщину до безумия. «Если мне придется когда-нибудь выбирать между властью и любовью, между статусом и Нинисель, я откажусь от всех привилегий, от союзников и борьбы, но не оставлю любимую. Никогда».

Им овладело дикое чувство счастья, которое невозможно сдержать. Забылись и растворились в тумане Гольмий и Уилви, Мейтнерий и Лютеций с Лоуренсием, Нобелий и Монтесума, Рутений и Плутоний, — ничто больше в целом мире не существовало для него, ничего, кроме Нинисель и моря, леса и солнца — огромного мира, принадлежащего им и созданного для них.

***

— У меня дурные новости, Перси, — предупредил за завтраком Лютеций. — Гольмий исчез.

— Это лучшая новость, которую я когда-либо получал, — возразил Перси. — Неужели пришло время спокойной жизни?

— На твоем месте я бы не был так спокоен, — Лютеций понизил голос. — Если он уйдет из племени, мы потеряем над ним контроль.

— Меньше забот.

— А ты не думал, что может уйти к нашим врагам?

— К Уилви и Блотону в комнату?

— К политическим врагам. В чужое племя, например.

Об этом Перси действительно не думал.

— А откуда вы узнали об этом?

— Лоуренсий сказал, это тайна. Если он соединит своих союзников с нашими общими врагами…

— То он государственный преступник, — закончил Перси.

— То нам его не победить, — серьезно возразил Лютеций.

— Это должно заботить уже не нас, а Монтесуму.

— Об этом говорить здесь не стоит, обсуди позже. Положение очень серьезное. Разве ты не замечал отсутствия врагов в течение нескольких дней? Лоуренсий говорит, они ушли из племени дней десять назад.

— Сразу после нашего разговора, — растерянно прошептал Перси.

За столик сел Лоуренсий.

— Смотрите на вождя, только следите за ним так, чтобы он ничего не заподозрил.

Монтесума ходил вокруг столов, спокойный и невозмутимый, как обычно. Он искоса бросал взгляды на членов племени, и на его бесстрастном лице не отражалось и тени задумчивости, тревоги или радости. Вождь слегка кивнул Перси и Рутению, почтительно склонил голову перед Нобелием и продолжил свой утренний обход.

— Он знает про Гольмия, — низко склонившись над столом, сказал Лоуренсий. — Он не смотрит в ту сторону, где они обычно сидели. Видите, он даже не поворачивает туда головы, значит, он не ждет кого-то там увидеть.

Понаблюдав за вождем, Перси согласился с другом и выразил восхищение его наблюдательности.

— Будь осторожен, — ответил Лоуренсий. — Сегодня, как мне кажется, тебя ждет непростой день на работе. Что-то должно произойти.

Лоуренсий не ошибся. Едва Перси переступил порог комнаты, Монтесума запер дверь и предложил ему сесть.

— Должен Вам сказать, несколько дней назад произошло загадочное происшествие: Гольмий и несколько его друзей ушли из племени.

Перси постарался изобразить удивление.

— Куда?

— Положение очень серьезное, поэтому скажу сразу все: он ушел в другое племя к нашим врагам.

Монтесума протянул Перси письмо.

— Я получил его сегодня от вождя соллов Гадолиния. Прочтите, Перси, я не хочу скрывать от Вас опасности.

Перси развернул листок, краем глаза следя за Монтесумой, но вождь спокойно смотрел на него, и Перси начал читать.

«Вождю склифов Монтесуме от вождя солллов Гадолиния.

Мое почтение, Монтесума склифский, нижайший поклон. Обстоятельства, о которых лучше не упоминать в этом письме, вынуждают меня считать наши дипломатические отношения разорванными, о чем и сообщаю ниже. В одностороннем порядке объявляю войну племени склифов. Если Вас интересует причина или Вы изъявите желание решить вопрос мирным путем, могу предложить Вам прислать одного из своих приближенных. Если Вам не страшно пожертвовать жизнью одного ради спасения всего племени, то пришлите ко мне своего человека в течение трех дней с момента получения письма, в противном случае я объявляю войну племени склифов без предупреждения и объяснения причины. В случае возобновления мирных отношений между нашими племенами я подробно объясню Вам причину нашего неожиданного разрыва. Заранее благодарю за любое решение.

Гадолиний солльский»

Перси перечел письмо несколько раз, сравнил манеру письма вождя соллов с Монтесумой. «Если бы писал Монтесума, он не допустил такой вольности, текст получился бы короче и официальнее». Все эти мысли проносились у Перси в голове одновременно, оттесняя главную, пугающую свое простотой и неизбежностью, мысль. Мысль, которую он боялся озвучить

Минуты тянулись невыносимо долго, Перси чувствовал на себе пристальный взгляд вождя и все же продолжал оттягивать страшный миг. Наконец он отложил письмо и поднял глаза на Монтесуму. Вождь смотрел в пространство, и Перси вдруг увидел у него знакомое выражение суровой решительности. «Плутоний», — почему-то подумал Перси.

— Итак?

Монтесума перевел взгляд на Перси, и на долю секунды на его лице появилось человеческое выражение: сочувствие, жалость, обреченность и даже усталость от ответственности за каждое слово, за любое принятое однажды решение. Впрочем, Монтесума быстро справился с собой и снова надел холодную маску равнодушия.

— Вы еще не поняли, Перси?

О, нет, он все отлично понял. Понял, что это конец, приговор, но никак не мог решить, что сказать. Мысли путались у него в голове, стремительно проносились в мозгу самые безумные планы, и он молчал. Монтесума наблюдал за ним.

— Я не могу рисковать жизнью стольких людей. Война — это всегда разрушение и смерть. Племя верит мне, тысячи людей ждут моей защиты и поддержки. Они доверяют мне свои жизни и жизни своих детей. Воевать жестоко и бессмысленно, Перси, мне предлагают простой и легкий путь, нет, я не прав, он тяжелее всех остальных, но я выберу его. Будьте благородным человеком, Перси, и я клянусь, что обеспечу покой и безопасность вашей жены и детей.

Конец ознакомительного фрагмента.